Сказки в суфийском обучении

Идрис Шах

Надлежащее изучение историй и басен возможно лишь тогда, когда подлинная основа каждого оригинала донесена в целости и сохранности. Человек не в состоянии изучать что-либо, не зная источника того, что он изучает; и человек не способен также изучать что-либо правильно, выстраивая свое изучение на неверной основе. В изучении, которым занимаемся мы, следует развивать свойственную человеку познавательную способность, закладывая перспективу ее роста, и исходить при этом из правильных, жизнеспособных идей, если они уже имеются в распоряжении человека; когда же такие идеи в дефиците или были неверно истолкованы – следует возвратиться к первоначальной идее. Необходимо помнить, что человеческие идеи подвержены четырем основным видам порчи, что обусловлено планетарной средой, и это затрагивает любую культуру.

2

Обучающая история: замечания о фольклорности нашего современного мышления

Нет народа и человеческого сообщества, не имеющего собственных сказаний. На волшебных сказках воспитывают детей, культы и религии опираются на них, вырабатывая нравственные нормы; их используют для развлечения и обучения. Обычно их классифицируют как мифы, анекдоты, полуисторические факты и т.д., в соответствии с мнениями людей об их происхождении и назначении.

Но часто сказание можно использовать именно для того, для чего оно и было изначально задумано. Поистине замечательным тому примером служат притчи или басни всех народов, поскольку, если подходить к ним с формальной точки зрения, они являются поразительными свидетельствами непрерывно действующего живого учения. Поскольку эти произведения волновали воображение людей и доставляли им удовольствие, их передавали из уст в уста, благодаря чему они и сохранились, переходя от поколения к поколению, как высоко ценимое наследие.

В наши дни мало кто способен извлечь из них необходимую пользу. Те, кто знают про высший уровень бытия, отраженный в сказаниях, могут чему-то научиться, впрочем, немногому. Те же, кто способны воспринимать этот уровень на собственном опыте, могут научить правильному подходу к подобной литературе и других людей. Но, прежде всего, в качестве рабочей гипотезы нам следует выдвинуть предположение, что такой уровень в сказаниях действительно может существовать. К ним необходимо подойти с определенной точки зрения и допустить, что на этом уровне данные документы содержат особую, так сказать «техническую» ценность, а именно древний и, тем не менее, незаменимый способ систематизации и передачи знания, которое не может быть выражено никаким иным путем.

В этом смысле, такие рассказы (потому что не все истории относятся к техническим пособиям) можно рассматривать как часть курса обучения и настолько же достоверное отображение фактов, как любая математическая формула или учебник в любой области науки.

Как в случае с учебником или математической формулой, для того, чтобы «высший смысл» подобных историй мог проявиться, необходим тот, кто способен понять их на высшем уровне, тот, кто может доказать их ценность для образовательного процесса, а также должны быть люди, готовые изучать их и применять.

Теперь мы легко увидим, что наша обусловленность, которая приучила нас обращаться к историям ради одной только забавы, препятствует серьезному изучению данной литературы как носителя высшего учения. Эта тенденция, эта склонность рассматривать все важное для человека на более низком уровне, чем тот, на котором оно действенно, пронизывает нашу науку и требует обратить на себя внимание.

Тем не менее, кое-где все же уцелели предания об этих сказках. Говорят, что некоторые сказания, если их повторять, приносят «удачу», что в других содержится ныне забытый смысл, и т.д. Но то, что на современном языке назвали бы «защитными свойствами» сказаний, действует для жанра «обучающей истории» почти безотказно благодаря совсем иному фактору, чем принято считать.

Причина эта — действие закона, согласно которому история, как и научно-техническая формула, может способствовать обучению и развитию только того человека, который должным образом подготовлен для ее понимания. Вот почему мы должны применять обучающие истории так, чтобы извлечь из них пользу в определенной ситуации.

Есть и другая проблема, которую нужно учитывать, имея дело с обучающими историями. В отличие от научных формул, в них заключен целый диапазон развивающих эффектов. Соответственно степени подготовки индивида и группы поочередно выявляются разные «слои» обучающей истории. Маловероятно, чтобы бессистемное изучение историй вне надлежащей школы, где правильно понимают метод применения историй и их смысл, принесло заметную пользу.

