Три судьбы. Часть 2. Нежить

Ирина Критская, 2021

Эта история является продолжением книги "Три судьбы. Юродивая". Маша – дочь Луши – настоящая ведьма, которая получила истинную потустороннюю силу матери и деда. Она многое может, ее возможности почти беспредельны, вот только нужно ли это девушке, принесет ли это ей счастье и любовь? Какой выбор сделает Маша читатель узнает в этой – второй части книги

Глава 3. Мать и дочь

— Слушай, мам. А почему они меня нежитью кличут? Я ведь живая, нормальная, за что они?

Луша положила спицы, глянула на дочь, очередной раз подивившись нездешней её красоте, уже четырнадцать лет удивляется — вроде родная кровь, я аж спина холодеет от взгляда этих таинственных глаз, от фарфоровой кожи, тонко прорисованных бровей и кос такого цвета, какой бывает майская безлунная ночь — фиолетово — чёрная, не проглядишь. А как волосы распустит, как упадут они волнами ниже талии, так и вообще — оторопь берет. Она подошла к дочери, повернула её лицом к зеркалу, прижалась щекой к шелковистой щеке. Уже ростом с мать, а что дальше то будет? Высокая, стройная, настоящая колдунья растёт.

— Ты вот внимательно на себя посмотри. Много таких девок в селе? То-то. Нет больше. Лизка эта толстозадая и рядом не стояла, вот они от зависти и болтают.

Луша снова, как на той неделе, чувствовала себя неважно, что-то холодно обрывалось в груди, слева, тенькало тошнотно, от этого неприятно немели ноги, на ладонях выступала липкая влага. Она понимала, что что-то случилось, но даже думать об этом не хотела, а если и думала, то с радостью — кто знает, вдруг встретится она со своим любимым, там, чертой. Да и что ей здесь терять, чего ждать, кончена жизнь, дочь взрослая, тётка ушла на небо ещё в прошлом году, да и сына своего захватила, Маринка… Вот только они — Машуня да Маринка, да ещё сынок Нинкин и держали её на этом свете. Больше и некому.

Луша снова села на лавку, заправила седые пряди под чёрный платок, сгорбилась, чтобы не так тянуло внутри и замелькала спицами — к Рождеству дочери шарф будет — белый, пушистый, как у снегурки. Шапка уж лежала спрятанная, вот только бы не нашла.

— Мам. Я что сказать тебе все хотела. Ты бы встряхнулась немного, волосы хной подкрасила, губы помадой, что ли. Знаешь, какую красивую в сельпо завезли? Алую. Тебе пойдёт. Ты же не старая ещё. Красивая.

Маша ластилась к матери молодой козочкой, но вдруг разом осеклась, встала перед Лушей на колени, положила руки ей на плечи, вытянувшись в струнку и свела брови так, что на гладкий лоб пересекла морщинка, а глаза вспыхнули, и в них кто-то зажег чёрный огонь.

— Сиди так. Молчи. Сейчас я.

Луша замерла, полностью потеряв волю, силы, она как будто превратилась в камень, или, скорее в губку — волглую, пористую, холодную. Но сразу, буквально через минуту, холод из груди начал исчезать, испаряться, так испаряются последние лужи на майском солнце, воздух ворвался в стесненную грудь, и дышать сразу стало легче. С глаз спала пелена, которая не давала ей нормально видеть мир последнее время, и она с ужасом посмотрела на дочь. Та все стояла на коленях, уставившись в одну точку, на ней лица не было. Бледные до синевы щеки, фиолетовые губы, запавшие глаза, скрюченные пальцы, вцепившиеся в лавку, ещё немного и упадёт, покатится на пол. Луша бросилась на кухню за водой, но когда вернулась, Маша уже стояла у окна и всматривалась в вечереющее небо.

— Мам. Я чуть поправила… там…внутри у тебя… Травы ещё свои заваришь. Лучше будет. Вот надолго ли, не знаю. К врачу бы сходила. Сердце все — таки, не шутки.

Луша близко — близко подошла к дочери, взяла её за подбородок, посмотрела в глаза.

— Ты вот этого, что сейчас делала, никому не показывай. Нежитью её называют!!! Сожгут заживо, не поморщатся. Я этих людей знаю. Помню…

Маша вскользь глянула на мать, чуть кивнула и стала натягивать шубку, сунула ноги в валенки.

— Ты куда?

— Да тут… в школу. Димке, новенькому надо помочь. С математикой у него не очень. Да и с химией…

Только что выпавший снег блестел за околицей, под огромной, серебристой луной, как будто кто-то щедрый рассыпал бриллианты. Маша всегда замирала, глядя на такую луну, она как будто протягивала к ней лучи — лесенку, и Маше казалось, что она однажды вспрыгнет на нижнюю ступеньку, а дальше её не остановить. Они с Димкой никак не могли расстаться, все рассказывали друг другу что-то, смеялись и грустили, понимая даже не каждое слово — букву, звук, мысль

— Маш. В твоих глазах отражается луна. Вот честно — в каждом по серебряной лунночке. Так красиво.

Маша молчала, смотрела на парня, и её маленькая ручка совсем согрелась в Димкиной здоровенной варежке.