Римская сага. Далёкие степи хунну

Игорь Евтишенков

Мечты о возвращении в Рим, которые были так реальны в Парфии, стали казаться несбыточными, потому что часть римлян продали предводителю хунну. Их новый вождь решил построить на реке Талас настоящий город-столицу. За хорошую работу он обещает Лацию свободу, однако на этот раз сделать это не получилось уже не по его воле. Опасность приходит с той стороны, откуда её никто не ждал, и римляне во главе с Лацием снова вынуждены вступить в неравный бой с сильным и опасным противником.

ГЛАВА XI. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ И НАГРАДА

Нежное, обволакивающее тепло приятно ласкало кожу. Всё вокруг казалось мягким и уютным, как тёплый пух. Рядом проплывали длинные тени, за ними шли люди, они говорили с ним на непонятном языке и исчезали. Но Лаций не собирался рассматривать этих странных посетителей снов. Он наслаждался. Ему давно не было так хорошо. Давно…

Это слово, как птица, впорхнуло в голову, взмахнуло крыльями в памяти и замерло, превратившись в камень, огромный и тяжёлый, который вдруг с грохотом рухнул вниз, в закоулки души, подняв вверх из глубины забвения старые воспоминания и реальность. Тепло и нега грубой ткани не пропали, но всё тело сжалось, вокруг появился свет и сон как рукой сняло. Он медленно отодвинул с глаз край накидки и прищурился. Это был гэр. Большой. Посередине горел костёр. Возле него сидела женщина. Похоже, очень старая. Она заслоняла собой пламя, поэтому он не видел, что она делает. В шаге от него высилась гора накидок из верблюжьей шерсти. Под ними кто-то тяжело дышал. И тут к Лацию вернулась память. Он сжался в комок и задрожал, ощутив всем телом холод чёрной воды, поджал ноги к груди и попытался закрыть глаза. Но прежнего удовольствия уже не было. Глаза больше не закрывались, и он решил встать. Старуха, услышав позади себя шум, обернулась и покачала головой. Он не понимал, что это значило, но она махнула рукой, как бы толкая его в грудь, и Лаций откинулся обратно. Тем временем женщина принесла котелок с чашками и налила в них жидкость из котла. В ноздри ударил запах мясного бульона. Лаций невольно расплылся в улыбке.

— На! Держи! — просипела старуха беззубым ртом. Он поднёс чашку к губам и с огромным удовольствием сделал несколько маленьких глотков, стараясь перед этим остужать кипяток между языком и нёбом, как делали это хунну. Бульон во рту булькал и урчал, а потом медленно опускался в горло. Вкус был невероятный. В этот момент рядом зашевелилась гора одеял, и оттуда показалась взлохмаченная голова Модэ Сина. Он долго тёр кулаками свои узкие глаза, думая, что сидящий рядом с ним раб с чашкой бульона в руке — это либо продолжение сна, либо что-то ещё более страшное. Увидев старуху, он прекратил тереть глаза и замер.

— Фазира? — с удивлением спросил он.

— Да, мой малыш, — с искренней нежностью произнесла она. Это была его кормилица и служанка. Радостно растянув рот в беззубой улыбке, старая женщина подала ему вторую чашку, и Модэ с жадностью стал пить бульон, обжигая губы и тихо ругаясь на горячую жидкость.

— Почему у меня так болит плечо? — с удивлением спросил он и посмотрел на руку. Там были видны следы тонких порезов — три круга соединялись краями, как у раба, который сидел рядом. — Кто это сделал? — недовольно спросил он.

— Твой отец, — тихо ответила Фазира.

— Зачем? — спросил он, но его вопрос остался без ответа.

— Ты пей, пей. Не торопись, у меня ещё много тут, — повторяла ему раз за разом кормилица, снисходительно улыбаясь. Выпив две чашки, молодой хунну откинулся на войлок и посмотрел на Лация.

— Это был ты? — хриплым голосом спросил он.

— Да, — кивнул Лаций.

— Моя лошадь погибла?