Но, чтобы ознакомиться с основами, подготовить себя к осознанию ценности истории, нам нужно вернуться на еще более раннюю стадию. Это та стадия, на которой мы можем осваивать историю, рассматривая ее как последовательную и продуктивную аналогию или аллегорию определенных ментальных состояний. Персонажи истории — это ее символы. Их поведение формирует в нашем сознании представления о том, каким образом может действовать психика человека. Поняв это на примерах мужчин и женщин, животных и стран, фабулы и сюжета повествования, мы можем открыть пути к высшим способностям сознания, работая на более низком уровне, на уровне визуализации.

Давайте рассмотрим с этих позиций несколько поучительных историй. Возьмем для начала историю «Слон во тьме».¹ Когда-то ее даже печатали в детской книжке. Она появляется в произведениях Руми и Санаи. Мы сделали ее темой рекламного фильма «Изучение кожного покрова». Эта история, если понимать ее на самом низком из возможных уровней, высмеивает ученых и теоретиков, пытающихся объяснить вещи на основе тех данных, которые они могут оценить, и никаких иных. С другой стороны, но все на том же уровне, это — юмористическая история, поскольку она заставляет нас смеяться над глупостью людей, действующих на основании столь скудных свидетельств. В качестве философской притчи она учит нас, что человек слеп и пытается оценить нечто слишком великое, чтобы судить о нем с помощью неадекватных средств. С точки зрения религии, она говорит о том, что Господь Бог вездесущ, а человек дает разные имена тому, что он воспринимает как обособленные вещи, которые, на самом деле, представляют собой части великого целого, но он не способен этого постичь, поскольку «слеп» или потому что «нет света».

Истолкования могут завести очень далеко и высоко — это зависит от ваших возможностей. Поэтому люди рассматривают данную историю в свете одного или нескольких ее толкований. Затем они принимают или отвергают их, после чего успокаиваются, ведь они пришли к определенному мнению. Их ответы обусловлены привитым образом мысли. Но давайте посмотрим на их ответы. Одни скажут, что это пленительная и трогательная аллегория Божественного присутствия. Другие скажут, что она показывает, насколько глуп человеческий род. Третьи — что она направлена против схоластики. Еще кто-то — что это просто анекдот, списанный Руми у Санаи; и т.д. И все потому, что никто из этих людей не отведал скрытого содержания, никто даже не заподозрил, что оно существует. Прочитав эти слова, заурядный ум без труда сумеет от них отмахнуться, дескать, вот, кто-то дает изощренное объяснение, которое невозможно проверить.

Но мы здесь не для того, чтобы оправдываться. Мы здесь для того, чтобы распахнуть двери сознания перед возможностью того, что истории могут быть обучающими документами. Мы должны объяснить, что этими документами можно воспользоваться. И, в первую очередь, мы здесь для того, чтобы сказать, что самое древнее и самое важное знание, доступное человеку, частично содержится в этих документах. И форма этого знания, какой бы примитивной или старомодной она ни казалась, — возможно, единственный носитель, способный запечатлеть, сохранить и передать некоторые учения. Кроме того, обучающие истории — это произведения сознательного искусства, созданные людьми, которые точно знали, что делали и делали это ради пользы других людей, которые, в свою очередь, знали, как этими историями можно пользоваться.

Заурядному мыслителю необходимо время, чтобы понять, что если он ищет истину и некое тайное учение, то они могут быть скрыты в такой форме, которую он, возможно, сочтет наименее вероятным носителем того, что он ищет.

Но чтобы овладеть этим знанием, ему придется почерпнуть его там, где оно действительно находится, а не там, где оно могло бы быть, согласно его представлениям.

Есть множество свидетельств того, что этот метод — специально придуманных и передаваемых из уст в уста рассказов — существует во всех культурах. Не обязательно ограничиваться восточными сказками. Но именно в историях восточного происхождения мы находим наиболее полные и наименее испорченные образцы этого традиционного жанра. С них мы и начнем. Они естественным образом приведут нас к важным документам западной и других ветвей данной традиции.

Итак, приступая к изучению обучающих историй, мы должны убедиться, что восприняли содержащуюся в них информацию, так сказать, их «посыл». В этом смысле мы напоминаем людей, чья технология пришла в упадок, и они заново открывают механизмы, использовавшиеся их предками, разумеется, когда могут справиться с подобной задачей. Затем нам предстоит осознать, что мы должны полностью освоиться с определенными историями, чтобы держать их в уме, подобно заученной формуле. В таком употреблении, обучающая история напоминает прием мнемотехники или формулу, которой мы пользуемся как шпаргалкой, помогающей нам в вычислениях, вроде того, как мы повторяем про себя: «Сера, сера, сера, S, 32 атомный вес…»; или даже «В сентябре 30 дней…».

