Выжить, чтобы жить. Часть вторая романа «Sancta roza»

Иосиф Берг, 2020

Эта книга «Выжить, чтобы жить» – вторая часть авантюрного романа Иосифа Берга «Sancta roza» («Святая роза») В продолжении романа описаны драматические события, которые произошли во время движения военного эшелона с добровольцами на фронт. После авианалёта фашистских асов движение поезда оказалось невозможным, но штрафникам штрафного батальона пришлось совершить почти невероятное – быстро восстановить железнодорожные пути. Помимо описания судьбы главного героя в романе раскрыты другие образы – патриотов и предателей, трусов и уголовников, которых судьба свела в суровые дни войны.

Глава 2

Невольная воля

I

Как только состав на всех порах проехал станцию Сорокская, многим добровольцам стало понятно, что они едут далеко на Север. Вот уже несколько суток в вагонах было тихо. Кто-то из добровольцев радовался тому, что выбрался из клещей ГУЛАГа, а кто-то наоборот грустил перед ощущением неизвестности, потеряв привычную среду обитания, подневольной зоны. Те, кто уже работал в этих местах, на лесозаготовках или на канале, в голос заговорили о возможном месте назначения.

После станции Кузема стали чаще появляться и самолеты люфтваффе. Некоторые пролетали мимо состава, пронося смертоносный груз куда-то на юго-восток. Однако не обходилось и без особо ретивых пилотов. Они, заметив дым паровоза, старательно тянущего эшелон, пытались непременно его нагнать и посмотреть, после чего, сделав круг, нападали. В основном это походило на маленькие развлекающие пилотов шалости, поскольку у них были другие задания на полеты. Но однажды ранним утром, когда ночь уже уходила, а солнце еще не поднялось, в небе появились две летящих точки. Навстречу поезду неслись «вольные стрелки люфтваффе», у которых отсутствовало конкретное задание. Им было важно найти и уничтожить любую обнаруженную цель.

Обратив внимание на низко летящие самолеты, машинист по пояс вылез из открытого окна паровозной будки, чтобы попытаться разглядеть опознавательные знаки. Увидев сверкающую черной краской свастику на крыльях, он громко крикнул своему помощнику и кочегару:

— Крепче держись! Похоже по наши души!

После чего с силой отжал ручку паровозного гудка и поставил рычаг скорости в положение «максимальный». Протяжный звук паровоза, сотрясая прохладный от туманов окружающий утренний воздух, разбудил всех пассажиров. Ничего не понимая, добровольцы пытались посмотреть в небольшие окна теплушек. Разбуженные шумом моряки-пулеметчики мгновенно расчехлили зенитные установки и приготовились к отражению налета.

Самолеты, облетев эшелон с головы до хвоста, развернулись, сделав круг, обогнали состав и с выматывающим людям нервы воем пошли в атаку. Откуда-то сверху, заглушая стук колес, добровольцам слышался пронзительный вой. При первом налете один из самолётов сбросил бомбы на железнодорожный путь прямо перед паровозом. Оглушительный взрыв впереди состава оборвал пронзительный гудок. Паровоз застонал скрипучими тормозами да так, что многие пассажиры, не только вагонов, но и теплушек, оказались на полу. Состав, громко скрежеща металлом, медленно дополз до развороченного взрывом железнодорожного полотна и остановился. Грохот перестука колес пропал. От некогда дребезжащего железа перестало стрелять в зубы. На месте разрыва бомб образовалась огромная воронка, а рельсы превратились в изогнутые петли, шпалы — в деревянные трухлявые колья.

II

Разбуженный паровозным призывом со своего места подскочил и командир батальона. Влетев в брюки, на ходу накинув бушлат, он побежал к выходу.

— Патроны есть? — спросил капитан третьего ранга стоявшего в тамбуре часового, выхватывая из рук матроса винтовку.

— Есть, — только успел ответить часовой, как произошел сильный толчок. Ударившись головой об открытую дверь тамбура, матрос упал, но привыкший к морской качке Байков продолжать стоять, передергивая затвор.

— Всем срочно покинуть купе! Под вагоном безопаснее, — крикнул комбат в коридор, по-молодецки лихо спрыгнул из тамбура на землю, по насыпи кубарем скатился вниз и принялся стрелять по летящим целям. С платформ эшелона, отражая налет, ритмично застучали пулеметы. Никто из офицеров и других вольнонаемных пассажиров штабного вагона в лес не побежал, все успели спрыгнуть на землю и залечь под вагонами. Комбат же остался стоять у насыпи, всматриваясь в небо, ожидая повторения воздушной атаки. Вольные охотники люфтваффе не заставили себя долго ждать. Развернувшись, они вновь понеслись на пыхающую дымом и паром огромную мишень, разбрасывая вдоль состава смертоносный груз. Две длинные цепочки параллельно бегущих султанчиков одна за другой стремительно рассыпались по насыпи и шпалам. Иногда эти цепочки захлестывали вагоны, разрывая металл обшивки и разнося в мелкие щепки крыши теплушек.

Вдзинь, вдзинь стучали пули и осколки разрывающихся бомб по железной обшивке вагонов. Хры, хры устало отвечали пробитые деревянные перекрытия теплушек, а-а-а кричали раненые добровольцы внутри вагонов скорее от страха и безысходного отчаяния, чем от боли разорванных мышц. Во время первого налета бойцы переменного состава с отборной бранью колотили в наглухо закрытые ворота теплушек, но их уже никто не слышал. Под вой пикирующих самолетов бойцы взвода охраны НКВД, дружно покинув свой вагон, залегли по кустам с обеих сторон железнодорожного полотна.

