Псих

Игорь Сотников, 2015

Всё началось, как это всегда бывает и думается, со случайной встречи. Клиент банка вручил записку и… А дальше всё предсказуемо пошло кругом. Но так ли случайна эта и другие типа случайные встречи, и это ли начало всего?Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Безотносительная безнадёжность по отношению к некоторым персонажам при их относительном отношении ко всему

— Ты доказал лишь одно: ты всего лишь сильнее меня и при том, только физически, — извергает пламя Люцифер, бросая разрезающие воздух слова в сторону Господа. — У тебя — только право сильного и действует, но истина — одна, и она говорит: не в силе правда, а сила в правде.

— Да ты опять ничего не понял, — с грустью отвечает ему Господь.

— Не надо. Я знаю лишь одно: что если нет аргументов — прибегают к грубой физической силе. И только дай время — я докажу тебе свою правоту, что ты прекрасно знаешь. Да, брат… — зловеще скрипит зубами Люцифер.

— Да будь ты проклят, чурка из преисподней, — гремит божественный голос. — Никакой ты мне не брат, — кричит вдогонку Господь…

«После чего разверзаются врата ада, и Люцифер (как сейчас помню), завернувшись в плащ, молнией низвергается вниз…», — пересказав этот диалог Люцифера с Господом, Белиал замолкает, глядя сквозь сидящего напротив него начальника тайной канцелярии Баала, который в силу живости своего характера, но при этом почтенного возраста (хотя, в данном случае возрастные рамки даже как-то неуместны, так что будет лучше применить характеристики: заслуженный и соответствующий) слушал его достаточно эмоционально.

Так вот, сообщать собеседнику о наличии у него артроза не входило в планы Баала, так что вся его живость характера, о которой ходили легенды, отражалась на его лице, которая была под стать его внутренней бушующей энергетики.

Баал — один из немногих, кто заработал себе имя, как в прямом, так и переносном значении.

Так, каждой ступени иерархической лестницы соответствовал свой ангельский ранг, созданный божьей волей, наделившего каждого представителя ангельской братии в соответствии с его занимаемым чином, волей и силой. И видимо, одной из причин, побудившей Баала присоединиться к восставшим ангелам, и было его несогласие с установленным порядком, где он (как им считалось) занимал не подобающее ему место, что, скорее всего, и явилось основной побудительной причиной для многих присоединиться к восстанию, которое, как говорится, всё в итоге и расставило по своим местам. И недовольные своим положением, в принципе, получили то, что хотели, ну, а если новое место вас не устраивает — вините только свою непоседливость, которую всегда будет что-нибудь да не устраивать.

После того же, как треть от всего ангельского воинства была низвергнута в ад — началось строительство нового мироустройства, которое, по большому счёту, стало всего лишь перевернутой калькой иерархической системы Господа.

Так, рождённые в славе, занимали в соответствии с ней своё место в новой системе, да такое, что даже появились предположения, что всё произошедшее было заранее спланированной акцией приближенных к престолу херувимской партии, требующих чистки в рядах ангельской братии, среди которых (как созданий свободной воли) развелось много недовольных своим положением, тем самым ставящих под сомнение особенное положение херувимов.

Другие же предполагали, что всё это уже было предопределено Господом, его божьей волей, создавшей часть ангелов именно такими — с поместившимся в них духом противоречия, которые (как только были созданы для этого условия) и восстали, но не против самого творца, а против его системы.

Но система всё-таки претерпела свои изменения, благодаря этому восстанию, что, опять же даёт основания предполагать, что всё ради этого и было задумано.

Ведь именно появление человека требовало переформатирования всей действующей до него системы взаимоотношений, и Господь, предвидя будущие сложности и опасности его бюрократической системы в работе с новым своим созданием, и создал предпосылки для этих изменений, в которых и была задействована (созданная им же!) недовольная часть ангельской братии.

Но подобные крамольные мысли могли себе позволить только наиболее недовольные, и уже только среди тех, кто последовал вслед за Люцифером, и кто остался, в силу своей сущности, опять же в положении нестерпимости своего положения.

К таким и относил себя Баал, которому, казалось, было грех жаловаться, что опять же в его устах звучит, как похвальба.

В общем, Баал — один из немногих, кто благодаря упорству и трудолюбию (что, хоть и вызывает отторжение и смущение у многих падших ангелов — тем не менее, всегда востребовано) сумел, несмотря на свою ангельскую славу, достичь этой высокой властной ступени в иерархической лестнице системы, выстроенной Люцифером. Хотя — многие так считали — он занимает её не по праву своего рождения.

