Дерево в окне

Ирина Листвина, 2022

Стихи Ирины Листвиной глубоки и самобытны как по существу, так и по форме. «Эти стихи – всем своим напряжённым исканием запредельных связей – направлены на сотворчество с читателем…» – пишет о них литературный критик Т. Ю. Хмельницкая. Романтизм баллад и классическая строфа свободно и естественно уживаются в них со своевольными вкраплениями слов, в духе авангарда. Избранное стихотворений И. Листвиной привлечёт внимание любителей традиционной и современной поэзии.

Из сборника «Привал в облаках», из первой части «Шансон Дым» (1971–1979)

Конец осени

Дождь, захлёбываясь, крошится

голышами хлеба,

тучи, пегие, как лошади,

вытоптали небо.

Сверху, гром-гремя, по улицам

бьют битюжьи ноги.

Осень просится отмучиться

на моём пороге.

В неба холст, досиня выстиранный

(сердце, имя, тело…),

слиток капель, ветром высверленный,

бился до предела.

Но ни жалобы, ни жалости

в листьях ржаво-разных.

Жизнь и смерть им — краски, кажется,

ярки и бессвязны,

в масть, как карты мечут… Спрашивать

в хаосе ответа:

исчезать — и вправду страшно вам

на исходе лета?

Прояснилось… Солнце выглянуло

вновь без укоризны

в небо лёгонькое, вылинялое,

в серый круг отчизны.

Апрель

I

Апрель, и апельсин, и ломкий стук капели

так делятся легко на солнечные щели.

А в лужицах (с эмалью льда) — бензин,

и солнце бьёт полого по панели.

Луч пилит синеву, как жук-пропеллер,

но в ветках первая мелькнула акварель.

И у окна испуганно кружится,

из сна ли выпав, сó снегу, синица.

Конец зиме, мой ветреный апрель.

II

Мой апрель-менестрель,

ледяной, продувной одуванчик.

Как в сифоне, капель

комарино звенит, то ли плачет.

За снега, за века

затаясь, что тебе то и дело,

всем кивая: «Пока!» —

улыбаться упрямо, несмело.

Прозвенела струя:

«Я другой, я не знаю, веками

только камни стоят,

оттого что из вечности — камни.

Мне так больно от холода

и от слепящего света,

ручеёк я и облако,

сам я из талого снега».

…Уходя налегке,

пробежит, не прощаясь, нечаянно

трель-капель по щеке,

дребезг ливня и трепет дыханья.

Где гостишь, с кем летишь,

мой апрель, колокольчик и мальчик?

Смехом сыплешься ль с крыш

иль горстями (безгорестно!) плача?

Баллада о елях и детстве

I

Мельчат огоньками мили,

и мысли горят воочью,

мчусь в жёлтом автомобиле

(он снят с антресолей) ночью.

А память áховой пылью

на крыльях автомобиля

порхает за тормозами,

где лак слезает — слезами.

Из-под колёс, под колёса

огни неверные лезут,

вдруг что-то сверкнуло косо,

тень дерева перерезав.

Не ельничья^[1] ли аллея,

летящая в сон из детства, —

туда, где некуда деться?

Олень ли то в отдаленье?

«Что?.. Вам в аллею из елей?

В ту, видную еле-еле?..

Поверив искомой цели,

скорей берите левее».

II

Утро холодом веет,

снежные флаги белеют,

мой маленький джип в аллею

вплывает, дышать не смею.

«Бежит и тает, как свечка,

по улочке, бежевой речке,

иное солнце — ручное,

в оранжево-белом облаке

солн-шар^[2] — печёное яблоко,

он мал, но оно сквозное.

Вот белый олень промчался,

и миг лишь до сна остался…»

Лёд тронулся — не остановишь,

напрасно баранку ловишь,

джип, верная моя лайка.

Что ось, что любая гайка

летят на север, за осень,

вслед снегу тебя заносит.

