Царь Иксион

Иннокентий Анненский, 1902

«Миф об Иксионе, как рассказ, не восходит особенно далеко в древность: это был первоначально местный фессалийский миф, и он отлился в определенную форму позже Гомера и даже Гесиода. Сравнительно позднее происхождение мифа явствует хотя бы из того обстоятельства, что между вариантами его нет почти никаких противоречий. Для древнего мифа Иксион был одним из прототипов нечестия и вероломства, тем не менее благодаря необычности и особой дерзости его преступлений, все три великих греческих трагика V века сделали его предметом своих трагедий, и Аристотель (Poet, с 18) говорит о патетичности самого сюжета. Фантазия древнего грека помимо моральной стороны мифа, несомненно, поражалась и представлением о необычной пытке Иксиона. На одной Куманской расписной вазе, находящейся в Берлине, распяленный Иксион привязан змеями к спицам огненного колеса, которое представлено колеблющимся в воздухе (это символизируется двумя крылатыми женскими фигурами, его поддерживающими). Около колеса изображен с одной стороны Гермес в островерхом шлеме, с другой – Гефест с клещами, а снизу Эринния с горящим факелом…»

Действие первое

Явление первое

Лисса и спящий Иксион.

Лисса

(встает, но не сводит глаз с Иксиона)

Как нежная подруга до рассвета

Покинет ложе ласки, и волос

Душистые поднимет в узел волны,

И розы щек водою освежит,

А тихий сон еще покоит мужа,

Так спутника печального мне жаль

Тревожить сон безумный, хоть не ласки

Связали нас, а муки, и моих

Он жарких рук во сне искать не будет

Богиня я, увы! бессмертных дочь,

Но я ни в ком желаний не будила;

Иную власть божественная Ночь,

Меня рождая в муках, мне судила.

Нет, никогда Эроту не зажечь

Безумнее страстей… Огню Киприды

Не извести, испепеляя, сердца

С такою адской силой, как моих

Зеленых глаз печальному огню

И уст моих холодному дыханью.

И никогда ни за одной женой,

Носи она хоть пояс Афродиты,

Ей отданный богами человек

С такой собачьей верностью не бегал.

(Опять садится около Иксиона.)

Сегодня год, как мой он… Но узнать

Кто мог бы Иксиона? Клочья пены

На бороде… На впалые виски

Уж серебро пробилось. Он в лохмотьях,

Он изможден… А год… ведь только год,

Как мы спознались… Помню, царь так молод,

Так дерзок был… Над сумрачным дворцом

Уж облако пожара розовело,

А за оградой уст у гордеца

Светилось столько жизни, столько счастья,

И золота на пурпуре плаща

Душистого горело.

Первые лучи солнца.

Иксион

(в бреду)

Гей… Лови их…

Пересчитай… они сгорят… сгорят…

Их было двадцать семь,

Их было двадцать семь,

Их было двадцать семь!

Лисса

Про кобылиц своих огнистокрылых

Забредил царь. Или сквозь тяжкий сон

Его златые солнца иглы колют?

(Набрасывает на Иксиона темный платок.)

Пусть ночь его покоит… Спи, дитя!

(Встает и делает несколько шагов по сцене, осматривая окрестности, которые значительно прояснились.)

Но где же мы? Безвестный и суровый

Утесами нас обступает край.

Проснулись и шумят по скалам ели…

Вот облако, уж розовое, дремлет

И улетать еще не хочет… Там

Дворец вдали на выси недоступной

Чернеет… Золотою нитью солнца

Обведены колонны…

Прислушивается, издали несутся мелодические звуки и свежие голоса.

Аромат

Послышался… Откуда он?.. Я луга

Не вижу здесь… Не лилии… Нежней…

Как сладкое дыхание, несется

Незримый хор. Богини… Это вы.

Таких цветов сады людей не знают,

Ни птицы так, ни девы не поют.

Явление второе

Снизу показываются ореады. Они в золотистых и белых туниках и розовых или оранжевых напусках, напоминая горы на восходе и на закате. У блондинок жемчужные гребни на косах, у брюнеток-золотые. У иных кувшины, заткнутые букетами. Цветы на поясах, цветы в виде ожерелий, цветы в руках и на волосах. У некоторых арфы.