В ворота теплушки, громко матерясь и взывая к красноперым, ко всем чертям, бесам, усиленно колотили ногами и добровольцы вагона, в котором ехали авторитеты.

Монотонный рев стервятников, громкий треск спаренных пулеметов, взрывы бомб, взметающие вверх черные с зелеными плешками груды земли, и низко над землей летающие деревья представлялось для пассажиров эшелона стихийным бедствием. А устойчивый въедливый запах гари и передавал ощущение восшествия в нереальный ад.

III

Затихший душераздирающий вой разворачивающихся самолетов, умолкшие разрывы бомб и град звенящих пуль призывали людей к немедленным и неотложным действиям. Игнорируя установленные запреты командира взвода охраны НКВД, Политика приказал бойцам хозяйственной команды срочно открыть ворота теплушек. В минуты затишья единственно свободные новобранцы хозяйственного формирования батальона принялись сбивать засовы и откатывать ворота с обеих сторон состава.

Алёшин, как и обещал, прямиком побежал к теплушке, в которой ехал Лютик, откатил створку ворот и громко крикнул:

— Всем под вагон, Политика велел!

— А раненым? — раздалось из темноты.

— Раненым — тем более! — не задумываясь, ответил Илья.

Лютик прыгнул первым, за ним Рябой, оба нырнули под вагон и залегли между шпал, к ним присоединились и другие соседи по вагону. Они, скрипя зубами, наблюдали, как из распахнутых настежь соседних скотовозов с грохотом и руганью добровольцы сыпались в разные стороны от состава. Обезумив от страха и отчаяния, не обращая внимания на непредвиденную опасность, люди неслись в лес навстречу вооруженным до зубов охранникам.

— По дезертирам — огонь! — вдруг громким эхом разнеслось по цепи залегших солдат НКВД. На приказ начальника сопровождающей эшелон охраны никто из бежавших в лес штрафников не обратил внимания, пока не раздались первые короткие автоматные очереди на поражение. От ужаса накатившей беды у добровольцев похолодели тела, сковывая ноги и руки. Повторные разрывы бомб, нескончаемый громкий треск зенитных пулеметов за спиной и хлопки автоматных выстрелов впереди окончательно вогнали людей в панику. Новобранцы, не понимая, что происходит, и, не зная, что при этом следует делать, метались от эшелона к лесу и обратно или падали рядом с насыпью железнодорожного пути, закрывая головы руками и трясясь скорее от собственного бессилия, чем от страха. Открыв теплушки, подчиненные Дворникова по его же команде залегли под вагоны, где их застал очередной налет. К ним начали заползать и другие обреченные на смерть, но не потерявшие разума мужчины.

Все время многократных заходов жаждущих крови стервятников с начала и конца состава из всех стволов продолжали грохотать зенитные пулеметы. Один из низколетящих самолетов, получив пробоину, загорелся, протянул несколько метров, вдруг задрал хвост, прощально взревев, упал на железнодорожный путь, уткнувшись носом в насыпь. Взрываясь, выкинул клок черного облака, окончательно отрезав эшелону возможность отхода. Израсходовав весь боезапас на расстрел практически безоружных добровольцев, второй самолет убрался восвояси.

В наступившей тишине из придорожных кустов поднялись бойцы НКВД. Убедившись, что самолет больше не вернется, они осмотрелись по сторонам и направились вдоль состава поднимать в вагоны живых, среди разбросанных на холодной примятой траве грязных, худых, босых, полураздетых неподвижных добровольцев отыскивать раненых и считать убитых. Три воина из взвода охраны по указанию своего начальника направились к взорвавшемуся самолету. Медработники вместе с санитарками из переменного состава бегали от паровоза к концу эшелона, осматривая лежащих на земле и на откосах железнодорожного полотна штрафников, перевязывали легкораненых, переносили тяжелораненых ближе к вагону, в котором ехали сами, укладывая изрешеченных осколками и пулями добровольцев на застеленную брезентом землю.

Лютик и Рябой продолжали лежать под вагоном, обдумывая варианты возможного побега. Рядом в ожидании решения лежали урки. Политические сразу же после затишья перебрались в вагон и принялись бурно, сопровождая громкой бранью, обсуждать последствия налета.

— Бедолаги, не успокоятся же? — ворчал Рябой.

— Чего ты хочешь? На жизнь обиженные горе-вояки ноют! Не им, политическим, лавры победителей достались! — отреагировал Лютик, — ну что, рвем?

— Видать не время! Ты посмотри, скольких наших вертухаи положили! Надо чуток обождать!

— Тогда давай переползать в скотовоз, там хоть матрасы есть, и олухам политическим рты заткнем, — подвел итог обсуждению Лютик и полез из-под вагона.

Демонстративно отряхнув одежду, он запрыгнул в теплушку. За ним повыскакивали урки. Крики политических мгновенно прекратились, все принялись наблюдать, чем займется авторитет. А он, держась за перекладину, спокойно подал руку Рябому, помогая залезть в вагон. Санитары-мужчины подбирали на носилки лежащих вдоль состава убитых и укладывали недалеко от локомотива с левой стороны эшелона рядом с железнодорожной насыпью.