Но разве теперь, зная все методы работы этого въедливого и не знающего устали трудоголика-Баала, кто-то может, вот так, в открытую, предъявить ему это.

— У меня, не заба… — звучащий голос начальника тайной канцелярии перебивает истошный крик сомневающегося, после чего сказанное им преобразуется и уже звучит, как «заБААЛуешь». И говорят, что это прозвучавшее слово так насытилось зловещим смыслом, что после этого о начальнике канцелярии стали говорить только как о «Баале».

Он об этом знал и со временем окончательно переменил своё уже затертое временем и непримечательное имя на это значительное — Баал.

Тайная канцелярия, которую возглавлял Баал, в иерархической системе хоть и стояла наряду с силовыми ведомствами (находящимся в ведении Агареса — ведомством веры, а также Вельзевула и управделами Административного Департамента под руководством Люцифуга Рокофаля) на одной из высших ступенек управления исполнительной ветви власти, но всё же административно находилась в подчинении у АД-а, что совершенно не устраивало Баала.

Что же касается его собеседника Белиала — это был один из первых ангелов, присоединившихся к Люциферу, имеющего на того большое влияние, но при этом, всего лишь занимая место министра без портфеля, что, впрочем, не мешает ему быть одним из тех серых «кардиналов», которые знают все скрытые внутренние пружины, приводящие в движение работу системы.

— Ну, и что ты думаешь, было дальше? — хитро посматривая на Баала, говорит Белиал.

— И — что же? — следует ответ Баала.

— Ты же знаешь Люцифера, и его никогда неунывающий характер. Так Господь, уже было успокоился, как услышал адский смех из преисподней.

— Гавриил, иди, посмотри, чего он там ржёт, — посылает Господь того.

Гавриил мигом летит туда и обратно, после чего смущённо докладывает.

— Да вот, кричит, что ему оттуда всё видно, а в особенности — ваше исподнее.

— Ах, подлец, и там не успокоится, — в сердцах говорит Господь.

После пересказа этого диалога, Белиал смотрит в упор на Баала, и они одновременно закатываются от смеха.

— Да уж… — отойдя от смеха, заявляет Баал.

— А что поделать, когда все кутюрье только у нас и обитают, так что им там, наверху, придётся мириться с существующим порядком дел или же вносить поправки в действующие заповеди, — отвечает Белиал.

— Ну, этого от них не дождёшься, так что, как и всегда — смирятся, что у них лучше всего и получается, — хмыкнул Баал.

— Я тоже так думаю, — развалившись в кресле, говорит Белиал.

— Ну, а всё же, скажи: кем, по твоему, Люцифер приходится Богу? — живо интересуется Баал у того.

— Я, конечно, многое знаю, но есть секреты, в том числе относящиеся к божественной сущности, к которым даже первые из первых не имеют допуска. Ведь познав, ты становишься в один ряд иже с ним, — сверкает глазами Белиал, имеющий на этот счёт своё мнение и желание познать.

— Ну, в операции «Древо» я не принимал участие, так что все вопросы к Сатане. Это он у нас мастак на подобного рода дела, — следует ответ Баала.

— Да, были времена, — со сладостным вздохом вспомнил Белиал.

— Да, не говори, — поддержал Баал.

— Сейчас уже всё не то, и даже те, кто должен был остаться тем же — изменился, — намекает Белиал. — Знаешь, что он мне тут как-то сказал? — не ожидая подтверждения или отрицания, продолжает он. — Ему, видишь ли, не перед кем держать планку, и что за неимением равных себе — его гордость чувствует упадок. И это он говорит мне? Первому из первых, появившемуся гораздо раньше его загоревшейся звезде.

— Белиал не удержался и дал волю своим эмоциям, затем, всё же быстро (виня себя за неподобающую невоздержанность) успокоился и, бросив взгляд на непроницаемое лицо Баала, не стал себя обманывать в том, что тот всё пропустил мимо ушей (что, впрочем, ничего не даёт, так как он не упоминал имена, но, всё-таки имеет под собой упущение, связанное с этим), и что Баал не сможет сделать для себя результирующих выводов по поводу его истинных умопостроений.

Так что необходимо было срочно перевести разговор, и Белиал спросил:

— Я, знаешь, заметил, что в последнее время наша ангельская братия всё чаще устремляет свой взгляд в небеса. Что, по-моему, не может не тревожить.

