Маньяки выходят из подполья, или Супериор

Игорь Смирнов

В тридевятом ли царстве, в тридесятом государстве, в России ли, какой она будет через три десятка лет, занесло добра молодца в неприметный городок. А творились там дивные дела…

8

Там, где прописан был Коюров, стопроцентно настоящий Коюров, не липовый сыщик, полицейский или прочий «фантом», роли которых Максиму приходилось иногда исполнять, даже воздух был не таким, как в Милоровске. В первые дни, когда Коюров распрощался наконец с общежитием (неизбежным на начальном этапе при переводе в столицу, тем более для холостяка), ему думалось, что он поселился под самым небом — на тридцать втором этаже 33-этажной башни на окраине Супер-Москвы, один в двухкомнатных хоромах! Не знал ещё, что наступит миг, и он возомнит себя взаправдашним небожителем. Вот именно — миг… Это когда рядом с ним оказалась Таня, Таня Белозёрова, гостья из Милоровска, кандидат наук в тамошнем НИИ нанобионики, одна из бесчисленных посланниц страны в столицу — молодой учёный, участница очередного научного форума. А Коюров этот форум как раз оберегал — обаятельный молодой человек, вежливый и приятный, практически безымянный и почти безмолвный представитель принимающей стороны… Непредсказуемые случайности бывают, однако, и в запрограммированный век. Молодой ученый и молодой представитель сошлись на балу, завершающем научный слёт.

И вот тогда он впервые услышал это имя — Милоровск! Милоровск — хохма какая-то. И часть тайны — Таниной тайны. Долговязая девчонка с гладкими чёрными, как вороново крыло, волосами, округло, точно шлем, облегающими голову, с узкими раскосыми глазами азиатки, гибкая, подвижная как ртуть и смешливая, но вообще-то сирота, у которой родители задохнулись при пожаре, и она выросла в детдоме, а в результате не только вымахала ростом чуть не выше Максима, но и заделалась молодым учёным и прочая, — она в те дни проникла ему в кровь, как инфекция, воспалила его мысли. Дни? А разве их было много? А разве эти три — или всё-таки четыре дня? — не слились в один большой и немигающе яркий день? Который оборвался внезапно и, да, как ни глупо звучит — ночью.

А в ту ночь он спал как убитый, без задних ног, как говаривала бабушка, — на кровати широкой, плоской, как фанера, и по факту как фанера, оказавшейся весьма скрипучей и трескучей. Купил по дешёвке, по случаю, чтоб было лежбище — пусть хоть такое на первых порах. Не предполагал, что «начальный период» затянется на добрых полтора года. Да и кто мог подумать, что сей топчан станет так дико стрелять одиночными и дуплетом — под натиском двух обезумевших, охваченных огнём тел! Иногда думалось: сейчас проломится, разверзнется, и полетят они на пол…

— А ведь у тебя под кроватью пыль как вата слежалась! — хохотала Таня. — Я видела…

— Ну и нормально, — ухмылялся Максим. — Мягкая будет посадка…

Однако если бы так! Если бы всего лишь — с термоядерным грохотом разломать допотопный предмет мебели, перепугать соседей, ободрать коленки и спину…

Вышло всё тихо, почти бесшумно, он тогда спал и спал. И вдобавок ему снилось, что и Таня рядом спит. В этом своём сне он видел кровать сверху. Соответственно — себя и Таню на ней. Таня здорово перетянула одеяло на себя; у Максима остатним углом одеяла прикрыты оказались только чресла, как называл кто-то из родных эту часть тела (кто именно, спящий Коюров вспомнить не мог; хватало и того, что взирал на собственное голое тело со стороны; возможно, так выражался дед по отцовской линии — любил странные словеса, литераторством даже баловался). Из открытого окна веяло свежестью, но Максим прохладу не замечал.

А потом, как это часто бывает в сновидениях, действие приняло новый оборот, да так, что связка между двумя сценами пропала. Собственно, и сама картинка пропала — продуваемая ветром с улицы комната, широкая кровать посредине, два пышущих жаром тела на ней. Теперь до Коюрова доходили только звуки — голоса. Один голос был точно Танин. Другой — чужой, незнакомый. Что он говорил, нельзя было разобрать, ясно было только одно: чужак на Таню кричит, пусть не громко, но зло, требовательно. А Таня лишь робко отбивалась. Максиму даже больно во сне сделалось — от жалости за Таню.

Сюжет сновидения опять скакнул вперёд. Максим теперь видел Таню, только Таню. Голоса смолкли. Таня когда-то успела уже одеться и собирала вещи в пластиковый пакет. Оглянулась несколько раз по сторонам, словно искала что-то. В руке держала какой-то предмет. Будто навели на резкость — тот объектив, через который Максим всё это наблюдал. Коюров разглядел, что предмет в руке девушки — телефон. Она было развернула его так, как если бы хотела то ли позвонить, то ли что-то посмотреть на дисплее, но вместо этого и телефон убрала, спрятала. Только — в пакет ли, куда сунула остальные свои пожитки, было не ясно. «Прощай, Максим!» — молвила Таня тихонько. Хотя — и за это Максим не мог ручаться, говорила Таня эти слова или нет. Или это ему просто… приснилось. Хотя разве бывает по-другому — во сне? Тани просто не стало. Ничего не осталось, ни картинки, ни голосов. Он проснулся.

