Ветчина бедняков

Ирина Лобусова, 2013

В маленьком провинциальном городке Южногорск исчезают дети. Легкое нажатие на кнопку пульта телевизора навсегда изменило жизнь главной героини Виктории, врача из частной клиники «Инфомед». По новостям шел сюжет о том, что в городе Южногорске пропали двое детей, близнецы, брат и сестра, малыши 7 лет. Пропавшие дети были ее племянниками, маленькими Стасиками (так прозвала их про себя из-за имен: Анастасия и Станислав), а их матерью была ее родная сестра Светлана… Она едет в Южногорск только с одной целью: найти Стасиков. Ей приходится идти на крайности: перебираться через заборы под током высокого напряжения, обороняться от свирепых собак, сутки сидеть по шею в вонючем болоте, ползком в зарослях пробираться мимо охраны, вооруженной автоматами. Она спасет Стасиков, но для этого выстрелит в человека. И откроет неожиданный финал – в котором друг окажется смертельным врагом.

Глава 2.

Она не спала три ночи, ворочаясь на постели, как в бреду лихорадки, бесконечно призывая к себе сон. Мятые простыни впивались в тело, как заостренные прутья. Она ворочалась в состоянии, близком к чудовищному полусну, в котором ночные тени привычных вещей разрастались в чудовищных монстров, а призрачный свет сквозь занавеску казался мерцающим свечением могильных огней. И над всем эти — безнадежность, тупая безнадежность нелепого выбора: рыдать от горя или кричать от злости… И оставалось только впиться зубами в подушку, чтобы заглушить крик. И какая разница, от чего.

В такие ночи ей хотелось встать и броситься прочь из квартиры. Бежать сломя голову в никуда, не чувствуя под собой ног. Она бы и поступила так, если б не одно обстоятельство: мирное дыхание спящего за стеной сына. В теплой кроватке. Сына, который всегда оставался для нее малышом. Было еще одно спасение: прокрасться тайком в его комнату, опуститься перед кроваткой на колени, зарывшись лицом в простыни, замереть, вдыхая сладкий запах спящего ребенка, ее ребенка, невинного и священного перед миром, чтобы этот ребенок и его свет смог ее защитить. Но для того, чтобы прокрасться в детскую, нужно было пройти через ту часть комнаты, где стоял шкаф, а наверху — фотография в рамке. Лежащая изображением вниз. Фотография, на которую она не могла не только смотреть, но даже — проходить мимо. Сон уходил, проваливаясь в черную дыру сознания, как в бездонную пропасть. И даже если бы сорвала голос от криков, все равно не смогла бы дотянуться рукой… призрачные стражи воспоминаний обступали ее кровать. Вернее, не стражи, а судьи. Все, что она могла сделать, лишь пошире открыть глаза и взглянуть им в лицо.

Она вспоминала заснеженный зимний вечер несколько месяцев назад. Конец декабря и два замерзших тельца в прихожей. Они стояли, прижавшись друг к другу, словно защищаясь от невидимой опасности, крепко держась за руки. Шубка девочки была порвана и защита другими нитками (не подходящими по цвету), а вытертая куртка мальчика — не зашита совсем. Их маленькие личики, бледные вытянутые лица детей, которых не ждут и уже собираются выставить на улицу, были сморщены и напоминали лица маленьких старичков. Именно в тот вечер в ее сердце что-то болезненно дрогнуло…. Может быть, от этой недетской обреченности, застывшей в детских глазах. Это были просто голодные, замерзшие и плохо одетые дети ее сестры, сестры, которую она ненавидела всем своим сердцем, сестры, которая причинила ей зла больше, чем любой посторонний человек… Сестры, которая отправила двух шестилетних детей одних на поезде в другой город, чтобы сплавить подальше от себя на новогодние праздники, сестры, которая никогда не хотела ребенка, но опоздала сделать аборт, по неопытности пропустив первую беременность, и словно в наказание Бога вместо одного ребенка у нее родились близнецы……. Накануне их приезда раздался телефонный звонок по межгороду. И голос, который до сих пор вызывал у нее нервные спазмы, сказал:

— Привет, я послала к тебе детей, посадила их в поезд, мне все равно их некуда деть, думала отдать в приют, но там надо платить и потом, лишние неприятности с ментовкой, проводница перевезет их бесплатно, если не хочешь держать их у себя, отправь в какую-то больницу, ты же у нас крутая, вообщем, я им дала бумажку с адресом, кто-нибудь их проводит, пока.

Все это — на одном дыхании, на одном предложении, и наконец — звонок в дверь.

Как профессиональный педиатр (причем очень высокого класса), она не могла не заметить две страшные вещи… Что уж кривить душой (постоянно думала про себя), именно это и заставило ее потеплеть… Дети были рождены с дефектами. Почти инвалиды. Слабослышащие (одно ухо — процентов 70 слуха, другое — почти 30), с нарушенным зрением, плохо развитые физически и выглядящие намного моложе своих лет. Вздохнув, они принялась раздевать их, снимая дрожащими руками старую одежду. Два хорошеньких ребенка с пушистыми белокурыми волосиками и ясными голубыми глазами. Два красивых и нежных существа, настолько красивых, что в голову пришло глупое избитое сравнение о двух анеглочках… Она были мало похожи на ее сестру. А на кого похожи — она не знала. Она никогда не видела их отца. Ее сестра никогда не была замужем и очень смутно подозревала, от кого вообще родила. Подобная беспечность была в характере ее сестры. Не подлость. Не легкомыслие. Просто беспечность. Словно она никогда и не выросла. Так и осталась ребенком. А потом взяла и родила двух детей.