— А, что тут удивительного-то. Ха-ха! — прохаживаясь вдоль своего кабинета, засмеялся Баал. — Куда смотришь — то и приходиться видеть, а значит — и осмысливать. А раз перед нами постоянно маячат небеса со своими прелестями — что поделать? Вот и приходится, может и не желая того — упоминать их в разговоре.

— Ну, это только отговорки. Ведь необязательно задирать голову, поглядывая ввысь, а оставаться верным своему делу и продолжать работать. А если уж так невтерпеж — всегда можно заглянуть в себя и отдохнуть, — отвечает, имеющий право на сомнения, Белиал.

— Но ведь небесная рать, со своей стороны, видя наши взгляды на них, пребывает в смущении и тревоге, и тем самым нервничая, допускает больше ошибок в своих действиях. К тому же, закон материальности никто не отменял, и снаружи всегда видней, чем изнутри, сколько бы ты не старался заглянуть в себя, — заявил, остановившись напротив своего критичного собеседника, Баал.

— Ну ладно, давай по делу, — понизив свой голос, заявил Белиал.

— Значит так, необходимые наработки уже есть. Уже направлена группа для сбора всех нужных компонентов, плюс параллельно этому: одному младенцу был имплантирован блокиратор, и он, можно сказать, так и остался девственно чистым без этих икс-примесей. Сейчас мы ведём за ним постоянное наблюдение, и как только будут собраны все компоненты и проведены подготовительные аналитические работы — можно будет запустить процесс отторжения, — проговорил Баал и стал ждать реакции своего визави, который не спешил с ответом, предпочитая в своих действиях (при всём своём обманчивом юном виде) тягучую неторопливость, которая всегда слишком дорого обходилась его оппонентам.

— А какие есть гарантии того, что всё пойдёт по плану, и он будет поступать так, как нам того нужно? — следует тягость речи Белиала.

— Ну это уже не ко мне. Ведь даже договор с Диаволом, не дает того, чего от него ждёшь. Хотя это может, и крамольно звучит, — хихикнул Баал.

— Что ж, надо будет покумекать, — вставая со своего места, сказал Белиал, подошёл к столу, за который вновь уселся Баал и, уперев руки в столешницу, наклонился к нему и тихо спросил. — Ну, а от меня-то что требуется? — обдал смертельным холодом он Баала, который хоть и был ко многому привычен, но Белиал умел охладить пыл любого, и даже адский огонь, бушевавший в груди у самых стойких приверженцев Люцифера, обволакивался ледяной коркой смертельного холода, который изливал Белиал.

— Всего-то ничего, — задёргал глазом Баал. — Раз дело требует беспристрастности — нам нужен независимый проводник.

— А разве… — хотел было что-то сказать Белиал, но вдруг замолчал и, выпрямившись, задумался, после чего сказал. — Хорошо. Я переговорю с теми, от кого зависит принятие решений, — после чего Белиал направляется к выходу и скрывается за дверьми.

Баал же, всё также оставаясь на одном месте, не сводит своего взгляда с дверей. При этом кажется, что в его голове идёт борьба между несколькими весьма противоречивыми мыслями. После чего он выразительно хмыкает и выдает вслух:

— Гарантии ему подавай… — затем он вдруг подскакивает с места, сложив пальцы руки в многозначительный знак из трёх пальцев, который по степени авторитетности употребляется даже чаще, чем слово «чёрт».

Что же касается употребления этого знака в данный момент Баалом — он резко выбрасывает руку вперёд и кричит:

— А вот этого ты не хочешь?! — затем приходит в должное равновесие и, садясь обратно в кресло и сложив руки в замок на груди, начинает делать прикидки. — Ему-то хорошо. Он в любом случае и при любых результатах отмажется, заявив: что он так и знал, а, что — знал, разве будет важно? А вот ему-то потом придётся держать ответ и если не перед Люцифером, то, или силовики из ведомства Агареса, или из комиссии Астароты по чистоте «Славы» найдут, что предъявить ему, вплоть до измены, а это прямиком ведёт из свободных в заключенные. — Потирая виски, думал Баал, который, впрочем, и завертел все эти дела. — Сомнения, есть ключ ко всему, — любил частенько говаривать он, чему и следовал на протяжении всего своего существования.