Туда, за алмазной гранью

(последней в максимализме?),

за Северный полюс жизни

или, быть может, за Южный

(такой же книжный и вьюжный)…

А грань земная — на осень

по кругу назад — и бросит.

Увы, аллея из елей

покрыта снегом забвенья

и нам видна еле-еле…

Мой город, на сон похожий,

летят огоньки и звенья,

что ж, снова я твой прохожий.

Но сонм рождественских елей

всё там же. Он не левее,

а прямо — и вверх! Правь твёрже.

«В горах моё сердце»^[3], Боже.

Почти верблюд

Дети, и цветы, и звери

(или проще — рай).

«Проходи, — зовут, — сквозь дверь и

с нами поиграй».

Но она — всё туже-ýже.

Нет, не мародёр,

не пират, я неуклюже

взрослый дромадёр.

Больше солнца и без меры

вас любил-люблю.

Жаль, что я уж жёлто-серый

и почти верблюд.

На дворе кричит погонщик

и стоит жара.

Тащат тачку, катят бочку —

вот и вся игра.

Побреду, закинув шею,

в жар-песок колюч.

Как найти мне тот волшебный

и сребристый ключ^[4],

что, открыв в решётках струны,

прозвенит в саду,

где игрушечные луны

ждут свою звезду?

Осенний рисунок. Дорога

Ах, если бы иначе! Хоть бы немного.

Но в даль убегает прозрачно дорога.

Ни тени, ни света — инáче — не будет.

И мимо проходят усталые люди.

Мой путь — выпад в цель — тем точней, чем

случайней.

Он краток, в нём надо пробыть без отчаянья.

1970 г.

Мне в этом зеркале…

Мне в этом зеркале видны

И днём туманные огни.

На этой комнате печать,

Волна стоячая, печаль.

Шаги на потолке дрожат,

И вещи, выпрямясь, лежат.

Слегка вибрирует стеллаж,

Не смея выбрать звон стекла.

А сквозь окно в упор на дверь

С упрёком смотрит странный зверь.

Он видится иль снится мне,

Нечёток силуэт в окне.

И светлый дождь, и сизый страх

Лохматятся в его глазах.

Не может он вернуться в лес.

Дрожит и меркнет лунный блеск.

Породы — голубых ужей?

Кентавров скифских мятежей?

Левиафанов? Синих птиц?

Он затаился и притих.

Но он один из стаи… той,

Что исстари звалась мечтой.

Кому — каёмкой голубой,

Кому — слепящей чернотой:

«В изломе молнии — внемли —

Есмь угол неба и земли!»

…

К кому — дождём звенеть в окно,

как в арку… гулко и темно.

Чердак

В детстве мы запросто вхожи в подвал бессознательного, а в преддверии старости — на чердак никому не нужных вещей…

Анри де Руэн

Здесь, в этом Богом забытом углу,

мальчик оставил ежа и юлу,

сам превратившись в подростка

на стадионе Петровском.

Сброшен рюкзак, не споткнитесь о дрель,

столбиком скатан, недвижен апрель,

в нём на мосту под стеною^[5]

он целовался весною.

Помнится, с ней расставались на «вы»,

дальше есть всё… Нет муравьей травы,

той, что, связуя все звенья,

просто дарует забвенье.

«Я бы вошёл, но не вспомнить мне дверь,

я бы нашёл тебя — только поверь!

Даль — это окна да стёкла».

…

Всё зазвенело… и смолкло.

Примечания

1

Образовано от «ельник».

2

Солн-шар — словообразование, как у И. Северянина, В. Шершеневича и советских поэтов С. Кирсанова и А. Вознесенского.

3

«В горах, в горах моё сердце…» из стихов Роберта Бёрнса в переводах С. Маршака.

4

Ключ — оба значения. Открывающий замочную скважину, но также и струящийся, звенящий в саду.

5

Каналы в Петербурге не широки, а тротуары их так узки, что, стоя чуть ближе к любому берегу, невольно окажешься и под стеной ближайшего дома.