Не мог сообразить, сколько прошло времени с того момента, как закончился этот странный сон. Наверно, немного. Сердце билось тяжело, должно быть, оттого что лежал на левом боку. Быстро посмотрел на другую половину кровати, ожидая увидеть там закутанную в одеяло фигурку Тани — спящая она почему-то казалась щуплой и малорослой, вопреки фактам действительности (выражение начальника его, Быстрова). Тани рядом с ним на кровати не оказалось. Одеяло было сдвинуто в его сторону, скомкано, застыло крупными высокими складками, неожиданно показавшись слепком с выскользнувшего из-под него тела. Максим прислушался, рассчитывая услышать негромкий шум — из кухни, из туалета, из ванной комнаты. Таня вышла попить, или, наоборот, пописать, или просто умыться… Но в квартире всё остановилось, зависло — не было слышно ни звука.

Коюров аж взлетел с кровати. Метнулся в другую комнату, на кухню, в ванную, в туалет — и там, и там, и там его встретила кромешная тьма и ватная тишина. Тани не было.

Не было и её вещей. Он не мог сразу припомнить, много ли у неё с собой было пожитков, когда она пришла к нему. Кажется, только небольшая сумочка и пластиковый пакет. Сейчас он нигде их не видел. Как и туфелек Тани. Выходная дверь была заперта на автоматический замок. Коюров не слышал во сне, как он защёлкнулся. Однако, несомненно, Таня не умела проходить сквозь стены и запертые двери. Ах, и до чего же крепко он спал, болван, да зачем-то видел во сне этот странный «спектакль» — то телепьютерный, то — как бы радио…

Коюров распахнул дверь, выглянул на лестничную площадку, как был — голый. По глазам ударил свет лампочки на площадке, в действительности — приглушённый, экономичный, но всё равно чересчур яркий после сплошной темноты.

— Таня!

Шахта подъезда ответила гулким эхом. Напрасно Максим пытался уловить хоть какой-нибудь шорох движения — пусто, никого.

Скакнул обратно в спальню. На ощупь запрыгнул в джинсы, в кроссовки — уже в прихожей, перед так и не запертой, полуприкрытой дверью, и выскочил на площадку. Щурился, привыкая к свету, который, реагируя на его присутствие, вспыхнул ярче, в полную силу. Пытался что-то услышать — может, цоканье каблучков.

Пробежал два марша лестницы вниз, потом вызвал лифт. Чудовищно долго пришлось ждать его — Максим хотел уж было снова бежать своим ходом, но тут шум механизма послышался совсем рядом, и половинки двери разъехались в стороны, приглашая войти в кабину. Потом чудовищно медленно лифт опускался вниз.

Вырвавшись из него на первом этаже, Коюров только сейчас сообразил, что не взял с собой ключи. Но не возвращаться же теперь наверх за ними! Дверь в квартиру тоже ведь не закрыл — дай бог, сама не захлопнется…

Дверь на улицу подклинил правой кроссовкой, выбежал из подъезда на одну ногу босой.

Двор, днём такой истерично-шумный, слепящий, сейчас обволакивала промозглая вязкая темнота и молчание — Коюров будто провалился на дно морское. И видел с глубины, как высоко и далеко — на расстоянии, наверно, полукилометра, горят какие-то огоньки. Прожектора судов, ставших на якорь? Нет, окна жилых башен соседнего микрорайона — по другую сторону глубокого, такого живописного в лучах солнца оврага…

Ни звона каблучков, ни шума мотора. «Таня!» — заорал Коюров. Голос прозвучал безжизненно и глухо — словно в сурдокамере.

…Лифт поднимался так же медленно, как перед тем опускался. Полз вверх. Но теперь Коюров не замечал тягучего времени. Дверь в квартиру была полуоткрыта — не захлопнулась, значит. Коюров принял это факт без радости, без благодарности.

Телефон, заменявший Максиму часы, будильник, показывал три часа ночи. «Какой же я идиот», — подумал Коюров. В списке самых последних его вызовов замыкающим был разговор с Быстровым. Ну да, дела не отпускали Коюрова даже в выходной. Вторым был разговор с Таней. Максим ткнул нетерпеливо в значок на экране. С этого надо было начинать!

Телефон Тани не работал, был отключен. «Наверняка отключен», — подумал Коюров. Всё равно он её найдёт! Куда она могла исчезнуть? В Москве у неё никого не было кроме него. Только коллеги по научному форуму, который, собственно, уже разъехался из столицы по стране.

Плеснув в лицо холодной воды, совершенно машинально проглотив бокал кофе — вкуса не чувствовал, — Коюров сел в своего «стрижа», погнал в ту гостиницу, в которой Таня остановилась — пока не встретилась с ним. Там, в отеле, тряс перед носами разных администраторов своей ксивой, требовал Таню. Тани не было. Он угадал — все участники форума разъехались по стране, её бескрайним просторам.

Вернувшись домой злой, но не отчаявшийся, принялся шарить по сетям — интернета, мобильной связи. По тем сайтам, что недоступны простому гражданину. Но открыты для него, Коюрова.

Не включит ли где телефон Татьяна Белозёрова. Не засветится ли где её паспорт — на вокзале, на ресепшен ещё какой гостиницы. Просто — не появится ли информация в сводках…

Поиск, однако, ничего не принёс. Запросил коллег Тани по НИИ наобионики — нет, они не видели Татьяну с того дня, как она поехала в Москву, о нынешнем её местонахождении ничего не знали. Родственников у Тани не было. Про друзей уже сам Максим был не в курсе — как-то не успел расспросить.

Однако через два дня примерно в полдень телефон Тани ненадолго появился в сети. Как оказалось, в её родном городе — Милоровске.