Горы и Плоски

Иосиф Давидович Гальперин, 2022

Небольшие эссе и несколько стихотворений рассказывают о жизни русского писателя в болгарском горном селе, о жизни современной Болгарии и об истории ее юго-западного уголка. О священниках, ставших наставниками революционеров, о доме и домашнем вине, о развалинах древних городов и корнях славянских языков, о Ванге и геотермальных источниках. О Фракии, Македонии, Греции, Римской империи…

Ни с чем не сравнить!

Силуэт в конце улицы был неподвижен и непонятен: чего ждет? вглядывается в чужаков? устала, не может идти? надо помочь? как себя вести? Подошли ближе — смотрит уверенно, опирается на палку с большой рогатиной внизу, вроде ходунков у инсультников. И протягивает хлеб, свежий, пахнущий. Приехали гости, родные из Салоник, радость в доме, надо поделиться, угостить прохожих. Обычай соблюдают не все, но старые женщины вот уже второй раз нас, незнакомых, угощают.

А у края обрыва, над дорогой, ведущей в долину, стоит осел в красивом седле. Это что, на нем из Салоник приехали?! Все равно трудяга. Вот и тебе корочка…

Салоники — это ближайший большой город в Греции, до него от Плоски — те же полторы сотни километров, как и до болгарской столицы Софии. Связи болгар и греков — это волны переселений и насильственные выдворения, экономическая зависимость и битвы за независимость, совместные решения и соседская жизнь в Евросоюзе.

А пока — об отношении местных жителей к нам, в общем-то, — «понаехавшим». Мы еще толком ни с кем не были знакомы, когда у порога поутру начали находить пакеты с помидорами и огурцами, с яблоками и малиной. Соседка баба Катя (кстати, родившаяся по ту сторону границы, в греческом Сидирокастро, и интернированная в детстве вместе с другими гражданами славянской национальности в конце Второй Мировой) объяснила: «Ну, вы же приехали недавно, у вас ничего своего еще нет, нам тоже помогали, когда мы сюда прибыли».

Вот и Люба, неожиданно ставшая к пенсии хозяйкой дома и сада, теперь разносит свои соленья и варенья по соседям, холодец тоже — здешний рецепт отличается, соседи хвалят наш. А когда нам приносят баранину от запеченной целиком в печи туши или кровяную колбасу, мы возвращаем посуду не пустой — тоже понятный обычай.

И о посуде. Глиняные плошки, которые Люба нашла в сарае и приспособила под цветы, оказывается, не случайны здесь. По одной из версий, село из-за них получило свое имя: плоски — Плоски, звук «ш» не слишком популярен в здешних местах. А вот глины, прекрасной красной гончарной глины тут как раз много. Она и стала одним из давних нескончаемых ресурсов трудовой деятельности, еще до томатов и табака, винограда и мрамора.

А мы-то удивлялись: как это горное село, устроившее улицы от 500 метров над уровнем моря до километра, получило такое «приземленное» название? Здешний краевед Румен Терзийский, профессиональный географ, один из авторов энциклопедии «Пиринский край» нам рассказал эту глиняную гипотезу. И пояснил, что название — издавна, еще в турецких налоговых записях 1620-х годов упоминается. И тогда село давало властям немалый бакшиш…

Румен, ставший для нас с Любой (а его жена — тоже Люба) старшим товарищем и проводником в здешний мир благодаря знанию русского языка, был и учителем, и чиновником, и даже корреспондентом «Дойче велле» по нашей Благоевградской области, совершенно не походил на рядового сельского жителя. Сочинял афоризмы и писал юмористические стишки, а еще, конечно, делал вино и, пока был в силах, содержал со своей Любой кафе.

Я спросил его как-то: а почему он носит вязаную шапочку так, что она складывается на голове в какой-то фригийский колпак, символ свободы, знакомый нам по Французской революции? Он пожал плечами: мне что, на уши надо ее натягивать? Мне так свободно! А я присмотрелся — все наши односельчане, которые в возрасте, носят свои шапки так же, как носили когда-то их предки бараньи «пирожки». И посмотрел в интернете: Фригия, откуда знаменитые колпаки, получила свое имя от переселившихся в Малую Азию (это напротив наших с греками берегов в нынешней Турции) жителей Фракии. То есть — наших мест. Круг замкнулся!

… А Румен умер недавно от ковида, в 85 лет заразившись им в больнице, куда он попал по другому поводу. На сороковины его Люба читала над могилой стихи, которые я посвятил ему:

***

Памяти Румена

Человек умер, а вино его живёт.

Осенью он успел заложить его в бочку

в тёмном подвале,

там оно меняет сладость на крепость,

свежесть на терпкость,

и потом, отпущенное в большой мир,

переливаясь в прозрачном сосуде,

меняет молчание на плеск

и блеск на сияние.

Оно исчезает, но люди помнят его вкус

и говорят: ни с чем не сравнить!