— Да.

— Но ты мог её вытащить?

— Нет.

— Хм-м… Тогда зачем ты вытащил меня? Зачем? — с искренним непониманием спросил Модэ, для которого жизнь его лошади была так же ценна, как и его собственная.

— Ты хочешь вернуться за ней обратно? — пожав плечами, ответил вопросом на вопрос Лаций, потому что сам не знал, зачем прыгнул в воду и спас молодого хунну.

— Нет, не хочу! — резко мотнул головой Модэ Син. — Ты бил меня по рукам! И тащил за волосы! — он схватился за голову и вскрикнул. — Мне больно! Он дёргал меня за волосы! — крикнул он кормилице, прижимая ладони к волосам. Его рот перекосился от боли, и в глазах вспыхнуло искреннее возмущение. Старуха махнула рукой и отвернулась, как бы говоря, что даже не хочет слушать, и когда тот возмущённо хотел что-то добавить, шкура на входе вдруг резко отлетела в сторону и внутрь вошёл его отец. Тай Сину было достаточно одного взгляда на сына и раба, чтобы всё понять. Лаций тоже заметил, как в глазах старого лули-князя промелькнуло отеческое выражение заботы и радости, но это длилось всего мгновение, но потом его взгляд снова стал жёстким и суровым, как раньше.

— Я дала им только жидкий навар, — произнесла служанка, увидев в его взгляде вопрос.

— Хорошо, — кивнул тот и сел на невысокий стул, сделанный из соснового пня. Сверху он был оббит войлоком и выцветшей тканью. — Ты! — кивнул он Лацию, и тот провёл языком по нёбу, чувствуя, что после бульона хочет пить. Но сейчас надо было выслушать лули-князя. Хунну были непредсказуемы в своих поступках, и он не раз имел возможность убедиться в их необоснованной жестокости, как, впрочем, необузданной щедрости и неограниченной расточительности в моменты радости и побед.

— Да? — осторожно спросил Лаций.

— Ты спас моего сына. Он жив.

— Да, — снова повторил он.

— Ты можешь взять своего друга, его женщину и слепого певца. У тебя будет свой гэр. Там, за гэром кутлуга Ногусэ. Тебе покажут. Эти двое, муж и жена, будут твоими слугами. А ты будешь служить мне и шаньюю. Понял?

— А слепой певец? — поинтересовался Лаций.

— Слепой? Можешь выгнать или отдать другим рабам. Хотя… он хорошо пел, — смягчился лули-князь. — Делай, что хочешь. Это — мешок костей. Он никому не нужен.

— Э-э… — не веря своим ушам, протянул Лаций, собираясь с мыслями и чувствуя, как по телу пробежала волна приятного тепла и слабости.

— Что? Ты хочешь что-то ещё? — по-своему истолковал его звук Тай Син. И Лаций почувствовав это, решился попросить то, о чём мечтал уже больше года.

— Благодарю тебя, мудрый вождь, — с благодарностью произнёс он. — Можно мне ещё попросить нож? Любой нож… Понимаешь… без ножа очень трудно, — с мольбой в голосе добавил он, поражаясь в душе, как унизительно и жалко ведёт себя перед варваром и как его голос сам подстраивается под нужное поведение, пренебрегая гордостью и уважением, которые сопротивлялись этому предательству в глубине души.

— Нож? — с удивлением переспросил старый князь и даже выпрямился в спине. Он хорошо помнил, как этот раб бросил нож в его соплеменника и убил того.

— Нож?.. — тихо повторил за ним молодой Модэ.

— Да, — со вздохом кивнул Лаций. — Надо брить голову и лицо. Надо резать шкуры и ремни. Много делать надо. Без ножа — никак, — на какое-то время в гэре воцарилось молчание, и даже старая кормилица не шевелилась, стоя у костра и с интересом ожидая решения своего хозяина. Наконец, тот поднял взгляд и коротко произнёс:

— Сайн¹⁶!

— Отец, он же раб! — воскликнул Модэ Син.

