Вы

Илья Леонидович Кушнер, 2020

Сборник стихотворных трагедий со скрытым смыслом. Каждая трагедия выражает какую-либо философскую идею. Читая книгу, вы побываете в разнообразных мирах, увидите разные судьбы. Персонажи сборника – личности, пережившие многое. Каждый из них попадет в трудную ситуацию, из которой найти "правильный" выход невозможно. На суд читателя отдаются их поступки и способы решения проблем. А как бы вы поступили на их месте?

Гробовщик

Смиряясь с миром и с собой,

Я просто стану неживой.

Как лёд становится водой,

Я стану мёртвый, неживой…

Мой друг, читатель, я погиб!

Мне страшно выйти в люди…

Желанный гость среди могил:

Мертвец меня не судит.

Откуда не начнёшь свой путь,

Всё кладбищем закончишь.

Зачем же рваться, биться в грудь,

Что есть последней мочи?

Готов мой гроб уже давно.

Осталось только мне

Принять всё то, что мне дано,

Забыться как во сне.

Смиряясь с миром и с собой,

Я просто стану неживой.

Как лёд становится водой,

Я стану мёртвый, неживой…

Чего таить? Тяжелый шаг

Мне сделать предстоит.

Попасть навеки в вечный мрак

Среди могильных плит.

Теперь я тут дрожу, сижу

И, слёзы подтирая,

На камне исповедь пишу,

готовясь к стенам рая.

Вся философия моя

Среди других погребена.

Начать свой сказ лучше нельзя,

Чем детства ранняя пора:

Сначала видел я людей,

Что, странной силою ведомы,

Лежали, пили, ели дома

Клубком несчастных мерзких змей.

Потом увидел я другое:

Как люди в необъятном поле

Идут, качаясь в сторонах,

Как кони дикие устав:

Работать, жить — всё впопыхах!

Что думать — всё вернётся в прах!

Я сам, ещё ребёнком глупым,

Сквозь боль мирскую смог пройти:

Питался бедно — скудным супом

С всего, что мог по улицам найти.

Я спал в дворах, садах и даже,

Бывало, залезал в трубу.

Болел от дыма, чёрной сажи.

Всё лучше, чем лежать в гробу!

Поверил рано в Бога,

Ведь, несмотря на боль,

Как на земле цветок здоровый,

Я рос, лелеемый судьбой.

Мне двадцать: рост как у дитя,

Лицо — желтеющая масса

С щеками, впавшими в себя,

Глазами, ищущими мяса.

Но в чем найти мне утешенье?

Я худ, я беден, очень слаб.

В моих костях немало трещин.

От холода уже озяб.

***

Я странник — это же в крови.

Кому скитаться боязно и больно,

Дороги — те же в море волны —

Всё новые, и старых не найти…

И лишь в пути

Я чувствую себя свободным.

Как домоседы сотни,

Тысячи часов

Живут, не видя мира в красках,

Хотя вокруг полно цветов?

И если красный видит красный,

То я, считай, совсем слепой.

Случилось это столь давно,

Что я забыл уж, каково

Там было с миром, что вокруг.

А если вспомню, то сотру…

Неважно что я расскажу

О том как было: ввечеру

Аль утром действие сиё:

Об камень голову рассёк,

Когда бежал я наутёк

От рынка хлеба — воровал.

И обессиленно упал.

Под старым древом

Мой запал

Погас.

Желаю молвить без прикрас:

В крови, что по низу стекает,

Лежу и вижу (был горазд),

Быть может, красть —

Не лучший выход…

Мой хлеб лежит в грязи,

И рядом тихо

Идёт владелица сего.

А мне ни соль и ничего

Не нужно:

Я съел бы и такой, в пыли,

Но дотянуться нету сил.

А продавец же унесёт

Такой, весь грязный, хлеб в помине.

Бедняк голодный я отныне…

Она ведь с ним, она уйдёт…

Подходит продавщица к речке,

И с силой всей сомня батон,

Порвав куски, на воду мечет.

Ох как же человек смешон!

***

Я без сознания лежу.

Огни видений не тревожат.

Вдруг надо мной какой-то шум.

Поддался слабый миражу?

Открыл глаза, а там лапшу

Передо мной особа ставит:

"Давай до дома провожу".

А я, немножечко слукавив,

Сказал, что далеко живу.

Она улыбкой во весь рот

Ответила, что без забот

Сегодня (редкий день) живёт

И может проводить.

Подумал я — ведь без жилья

Последний век живу.

Но стал я рьян,

И потому

При виде девушки Амур

Стрелою мне лишь одному

Вести ее велел…

***

Тут дом, в лесу, трухлявый,

Забором тёмным обнесён.

В средине сказочной дубравы

Стоит так одиноко он.

Мы за забор зашли, держась

Друг с другом за руки. Досадно:

Как будто смотрят тут на нас

Мильоны глаз,

По-злому и нещадно…

Вокруг пустырь. Цветы завяли.

Я вижу старый перегной.