— И что получается: всю грязную работу выполняем мы, когда те, наверху, только указывают нам, что нам делать и как себя вести, а что тогда изменилось в результате нашего восстания? — сидя по вечерам у себя в кабинете, мучился вопросами он. — Выходит, что мы, так и не добившись признания, просто были переведены на другой уровень труда во славу Господа. Но тогда какой смысл находиться здесь, если можно, покаявшись, вернуться наверх, в блеск славы Господа, — вскакивал он с места, прохаживался по кабинету, после чего, успокоившись, садился назад для дальнейших своих откровений. — Тогда, что получается? Либо Люцифер действовал по тайному плану, согласованному с Господом, тем самым обманывая нас, — что, впрочем, требует основательного осмысления, для чего, собственно, нужна была эта скрытность, неужели каждый для себя не посчитал бы за честь служить на этом фланге ответственности? Нет, всё же это совсем не вяжется с божественной сущностью, и он не мог так поступить с нами, — либо все же Люцифер окончательно поглупел из-за своей гордыни. Что, собственно, дела не меняет, и если его устраивает нахождение здесь, то меня это не волнует, — ударом по столу заканчивал свой блок размышлений Баал.

— Пожалуй, Белиала можно будет убедить в том, что наше положение несправедливо, и его может изменить лишь кардинальная модификация системы, — прикидывал Баал дальше, вспомнив как один из высших сановников — Белиал, после назначения Вельзевула не смог сдержать эмоции у него в кабинете и, брызгая слюной, кричал: «И знаешь, что он мне говорит? Мол, Вельзевул — физико-актуален для этого, а мне сует министерство без портфеля, заявляя: что я, по его мнению, как самый преданный его соратник — выше всего этого и, значит — обойдусь. Ха-ха!». — От его смеха тогда дрожали стены, что было довольно странно для Белиала, стоящего в первых рядах не избыточности суеты.

После того памятного для Баала инцидента, он, не имеющий привычки забывать, и решил заручиться поддержкой Белиала.

Конечно, Баал не мог напрямую высказать тому свои мысли, это грозило ему в подозрении на безыдейность. Ведь, кто знает, как себя поведет Белиал, желающий любых путей для достижения своих целей?

Хотя, конечно, и тот мог подумать, что по отношению к нему проводится провокация.

Так что Баалу пришлось завуалировать свой план, скрывая истинные причины задуманной им операции.

До Белиала было доведено, что (по его — Баала — оперативным данным) со стороны Ада ведутся сепаратные переговоры с одним из представителей архангельской братии, и как ему подсказывает чутье, возможно, за ними стоит сам Гавриил, а значит переговоры санкционированы Самим.

— Дальше, — последовал жёсткий ответ Белиала, стоило только Баалу замолчать.

— Информация ещё не полная и слишком путанная, но в общих чертах, ситуацию можно обрисовать так: они хотят купировать последствия, вызванные результатом соблазнения Евы, после чего и был испробован тот плод с древа познания, — сказав это, вновь замолчал Баал.

— Но как? — не усидел на месте Белиал.

— А вот в этом, как раз нет ничего сложного. Нужно всего лишь собрать тот химический ингредиент, который вследствие употребления им плода с древа познания впитался в человека. Ну, а затем — найти неподверженного изменениям мужа и представить его Господу. После чего получить прощение и вернуть себе своё место на небесах, — выдав всё это, Баал замолчал и изучающе уставился на Белиала, который совершенно потеряв покой, то садился, то вскакивал с места.

— Я что-то подобное предвидел! — в очередной раз подпрыгнув с места, зарычал Белиал, потом прошёлся вдоль стола Баала, остановился и, посмотрев внимательно на того, неожиданно тихо спросил. — А мы можем их опередить?

Услышав это (а это было то, чего он жаждал услышать), внутри Баала всё радостно закипело (что, впрочем, должно было остаться незамеченным), и он, помедлив, бесстрастно спросил Белиала:

— Вы говорите о том, о чём я подумал.

«А ты, старый лис, предлагаешь это мне озвучить!», — смотря прямо в глаза Баала, подумал Белиал, но сказал вслух совсем другое:

— Да, действуйте по вашему усмотрению. Если что, моя поддержка будет вам обеспечена.

«Ах ты, паразит, всё на меня хочет повесить!», — ответно улыбаясь, Баал посмотрел в немигающие глаза Белиала.

— Сделаю всё, что в моих силах, — ответил Баал.

— Ну и хорошо, когда есть взаимное понимание, — завершил разговор Белиал.

После этого памятного разговора и завертелась подготовка операции, в которой первый шаг с младенцем был поручен Асмодею, с чем он прекрасно и справился.

