Золотой ларец. Повесть рыбака Маруфа

Илья Стефанов

«Золотой ларец» – роман в стихах, написанный по мотивам книги «1001 ночь» в форме рассказов из уст главного героя. Рыбак Маруф, бросив злодейку-жену, пускается бродить по свету. Он прошёл через все тяготы бездомного бытия, но испытал и сладость злачной жизни среди купцов и даже в царских палатах. Роман заканчивается рассказами о невероятных любовных историях и злосчастьях любви. Ценители поэзии поразятся необычным слогом сочинения и разнообразием форм стиха.

Слово о Маруфе

(Вступление)

V, 263—268

Нет у меня порока кроме бедности.

Шёл по городу Багдаду человек

С ношей дров на поседевшей голове.

По тому, что он имел худую плоть,

Видно было, позабыл о нём Господь.

Гнёт-усталость и густой полдневный зной

Мир пред взором застилали пеленой.

Наш носильщик от таких злых дел размяк,

И в печали рассуждал примерно так:

«Неужели служит наша голова,

Чтоб носить на ней то пищу, то дрова?

Хорошо, конечно, что под ношей тень,

Но в такой тени не сладко в жаркий день!

А сегодня над Багдадом злющий зной,

На песок нельзя ступить босой ногой!

Я в жару под тяжким грузом изнемог,

Стал неверным шаг свинцом налитых ног.

Всё! Нет мочи! Отдохну. Да, решено!

Здесь как раз полито и подметено,

Воздух ровный — сам стремится влиться в рот.

И скамья зовёт на отдых у ворот!

Где ты, молодость, и где былая стать?

Нет, мне надо отдохнуть и подышать.

Ах, блаженство — шевелить ступнями ног,

Ощущая телом нежный ветерок!

Да к тому же здесь и музыка слышна.

О мой Бог, какая звучная струна!

И слышны под лютню звуки голосов

В чтеньи, пеньи ли чарующих стихов.

А стихам (о, что творит кудесник чтец!)

Вторят птицы (научил их петь Творец!).

Ох ты, господи! да что ж за праздник там?

Подойду немного ближе к воротам.

Сад — из лучших, из ухоженных садов,

Между зеленью — зеркальный блеск прудов.

А из окон, с ароматом сада слит,

Запах кушаний дурманит и манит!

О мой Бог, наш Господин, творец всего!

Наделяешь Ты без счёта одного,

А другого — он хоть лоб себе разбей! —

Оставляешь Ты без милости своей!

Как же так? В грехах своих, о славный мой,

Я раскаивался сразу пред Тобой.

Правда, я сопротивлялся злой судьбе,

Но ведь я и не выигрывал в борьбе!

Я не лезу своевольно в Твой чертог,

Властен Ты во всякой вещи, о мой Бог.

Потрудился Ты! Одних обогатил,

А других забыл — на всех не стало сил!

Тех возвысил — ну и что? Ты так хотел,

А других унизил — много сделал дел!

Ты велик, Творец, и власть Твоя сильна.

Власть же делать, что ей хочется, вольна!

Ты судил жить в счастье-радости одним,

В унижении-усталости — другим.

На земле, о сколько их, других, живёт

Под палящим солнцем дня во мгле забот!

Я и сам — о годы-бремя, жизнь-беда! —

Так живу, клонясь под тяжестью труда.

Давит сердце ноша тяжкая моя,

А другой так не трудился даже дня!

В наслажденьях и веселье он живёт,

И во славе, и довольстве ест и пьёт.

Правда, странно, что из капли мы одной,

И подобны, и равны мы меж собой,

Только есть у нас различие, оно

Разнит строго нас, как уксус и вино.

Но поверь, мой Бог, всегда я говорил:

Мудрый Ты и справедливо поступил!»

Над Багдадом, между тем, спустилась ночь,

И носильщик уходить собрался прочь.

Но старик-слуга вдруг вышел из ворот.

Он сказал: «Мой господин тебя зовёт».

И носильщик, поразмыслив только миг,

Сделал то, о чём просил его старик.

Ношу бросив и вздохнув разок-другой,

Он пошёл, сопровождаемый слугой.

Дом приветливостью встретил от дверей,

И, казалось, он был создан для гостей.

Всё там было, чтоб мир-отдых ощущать,

И на всём была достоинства печать.

Наш носильщик проведён был в светлый зал,

Где гостей блестящий круг пестрел-сиял.

Зал просторен был, красив — предел мечты!

Меж колоннами кругом ковры, цветы,

А на скатертях стояло для гостей

Много кушаний роскошных и сластей.

И стояли там среди букетов роз

Чудо-вина из отборных красных лоз.

Всё там было, что бывает на пирах,

А средь всех сидел хозяин на коврах.

