Стеклянные куклы

Инна Бачинская, 2016

Шестнадцать фотографий. Шестнадцать девушек в разных костюмах. Четыре невесты, четыре Красные Шапочки, четыре цыганки и четыре Золушки. Четыре блондинки, четыре рыжеволосые, четыре брюнетки и четыре русые. Странное название сайта – «Стеклянные куколки»… Тоня Бережная с ужасом узнала в одной из девушек свою сестру Юлю, пропавшую несколько месяцев назад. По словам эксперта-фотографа, модели на фото выглядели мертвыми – либо они находились под воздействием препаратов, либо на момент съемки их действительно уже не было в живых. Выяснилось, что все девушки числятся пропавшими. А вскоре выявилась связь каждой из них с Вадимом Устиновым, известным в городе таксидермистом…

Глава 3

«Стеклянные куколки»

— Красивая? — спросил Савелий Зотов у капитана Коли Астахова, выслушав рассказ о визите сестры пропавшей девушки.

— Тебя, Савелий, это не должно волновать, ты у нас многодетный отец. Как там Леопольд, растет?

— Герман! Растет.

— Ну да, Герман. Шутка. Хотя, если честно, Леопольд мне нравится больше. Федор не звонил? Придет?

— Не звонил. — Савелий пожал плечами. Лицо у него было озабоченным.

— Когда ты его видел?

— Я ему звонил позавчера, сказал, что мы собираемся…

— И?..

— Он сказал, что очень занят и не уверен. Пишет статью.

— Ага, пишет он! — саркастически отозвался Коля. — На работу хоть ходит? Или взял академотпуск?

— Ходит, наверное. Знаешь, Коля, я хотел сказать… ты с ним помягче, ладно? У него сейчас трудный период в жизни, не дай бог такое пережить, и мы должны…

— Ты, Савелий, нежный, как старая перечница Иркина тетка! Розовые сопли и уси-пуси. С Федькой потверже надо… вообще, с мужиками. А то, понимаешь, придумал! Помягче! — Коля вытянул губы трубочкой и запищал: — Помягче, облизать, обсюсюкать, стряхнуть пыль с ушей! Да? А вот фиг вам! Ты, Савелий, все не так понимаешь. Любовь! Тьфу! Я ему с самого начала говорил, предупреждал, если она его один раз бортанула, бортанет еще раз. Кто попробовал больших денег, считай, пропал. Да и не любил он ее! И она его не любила.

— Не любил? Ты думаешь, это была ностальгия?

— Чего?

— Тоска по прошлому.

— Может, и тоска. А только не надо класть все яйца в одну корзину, понял, Савелий?

— В каком смысле? — удивился Зотов.

— В смысле, что есть дело, ну и вкалывай, пиши о смысле жизни, проводи семинары, отбивайся от незамужних аспиранток, это твое, а любовь… — Коля скривился.

— А любовь? — с недоумением повторил Савелий.

— Философия и любовь вещи несовместимые, помнишь, он сам говорил? Философу баба не нужна, ему нужна книжка. Чем зануднее, тем лучше.

— А твоя Ирочка? — спросил Савелий.

— При чем тут Ирка? Я же не философ, а наоборот… этот, как его? Который не верит!

— Агностик? — с сомнением подсказал Зотов.

— Ну!

— Но у вас же любовь!

— Ну и?..

— И любовь и работа. Ты вкалываешь и любишь Ирочку.

— А-а-а… — вздохнул Коля. — Черт его знает! Люблю — не люблю… Привычка, Савелий. Как любит говорить Федор: привычка свыше нам дана… Как там дальше?

— Замена счастию она. Это не Федор говорит, это…

— Во-во! — перебил Астахов. — А вообще ученые считают, что любовь рассчитана на два года. Два года любви до гроба, Савелий. И точка.

— А потом?

— А потом суп с домашним любимцем. Потом или привычка, или как в море корабли.

— Только два года? Неужели ты не веришь в любовь?

— До гроба? — Коля заржал. — Конечно, верю! Ах, любовь-морковь!

