Разомкнутая черта. Роман

Игорь Левин

Роман освещает болезненную и трагическую для современного общества тему суицида. В тексте переплетаются философские раздумья и личные переживания, документальные материалы и образы сновидений, мифологические и религиозные сюжеты. Задумываясь над вопросом: «…стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить…» (А. Камю), автор мысленно размыкает «черту» между правдой и вымыслом, жизнью и смертью, сном и реальностью, усматривая национальную идею консолидации общества в противостоянии суицидам.

VI

Я проснулся в холодном поту, с одышкой, как бы компенсируя потерю дыхания во сне. Измерил температуру — лишь чуточку повышенная. А состояние такое, как только что из комы вышел. Впечатления сна встревожили меня: какая-то коллоидная смесь отголосков воспоминаний юности и дикой, необузданной фантазии.

Сегодня с утра надо было срочно заскочить в офис редакции, а потом — на выставку фантазийных графических работ в Дом архитектора. Посмотрел в окно — яркое солнце. Надо бы торопиться… Привычными движениями побрился, быстро оделся в деловой костюм, наспех собрался и побежал к остановке.

Только вышел во двор — на меня, как из рукомойника, вылился освежающий поток света, ярко осветившего небо и продолжающегося выливаться на асфальт. Город жил своей жизнью типовых построек с рекламными щитами, баннерами, аляповатыми вывесками, закоулками дворов, вычерченными ломаными линиями путаных зигзагов; навязчивыми дорожными указателями; идолоподобными бетонными столбами, выкрашенными внизу в бело-красную сигнальную полоску. Белый наряд окраски низа ствола как по моде у них переняли равномерно высаженные на газонах вдоль обочин дорог приветливые деревья, окружённые стрижеными кустами. Алюминиевыми анакондами выползали цилиндрические тела крупных труб, обвивающих здания, протянувшихся по земле и образующих п-образные арки. Возле домов тявкали и заливисто лаяли цепляющиеся друг к другу бездомные псы. В оживлённом многоголосье щебетали птицы…

Я легко пробежал, а затем прошёл быстрым шагом возле рваной череды дряхлых деревянных сараев с покосившимися и потрескавшимися досками, обвисшими квёлыми крышами, в некоторых местах обшитыми ржавой жестью. На верёвке между металлическими стойками сушились выстиранные ткани — синие скатерти, на которых резвились нарисованные дельфины, и красные простыни с растительным орнаментом. Рядом — ветхие низкорослые каменные дома. Выпяченные вверху мансардные окна гордо смотрелись в тарелки телеантенн. На окнах цоколя и первого этажа — защитные решётки, линейный узор которых напоминал детский рисунок солнышка в углу. Акварельные пятна резной листвы накрывали друг друга, втекали друг в друга, горели на свету и вбирали лазурь неба в тенях. У стен домов в немом полилоге стояли легковые автомобили. Вот две машины повернулись друг к другу, три другие отстранились, ещё одна наползла на газон, а один спесивый Ауди гордо обособился от остальных. Близ пустыря кто-то пьянствовал. Слева от меня по тротуару прошла молодая парочка. Под моими ногами проплыла написанная белой краской на асфальте надпись: «Дашуля! Спасибо тебе, что ты есть у меня!». Нечто подобное заметил и на белокаменном заборе, только чёрным цветом: «Диана, я тебя люблю!» (были и другие надписи — явно неприличные, их старался не замечать). Чем ближе к проспекту, тем отчётливей слышался уличный шум и гам. У крыльца шуточным выкриком: «Стой! Кто идёт?!» остановил меня знакомый старик. В его глазах я заметил студенистый блеск. Поздоровавшись, как обычно, он потеребил меня за плечо, указывая на траву, где валялся убитый котёнок.

Конец ознакомительного фрагмента.