Там, где…

Илья Рыжов

«С этого крошечного, но самого главного озарения началось мое путешествие: человек по-настоящему значителен и прекрасен, и он должен всегда об этом помнить».Там, где чужое. Там, где заграница. Там, где солнце. Море. Го-оры…Там, где постоянно зовет назад. Книга содержит нецензурную брань.

Вверх, к облакам

Прошла неделя, другая — и мы уже обосновались в Инсбруке. Оказалось, что не так уж и сложно сортировать мусор и вставать к восьми утра в университет; оказалось, что люди могут просто так улыбаться. Жизнь гораздо дороже, хоть и лучше.

Первые три дня в университете были вводные. Перед нами выступали какие-то представительские люди, рассказывали общие и неинтересные вещи об университете. Оказалось, что Мексика не такая уж и бедная страна, иначе бы как сюда (через Атлантический океан и пол-Европы) могли добраться аж 9 мексиканцев?! А ещё — чувствуешь себя немного аристократом, когда говоришь на русском, а никто больше тебя не понимает.

— О! Вы тоже по-русски говорите? (облом) — подбежал к нам на перемене один невысокий студент в очках и с темными, ёжиком, волосами. — Хоть кто-то тут ещё по-русски говорит! А мы тут три дня уже, а всё ещё не привычно.

Я так и не понял, что было не привычно: то, что мы говорим по-русски, или то, что все тут не говорят по-русски. Перемолвившись парой слов, мы выяснили: что они приехали втроём из Астаны, будут учиться по направлению туризм, один мальчик — казахская модель (а я-то думал, что он всё отводит взгляд и не разговаривает с нами), а девушка уж замудохалась возиться с этими парнями.

— Хорошо, что я вас встретила… — сказала она, когда мы отошли в сторонку. — А то с этим Бахтияром я уже не могу… Ещё с самого аэропорта… Его родители провожали, как в последний бой! Надавали вещей, что у него перевес на 10 килограмм вышел! Его мама меня всё науськивала, чтобы я ему говорила, когда что надевать и куда идти. А я же девочка! Зачем они вообще его отправляют заграницу, если так боятся? Первый раз заграницу один поехал, говорит, раз двадцать мне уже это сказал, — мотала головой бедная девочка. Мы были сама любезность, улыбались, кивали головой (я даже не сказал ни одной гадости — это было трудно), и разговоров не развивали — их фразы были крайними, и мы всё надеялись, что они как можно скорее станут последними.

Прошло ещё дня три, и мы решили вместе с Алиной отправиться на прогулку.

— Ты что, не будешь покупать билет? — спрашивала она меня на трамвайной остановке.

— Нет, так проеду один разок. Нормально, — ответил.

— А вдруг что? Ведь кондукторы ходят.

— Где они ходят? Господи, нам тут доехать пять минут…

Алина заволновалась. Её лицо осунулось, губы онемели, и она лишь водила мертвым взглядом вправо-влево. Я пытался завести отстранённые разговоры, но она мне не отвечала, долго думала и была будто бы не здесь. Я спросил, в чем дело.

— Ну почему ты не хочешь купить билет?

Я не выдержал и, в итоге, купил. Я сильно долбил по кнопкам, чуть ли не разорвал билет, когда вытаскивал его, и в трамвае смотрел в противоположную сторону. В уме я высчитал, что если ездить две недели на трамвае и платить дважды (туда-обратно), то выйдет аж семьдесят евро… Неделя жизни, бедная, конечно, неделя, но тем не менее! «Когда нам уже выдадут студак, чтобы мы могли сделать проездной?»

Подлетела маленькая птичка с длинным клювиком. Она скакала из стороны в сторону, искала еды, а потом замерла, уставившись на город…

Трамвай ездит отвратительно. Резко стартует и ещё резче тормозит. Поэтому, если стоять, то тебя будет шатать, как болванку или неваляшку. Конечно же, все места были заняты, и мне пришлось стоять. Кому же ещё, как не мне…

Наконец мы доехали до центра, и выйдя из трамвая, я чувствовал легкое, но зудящее, как комарик в ухе, головокружение. Мы прошли вдоль центральной площади. Удивились нескончаемым митингам в защиту экологического состояния планеты; съели самое вкусное мороженое в лавке Tomaselli; и свернули на набережную.

— Мне кажется, эта тучка очень одинока. Мне её жалко… — сказала Алина, указывая куда-то между гор. Я взглянул и улыбнулся. Меня по-доброму забавляли периодические её вставки о тучках, об уточках, о пушистых собачках, о милых малышках в коляске… Она мне представлялась маленькой, доброй и сладкой, и весь мир я чувствовал на кончиках пальцев нежным, как мороженое, и липким, как сахарная вата.

Я на секунду забыл свою злость: ведь дул порывистый, короткий, но выдувающий из души чёрта ветер, от которого у меня глаза слезились, как водопад, и я уже ничего не видел. Руки похолодели, губы потрескались. Но сейчас я только думал о мороженом и сахарной вате.

— А давай поднимемся в горы? — неожиданно сказала Алина. Я смутился, так как это было незапланированно, быстро и резко. Я к этому не подготовился, а Алина уже продолжала: — По крайней мере хотя бы посмотрим, сколько это стоит. Если дорого, то тогда как-нибудь в следующий раз.

Я увидел, как у неё загорелись глаза и какой бы она была радостной и счастливой, если бы мы поднялись.

— Хорошо, давай поднимемся, — сказал я и скрестил пальцы, чтобы цена оказалась вменяемой. Но видимо, недокрестил, потому что подъем до самого верха стоил около 35 евро (для студентов — 32, не сильно помогло), но всё уж было решено.

Через тридцать минут мы были на вершине.

Я стоял на самом краю. Передо мной распростёрся весь город. Я был над ним, я как будто мог его схватить одной рукой — и раздавить…

Не было больше ни джентльменов Гор, ни их белых шарфов, ни их мудрых морщин — был один лишь я. Вся их власть стала в миг моей — и я мог делать с ней всё, что хотел!

Мне не хотелось оттуда уходить. Здесь — я мог расставить руки в стороны… закрыть глаза… объять весь мир… и закричать… просто завопить, выкричать всё нутро, всё, что во мне сидит злое и доброе, коварное и наивное… И тогда бы… И тогда бы… тогда бы точно…

Конец ознакомительного фрагмента.