Побег из ада, или Исповедь паникера

Игорь Светин, 2023

Эта книга – история о непростой судьбе человека, который по воле случая оказывается в плену сложного психологического расстройства. Автор, долгое время страдавший от приступов страха и панических атак, с особой искренностью рассказывает о важных событиях своей жизни, препятствиях и глубоких прозрениях, которые принесла с собой болезнь.В первую очередь книга посвящается тем, кто, оказавшись в похожей ситуации, проживает каждый свой день как подвиг, но не теряет надежды когда-нибудь найти собственный путь исцеления.

Часть 1. Второй

Павел долго колесил по вечернему городу, который был для него таким родным и одновременно чужим. Он очень его любил и уже долгое время ненавидел. Особенно днем. И в этом противоречии не было ничего удивительного. Его всегда было трудно понять, и многим людям, которые его знали, часто казалось, что он одновременно живет на противоположных полюсах. А каково ему было понимать и принимать самого себя? Об этом никто не знал, и уже никто не узнает.

Когда-то, очень давно, он сломал себе шею о философский закон единства и борьбы противоположностей и уже долгое время ходил по жизни с повернутой головой, как будто ее не замечая. А потом, как-то незаметно, надорвал себе еще и душу. Любой хирург-недоучка легко вам вырежет паховую грыжу, если вы пытались взвалить на себя непосильную ношу. Она видна, и диагноз легко поставить. А что делать с душой, которая выпирает из того места, о котором никто не знает, и ты тоже ничего о ней пока не знаешь. Но любое соприкосновение с внешним миром у тебя вызывает нестерпимую боль. А самое страшное наступает тогда, когда внешним миром для нее становишься ты сам. И куда бы ты ни спрятался, она везде с высоты своего бессмертия пугает гибелью твое бренное тело, которое ничего не может понять. За что мне все это?

И вот ты в муках бродишь по миру, неся свою душу на протянутых руках, и пытаешься спрятаться, оберегая ее от болезненных прикосновений. Пока хватает воли к жизни, ты ищешь того волшебного доктора, который своими золотыми руками сможет вправить ее обратно, в то место, где и положено ей находиться до поры до времени.

Сколько людей, религий, философий пытались помочь несчастному. Как он им верил и ждал от них чуда, что они окропят его святой водой или накормят волшебной таблеткой, тогда он наконец проснется от страшного сна. Но ничего не помогло. Под тяжким грузом у него стали опускаться руки. Видимо, закончились силы или просто сели батарейки, питающие его жизнь. Продолжительная депрессия с каждым днем окутывала его своей противной липкой паутиной, не оставляя никакого шанса выбраться наружу.

Мысль о том, что пора с этим покончить, пришла к Павлу не сразу. Пускай с обреченностью загнанного зверя, но он любил жизнь и долгое время цеплялся за нее как мог. И она в знак расположения платила ему той же монетой. Жизнь подарила ему таких людей, которые были способны полюбить даже его тень. Благодаря им и ради них он, собственно говоря, и жил или, во всяком случае, пытался жить. Что значит жить для себя, он давно позабыл. Искренне радоваться, мечтать и смеяться он мог только после изрядной дозы алкоголя, который на время дарил ему мифическую свободу. А наутро тяжелое похмелье опять прятало его в тюрьму безысходности и отчаянья, из которой ему всегда приходилось выбираться на белый свет в муках ненависти к самому себе.

Как ни странно, но свою внешнюю жизнь Павел смог сделать вполне нормальной. Окружающий мир его любил и уважал. Он был в нем успешным и состоявшимся человеком. А вот внутренняя была ни к черту. Его инструментом стала ненависть к себе и страх за самого себя. Вот такое противоречие. И при всех своих умных мозгах он так и не смог в нем разобраться, хотя и очень старался. Может, эти самые мозги ему и мешали? Но этот вопрос сегодня казался ему неуместным. Он уже все для себя решил и сегодня поставит точку в последнем предложении своей жизни, которой так и не смог воспользоваться по-настоящему.

Он проиграл ее до последней копейки, до последней капли надежды на то, что сможет ее изменить.

Какая злая рука написала сценарий этой трагикомедии? Это уже не важно. Сегодня ему нужно с достоинством сыграть в ней последний акт, и уже без зрителей.

