Одна Книга. Микрорассказы

Игорь Иванов, 2019

Очень короткие рассказы из жизни реальной и жизни выдуманной, мистика, сны и фантазии. Содержит нецензурную брань.

Жара

Мы уже полтора часа торчим на этом сраном железнодорожном переезде. Жара, духота, как ни странно, «Беретта» на столе остаётся холодной. Сессиль, моя любимая девушка, лучшая в мире ебанутая француженка, переодевшись в оранжевый жилет, в своей клетчатой рубашке под ним выглядит убийственно сексуальной. Ну, да это всегда так: когда я её вижу у меня всё поднимается. А вижу её я даже во сне.

Андрей нервничает. То входит, то выходит из этой грёбаной будки, оба Калашника с плеча не спускает.

— Положи ты их! Трупы оттащи подальше.

Он плюёт прямо на пол. Некультурный.

— Сто лимонов! Сто лимонов — ты можешь это себе в голову вместить?

— Рублей. Зачем в голову? У нас, вон, пикапчик есть.

Мы ждём инкассаторов. Они не знают, что мы их ждём. Они, блядь, опаздывают.

Сессиль в наушниках слушает какую-то херню из телефона. Меня это раздражает. Выдёргиваю из её головы дурацкие провода, и мы сливаемся в долгом поцелуе. Андрей снова плюётся. Да сколько слюны-то в тебе?

Длинная дорога плавится. Нам будет хорошо их видно — они с горочки — прямо к нам.

Жара. Капельки пота повисают у меня на ресницах. Сессиль смеётся, ей хорошо даже в этой жаре.

Спрашиваю, любя:

— Что ты делаешь в этой стране?

— Не в этой стране я делаю. Мне вообще все страны — по барабану.

Это я научил её идиотским идиомам.

Она говорит на ломаном русском, но мне, как ломанному русскому всё легко понятно. Я люблю её. Она… Она какая-то неземная, что ли. Весёлая.

Как больно солнце жжёт глаза. И вот блеснуло. На далёком холме луч, отражённый от радиаторной решётки, ударил сквозь окно, разлился по стенам, затопил будку. Едут. По местам!

— Андрей, твой банк тебя не забудет.

Сессиль — у кнопки УЗП (Устройства заграждения переезда), мы — по обочинам дороги. Часы на моей руке, суки, так громко начинают тикать, что отвлекают; автомат — такой удобный и послушный, надёжный, как друг.

Почему — как? Почему — как? Тик-так, тик-так, тик-так…. Бля…

Они с ходу решили проскочить переезд. Колёса большие, непробиваемые. Что им рельсы? Что им шпалы?

Сессиль, между прочим, кандидат математических наук, даже чего-то там читала у себя в Сорбонне. Тютелька в тютельку поднялись крышки, прямоугольные рамы на шарнирных опорах. Фургон, споткнувшись, кувырнулся через них, скорость обиженно тащила его по асфальту, обдирая краску с бортов и вереща.

Затихло. Поверженный мамонт лежит на боку, мы с Андреем, осторожно подходим. Зачем-то Сессиль выскочила из будки. Смеётся.

Если живые там внутри, вряд ли они откроют, для убедительности мы и притащили пару канистр с бензином. Я стараюсь держать в зоне обзора дверь фургона и Сессиль, бегущую к нам. Она что-то радостно кричит по-французски, я не понимаю. В машине тихо.

— Они живы? — спрашивает Андрей. Я пожимаю плечами. За тонированными бронированными стеклами ничего не видно.

Андрей стучит прикладом по борту фургона.

— Поезд дальше не идёт. Просьба освободить вагоны. — дурачится он.

Подбежала Сессиль, обнимает меня левой рукой, целует. Ствол её пистолета нечаянно мне прямо в живот упёрся, не нажми на курок, любимая.

Фургон молчит.

— Ну, что, будем резать? — Андрей.

— Я принесу, — отвечаю. Автоген у будки. Целую Сессиль, нежно отстраняю и иду.

Иду, блядь! Один шаг, второй… Жара. Мне как-то нехорошо, не физически: мышцы — словно на совесть скрученные жгуты, тело лёгкое и автомат — как спичечный коробок в руке. Но блевать тянет. Не желудком, а мозгом. Что-то не так. Двадцатый шаг, тридцатый… Я их не считаю, в голове включился независимый счётчик. Хлопок. Ещё один сразу. Как в воде, в вязком воздухе я оборачиваюсь. Я не слышал их голосов. Сессиль! Она уронила свой пистолет, держась за живот, медленно, очень медленно оседает. Я даже успел заметить быстро спрятавшийся чёрный кусочек жала в бойнице двери фургона.

— Су-ука-а! — бросив автомат, бегу к любимой.

Боже! Какое огромное пятно на твоей рубашке. У Сессиль слёзы в глазах.

— Больно. Очень больно, — говорит она.

Я оттаскиваю её к задним колёсам, куда подлое жало не дотянется.

— Игорь…

Я целую её, моё лицо становится мокрым от её слёз. Сжимаю её в объятиях, хочу вобрать всю её, маленькую, хрупкую в себя. Как много крови. Боже, как много крови!

— Je ne veux pas mourir…

— Милая, любимая…

— Je suis tres mal…

— Подожди… Подожди секунду…

Я вскакиваю. Чёрт! Где этот чёртов автомат? Андрей в нескольких шагах лежит от нас. Глаза его открыты, а над ними глубокая бордовая клякса. Он смотрит в небо, он всегда теперь будет смотреть туда. Его автомат я беру, весь рожок по фургону. Пули, визжа и искрясь разлетаются во все стороны. Бью прикладом — мне бы танк!

— Сессиль!

— Je voulais te dire que je t’aime.

— Я люблю тебя, Си. Люблю тебя…

Эта мразь, или сколько вас там, не вылезла из фургона. Я принёс обе канистры с бензином, обильно полил монстра, поджёг ублюдков, подобрал свой автомат и сел напротив ждать.