Твоя сторона

Ирен Скрытская

Сможет ли современный подросток выжить в блокадном Ленинграде, если даже в своём мире ему трудно уживаться с окружающими. История героя книги Тима позволит убедиться, что трудные условия не только способствуют выживанию, но и способны пробудить лучшие качества в человеке.

Глава третья

Всё по-другому

В те дни исчез, отхлынул быт.

И смело

в права свои вступило бытие.

О. Берггольц Твой путь

Никто не напоминал ему о случившемся. Тим решил, что ему лучше помалкивать, тем более что Костик обещал ему что-нибудь придумать, чтобы вернуться домой. Сначала Тима никто не трогал, но потом он сам, постепенно вовлёкся в общие дела: стоять по полдня в очереди за хлебом, ходить на Неву за водой, таскать дрова. Девчонка, её звали Аня, с Тимом не разговаривала, вообще даже не глядела на него. Её лицо стало ещё более худым, а взгляд ещё жёстче. Но Тима поражало, что в ней, в девчонке, которая не толще спички, столько силы! Её хватало на всё: на уход за младшими братом и сестрёнкой, на помощь бабушке, на посещение госпиталя, на таскание воды и дров, на тушение зажигалок на крыше после бомбёжек. На всё… Его поражал Костик, который без отчаяния и лишних вздохов включился в общее дело, так, как будто всегда здесь жил. Он разговаривал со взрослыми на равных, часто повторяя:

— Как бы долго не длилась блокада, Ленинград всё равно выстоит. Фашистам не взять ни Москвы, ни Ленинграда.

Убеждённость, с которой он это говорил, вдохновляла людей. Им становилось легче. Конечно, они и представить себе не могли, что это двенадцатилетний мальчишка точно знает то, о чём говорит. Тима так и подмывало крикнуть:

— Люди, это правда! Ботан вызубрил историю на «5+», он точно знает, что будет!

Но он, уже кое-чему наученный, помалкивал. Интересно, что сказала бы строптивая Анька, если бы ей стало известно, что они из будущего, из XXI века! Наверняка, с неё сразу бы слетела её спесь. Но Тим никогда не решится ей этого сказать. Хотя бы потому, что он, в отличие, от Костика, почти ничего не знает из истории. Он даже не знает, когда закончится блокада.

Самым страшным было слечь. Слечь и уже больше никогда не встать. Но как быть, когда больше всего на свете (после вкусной еды, конечно, но ведь её всё равно не достанешь!) хочется спрятаться под грудой тряпок, каких-то там старых пальто, чтобы не слышать свиста снаряда, который пролетает над самой крышей. Оказывается, мир над городом, в котором ты живёшь, то есть, жил раньше — это такое счастье, но ты почему-то его не замечаешь и не ценишь. А в момент, когда этот жуткий снаряд прорывает воздух, которым ты дышишь, рискуя в любой момент перерезать ту хрупкую пуповину, связывающую тебя с реальностью, страх заставляет зарываться в эту тёмную тряпичную нору, как самому последнему трусу на земле. Иногда за это бывало ужасно стыдно, особенно под взглядом Аньки, которая никогда, никогда не вела себя подобным образом. Если она и ложилась, то только поверх одеяла, а если уж укрывалась, то одной старой шубой, но совсем не из-за страха, а из-за холода. Впрочем, Тиму почти всегда бывало стыдно за свою трусость, за исключением тех случаев, когда ему, напротив, всё становилось безразличным. Тётя Аня всё делала для того, чтобы люди, окружавшие её, не опускались и не приходили в такое состояние. Но было тяжело. Очень-очень тяжело. И тёте Ане, наверное, больше всех.

Вот вчера, например, в соседний дом попал снаряд. В квартире, где вынесло окна, жили знакомые тёти Ани. Как только воздушная тревога закончилась, она поспешила туда. Анька, конечно, за ней. И Костик тоже. Тиму хотя и не очень-то хотелось вставать, но он из-за Аньки пошёл вместе со всеми. Но лучше бы не ходил.

Поспешили — это громко сказано. Все ведь еле передвигались. Так вот, пока ползли, тётя Аня всё причитала: «Там Варенька, Варенька. Одна с ребёнком. Только бы с ней ничего не случилось!»

Увы, случилось. Тим сразу потерял сознание, как только увидел этот ужас. Варенька сидела, прислонившись к стене, вытянув перед собой худые ноги в валенках. Она показалась Тиму живой, пока он не посмотрел выше. Зачем только посмотрел? Никогда, никогда этого не забудет! Какими чудовищными показались ему компьютерные игры, где убить человека казалось таким простым делом…

Вареньке снесло полголовы.

Это фашисты её убили. Так легко и просто.

Только что, до налёта, девушка была жива, и вот — уже у неё нет полголовы. Тим не знал, когда все эти мысли пришли ему в голову: до или после обморока, но только увидев это кошмарное зрелище, он закричал (откуда только голос взялся? С некоторых пор все только переговаривались тихими голосами) и упал. Позорно грянулся об пол. Тут такое — человек убит, а он — в обморок. Все, конечно, бросились его в чувства приводить, Анька ему в лицо водой начала брызгать. От этого Тим и пришёл в себя. Увидел над собой лицо Аньки, улыбнулся, а она сразу отпрянула. Но Тиму хоть ненамного, а легче стало. Он сразу спросил о ребёнке Вареньки. «Умер он, — ответил Костик. — Окна же повыбивало, вот он, наверное, от холода и умер». То есть, они мертвы оба. Не дожили до прорыва блокады. Не узнают, в какой день кончится война. «Вставай, — сказал Костик, — нужно идти».

Вставать? А зачем вставать? Может, остаться здесь, в этой страшной квартире с разбитыми окнами, и умереть от холода, как несчастный Варенькин младенец? Он с ужасом покосился в сторону, к той стене, где сидела Варенька. Но её уже не было. Видимо, тётя Аня побеспокоилась и об этом, и женщину забрали. Вот и хорошо. Всех погибших унесли, а он останется здесь. Он будет следующим. Какой смысл вставать и что-то делать, когда их участь уже решена? «Вставай, — повторил Костик. — Тебе же теперь лучше? Так вставай и иди!»

«Я никуда не пойду, — отвечал Тим. — Зачем? Какой смысл? Я больше ничего не хочу».

«Тим, да ты что! — Костик был возмущён. — Не валяй дурака!»

«Не упрашивай его, Костик, — услышал Тим голос Аньки. — Он же размазня!»

Этих слов было достаточно, чтобы Тим поднялся и пошёл за всеми, хотя был ещё очень слаб, и его даже пошатывало. Но он пошёл.

Анька же по-прежнему смотрела на него с презрением.