IV

Удовлетворенно хмыкнув в сторону сбитого догорающего самолета, комбат подошел к тамбуру, где, обхватив руками голову, продолжал лежать часовой.

— Боец, вы живы?

— Так точно, жив, голову немного больно.

— Надеюсь, не женаты?

— Никак нет, не женат, — постарался как можно веселее ответить матрос.

— Тогда до свадьбы заживет. Забирайте свою пукалку, доложите боцману о травме и быстро к военврачу, пусть посмотрит.

Офицеры батальона, выбравшись из-под вагона, как ни в чем не бывало, отряхнув форму, прошли осматривать состав. Подойдя к огромной воронке впереди первой платформы, сгрудились у развороченного взрывом железнодорожного пути. Каждый из присутствующих принялся выражать свое мнение.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — улыбаясь, вспомнил старую присказку командир второй роты старший лейтенант Ефим Янин.

— Называется — приехали! — поддержал коллегу командир третьей роты младший лейтенант Родион Осапенко.

— Чему радуемся? — раздраженно спросил офицеров майор НКВД и тут же продолжил: — Поздравляю, путь взорван. Поезд дальше не пойдет. Стало быть, график доставки добровольцев к месту назначения сорван. Кто за это ответит? — не скрывая своей озабоченности, громко хлопая себя по коленям, чуть ли не кричал сопровождающий эшелон заместитель начальника особого отдела 14-й армии Карельского фронта Ермаченко.

— Вам бы только виновных искать, — подходя к подчиненным, буркнул командир штрафбата капитан третьего ранга Байков и, не дожидаясь реплик присутствующих, продолжил: — Тем, на минуточку, кто забыл, напомню — это война, товарищи!

Затем, повернувшись к ротным командирам, добавил: — Не рассуждать надо, а срочно обеспечить проверку технической исправности материальной части паровоза, вагонов, ну и путь восстанавливать самим придется.

— Запчасти, шпалы и рельсы с неба что ли прилетят? — не успокаивался майор Ермаченко.

— Да хотя бы и с неба, — теперь уже усмехнулся комбат, прикидывая в голове, сколько понадобится сил и средств для возобновления движения эшелона.

— Машиниста видел. Никто из паровозной бригады не пострадал, у техники повреждения будто незначительные. Водный резервуар паровоза вроде пробит, но машинист с помощником и кочегаром в голос заявили, что с ремонтом локомотива справятся сами, — сообщил Байкову командир третьей роты Осапенко.

— Вы, товарищ старший лейтенант, — выслушав подчиненного, обратился комбат к своему замполиту Виноградченко, — берите пару охранников и бегом до ближайшего полустанка или разъезда. Что там впереди? Наверняка найдете все необходимое для ремонта путей. Думаю, у них связь налажена, передайте шифровку в штаб. Спросите у машиниста — сколько и каких запчастей ему необходимо для ремонта паровоза. Пока мы займемся восстановлением насыпи. В хозяйственной команде эшелона кое-какой шансовый инструмент припасен.

— Разрешите мне ваших моряков взять, — обратился политрук к Байкову.

— Потап Акимович, берите бойцов НКВД. Они тут дел уже наворотили, нам расхлебывать долго придется, а вам, глядишь, могут, сгодиться. Если что, одним своим форменным видом на всех местных страху нагонят.

— Товарищ капитан третьего ранга, разрешите обратиться к майору внутренней службы Терещенко? — спросил запыхавшийся от бега командир взвода охраны эшелона.

— Докладывайте, — пожал плечами комбат. Командир взвода охраны строго по форме, чеканя каждое слово, громко доложил майору НКВД об оперативных действиях его подчиненных и принятых мерах, а также сообщил о безвозвратных потерях этапируемых 72-х добровольцев.

— Имена убитых установлены? — нарочито громко спросил майор скорее для стоявших у воронки офицеров.

— Так точно, устанавливаем, а что с ними делать? Куда грузить?

— Не грузить, а хоронить! Неужели мы покойников на передовую повезем? Там своих убитых некуда девать! — непроизвольно вырвалось у кого-то из присутствующих командиров.

— Ну почему же? Можем покойных везти, но в вагоне с теми сучьими инициаторами кровавого побоища, — успел вставить свою реплику и комбат Байков.

— Хороним здесь в братской могиле. Составите докладную записку на мое имя с перечнем погибших, — выслушав сообщение офицера НКВД и реплики присутствующих, ответил майор Терещенко.

— Еще раз надо скрупулезно перепроверить фамилии всех погибших, — предложил Байков. — Ефим Григорьевич, лично займитесь. Убитых хороним здесь в братской могиле как искупивших свою вину бойцов. Прошу, нет — поручаю на погибших подготовить похоронные свидетельства как павших на поле боя. И еще, пока стоим, вагоны с добровольцами не закрывать.

— Как же открытыми? Сволочи уголовные, разбегутся же, — недоуменно остановил Байкова лейтенант внутренней службы НКВД, командир взвода охраны.

— Боитесь? Выставите охранение, — мгновенно отреагировал командир батальона. — Я воочию наблюдал, как ваши архаровцы от самолетов проворно убегали и по спасающимся от бомб безоружным бойцам переменного состава метко хлестали.

— Я бы вас попросил! Кто за это ответит! — не найдя что сказать, повысил голос на капитана третьего ранга лейтенант внутренней службы НКВД.