За нами ветер ледяной

Лепечет всё и свистом погоняет…

Я развернулся, посмотрел,

Облокотился (чёрт побрал бы!)

На старый трупу монумент.

Ценою правды и неправды

Я разглядел, что человек

Тут похоронен, под землёй,

Такою чёрной, ледяной.

А сверху гной:

Цветов уж нет.

"Вы тут работаете, свет?

Вы гробовщик, я вижу, мило.

Меня Марией называть

Привыкла вся деревня, мать.

А как же ваше имя?"

Я призадумался, поник.

Не помню имени — старик!

Сказал ей:"Артур".

Выждал миг.

"Я гробовщик", — спеша, добавил.

Она дала мне руку в руку,

Схватила, крепко обняла.

"Я б вас таким и приняла.

Тут есть недалеко тропа —

До дома я смогу сама.

Придите только, вас прошу.

Я дома, в скуке, подожду"

***

На кладбище один

Остался под закатом.

Как каждый монумент

Так выглядит богато?

Вот тот вот господин

Как будто бы из злата:

На каждой из седин

Рубинная заплата.

А в кладбище, наверно,

Весь километр есть.

Зачем так суеверно

К могилам многим честь?

Среди могил, заборов

Нет места для людей.

Мертвец семье так дорог,

Пока семья не здесь.

Потом, по поколенью,

Никто не вспомнит их.

Не лучше ли забвенье

О мёртвых для живых?

Не будет слёз, и даже

Появятся места

Для стройки и продажи

Больницам и садам.

Бывает место гаже,

Чем кладбище для нас?

Неужто труп нам важен,

Вдали от наших глаз.

Я познакомился тут с ними.

Их память — вечный тлен.

У каждого есть имя,

Но жизни ни за кем.

Антон Иваныч Дубов —

Противный человек.

Лицом показан грубо,

В тени других померк.

Наверно, вором был,

А может, убивал.

Деньжонок раздобыл,

В людей же наплевал.

На землю рядышком цветы

Упали столь давно.

От жизни старой клеветы

Осталось лишь пятно.

Но чем ты людям насолил?

Ведь ясно — сам себе

Поставил насмерть, на настил,

Всю правду о судьбе.

А как быть мне?

Я тут, с тобой,

Я в мире, где царит покой,

Где нету дела до людей —

До тех, что в счастье и в беде.

Я тут как будто бы в узде.

Не странник — раб среди цепей.

***

От кладбища в деревню

Путь долог и тернист.

Под взором предков древним

Дрожал, как сникший лист.

У окон я бесцельно

Ходил, боясь зайти.

Уставший беспредельно

Совсем в скамье затих.

Тревоги ожиданье хуже!

Уж легче сразу испытать

Ту боль, которая прибудет,

Чем этой боли ожидать.

Ну вот, она под солнцем

Блестит звездою в синеве,

И я, сидящий под оконцем,

С пустым желаньем в голове.

Мы говорили с ней.

Она высказывала мненья:

О философии в спасенье,

О небе, полном звёзд огней.

А я кивал, не зная что ответить.

На мысли повтореньем отвечал.

И думал, что глупейший на планете.

Учась, словечки вспоминал.

***

Мария оказалась старой девой,

Но мне не важно было то.

Я был всю жизнь рабом у чрева,

Теперь любви унёс поток.

На улице вечерний холод.

Я дрожь свою уймя,

Уставший, по траве зелёной,

Пошел, куда глаза глядят.

Я думал лишь о том —

Кто я? Кто я теперь?

Я барин в теле молодом

Иль тот же старый зверь?

И так неспешно прямиком

Пришел на кладбище своё.

Неужто я нашел свой дом?

В столь страшном месте, но родном.

Вот Дубов похоронен тут.

Не бойся, друг, я не уйду.

Весь день провёл, не зная мук.

Поверил, что теперь супруг.

Антон, не так ты плох, возможно.

И хоть убийцею, вором

При жизни был,

Понять тебя не так-то сложно:

Безгрешно ведь никто не жил.

А у тебя на то причина.

Конечно, куча их была!

Поэтому такая мина

В гробу твоем сохранена.

Неграмотен — и в том проблема?

О Дубов, стоит мне менять

Свои дворовые манеры

На то, чтоб даме угождать?

Пойду-ка я скорей отсюда…

Отправлюсь в странствия опять.

Пойду, теряя свой рассудок,

Пойду терпеть и голодать…

Нашел свой дом, нашел жену.

Неужто, бросив все, уйду?

Образованием займусь.

Не бойся Артур, ты не трус!

***

Летело время, я крепчал.

С Марией в доме поселился.

Детей-близняшек нарожал.

Давался диву и молился.

Судьбой несчастною ведомый,

Я наконец ночую дома…

О том мечтал я все года?

Я душу странствиям отдал.

Хотя, казалось бы, куда,

Когда у мыслей враг — нужда.

«Любимый, нужный» — про меня?

Как странно чувствовать, однако.