Теперь нужно понять, что, поскольку мы имеем дело со специфической формой знания, которая должна применяться определенным образом в определенных условиях, то такие условия необходимо обеспечить. Иначе мы не сможем воспользоваться ею логически последовательно. Под словами «логически последовательно» я подразумеваю, что истории должны служить нам проводником, с помощью которого можно проделать некий путь через доступные нам сферы сознания.

Это значит, что мы должны не просто познакомиться с определенными историями; мы должны изучать их или даже просто осваиваться с ними в определенном порядке. Эта мысль встречает противодействие у образованных людей, привыкших к самостоятельному чтению, и пришедших к выводу, что чем больше читаешь, тем, вероятнее всего, будешь больше знать. Но подобный количественный подход нелеп, когда имеешь дело со специальным материалом. Если бы вы отправились в библиотеку Британского Музея, решив перечитать все книги в целях самообразования, вы бы далеко не ушли. Только невежда, в буквальном смысле этого слова, не понимает, что во всем необходима соответствующая специализация. Хорошей иллюстрацией может служить швейцар в клубе, однажды, со всей серьезностью, сказавший мне: «Сэр, вы образованный человек, объясните же мне, за счет чего меняются цифры на табло футбольного тотализатора».

Именно для того, чтобы реализовать некую возможность правильного изучения, я то и дело подстегиваю людей фразами, вроде: «Давайте слезем с деревьев и начнем строить».

Итак, все, что мы сказали, сводится не более чем к следующему:

1. В некоторых материалах содержится особое, действенное и чрезвычайно важное учение. В данном случае, таким материалом служат истории.

2. Нам необходимо допустить такую возможность, прежде чем можно будет приступить к изучению этого знания.

3. Приняв, пусть всего лишь в качестве рабочей гипотезы, вышеизложенные утверждения, мы должны найти эффективный способ организации обучения. В случае обучающих историй эффективный способ означает выбор правильных историй, правильным образом, в правильных обстоятельствах.

Несоблюдение этих принципов лишит нас возможности действовать на необходимом нам высшем уровне. Если, например, мы просто выучим много историй, мы можем стать рассказчиками или потребителями. Если мы удовлетворимся наставлениями морального или социального характера, которые извлечем из истории, то будем просто дублировать деятельность людей, занятых в этой сфере. Если начнем сравнивать истории, пытаясь понять, где их высший уровень, мы его не найдем, потому что не будем знать, если только нам не укажут, какие из историй нужно сравнивать между собой, при каких условиях, что искать, можем ли мы воспринять скрытое содержание, в каком порядке подходить к предмету.

Итак, обучающая история наряду с другими функциями остается инструментом. Только специалист знает как применять инструмент или производить с его помощью нечто стоящее.

Выслушав и приняв данные положения, люди всегда начинают проявлять нетерпение. Они хотят тут же приступить к делу. Но не зная, что «все требует минимального времени», или, по меньшей мере, не руководствуясь этим фактом, они лишают себя возможности реального прогресса.

Приведя в систему вышеизложенные факты, мы должны тщательно разработать программу обучения, которая даст нам возможность извлечь пользу из поразительного по своему охвату материала. Если вы приступите к изучению того, что считаете обучающими историями без должной разборчивости, результат, скорее всего, будет незначительным. Почему так?

Не только потому, что вы не знаете условий, в которых должно происходить изучение, но и потому, что сами условия требуют такой сосредоточенности, которая, на первый взгляд, не имеет никакого отношения к знакомству с литературной формой.

Значит, нам нужно поработать над своим сознанием, чтобы не только представить ему эти истории, но и дать возможность извлечь из них пользу. Эта «работа» над сознанием может протекать правильно только в живой ситуации, когда соответствующих людей определенным образом группируют и они стремятся в своих взаимоотношениях достичь некоего контакта весьма специфического свойства. Вот в чем смысл собраний, на которых люди присутствуют физически.

Если прочесть два предыдущих абзаца торопливо или предвзято, что нередко свойственно интеллектуалам, но не мыслителям, то в них можно усмотреть претензии на исключительность, которых, в действительности, там нет.

