Хмурый город. Ненастье для Насти

Ирина Валерьевна Дынина, 2022

Вы верите в монстров? Нет? Зря. Монстры повсюду – живут рядом с нами и занимаются тайными делишками под покровом ночи.Девушка Настя из небольшого провинциального городка, распрощалась со скучной, но спокойной жизнью, обретя новые способности после того, как старушка-соседка передала ей свою колдовскую силу.Подумать не могла Настя о том, что рядом с простыми людьми живут существа из волшебных сказок.Новая реальность потрясла Анастасию. Она никогда не мечтала о карьере колдуньи, но и пасовать перед трудностями не привыкла. А трудностей хватало – на жизнь горожан посягает жестокий некромант, в городском парке замечен зомби, кровососы затевают недоброе, а строгий начальник и, по совместительству, черный маг, слишком много внимания уделяет девушке-курьеру.Хорошо еще, что каждой колдунье полагается свой личный дух-помощник, язвительные насмешки которого необычайно бодрят и заставляют держать себя в тонусе.Девушка в беде.Обаятельный черный маг.Дух-помощник и прочие неприятности.

Глава 2 Командировка в Гадюкино

— Нет! Нет! Артур Петрович, не уговаривайте меня. Я, все равно, никуда не поеду. Нет! Окончательно и бесповоротно!

Молодая девушка, темноволосая, ясноглазая и розовощекая, с возмущением уставилась на своё руководство, для вящего подтверждения своих слов, топнув ногой, обутой в запыленный кроссовок.

Разумеется, для достижения нужного эффекта, топать полагалось ножкой, обтянутой тонким чулочком и обутой в изящные туфельки, но, чего нет, того — нет, так что, топали в чём пришлось.

— Нет у тебя совести, Кобыла. — руководство строго взглянуло на строптивую сотрудницу и укоризненно кивнуло. — Нет. Печально.

— Кобылка! — девушка едва не задохнулась от негодования. — Анастасия Павловна Кобылка. — и, добавила строптиво — Артур Петрович, я, всё равно, не поеду.

Артур Петрович, солидный мужчина, сорока пяти лет, выпятил вперед небольшой животик за неимением мужественно-квадратного подбородка, поправил стильные очки, зависшие на длинном носу и, притворно вздохнув, подкатил ко лбу водянистые глаза, цвет которых определялся с трудом — то ли серо-голубые, то ли, сизо-зелёные.

— Молодёжь!

Анастасия Павловна внезапно почувствовала себя виноватой. Почему? Она не знала, но терпеть не могла, когда на неё смотрели вот так — понимающе, но с укоризной. Мол, чего ерепенишься, девонька? Всё равно — деваться тебе некуда, поедешь, как миленькая.

«Миленькая» вздохнула, и с надеждой взглянула на портрет президента, висевший на стене, прямо за широкой спиной руководства. Президент смотрел на Настю с той же укоризной во взгляде — надо, Настя, надо! Вся страна, Настя, смотрит на тебя! Надеется! А, ты, коза, спрашивается, чего ломаешься, как сдобный пряник?

Но, это всё лирика — не мог президент Настю «козой» обозвать. Воспитанный он и сознательный товарищ. Настоящий руководитель. В отличие от некоторых.

— Далеко ехать, Артур Петрович? — девушка почти смирилась с тем, что планы на выходные, рушатся на глазах. Впрочем, сказать, по правде, планов особенных, не имелось. Так, по мелочи — постираться, отоспаться, по городу погулять. Скукота. Обычная рутина.

— Адрес назначения — деревня «Гадюкино». — Артур Петрович слегка подобрев, перестал супонить брови и взглянул на Настю мягко, почти по — отечески. — Сто пятьдесят километров от Каменска — рукой подать. Ты же на машине? За полдня управишься.

Брови Артуру Петровичу достались замечательные — широкие, мохнатые, гусеничнообразные. Или, гусевидные?

Настя в гусеницах разбиралась плохо, но шевелились и мохнатились брови руководства, точь — в — точь, как та, памятная гусеница, ползущая по стволу дерева и напугавшая девушку своими длинными, разноцветными ворсинками, наверняка, жутко ядовитыми, потому как, при соприкосновении ворсинок с кожей, последняя начинала гореть и чесаться. Настя о том знала не понаслышке — и горело, и чесалось у неё зверски. А, вот нечего всякую дрянь голыми руками хватать!

— Вы сейчас шутите, да? — растерялась Настя. — Гадюкино? Что, такое бывает? И, где это, если не секрет?

— Глубинка. — пожал плечами Артур Петрович и, который раз, поправил очки. Очки у руководства, как и полагается, отличались новизной, стильностью, дразнили глаз дорогим дизайном и безбожно натирали нос. Но, Артур Петрович крепился — имидж, чтоб его.. — Где-то в Красносельском районе.

— А, мы при чём? — удивилась Настя, почесывая голень правой ноги носком левого кроссовка. — Другой же район? Пусть там шевелятся.

— Шевелиться велено нам. — строго произнёс Артур Петрович. — С руководством по пустякам не спорят, Кобылица. Запомни это, а лучше, запиши.

— Кобылка. — привычно огрызнулась Настя и снова почесала, теперь уже нос и рукой. — Зачем мне в это.. Гадюкино? Какие у нас там могут быть интересы?

Название населённого пункта доверия не внушало. Ну, ни разу! Деревня, ёпть.. Кто сейчас живёт в деревнях? Они все вымерли, как мамонты, кажется ещё в прошлом веке. Настя про то ведает точно, потому что, бабушку, мамину маму, как раз-таки и привезли из такой вот, умершей деревеньки. Васильки. Название деревеньки звучало приятно, навевая мысли о бескрайних полях, лугах, радующих глаз буйством цветов и цвета и неглубоких речушках, заросших кувшинками, но с бабулей Настя, как-то, не поладила. Не сложились у них родственные отношения и потому, пришлось ей, молодой и красивой, спешно выезжать из родного дома в центре города в «двушку» на окраине.

Настя вздохнула — Гадюкино! Нет, ну, надо же!

— Деньги отвезёшь. — Артур Петрович оторвал свой начальственный организм от кресла, важно прошествовал через весь кабинет и, громко гремя ключами, открыл сейф. Плохонький сейф, дореволюционный поди — у Насти в кабинете точно такой же стоял, всяким хламом забитый. Бросовая вещь, оставшаяся в наследство от прошлой фирмы, арендовавшей помещение их нынешнего офиса.

— Вот, смотри сама. — велело руководство.

Настя посмотрела — ведомость, как ведомость. На Мохнорылкину Степаниду Савишну. Пятьсот рублей материальной помощи от фирмы «СмотКренБризТранс».

— Офигеть! — как признанная «молодёжь», Настя могла себе позволить выразить собственные эмоции нетривиальным способом. — Мохнорылкина! Прям таки, КВН на выезде!

— Мохнорылкина Степанида Савишна стояла у истоков основания нашей фирмы. — строго нахмурившись, разъяснил непонятливой сотруднице Артур Петрович. — Заслуженный человек. Отбыла весь срок и ни разу, — руководство подняло указательный палец вверх, привлекая Настино внимание к своим словам. — ни разу не попала в поле зрения правоохранительных органов.

— Действительно. — мгновенно прониклась Настя. — Вёрткая, видать, дамочка.

— Старушка. — уточнил Артур Петрович. — Глубокая. Сто пять лет.

Настя ахнула, потом, икнула, представив себе эти руины. Н-да! Люди столько не живут. Обычные. Но, это же — основатель истоков!

— Пятьсот рублей всего? — удивилась Настя. — Для основателя истоков? Смешная сумма. Что за помощь для старого человека? Позорная.

— Пожилого, Лошадка, пожилого. — строго поправил Артур Петрович молодую сотрудницу. — Нужно выражаться корректно.

— Кобылка. — привычно отозвалась Настя, усмехнувшись, заслышав слово «корректно». — Что можно купить на пятьсот рублей? Курам на смех ваша помощь.

— Дорог не подарок, девушка, а внимание. — Артур Петрович нервно поправил очки и, снисходительно взглянув на сотрудницу, добавил. — Сама увидишь.