Вступительная песня хора

Хор

Строфа 1

Когда звезд огневые

Станут лики белее,

А лучи заревые

Все алей и алее,

Еле-еле златимы,

Мы постели покинем.

И к озерам летим мы

Серебристым и синим.

Антистрофа 1

Там со смехом наяды

Нам наполнят кувшины,

И в цветах, ореады,

Мы летим на вершины,

Где в пурпуровом дыме

Пробуждаются ели

И совсем золотыми

Стали наши постели.

Строфа 2

Молоденькая нимфа

(в белом с оранжевым поясом)

Небо нежной пеленою

Уж синеть над нами стало,

Я не знаю, что со мною:

Я больна или устала.

Зной и холод спорят в теле,

Как тростинка, гнутся ноги,

И на сердце налетели

Непонятные тревоги.

Путь такой далекий, трудный,

Сил моих, боюсь, не станет, —

Зеленея, изумрудный

Мох меня на ложе манит.

Антистрофа 2

(в сопровождении мимической сцены)

Хор

Над твоим зеленым ложем

Белой сядем мы гурьбою

И цветы перед тобою

Мы гирляндами разложим,

Чтоб темней казались розы

От лилеи белоснежной

И теплей от туберозы

Аромат левкоя нежный.

Большая черноволосая нимфа

(с пунцовыми розами и золотым гребнем в волосах)

Скоро солнце разгорится,

Воздух полон томной лени…

Ляг, родная, ляг, сестрица,

Головой мне на колени.

Хор располагается неподалеку от группы странников, хотя еще не замечая ее. Белую нимфу окружают. Тихо воркуя, ореады принимаются разбирать цветы, плести венки, вязать снопы, убирать кувшины.

Корифей

(вставая)

Тише… о нимфы… о сестры,

Мы не одни здесь.

Там, меж деревьев, мелькает

Пеплос лиловый… О ужас…

Лисса выходит к нимфам.

Мертвая кожа… И змеи…

Черные змеи… не косы…

Кто ты?.. О, кто ты?.. Скажи нам.

Женщина ты или призрак,

Здесь на земле

Бледною ночью забытый?

Лисса

Я Ночью рождена… Ты угадала,

Красавица… Но я не призрак… Нет.

Не женщина я тоже, потому что

Амвросией меня поила мать…

Иль на своих вершинах золотых

О Лиссе вы, о нимфы, не слыхали?

Корифей

Не повторяй… Печален этот звук

И для ушей божественных ужасен.

Лисса

Ужасен он, конечно, но, увы!

Услуг моих уста такие просят,

Которым нет отказа. И тогда

Блаженным я сердцам мила бываю.

Я знаю, ты жалеешь раздавить

И червяка, красавица… Но если 6

Избранник твой с улыбкой поглядел

На женщину, то ласковое слово

Для Лиссы бы ты, нежная, нашла.

Корифей

О будущем я не гадаю, дева.

Чар, может быть, нам хватит и своих.

Но расскажи мне, правда ли, что дивный

Кронида сын великого, герой,

Которому не страшен был и Тартар,

Твои оковы тяжкие носил?^[2]

Лисса

Он танцевал под музыку мою,

И танца вам такого не увидеть.

Детей своих безумец погубил,

Мегарой мне пожертвовал, беснуясь.

(Усмехаясь.)

Сказать, что Лиссы не любил никто.

Корифей

Ты мучила Ореста?.. При дворе

Кронидовом мы слышали. И сердце

Горит узнать, то правда ли…

Лисса

Орест?

О, это был совсем еще ребенок.

Он нежен был, как ты, и, чтобы мать

Зарезать он решился, я кровавый

Три ночи над его держала ложем

Платок, — во сне убийца созревал.

Мои потом его гоняли сестры

И о землю кидали, и от них,

Как раненый олень, бежал он долго…

Но у меня и здесь товарищ есть;

Я покажу его, пожалуй, нимфам.

(Подходит и становится над Иксионом.)

Царь Иксион под этой черной тканью;

Он был богат, и молод, и могуч.

Теперь — он мой, и в этом слове все:

Любуйтесь на мою работу, детки.

(Сдергивает платок, в Иксиона ударяет солнечный луч.)