Это уже само по себе представляет собой довольно интересный и ободряющий симптом нынешней фазы интеллектуального фольклора. Почему так? Да потому что, если мы явно видим какую-то тенденциозность, проявляющуюся в физике, схоластике или метафизике, то мы на пути к ее преодолению. В чем выражается тенденциозность в нашем случае?

В том, что люди требуют обосновать некоторые заявления именно в тех терминах, в которых они были сформулированы. Скажем, акцент, сделанный мною на роли собраний, где люди сгруппированы определенным образом, можно легко (и некорректно) счесть заявлением о том, что тип обучения, на который я ссылаюсь, не может осуществляться никак иначе. В абзаце же просто указана одна конкретная форма, в которой может реализоваться так называемая «жизненная ситуация». Собрание множества людей в одной комнате — лишь форма подобной ситуации, хоть в какой-то степени знакомая среднему читателю подобной литературы.

Словом «фольклор» я воспользовался для того, чтобы указать на состояние души современного человека, сходное с тем, что мы видим в менее развитых сообществах. Однако между двумя типами фольклора есть и большое различие. В наивном фольклоре человек может верить, что определенные объекты имеют магические или особые свойства, и он более или менее знает, какими могут быть эти свойства.

В фольклоре современного человека все обстоит иначе: он верит, что определенные положения неизбежно абсурдны, и при этом, сам того не ведая, слепо придерживается других необоснованных предположений. Фактически, почти все его поведение обусловлено скрытыми предрассудками.

Чтобы наглядно показать действие таких предубеждений, бывает необходим «шоковый» стимул.

Такой стимул присутствует как среди вышеприведенных утверждений по поводу обучающих историй (потому, и только потому, что некоторые сведения о них утеряны обществом, к которому я обращаюсь), так и, не менее выпукло, в конструкции самих этих историй, если удастся взглянуть на них в неком структурном аспекте.

Приведенные ниже соображения обеспечивают нас наглядным примером относительной раздробленности сознания современных людей. Вот этот пример:

Хотя каждодневный опыт каждого обитателя нашей планеты независимо от уровня его культуры и общества доказывает, что у всякой вещи может быть множество применений, функций и смыслов, человек не переносит данный опыт на те случаи, которые — в силу какой-то мистики — он считает не подпадающими под это правило. Иными словами, человек может признавать, что у апельсина есть цвет, аромат, пищевая ценность, форма, фактура и т.д., и с готовностью согласится, что апельсин может иметь множество назначений в зависимости от того, с какой целью его желают использовать, зачем его рассматривают и что с ним делают. Но если вы рискнете предположить, что, скажем, обучающий рассказ имеет столь же широкий диапазон функций, фольклорный механизм оценки в нашем современнике заставит его сказать: «Нет, сказки существуют для развлечения», или, что-нибудь запутанное: «О да, конечно. А о каком функциональном назначении вы говорите: психологическом, социальном, антропологическом, философском?»

Никто ему не сказал, что существуют или могут существовать такие эффективные функции сказок и в таких сферах, которых он, возможно, еще не достиг или о которых не слышал, и даже не может воспринять их или хотя бы связно обсуждать, пока в его сознании не произойдет некий фундаментальный информационный процесс.

На подобные заявления можно услышать готовый ответ: «Вы умничаете». Тут стоит напомнить, что так ведут себя растерянные школьники, столкнувшись с чем-то, чего они не могут рационально объяснить или полностью понять.

Сказание о чае

В древние времена чай не был известен за пределами Китая. Слухи о чае дошли до мудрецов и до невежд из других стран, и все пытались представить себе, что это такое либо в соответствии с тем, чего каждому хотелось, либо в соответствии с тем, каким чай мог быть, по их мнению, сам по себе.

Король Инджа («Здесь») снарядил в Китай посольство, которое получило в подарок от китайского императора чай. Но обнаружив, что его пьют даже простые крестьяне, послы пришли к выводу, что он недостоин их царственного господина. К тому же они заподозрили, что китайский император вполне мог обмануть их, подсунув вместо небесного напитка что-нибудь совсем другое.

Величайший философ из Анджа («Там») собрал все, какие мог, сведения о чае и пришел к выводу, что эта субстанция действительно существует, но весьма редка и принадлежит к неизвестному порядку вещей. Ибо, разве не определяли его как: трава, вода, зеленый, черный, иногда горький, иногда сладкий?