Точный адрес Мохнорылкиной Степаниды Савишны Насте назвали в отделе кадров.

— И, впрямь — деревня Гадюкино, Красносельский район. — удивленно вчитывалась в адрес Анастасия. — Прямо-прямо по трассе М-4, до поворота на Березки, а там, до упора. Н-да..

Везти позорные пятьсот рублей бабке-долгожительнице, по всей видимости, пребывающей в глубоком маразме, Насте, жуть как, не хотелось. Вот, никак. Не манила её дорога в непознанные, глубинные дали. Тем более, дорогу — дорогой можно было величать весьма условно — небось, разбитая колея, ведущая на край Ойкумены. Если у них в городе, на проспекте, ухаб на ухабе, то что тогда говорить о периферии? Помнится, кто-то из знаменитостей, из числа тех, что дрыгают ногами на сцене и поют под фанеру приторные песенки про неземную любовь, посетив область, презрительно обозвал её «Черной дырой». Очень метко обозвал, по мнению Анастасии — дыра! И Каменск — дыра, пыльная, скучная, где никогда и ничего не происходит. А уж про Гадюкино тогда, что сказать?

Долго и самозабвенно ругаться с прижимистым завхозом Михалычем у Насти не получилось — начавшуюся беседу на повышенных тонах прервал оперативный звонок от руководства и Анастасия, получив от завхоза вожделенную карточку на оплату бензина, покинула кабинет Михалыча с видом победительницы и почти сразу же, наткнулась на Анжелку из бухгалтерии.

Анжелика Манохина, благоухая ментолом и мятной жвачкой, тряхнула светлыми кудряшками и интимно прижала Настю в темном уголке.

— Кобылка, — обратилась бухгалтерша к девушке, дыша Насте в лицо противной смесью сигарет и жевательной резинки. — ты у нас давно работаешь?

— Полгода. — настороженно ответила упомянутая Кобылка, стараясь не прижиматься к стене слишком плотно — куртка — тёмная, стена — светлая. Зачем ей пятна? Оттирай потом.

— Нравится? — продолжила допрос Анжелика, поправив глубокий вырез на груди. — Работать?

— Так себе. — Настя неопределённо пожала плечами. А, что? Работа обычная, как у всех — подай, принеси, пошла вон. Нет-нет, так-то числилась Анастасия Павловна оператором и, вроде бы, даже имела постоянное место дислокации в общем кабинете, как раз рядом со старинным сейфом, вмурованным в стену, но, на самом-то деле, ей, как самой молодой, незамужней, да еще и на собственных колёсах, приходилось постоянно мотаться по городу, выполняя различные поручения, сыпавшиеся на молодую сотрудницу, точно горох из дырявого мешка. Настя не особо протестовала — бензин ей оплачивали, пусть и со скрипом, и с зубовным скрежетом, а с людьми встречаться и воздухом свежим дышать, всё веселее, чем постоянно торчать в офисе, крутить задом перед начальством и раскладывать пасьянс на компьютере.

Чем таким важным занималась фирма «СмотКренБризТранс», Настя точно не знала, но зарплату получала исправно, а остальное её волновало мало.

Девушка училась на заочном и, вскорости, намеревалась поменять работу. Успела и местечко себе присмотрела — в детском садике «Золотой петушок». Воспитателем.

Что поделать, любила Настя Кобылка детишек и мечтала о будущем трудоустройстве, уже сейчас начиная придумывать всяческие забавные разности, пригодные для развлечения малышни.

— Послушай хорошего совета, Настя. — Анжелка из бухгалтерии взглянула на девушку в упор. — Ты бы завязывала бегать к Артурчику, а? Не по себе сук рубишь, дорогуша. Он — мужик видный, неженатый, начальник отдела и с перспективой карьерного роста, а ты?

— А, что, я? — растерялась, несправедливо обвиненная, Настя. — Что, значит — завязывай бегать? Можно подумать, бегает она. Сдался ей этот пузатый Артурчик. Фи!

— Вот именно — ты. — Анжелка отвела в сторону руку, любуясь свежим маникюром — хищным, алым, смотревшимся на длинных ногтях слегка вульгарно. — Завязывай. Найди себе мальчика на мотоцикле, чубатого и в джинсах, а руководство оставь для настоящих женщин. Поняла? — и взгляд Анжелки стал угрожающе-плотоядным, даже предвкушающим. Этакая щучка-барракуда в томатном соусе офисного разлива.

— Поняла. — пожала плечами Настя, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Надо же. Ревность, страсти африканские.

— Тебе не понять, милочка. — снисходительно усмехнулась Анжелка, разворачиваясь к мнимой сопернице спиной — В двадцать лет, знаешь ли, все в жар-птицы метят, ну.. — Манохина, фыркнув, распахнула дверь с красивой надписью «Бухгалтерия». — а в тридцать уже тянет вить гнездо.

«С Артурчиком? — сдавленно хихикнула Настя. — Ну-ну, дерзай».

Не была бы Анжелка такой противной и злой, Настя бы обязательно поделилась с ней своими наблюдениями. Нет, не для белобрысой бухгалтерши глава отдела надевает свои накрахмаленные рубашки и стильные очки. Два раза в неделю Артур Петрович исправно заказывает столик в ресторане «Русский барин», на набережной Северского Донца, а Настя, как раз, отвозила в то самое местечко пару пакетов, имеющих помету «срочно» и наблюдала встречу шефа с некой молодой особой, в строгом костюме и при портфеле.

И костюм, и портфель выглядели дорого, а начальство стелилось перед барышней мелким бесом, преданно заглядывая в глаза и лобызая ручку. А, как же — дочь мэра, это вам не блондинка из бухгалтерии, это — полёт, перспектива и спокойные ночи в собственном особнячке на улице Прудовой, где, собственно, и гнездился весь городской истеблишмент.

Про то Настя знала точно, потому как, ей в гостях у мэра бывать приходилось и дочь его, Софью, Анастасия знала не то, чтобы отлично, но, вполне хорошо. При нечастых встречах им и расцеловываться приходилось, под бдительными взглядами старших родственников.

Но зачем Анжелке знать о тех самых свиданиях? Пусть себе дальше строит планы и надеется. В конце концов, ждать у моря погоды девушке надоест, и она примет ухаживания Вадика, водителя того самого Артур Петровича, выйдет замуж, нарожает детишек и думать позабудет о неприступном шефе и перспективах его карьерного роста.

Маленький, юркий «Матиз», с забавным зверьком, плющившим нос о заднее стекло, поджидал Настю на самом краю служебной парковки.

Девушка аккуратно забралась в машину, погладила руль и отправилась домой. В виду того, что в выходные ей предстоит долгая поездка в неизвестность, то бишь, полуслужебная командировка в деревню Гадюкино, сегодня ей было официально разрешено покинуть службу раньше положенного времени, чем Настя не преминула воспользоваться.

Пятьсот рублей, предназначенные Мохнорылкиной Степаниде Савишне, жгли ладони и заставляли сердито краснеть щеки — издевательство какое-то, по мнению Насти, а не материальная помощь.

Настя шумно пыхтела, тормозя у супермаркета — ну, не может она ехать к основателю истоков с подобной мелочевкой в кармане. Стыдно! Ей — стыдно, а Артур Петровичу, нет.

Настя, решительно ухватив корзинку, совершила короткий забег по торговому залу — как бы там ни было, а с пустыми руками она к Мохнорылкиной не поедет!

И, не уговаривайте!

Первыми в корзину отправились крупные, оранжевые апельсины — апельсины любят все и основатели истоков в том числе, сыр, колбаска в упаковке, коробка конфет, мягких, с карамелью, как раз для старческих зубов-протезов, лепящихся «Корегой», пара пакетов с крупой — греча, наше все! сахар, душистое мыло и отличный чай с вкусной добавкой.

Притащив всё это великолепие в машину и сгрузив на заднее сидение, Настя отправилась домой, на свою окраину, намеренно объезжая центр города, дабы, не дай Бог, не встретиться с любимой бабулей, совершающей послеобеденный моцион по центральной аллее города.

