Завтра будет другим

Илья Григорьевич Коган

Эта книга – антиутопия, действие которой происходит в будущем, состоявшемся, если бы немцы в 1941 году взяли Москву. Это история о точке невозврата, решительно меняющей течение Времени. Сатира, романтика, детектив, но прежде всего – это фэнтези о приключениях юноши, которого любовь и здравый смысл приводят к решительному поступку. Он выбирает другое будущее для нас. И кто знает, не живет ли такой же юноша в нашем Времени?

Глава 4

— Встать! Смотреть в глаза! Признаваться!

Детектив, прихрамывая, ходил по кругу, старательно обходя белый контур на полу. Это был меловой силуэт убитой Агилеры. Через каждые три шага детектив останавливался против оробевшего студработника и упирался пальцем в его впалую грудь.

— Облегчи душу! Чистосердечно!

А потом снова шагал, чуть слышно напевая:

— Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя…

Или вдруг резко тормозил и упирался пальцем в грудь Марка.

— Ну, колись, колись! — почти ласково приговаривал он. И снова принимался мурлыкать:

— То ли бурей завываньем

Ты, мой друг, утомлена…

В комнату Агилеры Марка привел Ленчик Гоген-Ваген.

— Побеседуешь кое с кем! — многозначительно пообещал он.

Кроме Марка, в комнате, словно пришибленные, сутулились Лялик-Локшин, Петрик-Черняев и Шпайер-просто Шпайер. Все, кого вчера вечером назвал Марк. «Ничего страшного! — успокаивал он себя. — Не я, так кто-нибудь другой! Все равно узнали бы!».

Беседовал с ними пожилой детектив. Детектива звали непонятным именем Мисвандерроэ. Он сам так представился, на что художественно грамотный Петрик-Черняев спросил:

— Это вы из того рода, который «стеклянный дом»?

— Из детского дома я! — добродушно ответил детектив, сделав ударение на слове «детского». — Когда удостоверение оформляли, назвали меня в честь немецко-русского единства. А брата Степана обозвали Кафкой Фрейдом. И ничего — жизнь прожили. Имен не замарали!..

Разговаривал детектив добродушно. Но смотрел цепко.

— Вы же понимаете, — втолковывал он, — что убил кто-то из вас. Из тех, кто был вхож к мудропеду. И кому она доверяла… И убил зверски.

Сначала придушил, а потом исколол всю каким-то режущим орудием…

« — Кортик!» — вспомнил Марк ночной сон. И посмотрел на стену над кроватью, где раньше висел офицерский кортик в красивых ножнах. Теперь там ничего не было…

— А чему это она вас на дому учила? — допрашивал между тем детектив Мисвандерроэ. — Чему такому, чего в классе нельзя было выговорить?..

— А, впрочем!.. — махнул он рукой. — Пусть этим ваши мудропеды занимаются. Мое дело — найти убийцу! И уж поверьте, он от меня не уйдет!

— Ни сном, ни духом! — чуть не бил себя в грудь Шпайер. — Я и правдолюбу так сказал!

— Вы не правдолюбов бойтесь, а меня! — погрозил пальцем детектив Мисвандерроэ. — И своей совести!

Марк согласно кивал головой. Он понимал, что детектив прав и что убийцу надо искать среди своих. Но это никак не укладывалось в голове. «Свои» это же свои. Те, с кем он рос, каждого знал, как самого себя.

А знал ли он самого себя? Марк понимал, что, пока убийца не найден, он такой же подозреваемый, как любой из его друзей. И хотя в самом страшном сне не мог представить себя в роли злодея-садиста, чувство вины не оставляло его: слишком сильно было в нем ощущения своей группы как единого организма.

— Свободны! — отпустил их детектив. — Пока…

Марк выходил последним.

— А там всю жизнь висел кортик! — показал он на ковер над кроватью. — А теперь пусто…

Мисвандерроэ внимательно посмотрел на ковер и на Марка.

— Кому нибудь говорил?

Марк отрицательно помахал головой.

— Вот и молчи!