Павел вышел из дома, оставив жене в письменном столе вместе с завещанием записку: «Прости! Я ухожу. Не торопись за мной, я умею ждать». От пафосной банальности написанного его чуть передернуло. Впервые эти слова он написал лет двадцать назад. Тогда в первый раз он отправил семью за границу. Он еле прожил эту неделю. А в последний день ему стало совсем плохо, он думал, что не дождется их и умрет, поэтому решился написать прощальное письмо. Так, несколько строк. Эта была одна из них. Когда он встретил своих родных, первым делом уничтожил свидетельство своей слабости в виде этой предсмертной записки.

Спускаясь по лестничным маршам, Павел сравнивал себя с раненым медведем, который уводил за собой злых охотников как можно дальше от своей берлоги. И в этом жертвоприношении, спускаясь вниз, он поднимался на пик своего отчаянья. Потому что он уходил от того, что называл в этой жизни любовью. Она была последней линией обороны на его внутренней войне, войне человека с самим собой. Он не убегал, как трус, а уползал, как раненый боец, истекая кровью, но сдав позицию. И добить его некому, сегодня он сделает это сам.

Павел знал, какую боль оставляет за собой, но ради нее и принял это решение. Он все ей отдал, и у него больше ничего не осталось, кроме сжигающей изнутри боли. Мужчина постепенно превращался в лежащий на земле овощ, но даже из любящих рук не готов был принять в таком состоянии даже глоток воды, потому что был гордым. А гордые всегда объявляют приговор себе сами.

Его колодец высох до дна. В любимых глазах, как ему казалось, он все чаще видел жалость и разочарование.

А в себе не находил сил, чтобы оставаться живым. Поэтому он решил уйти. Нет, не от нее, а к ней. Только в другое измерение. Поймет ли она? Конечно нет.

Жизнь не обязана понимать смерть.

Он вышел из подъезда, подошел к своему белому Мерседесу и погладил лобовое стекло, прощаясь с ним: «Сколько раз ты был моим надежным укрытием».

Потом сел в старую зеленую «копейку», купленную накануне за 200 долларов в интернете, и отправился в свой последний путь. Маршрут он не выбирал, а ехал куда глаза глядят.

— Вы проехали на красный свет. Ваши права, — остановил его молодой гаишник.

Павел посмотрел по сторонам и понял, что оказался на выезде из города.

— Пожалуйста, возьмите, они вам пригодятся для отчетности, а мне они уже не нужны.

— А вы что, собрались на тот свет?

— Вы очень прозорливы, быть вам генералом. А почему вы так решили?

— Да просто вид транспорта для этого подходящий, и он вам как-то не к лицу. Возьмите ваши права и будьте осторожней, видимо, у вас был сегодня не самый лучший день.

«Пора заканчивать эту езду, а то не хватало еще в аварию угодить в худший день из всех худших», — думал он, посматривая по сторонам. Причинить кому-то боль никогда не входило в его жизненный сценарий, тем более сегодня.

«Вот это место мне подойдет», — Павел остановил машину около старой пятиэтажки, подготовленной к сносу, и зашел в подъезд. Пустой дверной проем на втором этаже манил к себе умирающим светом. Переступив через порог и сделав несколько шагов в чужое прошлое, он увидел в середине небольшой комнаты накрытый газетой ящик, на котором разместились бутылка водки и нехитрая закуска. Огонь свечи выдергивал из темноты лица человекоподобных существ неопределенного возраста и пола. Неожиданное появление незнакомца и, возможно, его облик начали рисовать гримасы ужаса на истерзанных пороками лицах. Судорога сжала горло одного из сидящих, и из него начала фонтанировать недопитая водка.

— Доктор Смерть! — прокричал бомж и с диким ревом бросился в окно.

За ним последовало и второе существо, чем-то похожее на женщину.

«Как-то неудобно получилось. Испортил хозяевам романтический ужин. Чем я их так напугал? Да, нервишки у них ни к черту. Это ж надо так любить жизнь, что, даже находясь на ее дне, цепляться за нее из последних сил». Павел выглянул в окно и искренне позавидовал этим людям, бесформенные тени которых в свете фонарей метались по двору.

Они еще ценят и берегут, как могут, свою жизнь, а он уже нет.

Если бы герой посмотрел сейчас на себя со стороны, то увидел бы высокого худощавого мужчину в черном кожаном плаще и шляпе. На его бескровном лице каким-то нехорошим блеском сверкали большие зеленые глаза, спутники беды и печали. В правой руке он сжимал старый потертый саквояж, которым пользовались врачи еще в дореволюционную эпоху. С ним раньше Павел любил ходить в баню.