Не смотря на преклонные годы, бабуля выглядела спортивно, энергично и пульсировала идеями. По мнению Насти — дикими. Одной из идей пожилой родственницы, навязчивой и несбыточной, наличествовала, горячо лелеемая мысль о том, что пора бы отдать внучку в хорошие руки, то есть, замуж и обязательно, за приличного человека.

Лучше, в годах, богатого и с положением в обществе.

Некогда, во времена стародавние, после перестроечные, Жанна Аркадьевна Мзда была большим человеком. Чиновником.

Что ни говори, но, по мнению многих, имея такую говорящую фамилию, нелегко оставаться честной и неподкупной.

Как уж там было, во времена оные, Настя не знала, но Жанна Аркадьевна на заслуженный отдых уходила гордо, величаво и по выслуге лет.

Устала, да и интересы появились иные.

Увлеклась бывшая чиновница здоровым образом жизни, а потому, удалилась из шумного и грязного города поближе к природе, поселившись в отдаленном, элитном посёлке, где благополучно и прожила пять лет в скромном, двухэтажном особнячке со всеми удобствами.

Но, образ-образом, тем более, здоровый, однако, годы берут своё и, вскорости, Жанне Аркадьевне пришлось перебираться обратно, ближе к благам цивилизации, а именно — к аптекам и поликлинике, то есть, к зятю — главврачу районной больницы и дочке — чиновнику городской администрации.

Двое старших внуков, благополучно свивших собственные гнёзда и покинувших родные пенаты раньше сего знаменательного события, отделались малой кровью, а вот Насте не повезло. Мало того, что она оказалась девочкой, а не шкодливым мальчишкой, так она еще и попала под плотную опеку бодрой, не смотря на возраст и наличие хронических заболеваний, старушки. Вернее, дамы, потому как старушкой неугомонная Жанна Аркадьевна становиться не желала ни в какую.

И, если утренние обливания холодной водой, пробежки в парке, стойку на голове и безвкусные салатики, вместо яичницы на завтрак, Настя пережила безболезненно, то бесцеремонного вмешательства в свою личную жизнь и коррекцию дальнейших жизненных планов, терпеть не пожелала.

Все бой-френды и просто френды бабулей отвергались беспощадно — недоросли, недостойны, не допущу. Эти три «Н» преследовали Настю безжалостно, но она, как любящая внучка, всё ещё терпела, пыталась договориться и поладить с бабушкой. Затем остро стал вопрос образования, трудоустройства и.. замужества.

Встал ребром и упёрся, а Насте в то время, всего лишь восемнадцать исполнилось.

Всю свою сознательную жизнь трудившаяся аки пчела, Жанна Аркадьевна внезапно передумала, изменила жизненное кредо и решила, что труд, сделавший из обезьяны человека, штука, конечно, классная, но жизнь сытая, безмятежная и в тепле, гораздо предпочтительнее.

И зачем надобно надрываться бедной Настеньке, тем более, что, девочка-то, уродилась прехорошенькой — в бабушку, наверное, коли есть иные варианты?

Жанна Аркадьевна принялась Настю сватать, активно, с энтузиазмом, с азартным огоньком в глазах.

Женихи попёрли косяком — не была Настя уродкой, да и приданое имелось приличное, скажем так, родители, к тому ж, в городе люди не последние. Одна мама — зам мэра чего стоит, а там и папа, конечно же..

Настя уперлась — замуж не хотелось, тем более, за тех, кого признали достойными кандидатами на её руку и прочие запчасти организма. А, как же — владельцы заводов, газет, пароходов, генерал, один депутат и учредитель банка.

Все вышеназванные персоны просто мечтали о юной и неиспорченной супруге, которая могла украсить быт, но не совала нос куда не надо.

Настя, устав скандалить и отстаивать собственную независимость, психанула и решила уйти в автономное плавание — при первой же возможности, сменила фамилию, взяв девичью материнскую, переехала в непритязательную двухкомнатную квартирку, некогда принадлежавшую отцу-голодранцу и подаренную дочери, им же, на восемнадцать лет тайком от властной тещи и включила режим строгой экономии, не желая ни в чем зависеть от родителей.

Устроившись на работу, Настя легко поступила в педагогический и отдалась прелестям одинокой, самостоятельной жизни.

Благо и машина имелась — старый «Матиз», незаслуженно охаянный, позабытый и не проданный по причине непрезентабельного вида. Но, бегала машинка хорошо, с деталями молодая хозяйка разобралась, а внешний вид рабочей «лошадки», Настю волновал мало.

Бабуля, страшно оскорбившись, вычеркнула строптивую внучку из завещания, затем, передумав, вписала обратно и снова вычеркнула после очередного скандала, случившегося на последнем семейном торжестве.

Брат и сестра сочувственно вздыхали, лицемерно целовали Настю в щечку, но радовались тому, что земных благ на их долю выпадет чуть больше запланированного.

Анастасии было всё равно — ее вполне устраивала нынешняя жизнь — и, выстраданная самостоятельность, и учёба, и даже фаст-фуд, сменивший очень полезные салаты и жидкую овсянку без масла. И контора, презрительно величаемая Жанной Аркадьевной — шарашкиной, а, так же, «Рога и копыта».

— Дом, милый дом. — пропела Настя, весело шурудя ключом в замке и еле удерживая в руках изрядно весившую пластиковую тару с материальной помощью для, неизвестной ей лично, Мохнорылкиной Степаниды Савишны. Как с такой забавной фамилией можно было стоять у истоков вполне успешной и процветающей фирмы, Анастасия не ведала, но почтением к долголетствующей даме, проникнуться успела.

Сто пять лет старушке — это вам не плюшками у метро торговать!

В квартире, ожидаемо, оказалось пусто и холодно.

Настя торопливо стряхнула с ног пыльные кроссовки и влезла в тапочки — теплые, пушистые. Да, в виде кролика, розового с длинными ушками.

Нравились Насте подобные забавные штучки, да и кроликов она любила — и живых, пушистых, шмыгающих носом, и тушеных с лавровым листом и перцем горошком.

Суп она не признавала — никак, не готовила и почти никогда не ела. Разве что, солянку на семейных торжествах и то, по необходимости, повинуясь тяжелому маминому взгляду.

Настрогав бутербродов, Настя некоторое время бездумно пялилась в экран телевизора, энергично жевала, запивая ранний ужин крепким чаем и размышляя.

Скучно, блин!

Надоело!

Осень!

В дверь настойчиво застучали и она, радуясь тому, что появился законный повод оторваться от просмотра очередного тупого топ-шоу и перестать хандрить, шмыгнула к дверям и припала к глазку.

«Одинокая девушка, живущая в доме на отшибе, широко распахнула входные двери и ослепительно улыбнулась неловко топтавшемуся на пороге маньяку» — это не про Настю.

Нет, вначале «глазок» и тщательное изучение.

Соседка. В халате и бигудях. Злая и слегка поддатая.

Двери Анастасия открыла после шестого звонка.

Соседка фурией ворвалась в квартиру и сразу же начала принюхиваться, изображая из себя служебную собаку-ищейку, выискивавшую наркоту.

Уперев руки в бока и приняв гордую позу, именуемую в народе «сахарница», соседка, милая женщина по имени Люся, жена со стажем — семь лет, одиннадцать месяцев и тридцать дней, принялась вопить.

— Где он? Настька, не доводи до греха! Где ты его прячешь?

Настя слегка пожала плечами.

Кто «он» в пояснении не нуждалось. Упырь, кобель, кровопийца, забравший лучшие годы жизни, упомянутой Люськи — это ейный муж Михаил, парень на все руки и не только.

Кобелина по имени Михась, наверняка, в очередной раз задержался на работе и пылающая негодованием Люська, подозревающая благоверного во всех смертных грехах разом, рванула на поиски.