Он в годах был, но спина была ровна,

Щёк его едва коснулась седина.

Он красив был, как влюбившийся узрит,²

И имел как царь величественный вид.

Наш носильщик древним кратким словом «Мир»

Поприветствовал собравшихся на пир.

А хозяин попросил его присесть

И велел подать ему попить-поесть.

Наш носильщик съел цыплёнка, съел хурму,

Выпил что-то, и вернулся дух к нему.

Тут хозяин молвил: «Брось стесненья плен!

День прихода твоего благословен.

Кто ты, ставший провидения послом,

И скажи, каким ты занят ремеслом?»

«Я Маруф. Я здесь носильщиком служу.

Я за плату с рынка тяжести ношу».

А хозяин возразил: «А я Синдбад.

Я про жизнь твою услышать был бы рад.

Ты красиво говорил там, у ворот.

Но не жил я без труда. Наоборот!

Я семь раз прошёл края заморских стран,

Умирал от горя, ужаса и ран.

Но предписанное всё свершится в срок.

И не стоит нам роптать, судьба ведь — Бог!

Да, Маруф, я рос в богатстве. Мой отец

Знатный был и уважаемый купец.

Путь окончив, предначертанный судьбой,

Много злата он оставил за собой.

Годы шли. Я беззаботно, сладко жил,

Ни свой ум не напрягал, ни струны жил,

Разъезжал по чудным, сказочным краям

И пиры давал знакомым и друзьям.

Но однажды я, очнувшись, увидал,

Что ушёл, исчез, пропал мой капитал!

Не укрылся я от паники огня,

Ведь исчезло всё, что было у меня!

И навеки б стал беззвучен мой карман,

Но помог — мир с ним! — великий Сулейман.³

Помогли мне мысли чудо-мудреца.

Я впервые их услышал от отца.

Вот слова, мудрей которых в мире нет,

В них и предостереженье, и совет:

«Есть три вещи, те, что лучше трёх других.

Знай: день смерти лучше жизни дней пустых.

Лучше пёс живой, чем мёртвый царь зверей,

И могила лучше бедности — ей-ей!»

(Я уверился, объехав много стран, —

Трижды прав был сын Дауда, Сулейман!)

Понял я: грозит мне бедности беда,

Коль и дальше буду жить я без труда.

Труд — ограда нам от всех житейских бед.

Не сказать об этом лучше, чем поэт:

«Лишь трудом достигнуть можно гор высот.

Кто стремится вверх, не спит ночами тот.

Чтоб собрать жемчужин горсточку одну,

Утомляются нырять к морскому дну».

Я ходил купцом за море каждый год,

И за то меня прозвали «Мореход».

О Маруф, ты не из тех, кто глуп-ленив.

Ты трудом и утомленьем, видно, жив.

Хорошо ты говорил там, у ворот!

Складный слог тебе — от Господа щедрот.

В доме этом в вечеров спокойный час

Любим мы послушать чей-нибудь рассказ.

О Маруф! Поведай нам свой путь борьбы

За достоинство в превратностях судьбы».

«Да, мне есть, что рассказать, — сказал Маруф, —

В разных землях я испытывал свой дух.

Я родился близ Каира, у реки.

И отец, и дед мой были рыбаки,

Проявляя норов, ловкость в деле том,

Они часто приносили рыбу в дом.

Только трудно рыбаку разбогатеть!

Умерев, отец оставил мне лишь сеть.

Я усердно дело правил, сеть кидал,

Но удачи в рыбной ловле не видал:

То ли дело было в горе-рыбаке,

То ли рыбы поубавилось в реке.

Я тогда уже два года был женат,

Но жене, злодейке-ведьме, был не рад.

Я увидел, что черна моя стезя,

Что беднее и несчастней жить нельзя.

Только прежде, чем дать Господу ответ,

Я решил узнать получше белый свет.

Посетил я — Бог свидетель — много стран.

Перенёс — не счесть числа! — душевных ран.

Много в жизни я загадок разгадал.

Счастлив был, но чаще бедствовал, страдал.

О себе предстать с рассказом, о Синдбад,

Пред вниманьем добрых лиц я буду рад.

Только вижу я, устали господа,

Утомила их беседа и еда».

Но хозяин возразил: «Начни сейчас,

А в другие дни порадуй снова нас».

И Маруф стал сказы сказывать в стихах

У Синдбада на беседах-вечерах.

Сказы те и про добро, и про порок.

Всё в них — правда, истый жизненный урок!

Было так! А лучше знает лишь сам Бог.

Примечания

2

Узриты — люди из племени Бену-Узра, отличались особой верностью и чистотой в любви.

3

Сулейман — библейский Соломон, сын Давида (Дауда).