— Кто дал команду стрелять по безоружным добровольцам, тот и ответит! А пока исполняйте мое распоряжение. Если надо будет и без вас есть кому крайних искать, да, чуть не забыл, срочно выделите четырех человек в подчинение Виноградченко. За отказ исполнять указание начальника литерного эшелона ответите головой, — оборвал командир штрафбата окрик офицера.

Ни на кого больше не обращая внимания, Байков пошел прочь от развороченного бомбежкой железнодорожного пути.

V

— Александр Иванович, а что с ранеными делать? Где тяжелых разместить? Где оперировать? В теплушках их держать нельзя, операционной нет! — бежала навстречу комбату военврач Пастухова.

— Анастасия Павловна, не переживайте так, что-нибудь придумаем, — пытаясь добродушно улыбаться, принялся успокаивать женщину комбат, — первая помощь раненым оказана?

— Всем, — утвердительно кивнула головой военврач. — Но много тяжелых, есть и с пулевыми. Осколочных тоже хватает. Раненые на земле лежат, чего доброго застудятся.

— Всё необходимое для проведения операций с собой?

— Инструмент в наличии, помещение для операционной отсутствует, оперировать негде! — снова воскликнула военврач.

— Волноваться не надо! Лица на вас нет! Сейчас все организуем. Идите, спокойно готовьтесь оперировать раненых.

Около штабного вагона в ожидании комбата с ноги на ногу переминался Дворников и еще на расстоянии начал доклад:

— В моем подразделении погибших и раненых нет, какие будут указания?

— Все здоровы? Это хорошо, даже отлично! Указания для ваших, конечно, будут, как им не быть, когда такое случилось. Половину своей команды направьте в распоряжение военврача, пусть займутся переоборудованием пустого зак-вагона в санитарный. Всё какая-никакая от него польза. Надо медикам срочно оказать содействие по обустройству операционной в этом вагоне. Вы сами посмотрите, чем можем помочь и что у нас для этого есть. Остальных отправьте в похоронную команду в подчинение майора НКВД. Для погибших придется копать братскую могилу. Майор место покажет. Своих бойцов обеспечьте шансовым инструментом. Он лежит на первой платформе. Там и тачки должны быть. Краснофлотцам скажите, что я распорядился. Для них слова моего достаточно. Да еще, пусть ваши орлы узнают, каким теплушкам необходим ремонт и какими средствами. Держите меня в курсе. С офицерами постоянного состава, и особенно с чужими охранниками, не пререкайтесь, если возникнет какое недоразумение, сразу ко мне.

— Сделаем, — по-армейски утвердительно ответил Политика и побежал к своему вагону, где его ожидали подчиненные.

— Комбат велел половину из вас направить на рытье братской могилы, а оставшиеся пойдут в распоряжение начальника медицинской службы. Добровольцы есть? Добровольцев нет, будем назначать или потянем жребий?

— Давай жребий, все же честнее будет, кому как повезет, — дружными возгласами поддержали идею временного начальника бойцы хозяйственной команды эшелона.

— Все одно обманет, — не удержался от реплики один из присутствующих добровольцев, но под пристальными взглядами товарищей осекся.

— Вам, как главному сомневающемуся, и водить, — улыбаясь, произнес Дворников, доставая спички.

По жребию Илье досталось обустройство медсанчасти.

— Ну хоть что-то, может, кого из сестренок пару раз и по заднице хлопну, — довольный собой добродушно хмыкнул Алёшин, следуя за тремя везунчиками к военврачу.

VI

После совместного с Анастасией Павловной осмотра зак-вагона было принято коллективное решение из караульного купе сделать хирургический отсек, а из зарешеченных камер — госпитальные палаты. У первой платформы своих подчиненных уже ждал Политика. Получив у моряков необходимый инструмент, в караульном купе зак-вагона штрафники быстро демонтировали лежаки. Из верхней багажной полки в центре отсека соорудили стол. Фонарь, которым поделился машинист поезда, подвесили к потолку над столом и подключили его к запасному аккумулятору.

Военврач Анастасия Павловна велела в соседнем вагоне взять две фляги из-под молока и попросила принести воду из ближайшего озера. Пока Илья с товарищем в сопровождении автоматчика взвода охраны ходили искать обозначенное на карте озеро и доставили воду, оставшиеся у вагона бойцы у выкорчеванных взрывами деревьев обрубили корневища, нарубили веток и соорудили небольшой костер, обложив кострище камнями, куда и был установлен неизвестно откуда взявшийся большой бак-казан. Опустошив в него флягу с водой, Алёшин вновь направился к озеру, но уже без вооруженного сопровождения.

Санитарки подготовили операционную к приему раненых. Вычистили купе от мусора и большой грязи, тщательно вымыли горячей водой с мылом, протерли спиртом стол и стены. Вернувшись с озера, Илья с санитаром не без труда подняли на высокую насыпь, а затем в вагон, носилки с тяжелораненым и занесли в операционную, где его приняли одетые в белые халаты и с марлевыми повязками две медсестры, военврач и фельдшер.

Положив штрафника на стол, одна из медсестер осталась помогать в операционной, вторая вышла в коридор и всем присутствующим заявила, что военврачом ей поручено исполнение функции сестры-хозяйки. Пока шла первая операция, сестра-хозяйка, командуя добровольными помощницами из переменного состава, сделали все необходимое для приема послеоперационных больных и других тяжелораненых. В бывших зарешеченных камерах были начисто вымыты лежаки и застелены постели с настоящими ватными матрасами, свежими простынями. После переустройства и генеральной уборки в вагоне сохранялся лишь сдобренный спиртом своеобразный затхлый запах застаревшей грязи вперемешку с вонью мочи, пота и прокуренной кичи.