— Так, — лениво подумала Настя, скрывая за зевком понимающую усмешку. — у Гавриковых Люська побывать уже успела, у Карпухиных, судя по всему, тоже. Вон, щека у Люськи расцарапана, не иначе как Наташка Карпухина отбивалась и всячески противилась внезапному обыску. Конечно, Наташка самогон гонит, зачем ей такие шумные свидетели? А я, третья по счету — накал ещё не сбит, но горло болеть уже начинает. — и, мило улыбнувшись, предложила ревнивой соседке. — Чаю, Люсь? С баранками?

— Засунь себе эти баранки знаешь куда? — разъярённая Люська куницей металась по крохотной квартирке, попутно выглянув на балкон и хлопая дверцами шкафа. — Нету, что ли?

— Нету. — Настя продолжала улыбаться резиновыми губами. Задолбала её эта ревнивая курица, наглая, горластая и бесцеремонная — по два раза в неделю с обыском заявляется. И Михась ненаглядный, задолбал — где, спрашивается, шляется, в то время, когда у жены нервное расстройство происходит?

— Ты моя последняя надежда была. — всхлипнула Люська неожиданно жалко и почти мирно. — Гаврикова в «больничке» лежит, а Карпухина — в санаторий укатила.

— А, как же, Петриковы и Усик? — удивилась Настя. — Обычно ты и к ним на огонёк заскакиваешь.

— В этот раз я с них сразу начать решила. — Люська продолжала хлюпать носом. — Мишка, как с цепи сорвался, гад! Всю неделю где-то шляется, домой к ночи приходит и сразу — носом к стенке. Он меня разлюбил-л-л, скотина! — ныла соседка, размазывая сопли по лицу. — У нас сегодня праздник — годовщина, а он шляется где-то.. Завел себе мышь длинноногую..

— Тушканчика, что ли? — неловко попыталась пошутить Настя.

— Сама ты.. тушканчик! — неожиданно грубо и басисто рявкнула зареванная Люська. — Я к ней, как к подруге, за сочувствием и пониманием, а она..

«Когда это мы с тобой задружить успели?» — вяло удивилась Настя, но вслух сказала иное:

— А, как же, — хмыкнув, обвела взглядом квартиру. — обыск и допрос с пристрастием? Разве подруги так поступают?

— Конечно, подруга. — упрямо мотнула головой Люська, тряся бигудями. — Не с Усик же мне дружить? Она, стерва, мне щеку расцарапала. Как я теперь.. поцарапанная?

И Люська, душераздирающе всхлипнув, плюхнулась задом на диван, алчно посматривая на бутерброды.

— У тебя.. это, — просящим голосом спросила она. — коньяку нету? В самый раз бы.. Этот, — она имела в виду мужа. — шляется где-то по шалавам, а я одна.. горе кукую..

— Что ты так сразу о плохом думаешь? — попыталась утешить соседку Настя. — Может быть он в аварию попал. На трассе? Пострадал и теперь в реанимации мается, весь загипсованный?

— Тьфу на тебя! — Люська продолжала шмыгать носом и принюхиваться к колбасе. — Любительская?

— Ага. — Настя оторопело наблюдала за тем, как бутерброд исчезает с немыслимой скоростью.

— Гадость. — пробубнила Люська, энергично пережевывая халявный продукт Настиного кулинарного творчества. — Не могла чего приличней на закуску купить? Точно знаю — с тушканчиком он. Тьфу! — она обвиняющим взглядом окинула Анастасию. — С любовницей. Так, как — нет коньяку?

— Есть. — Насте было не жалко крепкого алкоголя для ревнивой соседки. Недавно братец забегал, с визитом вежливости — хвастался, что грядет пополнение в семействе. Коньяк притащил в качестве магарыча. Полбутылки на радостях сам употребил, рукавом закусывая. Полбутылки осталось.

— Хороший коньяк, армянский, не чета колбасе. — Люська сноровисто опрокинула рюмашку и припала к бутерброду. — Слушай-й-й.. — жадно пережевывая, соседка взглянула на Настю слегка окосевшими глазами — Ты же, вроде, в шарашке какой-то мутной трудишься, а, вон, живешь неплохо — коньяк, колбаска.. Квартирка, опять же, отдельная. Ик.. с шефом спишь?

— Я? — поразилась Настя. — С шефом?

— Ты.. — пьяно ткнуло пальцем Люська, целясь в блюдце с лимоном. — Тоже.. мышь.. длинноногая.. Тушканчик!

Люська, незаметно приговорив полбутылки коньяку, стремительно пьянела — глаза заблестели, голос сделался низким и томным. На Настю уже внимания обращала мало — ходит какая-то девка в штанах, да и ладно!

— Эко, как тебя повело. — Настя спохватилась слишком поздно. — Видать, уже чем-то раньше закинуться успела, до коньяка-то. Пошли-пошли, милая, пора баиньки. — она подцепила соседку под локоток и потащила к входной двери. — Домой-домой, шагай лёгким шагом.

Люська жила на четвёртом и поднимались они добрых десять минут, при чём, Люська так и норовила прилечь Насте на плечо и там заснуть.

Дотащив стенающую соседку до квартиры, Настя обомлела — на пороге семейного гнёздышка стоял злой, как чёрт, Михаил и осуждающим взглядом сверлил Настю, ну и жену.

— И, как это понимать? — сурово взглянув на благоверную, взгляд которой внезапно из мутного сделался умильно-счастливым, обратился Михась к Насте. — Не ожидал от тебя, не ожидал.. Ты зачем Люську напоила? Выпить не с кем было? А с виду вполне приличная девчонка.

Люська небрежным движением руки смахнула с головы бигуди и волосы упали роскошными локонами, прикрывая взгляд пьяных глаз. У самой Насти таких локонов никогда не получалось, ни с бигудями, ни без них.

Анастасия сердито фыркнула.

— У нас праздник, между прочим. — сурово выговаривал Михаил, подхватывая жену под локоть. — День бракосочетания. Я всю неделю готовился, подрабатывал. Цветы, шампанское, подарок, а ты все взяла и испортила! Заведи себе мужика, с ним и бухай! — обманутый в своих ожиданиях, Михаил злился все сильнее, голос его становился громким и резким, рядом, в квартирах по соседству, послышались недовольные голоса жильцов. — Уходи и чтоб я тебя с Люськой больше не видел! Алкоголичка! Пошли, дорогая. — и, приобняв Люську за плечи, рассмотрел на щеке жены свежую царапину.

— Вы, что, подрались? — вскипел Михаил. — Да, ты.. Да, я.. Я в полицию пойду. Руки она распускает, лахудра! — и двери захлопнул, а Настя осталась стоять на площадке, дура-дурой. Её словно помоями окатили.

— Ты чего это к Мишке пристаёшь? — подслеповатым кротом из квартиры напротив высунулся ещё один сосед, пенсионер Махорский. — Чего прицепилась? Вот я Люське всё обскажу, как есть! Как ты к женатому мужику липнешь. Она-то тебе патлы причешет! Ишь, лярва, поселилась здеся. Буржуйка на машине! Я те устрою. Небось наркотой торгуешь, злыдня? Михаил — молодец! Вас, шалав, только так и учить надобно.

Настя обреченно махнула рукой — с соседями она не ладила. С какого-то перепуга, все в доме решили, что она, Настя, содержанка богатого мужика, за которого, долго не гадая, приняли отца самой Насти, заглянувшего как-то в гости к дочери.

Нужно сказать, что отец Насти, личностью в городе был известной, а квартирку эту, унаследовал от бездетной тётки, но в ней почти не жил, предпочитая пускать квартирантов, а затем и вовсе подарив жилплощадь младшей дочери, чем вызвал откровенную неприязнь тёщи и без того не особо жаловавшей зятя-голодранца. По мнению Жанны Аркадьевны, её дочка, мать Анастасии, умница и красавица, заслуживала кого-то более достойного, чем главврач обычной, районной больницы.

Вернувшись в квартиру, Настя остро пожалела о том, что коньяк закончился.

— Люди злы и неблагодарны. — решила девушка, сгребая со стола остатки пиршества и отправляя их в мусорное ведро. — Спать пора.