Он не знал, что не так давно местный участковый пустил слух среди обитателей подвалов и чердаков своего района, пытаясь от них избавиться, будто по ночам какой-то врач-маньяк выходит на охоту и, найдя уснувших бомжей, делает им смертельную инъекцию. Постояльцы полуразрушенных хрущевок сразу прозвали неизвестного убийцу «Доктор Смерть».

Если бы Павел об этом знал, то с пониманием отнесся к последствиям этой неожиданной встречи. Все-таки странно устроена эта жизнь, подумал он, если эти бомжи, в чьих жизнях отсутствовал всякий смысл, останутся живы, а он, который каждую секунду своей жизни пытался сделать осмысленной, сегодня решил себя убить.

Хотя здесь нет никакого вселенского парадокса. Даже если сравнить благоухающую кучу навоза с мыслью гения, и то и другое имеют место быть. Восприятие разное, а суть одна, только разнесенная во времени. Все бренно в этом мире.

Никто не знает, что оставит после себя и что встретит впереди за этой последней дверью. И никого не должно волновать, почему он захотел открыть ее раньше времени.

Павел поднялся на пятый этаж.

«Жизнь до последнего мгновения ставит тебя перед выбором», — с иронией подумал он, когда луч его фонаря пробегал по пустым дверным проемам квартир. Мужчина шагнул туда, куда был направлен свет его фонаря в данный момент.

Он зажег свечу, поставил ее на позаимствованный у соседей со второго этажа ящик и огляделся по сторонам.

Типичная двушка, которая в шестидесятых годах прошлого века осчастливила какую-ту советскую семью. Вот и отметки на дверном косяке, так же и он когда-то в похожей квартире отмечал рост своих сыновей.

Память прошлого потянула его обратно. В тот мир, где он был любящим мужем, заботливым отцом и преданным другом. Ноги пытались убежать обратно вниз, чтобы освежить больную голову морозным воздухом, но она не сдавалась, удерживая их на месте, и пыталась оправдаться: «Ну убежишь ты сегодня, завтра вернешься, чтобы опять топтаться здесь, оставляя следы на позабытой всеми пыли. Твоя трусость уже доросла до героизма. Ты не сумел распорядиться своей жизнью, так распорядись же хотя бы своей смертью. Разве не для этого ты сюда пришел? Так не тормози, а повиси. Видишь, и крюк для этого подходящий».

Прислушиваясь к остаткам своего рассудка, он посмотрел на потолок.

И в самом деле, вполне приличный крюк. Раньше на нем висела хрустальная люстра и освещала чью-то жизнь. А сегодня на нем он погасит свою. Чем не финал для трагической истории.

Это был один из вариантов конца, который он для себя придумал.

Веревка лежала в его саквояже вместе с пистолетом системы Макарова. Он умел с ним обращаться и из худшего дня хотел уйти по-мужски.

Веревка так, для подстраховки, если рука дрогнет. А рука дрогнула.

Он подносил этот кусок железа к виску и представлял, как пуля разрывает его мозги на части. Судьба миллиардов нейронов, копошащихся в черепной коробке, сейчас подвластна лишь указательному пальцу, который нажимает на курок. Безмозглому телу хотелось рассчитаться с бестелесным мозгом за все. Павел как будто со стороны наблюдал за этим противостоянием и думал. Неужели он когда-то появился на свет, чтобы стать свидетелем этой внутренней дуэли? Его сознание очень давно решило его уничтожить и приложило для этого немало сил. И когда уставшее тело смирилось с этой мыслью, вдруг мозги воспротивились: извините, мы передумали? Декорации в мусор, зрителям вернуть деньги за билеты, трагедия не состоялась. А завтра новый спектакль, еще круче и опять для двоих? Нет! Хватит мне этого кошмара. Я как судья, вместивший в себя всю вашу боль, опущу для вас занавес. Может, темнота за кулисами вас наконец примирит.

Но влажный палец словно парализовало. Он со злостью бросил пистолет на пол. Потом с каким-то остервенением схватил веревку и вскочил на ящик.

Это были уже не его руки, это руки опытного палача в считаные секунды превратили кусок веревки и этот ящик в виселицу. Когда он уже просовывал свою голову в петлю, ящик под ним предательски треснул и рассыпался на куски. Лежа на полу, мужчина вспомнил легенду о вечном жиде, который был обречен за свои грехи на вечную жизнь и никак не мог умереть.

Павел вскочил и начал метаться по квартире. Туалет, ванная, кухня. Наконец в соседней комнате на антресолях он нашел то, что искал. Зеленый добротный ящик, похоже, от военной амуниции. Мужчина сбросил его вниз и потащил к месту казни. По пути из него посыпались старые газеты, журналы и разная мелочевка, которую Павел даже не замечал. Его взгляд неожиданно упал на большую тетрадь в красном кожаном переплете. Она была какой-то необычной, похожей на самодельную.