…Они уютно устроились на своем обычном месте, в углу бара «Тутси», откуда была видна полированная стойка, подсвеченная стенка с сосудами самых фантастических форм и расцветок, и парил в воздухе бормочущий плазменный телевизор. Или попросту плазма. Бормочущая плазма. Внутри этого великолепия, как большая и неторопливая усатая рыба, плавал бармен в бабочке, с полотенцем через плечо, он же владелец заведения, Митрич, старинный друг всей троицы. Время от времени он смотрел на входную дверь, потом переводил печальный взгляд на Колю и Савелия. Федора Алексеева все не было, и Митрич уже сомневался, увидит ли он в обозримом будущем любимого клиента. Он сгорал от любопытства, что же там у него произошло, пытаясь выяснить обиняками, но Савелий только скорбно качал головой, как на похоронах, ей-богу, а капитан Астахов бурчал что-то насчет «горя от ума» и любовной дури, которая выходит боком, но никогда никого не учит.

А Федора все не было. Савелий вытащил мобильный телефон, положил на стол. Митрич, рассмотрев из-за стойки телефон, встрепенулся и, выбравшись наружу, поспешил к их столику.

— Что, придет? — спросил он с надеждой.

— Придет, Митрич, не рохай, — успокоил бармена Коля. — Ты что, усы завел? — Астахов присмотрелся к жидким светлым усикам Митрича — такие в народе называют «сопливчиками». — Я и не заметил.

— Да так как-то… — смутился Митрич и махнул рукой.

— Может, влюбился? Ты смотри, Митрич, осторожнее, это дело опасное. Знаешь, какой сейчас прекрасный пол? Акулы!

— Да ладно тебе! Ой! — вдруг вскрикнул Митрич. — Федя!

На пороге зала появился Федор Алексеев в своей знаменитой черной широкополой шляпе, белом до пят плаще, с шеей, обмотанной полосатым черно-зеленым шарфом, он обводил знакомый интерьер взглядом путешественника, вернувшегося из дальних странствий.

— Федечка! — вскочил Савелий. — Пришел! А мы уже заждались!

Федор снял шляпу и поклонился…

… — Эта девушка пропала почти три месяца назад, двадцать девятого августа, — сказал Савелий, протягивая Федору распечатку с фотографией невесты под фатой и в то же самое время пытаясь подмигнуть капитану. Он из шкуры вон лез, чтобы заинтересовать Федора и вдохнуть хоть какой-то смысл в его существование.

— Ты чего? — не понял капитан, приглядываясь к Савелию.

— Сегодня к Коле приходила ее сестра, да, Коля? — продолжал Савелий. — Она принесла эти распечатки из Интернета, говорит, нашла среди них сестру. Но Коля сомневается, да, Коля?

Федор взял фотографии. Рассматривал, откладывал, брал снова. К ним уже спешил Митрич, толкая впереди себя дребезжащий столик на колесах. Федор называл это сооружение колесницей Джаггернаута. Подъехав, Митрич споро перегрузил на стол коньяк и фирменные бутерброды с копченым мясом и маринованным огурчиком.

— О, Митрич! — обрадовался Коля, потирая руки. — Давай с нами! Ох, и накатим сейчас!

— Да я же… а, ладно! За возвращение, Федя!

Они выпили. Взволнованный Митрич прикидывал, не обнять ли Федора, но не решился и убежал, сказав напоследок, чтобы не стеснялись и были как дома. Он вернулся в свой разноцветный аквариум и смотрел оттуда уже не рыбой, а усатым моржом с обгрызенными усами, время от времени утирая слезы полотенцем.

— Что-то наш Митрич совсем сдал, — заметил Астахов, откусывая добрую половину бутерброда. — Сентиментальный стал, разнюнился, как старая дева, точно влюбился. Они же все от этой самой любви дуреют.

— Кто? — не понял Савелий. Ему пришло в голову, что Коля имеет в виду исключительно барменов.

— Мужики!

Савелий бросил испуганный взгляд на Федора и пнул Колю под столом.

— Ты чего, Савелий? Места мало? — недовольно сказал Астахов.

Федор их маневров не замечал, он изучал фотографии. Шестнадцать фотографий. Шестнадцать девушек в костюмах невесты, Красной Шапочки, цыганки и Золушки. Федор разложил распечатки на столе, отодвинув рюмку. Четыре невесты, четыре Красные Шапочки, четыре цыганки и четыре Золушки. Четыре блондинки, четыре рыжеволосые, четыре жгуче-черные и четыре русые. Красивые наряды — пышные белые платья и венки из лилий у невест, пышные юбочки и кокетливые колпачки у Красных Шапочек, обилие монист у цыганок, розовые платья Золушек, руки сложены на коленях, в правой зажат золотой башмачок.