Через некоторое время преобразованный вагон из столыпинского в санитарный посетил комбат.

— Ну, как обустроились? — улыбаясь, спросил он всех сразу.

— Как видите, порядок, Анастасия Павловна на операции, — в голос сообщили сестра и санитарки.

— Доктора беспокоить не следует, пусть делает свое дело, — ответил капитан третьего ранга.

Пройдясь по коридору, заглянув сквозь открытые решетки в каждое купе, он покинул вагон. На улице у входа курили Дворников и штрафники хозяйственной команды.

— Молодцы, быстро управились, спасибо, — обратился комбат к добровольцам и продолжил: — Иван Петрович, я поручил командирам рот выделить по одному человеку в похоронную команду. В случае необходимости можете их задействовать для хозяйственных нужд. Да, после похорон погибших двух своих бойцов оставьте при медиках, мало ли что понадобится, а остальных направьте на восстановление железнодорожного полотна. Пока железнодорожников ждем, надо воронку закопать и поврежденные шпалы с насыпи убрать.

— Сделаем, — отозвался Дворников, потушив о свою руку недокуренную папиросу. От махорки Политика отказывался принципиально. Если не находилось папирос, вообще не курил. После паузы Дворников обратился к подчинённым:

— Слыхали, что комбат сказал? Алёшин, вас дамы любят, наблюдал, как у них глаза горят, когда вы рядом. Стало быть, остаётесь при госпитале. Пусть сестрички потешатся!

— Я что, клоун при медчасти? — недовольно буркнул Алёшин.

— Ну почему же сразу клоун? На вас — костер, горячая вода и все такое по мелочам, что скажут. Берегите их! Остальным — за мной могилу копать, потом нас насыпь ждет.

— Командир какой, раскомандовался! Дай хоть перекурить чуток, — в тон Илье пропел кто-то из подчиненных переменников.

— По дороге покурите, айда вперед, я замыкающий, — скомандовал бывший подпоручик.

— Алёшин, если бабы совсем одолеют или без удержу домогаться начнут, зови, мы от помощи не откажемся, — изрек тот же голос из удаляющейся группы сослуживцев, подхваченный дружным хохотом и едкими репликами выглядывающих из теплушек бойцов переменного состава.

— Сам управлюсь, — сдержанно хихикнул великан вслед уходящим товарищам.

Продолжая хохотать, все три добровольца полезли под вагон, перебираясь на другую сторону состава, затем выстроились в одну колонну и по привычке, как в рабочей зоне ГУЛАГа, направились к стоявшему на опушке леса майору НКВД. Политика был четвертым. Он, как десятник на зоне, шел сбоку строя, внимательно оглядывая бойцов НКВД, стоявших с автоматами наизготове и с собаками в охранении настежь открытых вагонов с добровольцами.

VII

Место для братской могилы офицеры штрафбата выбирали долго. Спор прекратился после того, как в лесу недалеко от железнодорожного полотна была найдена большая воронка, образованная от взрывов бомб с валяющимися вырванными с корнями деревьями по краям. Определив удачное расположение, Дворников предложил очистить поляну и воронку от завалов, обкопать ее края, превратив яму в просторную могилу, затем порубить ветви валяющихся деревьев на дрова для вагонных буржуек, а стволы вытащить ближе к железнодорожной насыпи. Двое из его команды, вооружившись топорами, принялись обрубать ветки, изготавливая небольшие чурбаны. Прямые оголенные стволы на всякий случай складировали вдоль железнодорожного полотна.

Распределив подчинённых на выполнение необходимых работ, Политика направился осматривать теплушки и вагоны. Повернув в конец состава, Дворников Иван лицом к лицу столкнулся с командиром второй роты Яниным.

— Боец, чего вид такой озабоченный? Сделайте лицо проще, жизнь покажется интересней, — улыбнувшись первым, заговорил офицер.

— Ефим Семенович, комбат поручил повреждения вагонов с теплушками осмотреть, вот думаю, с чего начать.

— Надо быстрее думать. Хотел узнать, чем и в какие сроки ремонт собираетесь закончить, как повреждения устранять, а вы, как оказывается, еще и не начинали?

— Все зависит от количества и размеров повреждений, думаю, для этого и велено осмотр произвести.

— Прямых попаданий бомб по вагонам я не заметил, и это радует. Отверстия от пуль в досках можно устранить быстро. Я с вами. Вместе осмотр проведем и определимся с ремонтными работами, вдвоем сподручнее и веселее будет, — предложил свою помощь старший лейтенант.

— Повреждения вагона есть? Крыша, стены целы? — спрашивал офицер у стоявших в проеме открытых ворот добровольцев, обходя теплушки. И если штрафники указывали на повреждения, в вагон поднимался Политика, сам досконально осматривал место попадания пули, громко выкрикивая виды возможных работ. Оставшийся стоять у вагона офицер все подробно записывал.