У нимф вырывается крик удивления, смешанного с ужасом. Иксион вздрагивает и открывает глаза. Потом привстает, садится. Волосы его полны игл и пыли, лицо исцарапано, ноги избиты. Лохмотья его и вся фигура кажутся еще ужаснее от соседства блистательных нимф и от яркого солнечного света. Глаза воспаленные, взгляд мутный — у него вид пьяного.

Иксион

О, дайте пить… О, дайте пить… Горит

У Иксиона в сердце камень черный.

(Увидев кувшины и нимф.)

О светлые богини! Или девы…

Коль есть у вас отцы и братья, мне

Вы ради них уста водой смочите…

Одна из нимф робко подходит к Иксиону и дает ему напиться.

Иксион

(напившись)

Будь счастлива, дитя… Богов, увы!

На светлое чело твое не смею

Я призывать, малютка, — я нечист.

Корифей

Ты призывать богов не смеешь, странник?

Что ж сделал ты? Не бойся ореад.

Иксион

(увидев Лиссу, которая делает пассы)

О, подожди мучительным круженьем

Сводить меня и, как на колесе,

Вытягивать и бить о землю, пеной

Кровавою уста мне наполняя…

Помедли… Нет? Не хочешь? Может быть,

Не можешь ты? Проклятие! О, сжальтесь!

Молитесь вы, о нимфы, за меня,

Назвать его не смею… там… в эфире…

Пусть усыпит ее… Пусть усыпит…

Хор делится между тремя группами.

А

Мой моляще-призывный

Голос нежно тебе поет:

О крылатый! О дивный!

Тихо с синих спустись высот.

Б

Алым маком венчанный

Из лазурных кошниц,

Ночи сын богоданный,

Ты, как мать, бледнолиц,

Бог, отрадно-обманный.

В

Ты безумной рабыне цариц,

Бог отрадно-обманный,

На чернеющий завес ресниц

Опусти золотые туманы.

Общий хор

(в сопровождении хороводного танца и мимики)

Если ж, солнцем опьяненный,

Ты мольбам моим не внемлешь

И, на облако склоненный

Сам на розовое, дремлешь,

Вкруг безумной, сестры, сами,

Как зарницы, замелькаем,

Всю душистыми цветами

Мы завеем, закидаем.

Кто косою золотою

Чуть заденет деву Ночи,

Кто кисейною фатою

Залепит безумной очи.

Чтоб застыли в косах змеи,

Чтоб смежились веки Лиссы,

Станут снегом ипомеи,

Вихрем белые нарциссы…

Ты же, если жарким часом

На мольбы покинешь ложе,

Приходи на помощь, боже,

Нашим танцам, нашим пассам…

То кругами, то рядами

Мы взовьемся, замелькаем,

Всю душистыми цветами,

Всю цветами закидаем.

Мимическая сцена и танец хоровода нимф с цветами и вуалями вкруг Лиссы продолжается. Обессиленная и улыбающаяся, Лисса склоняется на землю. В это время легкими скользящими шагами в хоровод, разнимая его, входит Сон. На нем белый хитон и короткая дымчатая перекидка. За плечами большие крылья — одно белое, другое черное; на легком серебряном шлеме, который надвинут на лоб, такие же крылья, только маленькие и в обратном порядке. У бога бледное овально-матовое лицо и опущенные глаза с длинными и темными стрельчатыми ресницами. Он совсем еще молодой, безбородый. В правой руке у него рог с маковыми зернами. Войдя в толпу без торопливости, он кропит Лиссу зернами; некоторые из них попадают в одну из нимф, и она в дремоте склоняется на плечо к подруге. Другие нимфы тихо берут ее и укладывают на землю, устраивая ей ложе из цветов и моха. Лисса, сидя, качается, но еще борется со сном. Тогда Сон со словами «Здравствуй, сестра!» подходит к Лиссе и целует ее в щеку. Лисса падает как подкошенная и тотчас засыпает. Нимфы расходятся розовые, возбужденные танцем. Одни пьют, припав к кувшинам или поднимая их, другие, закидывая белые руки за голову; третьи обмахиваются кисеей или большими листьями папоротника. Некоторые поправляют волосы. Сон, ни на кого не глядя и даже не поднимая головы, легкими, как бы рассеянными шагами покидает сцену, проходя через нее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Геракл.