И, совершив все необходимые процедуры, Настя легла спать, прихватив с собой в постель мягкого плюшевого медведя. Медведь был заслуженным ветераном, подаренным Насте кем-то из родственников на пятилетие ее жизни. Товарный вид игрушка потеряла очень давно, равно как и один глаз, но на ощупь оставалась по прежнему мягкой и уютной.

Под невнятный бубнеж телевизора, девушка и уснула. Завтра ей предстоял путь в незнакомый населённый пункт с говорящим названием «Гадюкино».

*

Утро добрым не бывает — известное изречение неведомого гения, заспанная Анастасия, целиком и полностью, принимала и разделяла.

Просыпаться не хотелось — хмурое утро заглядывало в окно, скребло по оконному стеклу сухой тополиной веткой и пылило водяной взвесью.

Дождя ещё не было, но мелкая морось, холодная и противная, называемая Настей коротко и ёмко «мразь», настроения не улучшила.

Покидать тёплую постель, одеваться и тащиться на машине неизвестно куда, не то, что не хотелось — одна мысль о подобном подвиге, вызывала у Насти ноющую зубную боль.

Но, девушка обещала, ведомость взяла, да и карточку на бензин ей выдали.

Некоторое время она ещё лениво валялась в постели, размышляя о том, что её маленькая машинка, всё-таки, не"Уазик"и по бездорожью — а, какие еще могут быть дороги, ведущие к деревне с говорящим названием «Гадюкино», может и не пройти, бесславно утонув в жирной грязи. Середина октября, как-никак. Золотая осень, воспетая поэтами и славная холодным, континентальным восточным ветром, дождями и слякотью.

Оптимизма подобные мысли ей не прибавили, но с подушкой расстаться, всё же, пришлось, как и с медведем, и с тёплым одеялом.

В квартирке чувствовалась промозглая сырость — солнышко, в отличие от Насти, просыпаться не спешило, серый сумрак бодро пытался разогнать электрический свет, а о центральном отоплении оставалось только мечтать.

— Два дня до мечты, — потянувшись, Настя проворно шмыгнула в ванную комнату, включив воду и сделав её горячее обычного. — и затопят. Буду разгуливать по квартире в трусах и галстуке.

Затем, она привычно упаковала собственное тело в джинсы и свитер крупной вязки, впихнула в себя кофе и пару шоколадных конфет и решила, что покорять мир, она, конечно же, не вполне готова, но путешествие в Гадюкино, определённо может состояться.

В дорожную сумку, гордо именуемую «Походной», отправились термос с чаем, плед и лёгкий перекус, в другой, пластиковой, уже дожидался, хорошо упакованный, подарочный набор для Мохнорылкиной Степаниды Савишны.

Так получилось, что двери квартиры Настя закрывала при помощи носа, подбородка и непечатных выражений, произносимых тихо и невнятно, по причине слегка приоткрытой двери в квартире справа.

— Пенсионеры, — пожала плечами Настя, спускаясь по лестнице. — одинокие, скучающие старики, к которым редко приезжают дети, ещё реже — внуки. Никаких радостей, кроме пенсии, телевизора и сплетней. Перемыть кости соседям, особенно молодёжи, особенно тем, кто выделяется из серой массы, дело обязательное и регулярное, как секс у женатиков.

Настя имела наглость выделяться — жила одна, ездила на машине, пусть и крохотной, ни с кем особо не дружила и с бабками-соседками здоровалась вежливо.

Но её, всё равно, зачислили в проститутки, наркоманки и в члены какой-то тоталитарной секты. Настя не спорила — себе дороже, испортишь не только настроение, но и аппетит. Бабушек, всё равно не переубедишь, а нервы истреплешь.

Вот и сейчас — навстречу, по лестнице, неторопливо поднимался тот самый пенсионер Махорский, ставший невольным свидетелем некрасивой сцены у дверей Люськиной квартиры.

Пенсионер шествовал неторопливо, в руке у него болталась допотопная авоська, в авоське наблюдался пакет кефира и булка свежего хлеба.

— Семь утра. — широко зевнув, хмыкнула Настя. — Да, конечно, потом ни хлеба, ни кефира в магазинах не купишь по любому. Закончатся!

Пенсионер окинул Настю взглядом, полным неприязни, фыркнул, точно нашкодивший кот и вместо приветствия, буркнул:

— Что, прямо с утра и по мужикам? Неймется поди? Вырядилась-то как! А, приличные люди весь вечер ругались, из-за тебя, между прочим. Так плакала, бедная девочка, так плакала, навзрыд! Накупили квартир, буржуи недобитые, приличным людям житья никакого от вас не стало, всё прутся и прутся. — и Махорский зашагал вверх, продолжая ворчать себе под нос, а Настя, пожав плечами, продолжила спуск.

И, чем это она, скажите на милость, неприличная? В отличие от той же Люськи и учится, и работает, по чужим квартирам не шастает, чужой коньяк, на халяву, не лакает. Нет, вот она, Настя — плохая, а Люська — хорошая. Соседка от безделья и с бабками у подъезда посидеть может, лясы поточить, а ей, Насте, некогда. Она весь день в бегах, как Найда. И мужа у неё нет, скандального, а про родство близкое с главврачом местной больницы, девушка и заикнуться боялась. Дом битком набит скучающими пенсионерами, а тут, такое! Да под её дверями очередь выстроится до самого супермаркета, в три ряда, из страждущих и страдающих. Нет, пусть уж лучше её считают проституткой, чем узнают о том, что у неё папа — невролог.

Настя, выйдя во двор, обомлела от обиды, затем, покраснела от злости — на капоте её малышки красовалась надпись, сделанная чем-то белым, большими, слегка кривоватыми буквами. Слово «шалава» на машине совершенно не порадовало Настю этим, совершенно сумасшедшим, утром.

— Кому ж это неймётся? — девушка, скрипя зубами от бессильной злости, полезла за тряпкой — благо, краска оказалась свежей, оттиралась легко при помощи обычного растворителя и не совсем цензурных выражений. — Скотина.. Мишка? Точно, Мишка. Вот же жук! Лучше бы за своей разлюбезной Люськой следил, а то совсем с катушек девка слетела от ревности.

Краску оттереть получилось достаточно быстро и Настя, в последний раз придирчиво осмотрев дело рук своих, наконец-то, отправилась в дорогу.

Суббота. Осень. Почти середина октября.

Еще вчера стояло тепло, а сегодня переменчивая погода решила показать свой капризный нрав.

Кажется, настроение должно быть бодрым, день — прекрасным, а люди вокруг — чудесными.

И, ничего подобного — на трассе, прямо на выезде из города, уже толклись люди. Пара машин, не разъехавшись, загородила проезд, собирая, первую в этот день, пробку. Но Насте удалось проскочить, благодаря размеру и маневренности. А дальше, вырвавшись на простор, девушка и думать позабыла о вредных соседях и прочих бытовых неурядицах.

Согласно авторитетному мнению навигатора, ей ещё пилить и пилить, и Настя пилила, не отвлекаясь на внешние раздражители, попутно размышляя о том, от чего же, именно ей выпала сомнительная честь отправиться в злосчастное Гадюкино? Могли ведь командировать кассира Ирочку, женщину глубоко положительную, обстоятельную, но скучную, по мнению Насти.

Но, Ирочку не отправили. Как же — ревнивый муж, дети и прочие хлопоты, а вот её, Настю, можно и дёрнуть. Молодёжь же.. Какие такие важные дела могут образоваться у такой свиристелки, не обременённой ни мужем, ни детьми, ни внуками.

А и ладно!

Настя включила любимый фолд-рок и принялась подпевать, страшно фальшивя:

— Стрелооок.. Этому миру нужен новый стрелооок!

Дорога незаметно привела её к нужному повороту — «Берёзки».

Прочитав надпись на табличке, девушка решительно свернула и поехала дальше. Вопреки её опасениям, к неизвестным «Берёзкам» вела вполне приличная дорога, почти без ям и прочих прелестей, а вот дальше.. Дальше навигатор загадочно и внезапно отключился и, как ни пытала Настя современный гаджет, до сих пор ещё ни разу её не подводивший, тот отвечать на вопросы отказывался категорически.