Осмотр вагонов был произведен как раз к тому моменту, когда бойцы хозяйственной команды заканчивали окапывать воронку и выравнивали борта братской могилы. Застелив дно брезентом армейской палатки, санитары стали укладывать убитых на плащ-палатки и переносить к общей импровизированной могиле. Дворников по своей инициативе проверял зрачки и пульс у каждого покойного добровольца, затем громко кричал: «Следующего!», после чего санитары принимали тело и на дне рва укладывали ровно в ряд. Под диктовку начальника охраны НКВД майор Терещенко фиксировал имя и фамилию убитого. Политика, проверив пульс у одного из последних доставленных к яме добровольцев, вдруг остановился, посмотрел еще раз зрачки, уже медленнее и более сосредоточенно подержал запястье, затем приложил пальцы к шее, определяя пульс, после чего не своим голосом закричал: «Срочно носилки, он живой!». Откуда-то быстро появились санитары с носилками. Бойцы хозяйственной команды аккуратно в них переложили раненого с плащ-палатки и бегом понесли к санитарному вагону. Подбежав к открытому тамбуру зак-вагона, принялись в голос кричать. На шум в окно выглянули санитарки:

— Чего разорались, все на операции…

— Принимайте тяжелого, был среди убитых!

— У нас сил не хватит его сюда поднять.

— Скорее зовите Алёшина. Он у костра на другой стороне состава, — опять в голос закричали сослуживцы.

Одна из санитарок выглянула на другую сторону тамбура:

— Алёшин кто?

— Ну я, чего разоралась-то? — нехотя отозвался Илья.

— Надо тяжелораненого в вагон поднять. У нас сил нет, — прокричала санитарка и исчезла в темном проеме тамбура.

Алёшин аккуратно положил на землю деревянный прут, которым шевелил угли костра, поднялся с чурбана и направился к вагону. Над его медлительностью смеялись многие зэка, но и побаивались это делать в глаза. Никто не трогал Илью, поскольку знали, что он обладал недюжей физической силой и был осужден еще по малолетке за неумышленное убийство двух уполномоченных оперативников. Великан не спеша поднялся в тамбур. Прошел на другую сторону вагона, осмотрелся. Затем бесцеремонно подвинув санитарок, скомандовал:

— Подавайте вашего раненого!

На шум и суету из операционной выглянул фельдшер:

— Чего разгалделись, как вороны? Операция идет! Мешаете!

— Тут раненый на стол просится, говорит, сил нету терпеть, — в ответ на замечание пошутил Алёшин.

— Потерпеть все же придется, Анастасия Павловна другому бойцу дыры штопает. Кстати, палата для послеоперационных больных готова? — обратился фельдшер к женщинам.

— Все давно готово, — в голос отрапортовали санитарки.

— Тогда чуток подождите, уже скоро, и не шумите, — сделав наставления присутствующим, фельдшер исчез за дверью операционной.

Илья сел на ступеньки тамбура.

— Нам чего, можем и подождать, — тихо прошептал доброволец, — вы, девоньки, чего-нибудь веселого расскажите?

— Веселого тут мало, когда столько народу погибло, — как на докладе дружно защебетали санитарки.

— А бревна зачем настругали? — обратился Илья уже к сослуживцам, указывая рукой в сторону аккуратно сложенных лесин.

— Это всё Политика! Велел ветки и корни побитых деревьев порубить на дрова, а стволы, говорит, могут пригодиться! Правда, зачем не сказал.

— По всему видно, этот парень службу знает, — удовлетворенно хмыкнул Алёшин.

— Санитары! — раздалось из глубины вагона. Услышав голос военврача, обе санитарки мгновенно убежали внутрь. Минуту спустя, в тамбур вышел фельдшер и командным голосом произнес:

— Стол свободен, давайте вашего тяжелого.

— Носилки с земли поднимайте и держите, — проговорил Илья.

Оставшись на подножке вагона, он правой рукой ухватился за поручень, а левой обхватил штрафниками приподнятые носилки с лежащим без сознания однополчанином. С грузом непринужденно поднялся в тамбур. Протиснулся в тесную операционную и уложил раненого на стол. Все, кто наблюдал это действо, дружно ахнули. Алёшин вернулся и спрыгнул из тамбура в сторону прогорающего костра. Поднял с земли оставленный прут, пошевелил им угли, подкинул заранее приготовленных дров. Уселся на чурбан и замер, неотрывно глядя на языки играющего пламени.

VIII

— Ну чего уставились, приличного мужика давно не видели? — раздался звенящий от смеха голос военврача.

— Мы так, мы ничего, мы воздухом дышим, — начали было оправдываться санитарки, освобождая тамбур.

— Ладно вам притворяться и без слов видно всё. В вагоне, где я еду, стоит переносной автоклав и биксы к нему. Так вот, попросите того бугая автоклав к костру отнести, а биксы доставьте сюда, инструмент надо вымыть и салфетки с повязками пора стерилизовать.

— Я пойду, — за всех ответила сестра-хозяйка. — А вы, девоньки, — мыть инструмент и готовить к стерилизации все остальное, как я вас учила.

— Не затягивайте, успевайте, пока перекуриваю. У меня еще операции не закончены, а после перевязки понадобятся, — дала распоряжение военврач и вернулась в вагон осматривать переживших операции новобранцев.

Сестра-хозяйка спрыгнула на землю и опрометью бросилась к костру.

— Меня зовут Татьяна, — начала разговор с Алёшиным, запыхавшись от бега, девушка.

— Меня — Илья и что? — пробурчал великан, не поворачивая головы.

