Сон цикады

Инна Шолпо

О чём эта необычная книга вне определённого жанра, по ту сторону привычных границ? О том, что даже «на маленьком пятачке, видимом из окна, жизнь переливается через край»… О безумной щедрости и легкомыслии, с которыми порою она тратится … О том, что не понять, кто находится по ту, а кто по эту сторону стекла, и «вообще, которая сторона эта»… О сладости сна и исцеляющей горечи пробуждения… О конечности жизни и о том, как важно ее осознать, остановиться, снять очки, увидеть мир по-новому и найти в нем себя. И, несомненно, о фотографии, которая помогает это сделать. Каждая глава начинается с авторского фотоснимка, который так или иначе связан с ее содержанием, более того – сам частью этого содержания является. Это рождает сходство книги с фотоальбомом, запечатлевшим кадры из жизни разных людей: позже, с постепенным развертыванием повествования, эти кадры оживают и рассказывают непростую историю человеческих взаимоотношений.

Фотография 2

АНДРЕЙ: Система отражений

1

За стеклом шло суетливое движение. Люди не закреплены на своих местах. Они умеют двигаться, то есть перемещаться физически и, по-видимому, самопроизвольно — странное свойство. Интересно, отражает ли это перемещение изменение человеческой сути?

Она давно поняла, что люди бывают разные. Да-да, это только на первый взгляд кажется, что все они на одно лицо. Она уже много времени наблюдала за текущим мимо витрины людским потоком и до сих пор не устала удивляться разнообразию человеческих типов! Хотя некоторых она видела уже не раз и не два. У нее хорошая память.

Например, этот молодой человек с дипломатом в руках. Очень деловой. Иногда, проходя мимо, он бросает быстрый взгляд в витрину… но нет, не для того чтобы посмотреть на новую коллекцию. Он использует блестящую поверхность стекла как зеркало. Мимолетный, почти незаметный для окружающих взгляд: как я выгляжу, не помят ли пиджак? Довольная улыбка слегка трогает губы: безукоризненно, как всегда.

Кстати, не он один смотрит в окна магазинов и кафе для того, чтобы увидеть там себя. Она заметила, что у многих людей есть такая привычка, особенно у женщин. Наверное, люди очень неуверенны в себе. Или они так быстро меняются, что боятся этого не заметить и ненароком не узнать себя, когда вернутся в свои витрины… или где они там живут? Она видела окна здания напротив. Когда там зажигался свет, были видны люди. Наверное, их тоже выставляют напоказ. Хотя иногда они задергивали окна полотнищами ткани. Интересно, для чего же они там находятся, за этими стеклами, если их никто не видит?

Но — возвращаясь к прохожим — было и много таких, кто останавливался и даже смотрел на нее и на ее подруг. Вернее, на то, что на них надето. Хотя, как она успела заметить, друг на друга люди смотрят примерно так же: не столько на лицо, сколько куда-то на пуговицы. И все же с некоторыми из них у нее постепенно возникла странная связь, похожая на понимание или даже симпатию. Особенно с одним. Собственно, именно с одним. Потому что он приходил регулярно, каждые четырнадцать-пятнадцать смен дневного и искусственного света, и какое-то время просто стоял возле ее витрины. Стоял, курил и смотрел… смотрел на нее, а не на то, что она демонстрировала. Иногда он входил внутрь магазина и останавливался там, в торговом зале, у нее за спиной. Она чувствовала его, а если снаружи было темно, то видела его отражение в витрине, и ей начинало казаться, что он там, на улице. «Впрочем, так ли важно это — там или тут, позади или впереди, в прошлом или в будущем? Ведь мы существуем во всем этом одновременно, — рассуждала она. — Один день находит на другой, они собраны в одной точке внутри нас. Только не все это понимают». У нее было много времени для того, чтобы рассуждать. Ведь она не могла перемещаться в пространстве.

2

Их странное знакомство началось примерно год назад. Андрей шел по Невскому проспекту и остановился на тротуаре, чтобы закурить. Так вышло, что в этот момент он оказался возле большой витрины одежного магазина. Сунул в рот сигарету, достал зажигалку, щелкнул — и неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд, оттуда, из стеклянной клетки. Он невольно повернулся — и увидел ее, сидящую на каком-то белом кубе.

Она была необыкновенно изящна. Маленькая головка с точеным носиком, с кокетливо уложенным за ухом локоном и торчащей шпилькой, и длинная белая шея, томно изогнутая, были похожи на верхнюю часть грифа и завиток виолончели. Вообще вся ее фигура напоминала чуть надломленную музыкальную фразу. Голова была повернута немного в сторону, капризно изогнутые губы слегка улыбались — полунамеком… Все было лишь отчасти, все ускользало, но взгляд из-под неправдоподобно длинных пушистых ресниц был направлен на него… несомненно на него.