В странах Кашиш и Бебенев люди столетиями исследовали и испытывали все травы, какие только им попадались. Многие из трав оказывались ядовитыми, что весьма их разочаровывало. Поиски этих людей не увенчались успехом, потому что в их страны никто, никогда так и не завез чайных кустов. Эксперименты же со всевозможными жидкостями тоже не дали результата.

На территории Мазхаба («Сектантство») процессия жрецов при исполнении религиозных обрядов провозила перед толпой верующих ларчик, наполненный чайным листом. Но никому и в голову не приходило попробовать чай, да никто и не знал как к этому подступиться. Все были убеждены, что чайный лист сам по себе обладает магическими свойствами. Случилось как-то, что один мудрый человек, оказавшийся поблизости, воскликнул: «Вы, невежды! Залейте его кипятком!». Мудреца тут же схватили и распяли, потому что согласно их вере, такое обращение с чаем могло нанести ему непоправимый вред. Стало быть, человек этот был явным врагом их религии.

Перед смертью мудрец раскрыл секрет приготовления чайного напитка небольшому кругу людей. Этим людям удалось достать немного чая, и они тайно пили его. Какой-то человек, застав их за чаепитием, спросил:

— А чего это вы тут делаете?

На что ему ответили:

— Мы готовим лекарство, которым лечимся от одной болезни.

И такая ситуация создалась повсеместно. Некоторые выращивали чайные кусты, но не знали, что это и есть чай. Других угощали чаем, но они отказывались, сочтя этот напиток пригодным лишь для примитивных людей. Третьи владели чаем, но лишь поклонялись ему. За пределами Китая только несколько человек пили чай, да и то в строгой тайне.

Но вот пришел человек знания и сказал чайным купцам, любителям чая и всем остальным:

— Перестаньте болтать о небесном напитке, лучше угощайте им своих гостей на пирах. Те, кому он понравится, попросят еще. Те же, кому он придется не по вкусу, покажут, что недостойны сделаться его почитателями. Закройте двери красноречия и таинственности и откройте чайхану опыта.

Итак, чай стали развозить от стоянки к стоянке на всем протяжении Шелкового Пути; и всякий купец, вез ли он нефрит, драгоценные камни или шелк, останавливаясь на отдых, непременно заваривал чай и предлагал его всем, кто оказывался поблизости — не важно слышали они когда-нибудь о чае или нет. Так появились чайханы и чайные дома, которые вырастали на всем пути от Пекина до Самарканда и Бухары. И те, кто пробовали — знали.

Поначалу, заметьте, только великие авторитеты, претендующие на звание мудрецов, занимались поисками небесного напитка, и именно они восклицали: «Но ведь это обыкновенная сушеная травка!» или «Почему ты кипятишь воду, чужеземец? Ведь я пришел к тебе за небесным напитком!» — или же говорили: «А почем я знаю, что это на самом деле?! Докажите, что это чай! Да и цвет вашей жидкости вовсе не золотой, а коричнево-желтый».

Когда же истина, наконец, стала известной, и чай стал доступен всем, кто хотел его испробовать, поменялись и роли людей; и теперь лишь те, кто повторяли слова великих авторитетов, остались в полных дураках.

Такое положение вещей сохраняется и по сей день.

Почти все народы упоминают различные напитки в качестве аллегории, связанной с поиском высшего знания.

Кофе — самый новый из общественных напитков был открыт дервишским шейхом Абу Аль-Хасаном Шадхили в Мокхе (в Аравии).

Хотя и суфии, и другие вполне определенно заявляют, что «магические напитки» (вино, вода жизни) являются аналогией определенного специфического опыта, люди, буквально мыслящие, склонны верить, что происхождение подобных мифов датируется временем открытия галлюциногенных и опьяняющих свойств некоторых напитков. По мнению дервишей, подобные представления отражают неспособность исследователей понять, что дервиши пользуются аналогиями.

Сказание это взято из учений мастера Хамадани (умер в 1140 г.), учителя великого Ясави из Туркестана.

Примечания

1

Несколько слепцов, или зрячих людей в темном доме, пробираясь наощупь, находят слона. Каждый касается одной его части; каждый по разному описывает друзьям, остававшимся снаружи, то, что он воспринял. Некоторые думают, что это был веер (уши животного), другой принял ноги за столбы; третий хвост за веревку, и т.д.