— А ничего. Я сестра-хозяйка эшелона. Вы, боец, переходите в мое распоряжение…

— Во как! Ну, полный пакет! Сегодня только бабы мной не командовали, — с досады сплюнул Илья и повернул голову.

К нему шла стройная девушка в хорошо подогнанной по талии, укороченной армейской юбке, опоясано кожаным офицерским ремнём. Илья поднял глаза на часто вздымающуюся небольшую женскую грудь, прикрытую широкими нагрудными карманами гимнастерки и складками белого халатика.

— Чего такой недовольный? Обидел кто, вы мне скажите, мигом разберусь, — не давая собеседнику опомниться, как перед маленьким ребенком по-матерински нежно заворковала Татьяна.

— Надо будет, сам всех на место поставлю, — небрежно ответил штрафник.

Он мельком взглянул на тонкую шею, улыбающиеся припухлые губы и карие раскосые глаза.

— Это вместо здрасьте?

— Вот так чудо. Откуда такая? — задумчиво произнес Илья, в упор рассматривая до блеска начищенные пуговки на гимнастерке медсестры.

— Сказала же, я сестра-хозяйка и зовут меня Татьяна.

В это время эхом разнесся по округе треск одиночных выстрелов.

— Пришла под звуки канонады, — уже заинтересованно, но с продолжающейся недовольной наигранностью буркнул Алёшин.

— Я полагаю это салют в память убитых, которых только что захоронили, — спокойно ответила медсестра.

— Упокой, Господи, их души, — небрежно обдавая себя крестным знамением, сдержанно отозвался доброволец.

— Согласна, а вы что, верующий?

— Крещеный! Веру-то прихвостни Советов на зоне батогами отбили.

— А я — комсомолка! Знаю, что Бога нет, но исконные обряды вместе с родными соблюдаю. Верить надо в партию и светлое коммунистическое будущее, которое мы непременно построим!

— Вот тут я с комсомолкой не соглашусь. Кто по-настоящему верит в Бога, тот чист и светел. А кто верит в партию, идолов, себя любимого или еще какое светопреставление, тот уподобляется бесам. Твоё будущее, как и моё, теперешней войной очерчено. Живем одним днем и радуемся, что живы, пока живы. Чего делать-то надо, сестричка?

— Для начала взять меня на руки и отнести в штабной вагон!

— Заболела? — спросил Илья, поднимаясь с насиженного места.

— Нет, я пошутила, — еле шевеля мгновенно пересохшими губами, произнесла Татьяна, наблюдая, как перед ней росла скала из крепких мышц.

Не отрывая от лица глаз, высоко задрав голову, девушка восхищенно смотрела на Алёшина, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но мужчина наклонять голову и не думал. Он продолжал следить за действиями охранников НКВД и добровольцами в открытых теплушках.

— Говори, родная, кроме шуток, говори, что надо делать?

— Военврач велела походный автоклав к костру принести, растопить и операционный инструмент обработать.

— Всего-то, я подумал, серьезное что случилось. Веди, где твой клав? — с ехидцей в голосе буркнул Илья.

— Вы идёте? Точно идёте?

— Бегом бегу, аж спотыкаюсь! Разве не видно? — продолжил язвить Илья, демонстративно замедлив шаг.

Медленно переваливаясь с ноги на ногу, он успел осмотреть выглядывающие из-под белого халата быстро семенящие ноги Татьяны.

«По всему видно азиатка, но ухожена, стройна и ноги вроде некосолапые… интересно как она сюда попала?», — размышлял Алёшин, прислушиваясь к доносившимся из открытых настежь теплушек возгласам, гиканью, улюлюканью и громкому хохоту добровольцев.

— Смотри, кролик слона ведет!

— Скорее на крольчиху похожа!

— Куда она его?

— Вот бы нам туда же!

— Интересно, чем они хотят заняться?

— А ничего сестричка?

— И бежит проворно!

Взобравшись в тамбур купейного вагона, Татьяна обернулась:

— Чего остановились? Поднимайтесь скорее. Автоклав в купе военврача.

Алёшин не спеша поднялся в вагон. Поприветствовав часового моряка, заглянул в открытое купе с мягкими пружинными диванами по бокам. Он потрогал рукой аккуратно заправленные постели и тихо с досадой произнес: «Живут же люди!»

На столике у окна в серебряных подстаканниках стояли четыре тонких стакана. Под столиком в центре купе на боку лежал видавший виды покрытый легкой ржавчиной металлический бак с двумя узкими ручками сбоку от крышки. Рядом валялся большой железный обод с четырьмя железными ножками.

— Веревка какая есть? — задумчиво, словно разговаривая сам с собой, спросил Илья.

— Удавиться от зависти хотите? — попыталась пошутить Татьяна.

— У железки этой ручки малы, не ухватить, — не обращая внимания на колкость, ответил Алёшин.

— Простынь подойдет?

— Можно и простынь попробовать, ежели ничего больше нет.

Сестра-хозяйка вынырнула из купе, оставив Илью одного. Доброволец скатал к окну заправленный матрас и сел на диван, придавив его немного массой тела.

— Достойно изготовлен! Пружины даже меня держат, кожу не рвут и не скрипят, — проговорил Алёшин, вспоминая деревянные многоярусные нары, набитые соломой тюремные матрасы, грязные постели ГУЛАГовских зон и замызганные тряпки разного рода пересылок.