«Берёзками» прозывался небольшой такой посёлок, славный домишками, уютно спящими под разноцветными крышами и многочисленными берёзовыми аллеями. Берёзки в это время года, выглядели замечательно нарядными, игриво шелестели листвой и приветливо размахивали ветвями.

Насте было не до смеха — дорога закончилась, раздвоилась или, даже, размножилась и в каком таком направлении искать Гадюкино, девушке предстояло угадать методом тыка.

Требовалась помощь зала, то есть, местных аборигенов, которые попадаться на глаза, путешественнице на «Матизе» от чего-то не спешили.

Покинув тёплый салон автомобиля, Настя поёжилась — да, курточку надо бы одевать потеплее, а не куцегрейку на рыбьем меху.

«Зато — красиво!» — утешала сама себя Настя. Ветровка продавалась дешевле остальных курточек и прибыла в город в единственном экземпляре. Настя, это обстоятельство специально уточняла — терпеть не могла светлоглазая брюнетка встречать девушек в точно такой же одежде, как и у неё.

Девушка ласково погладила мягкую ткань. Куртку она купила случайно, забредя на рынок и наткнувшись на старого, грустного корейца. На рынок Настя заехала по поручению завхоза — прикупить в местной пекарне чего-нибудь вкусненького к чаю у горбоносого, веселого турка, обладателя роскошных усов и объемного пуза. Завхоз человеком был нужным, любил турецкие сладости, а Насте, всё равно, ехать по пути. Прижимистость Михалыча Настей оправдывалась — должность такая, сама о себе говорящая. Уважал лакомка-завхоз баклаву и гюллач, готовили и продавали эти вкусности только на рынке, вот и встретилась Настя с корейцем, став счастливой обладательницей ярко-красной обновки, радующей глаз сочностью цвета и относительно дешевой ценой. Под черные джинсы и белые кроссовки — самое то! Ясноглазая, темноволосая смуглянка Настя выглядела в новой курточке настолько хорошо, что кудрявая Анжелка из бухгалтерии, презрительно скривив губы, обронила коротко: «Дичь!» — и захлопнула дверь, пряча от девушки слегка расстроенную физиономию.

Анжела считалась на фирме не только первой красавицей, но и признанной модницей и наблюдать за кем-то, выглядевшим чуть лучше неё, не могла. Потому-то и придиралась к Насте всякий раз — то она пакеты перепутала, то не туда отвезла, то поставила на важных бумагах огромное жирное пятно, хотя все видели, что упаковка на документах целая, а в руках курьерши никакой шаурмы не наблюдалось.

Но, то — мелочи. Настя настойчиво продолжила поиск аборигенов.

Вот уже несколько минут девушка бесцельно бродила вокруг магазина — местного очага цивилизации, но, пока что, никого не встретила, да и сам магазин оказался закрыт, что весьма Настю удивило.

«Какие-то тут неправильные пенсионеры живут — размышляла Настя, припоминая раннюю пташку, пенсионера Махоркина. — или, на наших пагубно город повлиял? Шумный, суетной? Хотя, здесь же, почти деревня — коровы там, козы и прочая живность».

— Здравствуйте, девушка. — строгий голос прозвучал за спиной так внезапно, что Настя, подскочив всем своим организмом, резво развернулась, уткнувшись разом во что-то необозримо-синее и мягкое.

— Ой! — пискнула она, отскакивая. — Извините. Это я от неожиданности.

— Бывает. — необъятно-синим оказался плащ, одетый на тучную даму, габаритную, на две головы выше Анастасии, да еще покачивавшуюся на каблуках-шпильках. Шпильки кряхтели, но крепились. Дама участливо смотрела на девушку.

— Заблудилась, милая? — участливо поинтересовалась она, звякая связкой ключей. — Смотрю, топчешься на пятачке. — и она кивнула на забетонированную площадку перед магазином.

— Ага. — подтвердила Настя. — Навигатор сдох, зараза, куда ехать — не знаю.

— Всего-то? — дама слегка поскучнела. — Я думала, купить что-то хочешь.

И пошла к магазину, продолжая звякать ключами.

— Продавец, — догадалась Настя. — расстроилась, что без дохода осталась.

— И, купить. — в спину женщине, добавила Настя, решив, что лишней бутылке с водой место в багажнике всегда найдется, и дырка в бюджете от мелкой покупки не образуется. — Воды. Минеральной.

— Хорошо. — дама в синем плаще отомкнула магазин, метнулась в подсобку и выплыла оттуда уже в халате, колпаке и маске на лице. — Прошу.

Настя купила воды. И еще, булочек — они так вкусно пахли, и семечек, соленых, тыквенных, полезных для сердечной мышцы.

Расплатившись, девушка направилась к выходу, но, спохватившись, развернулась у самых дверей.

— Скажите пожалста.. — запнувшись, она прочитала имя на бейджике. — Галина Ивановна, как мне проехать в Гадюкино? Очень надо.

Глаза дамы выразили такое удивление, что Настя поневоле подумала о том, что Артур Петрович ошибся, и отдел кадров, ошибся, и та самая Мохнорылкина ни в каком Гадюкино не проживает и нет такого населённого пункта на карте Красносельского района.

— Гадюкино? — продавец всплеснула руками и качнула высоким колпаком. — Так уже лет тридцать, как там никто не живет. Позаброшено всё, бурьяном поросло. Разъехались все, кто куда. Даже фермеры на то поганое Гадюкино не позарились — лес, да болото. Кому оно интересно?

Анастасия вздохнула — вполне ожидаемые слова. Стопятилетняя Мохнорылкина Степанида Савишна просто обязана проживать в подобном славном местечке. И куда её, Настю, несёт, да еще на малютке по местам с плохой проходимостью? В таковскую глушь небось на БТР проехать и можно, и никак иначе, а, коли она, Настя, отправится туда на своей верной малышке, то извлекать её из болота придётся представителям службы МЧС на том самом БТР.

«Насти грязи не боятся» — грустно подумалось любительнице экстрима.

— Как проехать, не подскажите? — просительно сложив бровки домиком, поинтересовалась она. — Служебная необходимость.

Галина Ивановна в сомнении пожевала нижнюю губу — как, по её мнению, по служебной необходимости отправляют солидных дядечек и тётечек в тужурках и шапках с кокардами, а не пигалиц в ярких курточках, но дорогу объяснить согласилась и указала направление, тыча пальцем в далёкую линию горизонта.

— Вот, по средней дороге и езжай до самого леса, а там, по самому краешку — сама увидишь. Грунтовка тебя до Гадюкино доведёт. На мостке осторожно, не форси — мосток старый, кабы не сгнил совсем, за столько-то лет. — и, вздохнув, добавила. — А, лучше, ножками. Там идти, всего ничего — через луг напрямки, потом — овраг и вот оно, Гадюкино. Смотри, влево не забирай — топко там, увязнешь.

— На право пойдешь — в болото попадешь, — буркнула Настя. — налево — в лес глухой, а так, вообще — три дня лесом, три дня — полем. — Девушка скосила глаза на часы. — Уже двенадцать, а я все тропу прокладываю. Вот те и выходные.

— Не знаю уж, зачем тебе туда надобно, да и не моё это дело, — ворчала Галина Ивановна, продолжая бренчать ключами. — но в Гадюкино давно уже никто не живёт. Дворов там, всего-то и было, что с десятка три, часовня старая, да погост. Все богатства деревенские, позаброшены и позабыты. Ты бы, детонька, осторожнее ездила. — внезапно предупредила она. — Говорят, люди какие-то недобрые по району шастают, стариков одиноких грабят, да калечат. Намедни, вот, по соседству, деду старому, глухому, голову проломили, еле выжил бедолага.

— Учту. — вежливая Настя уже стояла на пороге. — До свидания. Спасибо вам и удачного дня.

— И тебе, детонька, и тебе. — Галина Ивановна махнула рукой, потеряв интерес к посетительнице. Вскорости начинался её любимый сериал и пропускать его женщине не хотелось. Про девушку в яркой курточке она вспомнила уже к вечеру и расстроилась — обратно девчонка так и не вернулась.