— А может, сайт чужой, — вдруг сказал Савелий.

— В смысле? — не понял Коля.

— Савелий имеет в виду, что это фотоателье работает неизвестно где, не обязательно фотограф из нашего города. Верно мыслишь, Савелий. Но если эта девушка, — он постучал пальцем по фотографии Юлии Бережной, — наша, то это зацепка, хоть и очень слабая. Нужно же с чего-то начинать. А что вы уже сделали? — Он поднял глаза на Астахова.

— Мы сделали все! Опросили родственников, соучеников, соседей, с кем встречалась, с кем общалась, дружила — всех рассмотрели под микроскопом. Выпустили листовку с фотографией, показали в вечерних новостях. Ничего! Как под землю провалилась. Сестра ходила каждый день с новыми идеями…

— И с тех пор никто девушку не видел? — переспросил Савелий.

— После двадцать девятого августа никто. Позвонили несколько озабоченных граждан и пара психов — якобы встретили где-то в пригороде или в ресторане, но оказалось туфта. Юлия Бережная ушла из дома в техникум, она училась на юридическом, в восемь утра, была на занятиях до двух, сказала подружке, что идет в кафе выпить кофе, и все. Исчезла. В три у них было собрание, она не пришла. Мобильник не отвечал, выключен с тех пор. Была ли она в кафе, персонал не помнит, от этих студентов и так голова кругом, куда уж запоминать. Может, и была. А может, не в тот день. Подружка плачет, говорит, если бы пошли вместе, то ничего бы не случилось…

— ДТП поблизости?

— Не было, проверили. А также больницы, морги, сад при техникуме… у них старинный сад, там такие джунгли, не продерешься. Катакомбы.

— Что она за человек? — спросил Федор.

— Обыкновенная девчонка, девятнадцать лет. Жили вдвоем с сестрой… вот та настоящая… — Коля замялся, — …наседка. В смысле, суетится, много говорит, плачет, руками размахивает, аж в глазах мельтешит. Все время повторяет одно и то же. Работает воспитательницей в детском садике. Мать была участковым врачом… работа собачья. Умерла от сердечного приступа прямо во время вызова к какому-то алкоголику. Вот так. Младшей было тогда четыре года. Отец спился и через пару лет тоже умер. Была бабушка. Еще вопросы?

— Бедные девочки, — вздохнул сердобольный Савелий. — А что же теперь делать?

Ему страшно хотелось спросить, жива ли еще девушка, как они думают, исходя из своего опыта, но он побоялся. Сообразил спросить иначе:

— А есть статистика… возвращений?

— Статистика есть, и возвращений, и невозвращений, Савелий, — сказал Коля. — За последние пять лет у нас в городе пропало восемнадцать женщин. Вернулись домой, погуляв, семь. Три заявления забрали обратно; еще два подали по ошибке, поспешив, а одно — дурная шутка: муж отомстил жене, попросив объявить ее в розыск, хотя прекрасно знал, где она. С ним провели работу. Остаются пять, о них до сих пор ни слуху ни духу. Включая Юлию Бережную. Причем все пять за последний год с небольшим.

— Статистика говорит, что исчезают больше весной или осенью, больше мужчины, чем женщины, — примерно в два раза, а одна треть подростки, — заметил Федор.

Савелий открыл рот, но сказать ничего не успел, так как Федор предупредил его вопрос:

— Большинство из них находят, Савелий. Или сразу, или через месяц, а то и через несколько лет. Всякое бывает.

— Но почему? — Савелий все-таки спросил.

— Что почему?

— Почему они исчезают? Что с ними случается?

Николай и Федор переглянулись.

— По-всякому, Савелий, — сказал после паузы Федор. — Аварии, потеря памяти, становятся жертвами грабежа или насилия… Бывают случаи, когда люди уходят сознательно, жизнь достала или хвост длинный — вот и рубят концы. Или родные не дают дышать и заниматься любимым делом. По-всякому, — повторил он. — Алкоголики, наркоманы…

— А их ищут?

— Ты же слышал, Коля тебе все расписал.