Он прекрасно помнит, что было на ней в тот день, хотя обычно не обращает внимания на одежду: демисезонное пальто, черное с белым, с большими круглыми пуговицами. Наверное, эта черно-белая фантазия также вызвала у него ассоциации с музыкой — нотный стан, клавиши рояля… Длинный черный шелковый шарф она положила рядом с собой на белый куб, и он завернулся извивом скрипичного ключа.

С того дня Андрей стал бывать возле этой витрины почти каждые две недели. Ну, конечно, он приезжал из своего спального района не только ради того, чтобы посмотреть на нее — у него были и другие дела в центре, но он всегда находил время прийти сюда.

Демисезонное пальто сменилось на летнее платье из чего-то невообразимо прозрачного, затем на осенний твидовый костюм… Она сидела по-прежнему, не меняя позы. Она была неизменной и в то же время волнующе разной в каждый новый его приезд.

Иногда он заходил внутрь, в магазин, становился у нее за спиной и пытался увидеть мир ее глазами. Как цветную киноленту, там, за стеклом. Он видел ее лицо, отраженное в витрине, и свое — в преломлении двух стекол, — и улицу за ними. Эта странная система отражений будоражила его и намекала на какой-то выход, на возможность побега в другой мир, пронизанный музыкой. Но только намекала.

3

Нет, Андрей не был музыкантом. Но он всегда любил танцевать, особенно танго, и часто ходил в клуб на милонги. В этом танце, как ему казалось, живет сам дух музыки, ему можно отдаться безраздельно. И здесь, проходя мимо витрины, он просто поймал ее взгляд — кабесео.

А вообще-то Андрей всю жизнь строил корабли. Сперва он делал их из щепок, коры, бумаги и спичек и пускал в плавание по весенним мутным ручейкам. Затем занимался в судомодельном кружке в Доме пионеров. Участвовал в соревнованиях, обкатывал свои модели в бассейне, располагавшемся в гулком полуподвальном помещении, и мечтал о том времени, когда его суда узнают вкус и запах настоящего моря. Потом поступил в Кораблестроительный институт и стал инженером. Они еще до сих пор ходят где-то, его корабли. Но для него самого море было чем-то таким, чему лучше оставаться в мечтах и снах.

Выйдя на пенсию, Андрей стал мастерить миниатюрные модели парусников и старинных лодок. «Катти Сарк» и «Лань» Дрейка, древнеегипетские папирусные лодки и древнегреческие триремы — он строил эти модели так же самозабвенно, как в детстве запускал в плавание лодки-щепки, и так же серьезно, как проектировал большие суда. Лепил ростры под лупой, сделал микро-дрель, чтобы сверлить отверстия микроскопического диаметра, и часами возился в своем рабочем уголке.

Он не был ни одинок, ни потерян: его умелым рукам всегда находилась работа, у него была жена, были взрослые, но не забывающие родителей дети, два пушистых белых кота и множество друзей. Так что понять, что остановило его возле витрины в тот день и что потом заставляло приезжать снова и снова, не представляется возможным. Какие-то вещи в нашей жизни просто случаются, и с этим необходимо смириться.

4

Часто, стоя возле витрины, он думал о Наташе. Пытался представить себе город, в котором никогда не был, и квартиру, которую никогда не видел, хотя прекрасно знает, куда выходит каждое из ее окон.

Андрей познакомился с ней в Интернете, совершенно случайно, через общих знакомых в социальной сети. Их объединяла любовь к кошкам и джазу: они отмечали друг друга на забавных кошачьих фотографиях, иногда немного флиртуя, и делились найденными в сети аудиозаписями и впечатлениями о концертах. А затем он обратил внимание на появлявшиеся в ленте новостей ее фотографии.

Раньше Андрей не слишком вглядывался в снимки знакомых. Он никогда не думал о фотографии как об искусстве. В эпоху цифровых технологий и социальных сетей она стала повальным увлечением, почти бедствием. Люди снимали себя и своих друзей во всех видах — на «мыльницы», ноутбуки и телефоны — и выкладывали в сеть: вот я танцую, вот я пью пиво в Праге, вот я напился до безобразия, вот моя девушка, вот мой кот, вот мы с друзьями в бане. Казалось, что люди перестали отдыхать, путешествовать, любить, пить и есть ради того, чтобы получать удовольствие, а делают все это исключительно для того, чтобы рассказать об этом другим, причем как можно более наглядно. Социальные сети плюс эпидемия фотографирования на что угодно, хоть на электрический утюг, сделали человеческое существование обнаженным, словно каждый старался выставить свою жизнь на витрину.

Конец ознакомительного фрагмента.