— Мы едем, едем, едем.. — фальшиво напевала Настя, вертя головой во все стороны. Погода портилась. Темная туча наползала с запада, не изменяя давней традиции, ведь, как известно, неприятности всегда приходят с той стороны света.

Туча пузатилась, раздувалась и внушала Насте нешуточную тревогу — дорога в Гадюкино терялась среди полей и если разверзнутся хляби небесные, то её скромная машинёнка мигом превратится в обузу, застряв посреди непролазной грязищи.

Поля никак не желали сменяться лесом, пронзительно завывал ветер, бросая в стекла пригоршни песчаной пыли, где-то в поднебесье заполошно орала какая-то птица. Её дикий крик пробивался сквозь мяуканье сладкоголосой, набирающей популярность, поп группы.

— Не заблудиться бы. — переживала Настя, вытягивая шею и надеясь заметить обещанный лесок. — Ну, и где это мы есть? Может быть, включить навигатор?

Но, навигатор не помог — молчал проклятый, точно рыба об лёд.

— Дела наши неважные. — тревожилась Настя, пристально вглядываясь в темный экран телефона. — сети не было от слова «совсем» — Куда это меня занесло? Ну, Артур Петрович, ну удружил.

Девушка попыталась ехать быстрее, тем более, что дорога шла под уклон, затем, свернула за внезапно выросшие кусты и, почти что уткнулась в, обещанный добрейшей Галиной Ивановной, лесок.

— Есть! — ликовала Настя. — Ура Сусанину! Ух, ты! — повеселевшая девушка взглянула на счётчик — двадцать километров! Неплохо так прокатилась, но, хотя бы, лес отыскался.

От леса, по самому краю которого она продолжала красться, надобно было двигаться к мостку. Что за мосток и через какую речку, Настя не ведала, но добросовестно выискивала означенные ориентиры, то и дело упираясь взглядом в густые заросли.

Лес, причём, смешанный — дубы, берёзки, рябины и прочие калинки, сменялись мрачными елями и соснами, неприветливо машущими колючими, мохнатыми лапами. Очень некстати вспомнилось, что в лесу живут хищники — медведи, волки и рыси. Или, не живут? Или, живут, но не в данной местности?

Настя обеспокоилась — от волков на своей малютке она точно убежать не сможет. Обгонят и перегонят, тем более, на такой дороге.

— Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк. Загрызу я целый полк, целый полк, полк. — напевала Настя песенку, памятную с детства. — Безобразие! Где же, обещанный нам, мосток?

Нам — это она имела в виду себя и свою малышку четырехколёсную, зачастую разговаривая с машиной, словно с живым человеком. Дорога дальняя, скучная, а скучать жизнерадостная девушка Анастасия не особо любила.

Между тем, хилые лесопосадки с косыми берёзами и ельниками, сменились стройными рядами сосен. Темные, почти чёрные ели попадались постоянно, но их ряды разбавляли величественные красавцы ясени и, алеющие листвой, щеголи клёны.

— Красотища! — Настя, повинуясь внезапному, несвойственному ей, порыву, остановив машину, выскочила наружу. — Ух, ты! Красота-то, какая! Лубочная!

Она, словно бы, очутилась в заколдованном лесу своего детства, со всякими там сказочными обитателями — говорящими зверьми, волшебными колодцами, бабками-ёжками, лешими и прочими кикиморами.

— Нет, последнее, точно, лишнее. — решила Анастасия. — Не до кикимор мне нынче. Мне бы Мохнорылкину Степаниду Савишну отыскать и с ней, за компанию, говорящую печь с горячими пирогами или, — девушка вздохнула, прислушиваясь к голодному бурчанию в молодом, растущем организме. — хотя бы, ларёк с шавермой.

Нет, она, как девушка запасливая, перекус прихватила из дома — кофе и пару бутербродов и ещё две плюшки купила в том самом магазинчике, но, то ли дорога на неё повлияла определённым образом, то ли организм жадно требовал калорий, но кушать хотелось очень сильно, тем более, что от купленных плюшек остались жалкие кусочки. Прямо, хоть бери и на гуманитарную помощь, предназначенную гадюкинской долгожительнице, покушайся.

— Потерплю. Голодать полезно. — решила Настя, продолжая любоваться несъедобными деревьями. — О, а там, в лесу, наверно, грибы-ягоды водятся и орехи. Орехи, говорят калорийные, голод утоляют хорошо.

Вспомнив про грибы и ягоды, Настя погрустнела и, забравшись в машину, продолжила путь по твердой грунтовке.

— Деревушка, болтают, заброшенная совсем, — размышляла девушка вслух. — а дорога, не сказать, что в плохом состоянии. Может быть, по близости, фермер завёлся с тепличным хозяйством, садиков-огородом и удойными коровами? Тогда, точно не заблужусь. — девушка возбуждённо подпрыгнула. — Вон он, мосток обещанный, а от него и до Гадюкино недалеко.

Мосток доверия не внушал — Настя вздыхала, рассматривая чудо инженерной мысли, морщилась, кривила губы — очень уж не хотелось ей топать ножками по буграм и оврагам, но..

Скверно выглядел мосток — весь, словно бы, скособоченный, просевший, зияющий дырами. Не внушал короче — заедешь вот на такое-то сооружение и бумкнешься вместе с машиной с высоты в речку-вонючку. Тогда, точно, звонок в МЧС обеспечен, если, конечно, выплыть повезёт.

Настя, кряхтя, точно та, сто пятилетняя пенсионерка, покинула теплый салон своей малютки. Прихватив пакет с подарками, закинула за плечо рюкзачок со всякой мелочёвкой — нет, не туристический, огромный и вместительный, а так, дамскую безделушку, уж очень по цвету подходящий к новой курточке, закрыла машину и потопала к мосту, надеясь на то, что уж её-то, невеликий, бараний вес, мостик выдержит и не сломается.

Речка показалась девушке невзрачной — мелкой, узкой, тихой. Через такую и перепрыгнуть можно. Нет, взяли и мостик построили.

Ветер, между тем, дуть так и не прекратил — гонял тучи туда-сюда, словно никак не мог определиться — быть дождю или нет. Тучи мотало по небу, изредка из них вылетали холодные, крупные капли, грозящие перерасти в настоящий осенний дождь — мокрый, противный и затяжной.

Алая курточка, выглядевшая красиво и стильно, почти капитулировала перед осенним ненастьем — Настя согнулась, чувствуя, что начинает замерзать.

— Нет, так дело не пойдёт. — буркнула Настя себе под нос. — Мне только простуды не хватало для полного счастья, тем более, что на больничный можно не рассчитывать. Скажут — бери за свой счёт и лечись, Анастасия Павловна.

Потому девушка решительно ступила на хлипкий мостик, отринув все колебания и широким, мужским шагом, пошагала на другую сторону. Вернее, перебежала, потому как, резкий порыв ветра, хорошенько поддав девушке под зад, почти столкнул ее с моста.

Мост оказался коротким — шагов семь-десять, не больше, но от чего-то Насте показалось, что шла она по нему долго, куда дольше пары мгновений.

Очутившись на другой стороне, Настя испытала чувство облегчения — ветхое строение времён перестройки, а то и ещё более ранних, не прогнулось, не сломалось и не уронило её в холодные воды мелкой речушки. Правда, как оказалось, не такой уж и мелкой — вон, что-то в ней плещется и плавает.

Стало интересно и Анастасия, слегка поколебавшись, спустилась вниз с крутого бережка, хватаясь пальцами за пучки жесткой травы и замерла, остановившись у самой воды, раскрыв рот.

Плескалась не рыба. Нет, рыба, скорей всего, в речушке тоже водилась, но сейчас в воде находилась пара-тройка нарядных уточек, очень красивых, можно сказать, изящных, украшенных пестрыми перьями. Утки весело галдели и хлопали крыльями, а заметив Настю стали жадно раскрывать клювы.

— Вот те, на. — Настя была удивлена. — Почему-то с того берега я ваш птичий базар не разглядела. Где же вы прятались всей оравой? Может быть, в камышах?

