Родина чувств

Иоланта Ариковна Сержантова, 2019

Сборник рассказов, сказок, эссе и новелл. Большая часть из них – о природе. Истории о животных, описанные в книге, реальны и помогают понять, как они себя ведут в естественной среде обитания, раскрывают особенности их настоящей жизни и взаимоотношений друг с другом и соседями по планете. В книге описано то, что невозможно наблюдать в зоопарке. Небольшая повесть о цирке «Побочный эффект», открывает скрытую от зрителей часть циркового мира.

Чувство Родины

Посечённый тенью в предновогоднее кружево лист кувшинки был утомлён необходимостью удерживать на плаву тяжёлое тело лягушки и негромко стонал:

— Нет. Ну, когда это кончится?! Ну, есть же мера всему! Есть, в конце концов, какие-то нормы приличия!

Сосна, чьи молодые побеги улыбались солнцу новогодними ярко-зелёными худенькими свечками, согласно закивала в ответ:

— Не худо было бы им думать иногда не только о себе!

— О ком это вы, — поинтересовался Лист. — Не наблюдаю я что-то охотников развалиться в ваших объятиях. Йог тут у нас — на весь лес один. Да и тот предпочитает не ходить по иглам, а носить их на себе.

— Я слышу иронию в ваших речах, но не разделяю её. В вашем положении непросто сохранять хладнокровие.

— Это в каком таком «моём положении», разрешите узнать, — возмутился Лист.

–Ну, как же. Денно и нощно киснуть в луже несвежей воды… Поневоле станешь негодовать на весь свет!

— Ах так?! Ну, по-крайней мере, я не стою столбом на одном месте, а могу путешествовать!

— По своему водоёмчику, что ли?! Не смешите мои почки, любезный! К тому же, вы, как собачка на поводке. Дальше стебля не дотянетесь! Чуть только вообразите себя свободным — стоп! Шалишь! А ну-ка, назад!

— По-крайней мере, мой поводок меня слушается! Захочу — его больше отпустят, на всю дину воды! До любого края дотянусь!

— Дотянешься — дотянешься, ты же мой наивный! Кто ж с этим спорит. Только видел я, что там у тебя, под юбками воды-то! Ви-дел!

— И что ж ты там ТАКОГО углядел, глазастый ты наш?! — в сердцах воскликнул Лист.

— У тебя там такой оковалок, глядеть страшно.

— А оковалок, это у нас что? — поинтересовался Лист.

— А это у нас кусок мясной туши подле таза. — отозвалась Сосна.

— Ну, так и что? — неожиданно миролюбиво отреагировал Лист. — Всё логично. Ты ж сама сказала, что «под юбками», а что у людей под юбкой? Таз!

— Ага, анаАтом ты наш доморощенный…

— Да что такого-то?

— Да то такого, юморист. Ты не человек, между прочим.

— Не человек… — вздохнул Лист. — Так что, оковалок-то мой и вправду так страшен? — поинтересовался он у Сосны.

— Не то слово. Я увидела, думаю, зачем в воду портить, прятать в ней такое. Кость белая, толстая, связки-сухожилия болтаются. А потом, мне сверху-то видно было, вода прозрачная, гляжу — от этой штуки язычок зелёный, вроде капустного листа, оттопырился. Потом другой. Дальше — больше. Как этих, капустных, стало много, показался отросток крепенький такой, симпатичный. В виде трубочки. До поверхности дотянулась и развернулась трубочка листочком. Ровным таким, красивым, как ты.

— С чего это ты меня к красивым причислил? Только ругались, а ты теперь вон как.

— Хи-хи. Так я не тебя красивым называю, а того, кто до тебя был! — сверкнула каплей смолы Сосна и рассмеялась.

–Ну, а дальше-то что?

— А дальше — ещё трубочки пошли, листиков много стало, почти всю поверхность воды укрыли, как лоскутным одеялом. Дна-то и не видно. Кажется — наступи и иди. Да только, если наступишь, листики развернутся, ребром на воду встанут, и — камнем на дно уйдёт ходок-то наш.

— А кто он? — поинтересовался Лист.

— Кто-кто? — удивилась Сосна.

— Кто это ходок-то, ты ж не сказала!

— Да любой, кто тяжелее лягушки!

— А.… — разочарованно протянул Лист. — Я-то думал…

— Чего ты думал, дурень? — возмутилась Сосна. — Я ж о тебе тебе и рассказываю. Ты сам за себя не знаешь, что к чему?

— Гм. Да кто ж о себе сам всё знает? У меня оно всё — от моего собственного зелёного лица. Как МНЕ кажется. Как я чувствую. Понимаешь?

— Понимаю.

— А со стороны — то всё иначе, чем, когда изнутри. Бывает, скажешь кому слово, аж пожелтеешь весь от гнева. Сдерживаешься, сохнешь. А со стороны глянь — всё чинно, прилично.

— Знакомо…

— У тебя что, тоже так бывает, да?

— Конечно, а как иначе? Все мы одинаковые.

— Скажешь тоже. Ты вон какая красавица, а я — оковалок какой-то, упрятанный в пучине, подальше от посторонних глаз.

— Эй! Не кисни! Что за ерунда!? Ты цветы свои видел?

— Нет…

— У некоторых из твоих трубочек, копьём на кончике, такая рюмочка-бутон. Кулачок. Когда до поверхности воды дотягивается, полежит-передохнёт сперва, а после разжимает пальцы лепестков. Нежные, снежные, жемчужные…! А в центре медовым ломтиком — пест.

— Пест? А что это такое?

— Фу ты. Умеешь ты низвергнуть очарование момента с его легковесного ложа.

–…

— Пестик это! Тот, что в центре цветка!

— А.. — разочарованно протянул Лист. — А касательно «низвергнуть», так то — как иначе? С моим-то положением, научишься. То рыба сбоку грызёт, как арбуз, хруст на весь водоём стоит. То лягушка плюхнется поверх, куском холодной каши. И греет спину часами. А мне всё это — терпеть?!

— Куда деваться, ты ж на приколе.

— И то верно.

— Но с другой стороны… Ты посмотри на это иначе!

— Как? Притвориться, что я — путешественник, ставший на якорь по своей воле? Там, где сам пожелал?

— Почти. Ты привязан к тому месту, где появился. Ты не прикован. Ты прирос к нему своими корнями.

— К кому, к нему-то?

— К ней, к Родине!..

Лист задумался. Прошло немало времени, пока он понял, что ему пыталась втолковать Сосна. Потянулся к одному берегу, к другому, — и с наслаждением ощутил сильную опору там, в глубине. Она давала ему свободу действий, направляла, не позволяла ветру сбить с пути и оставить на берегу, тамка¹, на погибель… Когда прекрасный смысл истины пробудил в нём дремавшую доселе гордость, он согласно кивнул и зачерпнул горсть воды, дабы умыться и успокоиться слегка… То лягушка, погревшись за день на солнце, соскользнула в воду, чтобы подремать в тишине. Она-то была вольна идти, куда угодно. Но предпочитала оставаться здесь. В виду у вечнозелёной хонги², подле мощного надёжного корня кувшинки, родича нильского лотоса.

— Сырость — везде сырость, — скажете вы.

— Ну, это как посмотреть. — резонно возразит она.

1

там

2

сосна