Я знаю — чувствам доверять нельзя,

Но как же чувствовать приятно!

В разгаре полдень. Девочки мои

Играют в кукол на траве зелёной.

Я часть большой и любящей семьи

С душой, избытком утомлённой.

Вдруг слышен хрип.

Я на этаж бегу.

Лежит Мария бледная, в крови.

Мой страх внутри.

В глазах огни

Становятся за миг тусклее.

В ней нету сил.

Я отпустил —

Рука в секунду холодеет.

Лежит она, а как бледна!

Оставила ведь мужа.

Я тут один, и ты одна.

Кому, Мария, хуже?

На улице гуляют дети.

Вдали темнеет: туча тут.

Я дождь столь вовремя заметил —

К Марие девочки зайдут.

Сказать им правду? Нет, нельзя!

Мешок мне нужен невелик.

Скажу, уехала к друзьям.

Сам закопаю — гробовщик.

Но вынести ее с почетом невозможно:

Детишкам травма на года.

Господь, ну как же это сложно —

Везти в мешке ее туда.

Вчера она была живая.

Какой холодный женский стан.

Рука теперь совсем другая.

Она ли это, аль обман?

Столь мягкой плоти я не видел.

Недвижна, странно… подожди!

Я не был на нее в обиде,

Но как-то чувства не пришли…

И вот я с мамочкой в мешке

Иду, смотрящий на детей,

От тяжести снимя китель,

На кладбище с женой своей.

***

Лопаты нет — копал руками.

Улыбкой тени озарил.

Душою был не с ней, с мечтами.

Слезою капнул на настил.

Ее могилу подготовил.

Осталось только сбросить труп.

Но что со мной? Я так безволен!

Пустить Марию не могу…

И мысли гнусные созрели —

А стоит мне без Маши жить?

Мы вместе с нею постарели.

Мне одному ль на свете быть?

Мария, Господи, прости!

Что я удумал? Трепетно и страшно…

Такие мысли в голове растить!

Я не могу — люблю вас, Маша!

Я взял Марию на плечо

И в спешке в дом помчался с нею.

Душою клялся горячо:

«Я буду рядом, коль не побледнею!»

***

Я закопал ее в саду

И каждый божий день

С утра к могиле подойду,

Поставлю к ней сирень.

И сяду тихо рядом,

На место то смотрю.

Меховые наряды

Ей, как живому, шью.

***

Не отходил с могилы месяц,

Не отходил и два.

Я понял — в моем сердце

Огромная дыра.

Среди темнейшей ночи

В сарае за углом,

Отбросив мысли прочи,

Я думал о былом.

Я клеил меховое

И платьев столько сшил!

Теперь нас снова двое,

Я снова не один!

Я чучело Марии

Создал в сарае сам.

Сердечно не вините.

Уж слишком заскучал…

Ну нет! Она не кукла

С красою неземной!

Ну вот — она кивнула:

Согласна ведь со мной.

Сажал ее за стол —

Детишки в слезы вдруг.

Чего вы глупы столь?

Ведь мама с вами, тут!

Расчёсывать ее,

Кормить едой своей,

Ловить прекрасный взор

Родных жены очей.

Заснуть в обнимку с ней,

А лучше и не спать.

Беседовать нежней

Всю ночь и не устать.

В один из этих дней

Сидели мы с Марией

В беседке потесней,

Влюбленные, родные.

Вбегает дочка к нам,

Кричащая, в слезах,

Зовёт: «Быстрее, пап!»

И тянет за рукав.

Улыбкой я ответил:

«Я с мамой, погоди.»

«Но папочка, нам надо

Быстрей-быстрей идти!»

Упала тут она

На землю холодна.

В истерике лежа́,

Кричала о сестре.

Как тонет та в реке,

А я не вижу вдоль,

Сижу тут вдалеке,

Закрыв мечтою боль.

Я понял только вскорь —

Заела сердце скорбь:

Дочурки нет —

Она в реке

Покоится весь век.

Утопла и лежит на дне

Родной мой человек…

***

Страдалец — должен был страдать!

Какая боль! Такое не опишешь…

В руках дочурки локон, прядь.

Гробы труднее строить для детишек.

Коробка — маленький объем,

Как будто бы подарочная пачка.

И все бы ничего, но в нем

Лежит ни платье, ни собачка,

А дочь, навечно в сне ночном.

***

На кладбище царит покой.

Я снова тут, и тишина.

Ломают виденье мирской

Греховности мои друзья.

Антоша Дубов, старый друг,

При жизни был не понят.

Я всем о друге расскажу!

Ведь память не схоронят.

Ты мертвый, может, ну и что?

Живее всех живых!

Ты лучший, Тоша, ты святой

Среди людишек злых.

***

Я куклу Маши закопал

С дочуркою своей,

Я ниц пред ними, плача, пал.

Бывает ли больней?

Но день уж завтрашний настал —

Я встал уже сильней!

К второй дочурке зашагал:

Я ей сейчас нужней…