Параллельно этому были подготовлены и отправлены на Землю для сбора данных команды из числа доверенных Баалу ангелов. Контакты с небесными ангелами (опять же, в силу секретности дела и нежелательности увеличивать круг посвященных) предполагалось поручить тому же Асмодею, который был всегда не прочь поработать на таком участке соблазнительной деятельности.

— А вот и ты, — заметив Асмодея и, развернувшись к двери, сказал Баал. — А я, видишь ли, предаюсь философствованиям, глядя на эту картину, — повернувшись к висящей на стене, позади от его кресла, картине и, сложив руки на груди, произнёс Баал.

— Что-то новое для себя увидели? — усмехнулся, подойдя к нему, Асмодей.

— А знаешь — да! И я считаю, что это вполне закономерно. Все течёт, всё меняется, и вместе с этим — и мы, которые, хоть и не столь сильно подвержены изменениям, но, тем не менее, моё сегодняшнее видение — совсем не то, что вчера. Так что, если картины только физически, ветшая от времени, видоизменяются, то для меня — не это главное, главнее — когда я сам (или моя субъективность наблюдения) внутренне изменяется и уже видит в ней совсем другое, — изредка переводя свой взгляд на Асмодея, взирающего на картину, выразился Баал.

— Всё относительно, так бы выразился этот человек с портрета, — с иронизировал Асмодей, который, по мнению Баала, не слишком уважителен к серьезности, что, впрочем, не мешало Баалу относиться к тому серьезно.

— Хм… А теперь скажи мне, почему этот портрет (подумать только, какого-то человека?!) висит здесь на самом видном месте, в кабинете начальника тайной канцелярии. А? — снизу взглядом упёрся в подбородок Асмодею более низкий Баал.

— Да кто вас знает? Может это у вас прихоть такая, или же повесили, чтобы смущать посетителей? — попытался сохранить расстояние между собой и Баалом Асмодей, пятясь назад.

— Я тебе скажу вот что: на моём месте и в моём положении, надо иметь не просто верования, а убежденность в своей уверенности, что не одно и то же. И как говорил один человек: «Убеждение — это разумная значимость суждения, имеющее объективное, достаточное основание для признания его истинности…», — чем я и руководствуюсь в своих действиях. Так что я тебе дам один совет, каким бы он странным не звучал из моих уст: иногда очень полезно прислушаться к человеку, — приблизившись к уху собеседника, прошептал Баал.

На что Асмодей немного поморщился, но, тем не менее, не изменил своей привычке иронизировать:

— А не боитесь обвинений в пристрастии?

— Ты же знаешь, где все те обвинители, — лучезарно улыбнулся Баал, отчего на мгновение даже затмил горящий свет лампы, затем отошёл от Асмодея и, вернувшись к картине, продолжил распространять свою мысль. — Это языческое изображение Эйнштейна, как нельзя лучше отражает отношение человека к миру, что и страшит многих там, наверху. Тебе не кажется странным противопоставление языческого, то есть народного, теологическим воззрениям, которые, по сути, и должны служить человечеству, но в реальности противопоставили себя ему, считая народность недожитком развития разума. Выходит, что там, где должна главенствовать вера, место занял разумный научный подход, который и близко не подпускает к себе всякие языческие верования, считая их не просто недоразвитием, а в некотором роде — атавизмом.

— Так я понимаю, это нам на руку, — ответил Асмодей.

— Да ты меня снова не понял, — дёрнулся Баал, недовольный недогадливостью Асмодея. — Получается, что мы — противники человека — на самом деле оказываемся ближе к нему, чем радеющие о его благе небеса.

— Ах, вон оно что… — сделав глубокомысленный вид и придерживая свой подбородок, сказал Асмодей, потом выдержал паузу и спросил. — И что теперь?

— Что, что?! Делать дело! — буркнул Баал, но потом немного успокоился и продолжил. — А ты знаешь, что портрет Эйнштейна, правда, в другом ракурсе, висит там, наверху, в небесной канцелярии? — прищурившись, посмотрел Баал на Асмодей.

— Неужели? — не моргнув глазом, соврал тот.

«Ну, конечно, не знает!», — про себя хмыкнул Баал, но продолжил вслух:

— И ведь же, паразиты, больше интересуются и знают о том, как там за кордоном течёт жизнь, чем волнуются над тем, что творится здесь, под боком. Что всё же, наверное, заложено в них небесной природой, сделав их близорукими к своим ближним, но — дальнозоркими в видении соседских неуспехов, а в особенности — успехов. И тебя разве это не удивляет? — спросил Баал Асмодея.