— А эта девочка, Юлия Бережная? Коля говорит, искали, но не нашли, и теперь уже не будут искать?

— Ее ищут, Савелий. Фотографии расклеены в общественных местах… ты же слышал.

— И все?

— А что бы сделал ты?

— А вот это? — Савелий взял фотографию Юлии. — Не поможет?

— То, что их так много, хорошо, — заметил Федор.

— Почему? — не понял Савелий.

— Потому что больше вероятность, что они живы. Работает подпольный… кстати, а что они предлагают? Интим-услуги?

— Они ничего не предлагают, и контактных данных нет, — сказал Коля. — И вообще сайт прикрылся. Последний выход в эфир имел место десятого сентября, через две недели после исчезновения Юлии. Подозреваю, выставили ее фотографию. После чего с концами.

— А почему «стеклянные куколки»? — спросил Савелий. — Что это значит?

— По кочану! — сказал капитан. — Куклы и куклы! А стеклянные, деревянные, красные или зеленые… не суть. Куклы, куколки… Действительно, куколки! — Он взял несколько фотографий, всмотрелся. — Правда, какие-то квелые… — Он покрутил головой.

— Живости мало, — подсказал Федор. — Согласен, игривости не хватает. Обычные девушки.

— Вот именно. Сразу видно, не профессионалки — те и живость тебе, и игривость изобразят в лучшем виде. Мозгов у этих девиц меньше, чем у курицы. Странно, что их такая прорва, такую ораву не спрячешь. Я думаю, они уже за пределами города.

— Может, начинающий фотограф тренируется? Пообещал им звездную жизнь, они и побежали, — предположил Савелий.

— Может, все может быть, — буркнул Астахов. — Они же все как с ума посходили.

Коля насупился, вспомнив гражданскую жену Ирочку, которая сожгла его любимую рубашку. Рубашки он обычно гладил сам во избежание, махнув рукой на мужскую гордость, но накануне они поссорились, а сегодня утром помирились, и Ирочка на радостях сказала, что погладит ему рубашку, а он, дурак, расслабился, потерял бдительность и забыл, с кем имеет дело. Ну и вот… погорел.

Ирочка, хорошенькая молодая женщина небольшого роста, работала «старшим куда пошлют», как ехидно называл ее должность капитан, у культового кутюрье Рощенко, Рощика для своих. И секретаршей, и костюмером, и даже курьером. Правда, и на подиум ее иногда выпускали, и Рощик очень ее хвалил. Ей бы росточку добавить, и тогда карьера модельки была бы у Ирочки в кармане, но, увы, не обломилось. Но Ирочка не унывала. Характер у нее был жизнерадостный, а потому Колины занудные выволочки она пропускала мимо ушей. Обоих это устраивало, по-видимому. Хотя… Хотя необходимо заметить, что рядом с собой в мечтах, если можно так выразиться, капитан видел другую женщину, настоящую подругу — мудрую, любящую, с озабоченным лицом. Он представлял себе, как после сложной полицейской операции по задержанию особо опасной личности он возвращается домой, зная, что она не спит, стоит у окна, кутаясь в шаль, не сводя печального взгляда с пустой улицы. Он входит, она выбегает в прихожую, в глазах ее слезы облегчения. Он валится на диван, она снимает с него сапоги, говорит, я сейчас, и бежит в кухню. Возвращается и зовет его ужинать, но он уже спит. Она стоит над ним, качая головой, в глазах ее любовь и слезы счастья. Потом она накрывает его пледом и садится в кресло рядом, не сводя с него любящего материнского взгляда…

В этом месте Колина фантазия давала сбой, и он вспоминал, что диван короток и неудобен, и если по неосторожности проведешь на нем ночь, то потом полдня ходишь, повторяя фигурой его изгибы, и с деревянной шеей и что он храпит, как бегемот на водопое, по выражению Ирочки. «Почему на водопое?» — цеплялся Коля, которого раздражали дурацкие сравнения подруги, часто не имевшие ничего общего со смыслом. Так я вижу, отвечала важно Ирочка. Да и сапог он тоже не носит.

Когда Астахов возвращался домой после… неважно, просто поздно, в квартире стояла вонь какой-то химической дряни, а Ирочка увлеченно красила ногти в разные цвета и махала в воздухе пальчиками, и ее пальчики напоминали огрызки цветных карандашей. На столе перед ней стояли разноцветные пузырьки, оглушительно воняющие. При виде насупленной Колиной физиономии она вскакивала и вскрикивала: «Ой, как ты меня напугал! Давай быстренько чисть картошку, я сделала котлеты!»