Камыши по бережку разрослись знатные — высокие, камышистые. Качались на ветру, точно в такт какой-то, одним им, слышимой, мелодии.

Утки продолжали настырно крякать, сгрудившись у берега.

— Жрать хотят пернатые. — догадалась Настя. Она знала о том, что многие сердобольные старушки любят подкармливать всякую бродячую живность — котов, собак, голубей и.. уток? Чем только подкармливают?

Настя, вовремя, вспомнила о том, что у неё, все ещё остаётся кусок мягкой плюшки — хорошей плюшки, свежей, пахучей и сахарком присыпанной.

Желудок протестующе квакнул — мол, утки — утками, а, как же я? Я тоже голодный — но, Настя стойко проигнорировала жалобы собственного организма и принялась отщипывать от булочки небольшие кусочки и бросать их галдящим пёстрым уткам.

Те жутко обрадовались и набросились на бесплатное угощение, хватая куски сдобы прямо в воздухе, выпрыгивая за ними из воды.

От птичьего гвалта и хлопанья крыльев у Насти быстро разболелась голова, да и булка закончилась до обидного быстро, но каждой из птичек, хоть по кусочку, но досталось.

Быстро поняв, что продолжение банкета отменяется, галдящие от возмущения утки отплыли от берега, оставив Настю в одиночестве и дав ей возможность ещё немного полюбоваться на птиц. Полюбовавшись и окончательно замерзнув, Настя, развернувшись, полезла на бугор.

— Мостик я отыскала. — широко зевнув, подумала Анастасия. — Теперь, тебе, Павловна, надобно луг сыскать, затем, овраг, а уж потом — Гадюкино.

Луг — не луг, а какую-то полянку, поросшую цветочками, Настя разыскала без особых усилий. Странное дело — ветер, так сильно докучавший, трепавший волосы и одежду, почему-то стих и нежные головки невзрачных полевых цветов безбоязненно и кокетливо выглядывали из зеленой травы. И, вообще — на этой стороне речки оказалось теплее, солнышко светило ярче, а черные тучи, беременные дождём, напоминали далёкие тёмные точки.

— Распогодилось. — решила повеселевшая при виде волшебной перемены погоды, Настя, спускаясь в овраг скорым шагом. Дороги не было, но имелась обычная тропка, слегка утоптанная и хорошо заметная глазу горожанки.

Овраг оказался сырым, глубоким, поросшим густым кустарником. В его сумрачной глуби сразу же стало холодно и как-то.. туманно?

Настя пугливо держалась середины тропинки, готовясь, в случае чего, задать стрекоча и добрым словом вспоминая Жанну Аркадьевну, заставлявшую внучку регулярно совершать утренние пробежки в парке.

— Самое место для маньяка. — обмирая от страха, подумалось Насте, продиравшейся сквозь терновник. — С — час, как выпрыгнет, как выскочит и полетят клочки по закоулочкам!

И, выскочил-таки — из — под, самых ног Насти взметнулась серая дорожная пыль и здоровенный заяц-русак, прижавший плотно к голове длинные уши, метнулся вдоль тропинки со скоростью спринтера.

Говорят, что самый быстрый зверь на Земле — это гепард, но пугливый косой, если и уступал африканскому чемпиону, то совсем немного — несся, как на пожар! А за ним, не обращая ни малейшего внимания на застывшую от испуга городскую девчонку, гналась здоровущая лиса, которую опознать Настя смогла благодаря пушистому хвосту.

Мгновение — и парочка скрылась за поворотом, а Настя так и осталась стоять на месте, тяжело дыша и хватаясь за сердце.

— Край не пуганной дичи. — отдышавшись, прошептала девушка, перестав прижимать руку к груди, в которой испуганно стучало сердце и вознамерившись продолжить путешествие. — Наверное, заказник какой-то. Охотничье хозяйство. Охраняют живность серьезно, вот она и плодится, чуть ли на людей не бросается. Может, здесь ещё кто водится — лоси, косули. Кабаны?

С кабанами встречаться Насте не хотелось. Нет, она очень уважала свинину, но не бегающую и хрюкающую, а жареную, желательно, хорошо отбитую, с грибами и прочим гарниром. А, кабан — животное опасное и непредсказуемое. Его лучше обходить стороной, по очень большой дуге.

Поняв, что встретить на тропинке можно всякое и разное, Настя перестала вести себя подобно беззаботной туристке и решила, что осторожность ещё никому не повредила. Шаг девушки сделался тихим и вкрадчивым. Она шла, оглядываясь, прислушиваясь и принюхиваясь.

«Принюхиваясь — это от того, что кушать хочется.» — решила Анастасия, глотая голодные слюни.

Через некоторое время выбравшись из оврага, больше напоминающего великий каньон в штате Колорадо, отважная путешественница вздохнула с облегчением — кроме зайца и лисы, игравших в догонялки, она так никого и не встретила. Разве что, трудяга дятел что-то там барабанил в отдалении — его красная головка мелькала среди осенней листвы.

— Гадюкино. — обрадовалась Настя, приметив кучку невразумительных строений, примерно в километре от оврага. — Надо же! Ты, все-таки, существуешь!

Гадюкино оказалось обитаемым, вопреки уверениям добрейшей Галины Ивановны — сереющий воздух имел привкус печного дыма, да и сам дымок отчетливо просматривался в сизой вечерней хмари.

— Вечер? — всполошилась Анастасия, не заметившая, как быстро пролетело время с утра почти до самых сумерек. — Как же так? Еще немного и, ночь? А, я? Как я отсюда выбираться буду, если до сих пор ту самую Мохнорылкину не разыскала?

Девушка решила немедленно ускориться и тот самый километр до заброшенного населенного пункта, преодолела бодрым, спортивным шагом.

— Как хорошо, что я не пью и не курю. — размышляла вслух Анастасия, готовясь встретить предательское покалывание в боку во всеоружии. — Здоровый образ жизни — наше все. Очень полезно, как выяснилось — вон сколько бежала и ничуть не запыхалась.

Добравшись до околицы — так это, кажется, называется, Настя притормозила и беспомощно принялась озираться по сторонам.

— Ну, точно, в сказку попала. — подумалось ей некстати. — Это, не то, что прошлый, а, позапрошлый век!

Дома в Гадюкино имелись, как, то и было обещано говорливой Галиной Ивановной, числом около трех десятков. Как в той песне — улица и переулок. И колодец, в конце единственной улицы. Самый настоящий колодец — домиком, с воротом, цепью и деревянным ведром.

— Убиться и не встать! — Настя удивилась — как это вездесущие охотники за металлом цыганской национальности эту цепь ещё не прихватизировали. На самом виду лежит вещичка, а никто не позарился.

Дальше чудеса пошли косяком — дома в Гадюкино оказались добротные, крепкие, из настоящего дерева, да не какой-то там хлипкой «вагонки», а из цельных древесных стволов. Не дома, а избы, как в фильмах про старину.

После того, как Настя миновала пятый двор на улице, ей пришлось остановиться и призадуматься — н-да! Не бывает такого. Даже глинобитному домику, крытому камышом, Настя бы так сильно не удивилась. Имелись в её родном Каменске подобные строения. Обзывались красиво — памятники старины и осколки казачьего быта. Глинобитные домишки, белёные известью, под камышовой крышей с крохотными, подслеповатыми оконцами и, плетёным из лозы, забором, с яркими пластиковыми подсолнухами и, пластиковым же, петушком над плетнём.

Но, эти-то, не чета тем! Дерево же, сразу видно, старое — матёрое, тёмное и мхом поросло, а дома стоят крепкие, но заметно, что — не жилые. И окна ставнями полуприкрыты. Стоят, точно спят.

И, ни гу-гу.

Тишина в Гадюкино мёртвая.

Девушка нервно поёжилась — и где ей искать Мохнорылкину Степаниду Савишну? Ответ один — идти за хлебными крошками, то есть, на запах дыма из печки.

Настя и пошла, а что ей ещё оставалось?

Идти, тем более, недалеко — до крайней хаты, то есть, избы, рукой подать.