— Да, — кивнул лули-князь и подошёл к кормилице. — Позови повитуху и гадалку. Пусть они отгонят от него злых духов, — он кивнул в сторону сына. — Скажи, что упал в реку. Пусть хорошо попросят богов и очистят его, — после этого он ещё раз посмотрел на сына и вышел.

— Зачем он это сказал? Неужели он даст ему нож? — обратился Модэ к кормилице. Та, как всегда, пожевала беззубым ртом и с улыбкой ответила:

— Он спас тебя, а не убил. Зачем ему делать тебе плохо? Отдохни, малыш. Ты устал, — услышав эти слова, молодой хунну нахмурился и отвернулся от Лация. Но тот даже не обратил на это внимания. Он чувствовал себя выспавшимся и, благодаря жирному навару, даже немного сытым. Внутрь зашёл один из слуг Тай Сина и протянул ему обрывок старого шерстяного одеяла. Лаций взял свёрток и почувствовал в руках приятную тяжесть. В тряпку был замотан нож в кожаном чехле. Он вытащил его и от удивления выпрямился. Затем быстро бросил взгляд на Модэ и старую кормилицу. Сын Тай Сина сделал вид, что не смотрит в его сторону, хотя сидел боком и мог видеть, что происходит рядом. А кормилица вообще стояла спиной и продолжала помешивать длинной палкой в котле. Лаций медленно выдохнул и провёл рукой по чёрному длинному лезвию — это был тот самый нож, которым он убил воина хунну во время перехода из Мерва. Лезвие было острым. Значит, им никто не пользовался. Он прижал нож к груди и радостно улыбнулся. Но осторожность взяла своё, и Лаций поспешил спрятать драгоценный подарок под рубашку, чтобы потом сделать петли для крепления на поясе.

— Благодарю тебя, — еле слышно пробормотал он, мысленно обращаясь к старому князю. Лацию не терпелось поделиться радостной новостью с Павлом и Атиллой. Он даже мечтать не мог о такой благосклонности со стороны старого хунну, и его распирало от внезапно нахлынувшей детской радости. К тому же, ни Атилла, ни Саэт ещё не знали, что они смогут жить в собственном гэре. Надо было их обрадовать.

К его огромному удивлению, никто из товарищей не обрадовался этой новости. Лаций стоял перед ними и растерянно переводил взгляд с одного на другого, не понимая, почему они отводят взгляд в сторону и вздыхают. Атилла первым прервал странное молчание.

— Понимаешь, тут всегда много слуг. Готовят они. И всегда у них есть мясо. У этого старика большие стада. Его племя богатое. Так что еды тут много… — с кислым выражением лица протянул он. — А там как? Сами будем готовить? Саэт одна не сможет всё делать. К тому же, двое маленьких детей. И как эту палатку ставить? Кто будет за ней следить? — печально закончил Кроний, и ему в тон сразу же добавил Павел Домициан:

— Боги посылают нам испытание, а не награду. Так мне кажется. Я вижу только тёмные цвета. Нет ничего светлого. Мне становится холодно от мысли о новом гэре, как ты сказал. Тут, насколько я знаю, шесть костров. Шкуры на полу застланы под края войлока. Мех на них ещё не вытерся. Тепло. А там у нас будет один костёр. Он будет быстро прогорать. И кто за ним будет всё время следить, когда вас с Атиллой не будет?

— Не слушай их, — неожиданно с болью в голосе произнесла Саэт, и Лаций почувствовал, что она очень волнуется и почему-то пытается его поддержать. — Мы как-нибудь выживем. Только вот зима скоро придёт. Уже холодно. Надо просто побольше запасти дров и навоза… и что-то придумать с костром. Под утро он будет прогорать. Если бы кто-то из наших был рядом, но они все далеко. Я попробую поговорить с Фазирой, может, она что-то подскажет. И мясо тоже можно будет у неё брать. Она часто мне отдаёт кости. И молоко для малышей приносит. Ты же знаешь.