— Чего заскучали, дом вспомнили? — защебетала неожиданно вернувшаяся сестра-хозяйка.

— Особо нечего вспоминать, давно это было. Подстаканники-то что не убрали, они вроде серебряные — дорогие, наверное?

— Разве? А с виду не подумаешь, — отозвалась медработник и продолжила: — В тамбуре часовой стоит, по вагону чужие не ходят. А что?

— Я так, просто к слову, — выговорил Алёшин, скручивая простынь в прочный жгут. Татьяна присела на противоположный диван, внимательно наблюдая, как великан ловкими движениями продел жгут в ручки бака, перевязал сверху, образуя большую тряпичную петлю.

— Теперь эту штуковину можно нести и на плече, — довольный своей смекалкой сам себе выговорил Илья.

Он резко встал, продел голову чрез тряпичную ручку бака, взял в руку обод и вышел в тамбур. Спрыгнув на землю, Алёшин обернулся на девичий окрик:

— Боец, меня-то позабыли!

С верхней ступеньки тамбура на него смотрели сияющие от счастья раскосые карие глаза.

— Ничего я не забыл. Прыгай. Подхвачу, — бесцеремонно пробубнил великан, подставляя свободную левую руку.

Татьяна, повернувшись спиной к выходу, спрыгнула. Поймав девушку на руку, Алёшин плотнее прижал ее к своему телу и не спеша направился к костру. Осознав, что обстоятельства оказались неконтролируемые, сестра-хозяйка попыталась спрыгнуть с руки великана на землю, но ноги ее беспомощно повисли в воздухе. Тогда девушка принялась демонстративно сопротивляться, мотая ногами, неустанно шевеля бедрами, своими кулачками несильно постукивая великана по рукам и плечам.

— Сиди уж, коли захотела прокатиться, — бубнил в такт своему движению Илья, не обращая внимания на разносившийся из открытых теплушек общий смех и одобрительные возгласы добровольцев.

— Нашли место и время развлекаться, — сделал замечание Алёшину Дворников, ожидавший его у костра.

— Никак нет! Сестренка обучает переносить раненых, — удрученным тоном ответил штрафник.

— Она тоже из них?

— Угу, на всю голову, — улыбнулся Илья.

— Это у вашего бойца напрочь мозги отбиты, — принялась возмущаться сестра-хозяйка, — попросила помочь сойти с высоких ступенек вагона, а он и руки распустил.

— На губу захотели? Боец, поставьте даму на землю! — возмущаясь тону штрафника, распорядился Политика.

— Я — девушка! — перебила Дворникова Татьяна.

— Тем более, следует отпустить. Девушек удерживать, если они сами этого не пожелают, это вообще статья УК. Не желают же? — смеясь, спросил Иван Петрович.

Алёшин ослабил руку. Медицинская сестра тут же соскользнула на землю. Почувствовав под ногами твердую почву, она демонстративно поправила юбку, одернула белый халат, обернулась на зак-вагон, поймав одобрительные взгляды стоявших в тамбуре подружек, подошла ближе к костру.

— Про гауптвахту и статью — это серьезно? — настороженно спросила девушка.

— Серьезней некуда! — ответил Дворников и, повернувшись к Алёшину, продолжил: — Время завтрака, вы остаетесь или с нами? Мужики хавку по вагонам разнесут, малость перекусят, перекурят и отправятся воронку засыпать на железнодорожной насыпи.

— Без меня можно? — осторожно поинтересовался Илья.

— Как скажите! Смотрю, вы здесь прижились и с обязанностями справляетесь, только от усердия не надсадитесь, — по-дружески заметил Политика.

— Я думаю, мне и тут что-нибудь перепадет, санитарки похлебку готовят, сухари есть, не пропаду, но пара банок тушенки в супчик не помешали бы, — предположил Илья.

— Паек занесем. Затруднения нарисуются, не стесняйтесь, зовите, мы зараз разрулим, — подытожил разговор Иван Петрович и направился к хозяйственному вагону.

Вставив бак в железное кольцо и проверив устойчивость ножек автоклава, Алёшин принялся перетаскивать из костра горящие головешки под днище ржавого монстра, чтобы под ним развезти огонь.

— Подождите, подождите, — закричала сестра-хозяйка. Она подбежала к автоклаву, проворными движениями рук на баке развязала тряпичную ручку, размотала простынь и аккуратно положила на пожухлую осеннюю траву недалеко от костра. Вернувшись к кострищу, раскрутила, откинув зажимы с крышки автоклава, из его внутренностей извлекла две небольшие биксы и положила на простынь. Расстегнув крышки, махнула рукой в сторону состава. Санитарки на носилках бегом принесли большой клеенчатый сверток. Тут же на простыне развернули его, обнажив вымытый хирургический инструмент и какие-то тряпицы. Татьяна быстрыми движениями принялась заполнять блестящие емкости.

— Вы чего на земле-то! На столе было бы сподручнее, — изумился Илья, глядя на проворную работу шести пар женских рук.

— Где его взять, стол-то? В вагоне все привинчено, на улицу не вынести! Заправленные биксы тяжелые и для переноски неудобные. Приходится довольствоваться тем, что есть, — не поднимая головы, недовольно пробормотала сестра-хозяйка.

Алёшин ничего не ответил. Немного постояв, направился в сторону теплушек, где бойцы хозяйственной команды по вагонам разносили продовольственные пайки.

Конец ознакомительного фрагмента.