Но его привлекло в ней другое. Надпись на белом листе бумаги, приклеенном к обложке скотчем:

ЛЮБОВЬ ИЛИ СМЕРТЬ.

«Ничего себе», — подумал он. Вот уж, в самом деле, подобное манит к себе подобное.

Эти два противоположных слова уже давно стали его жизненным паролем, поэтому неудивительно, что он на них споткнулся.

«Неужели в этой квартире жил такой же чудак, как я? Не может такого быть». Павел открыл тетрадь.

Прочитал несколько страниц, и его рука потянулась в саквояж за фляжкой с коньяком — допингом перед последним подвигом. После пары хороших глотков мужчина отметил: «Чувствую, в этой писанине без бутылки не разберешься». Он пока даже не заметил, что его послевкусие было с ноткой юмора. Ему пока было не до смеха, так, небольшая задержка перед длинной дорогой. Решимость пока еще его не покидала.

И Павел начал читать сначала. Его глаза так разгонялись по дорожкам предложений, что он начал погружаться в себя. Ему стало казаться, что все это пишет он сам. Дуальность происходящего его то пугала, то восхищала предчувствием и ожиданием чего-то важного.

Он встречал в своей жизни многих людей, но никто не был ему так близок, как этот незнакомый человек. И в самом деле, ничто так не сближает людей, как общее горе, которое вы пронесли по жизни, даже не ведая друг о друге. Павлу захотелось, чтобы вместо этой тетради напротив него сидел бы сейчас ее хозяин. Он столько бы ему рассказал, сколько может рассказать пассажир поезда дальнего следования своему попутчику, пока не закончится водка у проводника. Хотя он уже сам оказался этим попутчиком, и его слезы, истерический смех, а иногда завывание одинокого волка были как аплодисменты исповеди его соседа по тесному купе жизни. Хотел бы Павел увидеть его сейчас? Наверное, уже нет. Он много раз до этого видел его в зеркале. И все их отличие заключалось в том, что его отражение сделало то, о чем он всегда мечтал. И его улыбка, спотыкаясь на точках и запятых, подсказывала ему, что и у него это может получиться. От ожидания встречи с самим собой настоящим, о котором он все еще помнил и хранил в своем сердце, у него захватывало дух. До этой встречи оставалось всего лишь несколько предложений.

Он дочитал их, словно марафонец, из последних сил пересекая финишную черту.

Павел еще не знал, что победил. Слишком много сил он отдал этой победе. Он знал только одно — кому эту победу посвятит.

Павел закрыл тетрадь. Бережно погладил ее красную обложку. Достал из кармана плаща телефон, включил его и нажал кнопку быстрого набора самого дорогого для него номера.

— Дорогая, привет!

— Ну, слава богу. Куда ты пропал? Я уже волноваться начала, и телефон твой молчит.

— Ты не поверишь. Я тут в турагентство зашел, — он посмотрел вокруг себя, на пистолет и петлю на крюке, на деревянную труху и кипу газет, на эту тетрадь в его руках и улыбнулся. — Хотел вот улететь без тебя. Но подумал, что это будет нечестно с моей стороны. Выбирай: Рим, Париж, Лондон, а может, Байкал или Камчатка? Ты же всегда мечтала куда-нибудь со мной полететь.

— Ты же знаешь, я с тобой хоть на край света. Только ты приезжай поскорее домой. У нас тут такое событие, наш сын неожиданно жениться решил. Вот с невесткой стол накрываем, помолвку надо отметить. Как же мы без тебя?

— Скоро буду, ждите.

Павел быстро сбежал по лестнице и выскочил на улицу. Посмотрел на своего «жигуленка» и про себя сказал: «Поеду-ка я на метро, тысячу лет в нем не был, да так и быстрее будет». Он почти бежал по ночному городу и не сразу заметил, что наступила зима. Когда робкий первый снег наконец коснулся его разгоряченного лица, ему вспомнились слова из песни, под которую он танцевал свой первый свадебный танец вместе с любимой: «Снег кружится, летает, летает, и, поземкою клубя, заметает зима, заметает все, что было до тебя».

«Да, меняет декорации природа. Сменю и я свои душевные одежды, если в очередной раз любовь оказалась сильнее смерти», — подумал он, оглядываясь на затерявшиеся в свежем снегу следы.