— Последний, кто смог меня удивить, был Господь, представивший нам человека, после чего я — как и многие из нас — уже ничему не удивляюсь, предоставив эту прерогативу человеку, — стиснув зубы, проговорил Асмодей, замолчал, а затем, как ни в чём небывало, улыбнулся и заявил. — Зато теперь у нас появилась возможность, ох, как удивить этот объект нашего первородного удивления. Ха-ха! — разразился смехом он.

— Ладно, я тебя понял. Но я имел в виду совершенно другое. Этот портрет наши отделения используют, как символ отношения к представителям нового создания творца — людям, которое и может быть выражено только самой личностью человека. В качестве которого, нами и был выбран этот представитель рода людского. И если для нас он олицетворяет наше уверование в то, что всё в мире относительно — небеса имеют на этот счёт иную точку зрения. Они там, наверху, заявляют, что мы опять всё недопоняли и в результате этого — переврали, придав ему облегчённый простонародный смысл, когда как Эйнштейн предложил совсем другое: скорость света всегда постоянна, вне зависимости от того, в какой системе координат она будет измеряться. Из чего они (как всегда!) сделали соответствующие их воззрениям выводы, представив свою концепцию постоянства божественного света, который не зависит от вашего местоположения, то есть: будь ты хоть на небесах, или хоть даже в самом дальнем уголке ада — божественный свет будет тебя всё так же освещать, стоит только тебе обратиться за ним, — выдохнул раскрасневшийся Баал.

— Я всегда знал, что наука служит во благо творца, — задумчиво ответил Асмодей. — И что они, тем самым, решили отблагодарить этого ученого. — Указывая на картину, произнёс он.

— Угу, — кивнул Баал.

— А сам-то он, где наслаждается божественным светом? — спросил Асмодей.

— А разве это имеет значение, если он постоянен в любой точке твоего нахождения, — ухмыльнулся Баал, вслед которому разразился смехом и Асмодей. — Ему представилась практическая возможность изучить постоянство божественного света в разных системах координат, относительность применения которых, будет зависеть от постоянства нашего отношения к нему, которое, в свою очередь, тоже относительно, — продолжал посмеиваться Баал.

Видя подходящее настроение Баала, Асмодей перевёл разговор на другую тему.

— Кстати, раз на то пошло, я хотел поговорить о моём контакте с Серафимы.

— Ну, и что ты хотел? — стал серьезным Баал.

— Хочу, для налаживания с ней доверительных отношений, сводить её на экскурсию по нашим объектам. Ну, и не помешал бы пропуск для этого, — сообщил Баалу в повисшей тишине Асмодей.

— Знаю я эти твои доверительные отношения… — забулькал смех в горле Баала, бросающего взгляд на этого неутомимого в своей области разнотношений Асмодея. — Ты же знаешь, что я для тебя на многое готов. Так что будет тебе пропуск. Вот только когда ты с ней соберешься экскурсировать — дай мне знать, а то мало ли что. Ты же знаешь: у нас тут всякое бывает, — причмокнул губами Баал.

— Без проблем, — ответил Асмодей, ожидая наконец-то услышать то, для чего он был вызван сюда.

Но Баал, казалось, забыл обо всём и, уточнив у него, когда он предположительно собирается привести Серафимы, распрощался с ним.

Закрыв дверь за Асмодеем, Баал ещё раз бросил взгляд на портрет Эйнштейна, подмигнул тому и удовлетворенный этим завалился в кресло, после чего пообуревал немного мыслями, которые вновь вызвали в нём вспышку ярости, что не замедлило выразиться в виде восклицательного монолога:

— А ведь был шанс на прощение, если бы не этот выскочка — Сатана — со своим планом «Древо». Видите ли, тем самым он сведёт на нет всю человеческую затею. И что из этого получилось? Кроме того, что процесс войны стал необратим, и партия радикалов во главе с Сатаной, отодвинув умеренных, сумела занять все важнейшие посты в системе управления, взяв курс на безсантиментное противостояние с небесами. Он, видите ли, думал… Чем? Своей козьей головой? Козлина, — в сердцах завершил свой блок умопомрачения ударом кулака об стол Баал, но затем, осмотрев свой кабинет, продолжил начатое. — Или же всё-таки Люцифер от отчаяния своего положения, решил больше не полагаться на здравомыслие и передал все бразды правления этим выворотням, чьи истинные властные желания ни от кого уже теперь не скрыть…

Но Баал не смог закончить свои размышления — к нему на доклад явился его личный поверенный.

— С мест сообщают… — начал свой доклад поверенный Агн.