В голове человека живет красивый идеал, а действительность диктует свое, в смысле, вносит коррективы. Мудрецы стаскивают идеал на землю, мудро усмехаясь — на то они и мудрецы, а мечтатели… Да ради бога! Мечтайте на здоровье! А вообще, жив-здоров, ноги-руки целы, нигде не колет — не болит, любимая работа есть, друзья, подруга, дом… какого рожна? Печальную, всепрощающую, закутанную в шаль женщину у окна вместо взбалмошной Ирочки? А не надоест, как в одной бардовской песне, — «любить усталые глаза»? А тут как чертик из коробочки Ирка, женщина-сюрприз, каждый день что-нибудь новенькое!

Трио друзей было надежным, спетым и взаимопонимающим. Капитан Николай Астахов — опер из убойного отдела, человек суровый, пессимист в большей степени, чем оптимист, поскольку знаком с изнанкой жизни и не ожидает от нее ничего путного; Савелий Зотов — главный редактор отдела дамских романов издательского дома «Арт нуво», человек наивный, оторванный от изнанки жизни, счастливо женатый, отец двоих детишек — Настеньки и Лео… тьфу ты! Германа; и Федор Алексеев, бывший коллега Коли, тоже капитан, ныне преподаватель философии в местном педагогическом университете. Человек, сменивший «военный мундир на академическую тогу», по его собственному выражению. Федор вдумчив, любит мыслить, расставлять все по полочкам, по ночам пить кофе литрами и решать всяческие исторические ребусы и загадки; он также часто высказывает предположения, которые не лезут ни в какие ворота, как считает Коля, — плоды ночных бдений. А Савелий у него на подтанцовке, тоже как ляпнет, так хоть стой, хоть падай. Но, если честно, что-то в ляпах Савелия есть, нужно только истолковать их правильно, в чем поднаторел Федор. Капитан держит их в курсе происходящих в городе криминальных событий, они их обсуждают, собираясь «на точке» — в излюбленном баре «Тутси», где хозяином добрый старик Митрич. Федор рассуждает насчет версий, Савелий вставляет свои два гроша, а капитан хватается за голову и кричит, что идеи их абсолютно дурацкие, потому что… дурацкие и не лезут в ворота. Ни в какие. Но тем не менее, тем не менее…

— Может, и побежали, — заметил Федор в ответ на предположение Савелия о том, что некий фотомастер пообещал девчонкам звездную жизнь, вот они и побежали. — Но куда после этого делись? Почему порвали с родными? Почему молчат?

Савелий открыл было рот, но Коля поспешно сказал:

— Чего-то пересохло в организме, не к добру. А не накатить ли нам, други? Леопольд растет, Федька оклемался, на человека стал похож, даже Митрич и то усы отрастил. А мы как канадские лесорубы, о работе и о работе.

— Герман, — поправил Астахова Федор.

— Ну да, Герман. Поехали!

Но Савелий все-таки спросил — когда они выпили.

— Я все-таки не понимаю, — начал он, запинаясь, — если пропавших девушек пять, а здесь шестнадцать, то… как же так?

Николай и Федор снова переглянулись. На лице капитана появилось выражение как будто его донимают зубы, но он ничего не сказал, только махнул рукой.

— Савелий, тот факт, что наша Юлия в обеих группах — с куклами и с пропавшими девушками, — вовсе не значит, что все шестнадцать стеклянных кукол пропали, понимаешь? — принялся объяснять Федор. — Может, пропала только одна из них, Юлия, а остальные живы-здоровы и ходят на работу. Это разные группы, Савелий. И далеко не факт, что это, — он ткнул пальцем в фотографию невесты, — Юлия Бережная. Сестре могло показаться, как ты понимаешь. Кстати, — повернулся он к Коле, — а вы…

— Может, хватит на сегодня? Приходишь к Митричу культурно провести время, узнать городские новости и расслабиться, а покоя и тут тебе никакого. Конечно, сравнили, не дураки. Никого из пятерки среди кукол нет.

Но, как оказалось впоследствии, капитан ошибался.