— Да, да, конечно, — растерянно пробормотал Лаций, ещё не в силах смириться с тем, что для его друзей приспособленный быт и удобство жизни в большом гэре оказались важней, чем своё маленькое независимое жилище. Ему было больно признать, что его мечта и радость не нашли понимания в их сердцах, но, с другой стороны, он понимал, что они были по-своему правы.

— Слушай, может, пойти и попросить у этого старика ещё пару слуг? — неожиданно предложил Атилла, не в силах смотреть на расстроенного друга.

— Что? — не поняв, переспросил тот. — Слуг? Ты что, с ума сошёл? Лучше сразу выкопай себе могилу за рекой, — с горечью произнёс Лаций.

— Ну я как лучше хотел. Может, он такой добрый, что ты его сына спас… и за это что-то ещё даст?

— Нет, не получится, — Лаций задумчиво смотрел на тёмный войлок и думал, что делать дальше.

— Прости, мы не хотели тебя обидеть, — негромко произнесла Саэт, но это было скорее признание того, что они были не на его стороне и им было очень жаль покидать этот большой и тёплый гэр. Лацию стало душно и захотелось глотнуть свежего воздуха.

— Пойду, пройдусь, — выдавил он из себя и провёл рукой по вспотевшему лбу. Внутри действительно было жарко — старая кормилица позаботилась о том, чтобы сын её господина отлежался в тепле.

— Может, мне пойти с тобой? — осторожно предложил Атилла, но Саэт схватила его за руку и дёрнула назад. Старый друг пожал плечами и остался сидеть на месте.

Холодный осенний ветер к вечеру стих, и теперь на стойбище было тихо. Струйки дыма, расширяясь, поднимались над островерхими жилищами хунну в тёмное небо, и в свете полной луны напоминали длинные хвосты лошадей. Позади гэра возились несколько слуг Тай Сина вместе с кутлугом Ногусэ. Судя по его недовольному голосу, льстивого слугу заставили делать что-то очень неприятное. Лаций присмотрелся и от удивления замер — они крепили высокие длинные палки для нового жилища. Это было неожиданно… неожиданно быстро. Тай Син не любил ждать и привык, чтобы его приказы выполнялись немедленно. Поэтому ленивому и хитрому Ногусэ в этот вечер не повезло — ему пришлось делать гэр для раба. Это было унизительно и обидно. Поэтому теперь в его лице Лаций приобрёл ещё одного врага.

Не желая попадаться на глаза хунну, он осторожно обошёл это место с другой стороны и направился к реке. Там он сел на длинную большую ступеньку недостроенных терм и, прислонившись спиной к брёвнам, поднял взгляд на звёзды. Где-то там, в вышине, боги решали его судьбу, и он мысленно просил их о помощи, потому что чувствовал в душе неясность и смутную тревогу. Все его товарищи по несчастью уже давно обзавелись семьями и детьми, все стали как-то приспосабливаться к жизни в этой дикой стране, и только он один не стремился привязать себя к ней узами семьи и быта. Прошло уже много времени, но боги ничего не посылали ему. Ни одного знамения или намёка. Хотя он просил их об этом почти каждый день. И теперь, сидя на толстом бревне, Лаций снова обращался к ним с просьбой о помощи, моля их хоть как-то изменить его существование среди дикарей, которые жили вместе со своими бесчисленными стадами коней, волов, оленей и верблюдов, размножаясь так же быстро, как эти животные, и по характеру ничем не отличались от них.

Однако Лаций ещё не знал, что старый лули-князь приказал всем своим кутлугам отдать по одному буйволу и десять локтей войлока для спасителя его сына. Но и эта новость не вызвала у друзей Лация радости, потому что за животными надо было следить, а это было нелегко. Воистину, дорога в ад всегда выстлана благими намерениями. Получилось, что спасение сына Тай Сина принесло Лацию одни неприятности — в стане хунну его стали теперь бояться и ненавидеть, а среди римлян и особенно близких друзей поддержки он так и не получил.

Примечания

16

Сайн — хорошо (монг.).