— Мама сказала, чтобы мы пришли к вам. Она сказала, что вы можете нас выгнать. Если мы вам мешаем, мы поедем обратно на вокзал и кто-нибудь довезет нас домой.

— Нет. Вы останетесь у меня. Ваша мама ошиблась. Я очень рада вас видеть. Вы будете жить у меня столько, сколько захотите сами.

Вечером раздался телефонный звонок.

— ты их оставила? Прекрасно! Пусть они месяц побудут у тебя, а к концу месяца у меня уже будут деньги, и я приеду их забрать.

— Куда забрать?

— Домой.

— Я даже не знаю твоего адреса.

— А, это мелочи! Они тебе скажут. У меня сейчас стесненные обстоятельства, и если бы я приехала сама, ты наверняка бы меня выгнала. Но я подумала — не выгонишь же ты двух детей! Учитывая, что ты всегда была у нас мать Тереза. Вообщем, пусть пока поживут у тебя, найдешь же ты лишний кусок хлеба. А к концу месяца я их точно заберу, не волнуйся. К тому времени я сама за ними заскучаю.

Когда положила телефонную трубку, обернулась и встретилась с глазами мальчика.

— Это мама звонила? — спросил он.

— Мама.

— Она всегда говорила, что вы ее не любите.

— Это не правда. Твоя мама — моя родная сестра. А ты… ты любишь свою маму?

Мальчик тяжело вздохнул:

— Иногда она бывает такая добрая, а иногда… к ней лучше не подходить. Но я так думаю, что мама не злая, а слабая. Я должен вырасти большим и ее защищать. Ее и Асю.

— Асю?

— Сестричку. Я Стасик, а она — Ася. Нас все так называют. Я старше ее на 20 минут. А, значит, я более сильный! Я буду защищать ее и маму, когда стану большой. А вы очень красивая. И вы похожи на мою маму. Только у нее нет такой красивой прически и блестящих ногтей. И квартира у вас очень красивая. Я рад, что вы нас не выгнали на улицу. Мама, наверное, ошиблась, когда сказала так. У вас доброе лицо. Я был спокоен, а вот Ася всю дорогу плакала. Теперь она успокоится, и это хорошо.

Она опустилась на колени и порывисто обняла мальчика.

— У тебя очень хорошая мама. И ты, конечно же, будешь ее защищать.

Воспоминания подступали к ее памяти, как неумолимые судьи. Воспоминания, разрывающие душу и мозг. Бедные, они поджимали под себя ноги, как маленькие черепашки, чтобы она не увидела рванных колготок… как боялись есть… Как принимая тарелку с едой, со щедрыми порциями жареной картошки и двумя котлетами, их лица вытянулись, а мальчик спросил:

— Это все нам? Столько еды?

— Конечно! — удивилась она, — вы не любите котлеты? Они из мяса.

— Мы не знаем, — тихонько сказала девочка, — мама всегда дает нам одну котлету на двоих, и сделана она из хлеба, только он почему-то жидкий и совсем не вкусный….

Перед тем, как убирать посуду со стола и накрывать стол к чаю, она вдруг увидела, как девочка схватила котлету и опустила ее в карман.

— Что ты делаешь?

Девочка сжалась, как будто она собиралась ее ударить, и вместо ответа стала сильно дрожать. Вместо нее ответил брат:

— она хочет съесть ее перед сном. Она боится, что вы ее выбросите и завтра уже не дадите. Вы не сердитесь. Просто она голодная, хоть я и отдал ей в поезде свой бублик.

— Мама дала вам бублики?

— Нет. Их купила на вокзале какая-то тетенька. Пожалела и купила два бублика, и еще дала десять копеек… — мальчик с гордостью показал ладонь.

У нее на глазах выступили слезы, и, чтобы их смахнуть, отвернулась к холодильнику. Потом повернулась к детям:

— Послушайте… эти котлеты ваши. И вы можете их съесть, когда захотите. Вы только скажите мне — и я дам вам сколько хотите котлет, хорошо?

— Правда, дадите? — девочка впервые подала голос.

— Правда. Обещаю.

Они старательно держали чашки обеими руками, пытаясь ничего не пролить. Вдруг она заметила, что металлическая коробка из — под польского печенья полна до верху, как было, когда она ее открыла. Это было очень вкусное, сочное печенье с хрустящей корочкой из глазури и нежным кремом, сделанное в виде маленьких игрушек. Ее сын обожал такое печенье, и по мере возможности она старалась его покупать. Но сейчас оно было на месте полностью — дети его не брали. Она расстроилась — неужели они его не любят?

— Почему вы не берете печенье?

— Какое печенье? — сказал мальчик.

— А вот это, перед вами! В коробке.

— Это же игрушки, — укоризненно глядя на нее, сказала девочка, — и они очень красивые. Игрушки нельзя есть.

Она растерялась. Дети никогда не видели в глаза такого лакомства! Господи… Захватив несколько штук, она дала брату и сестре.

— А вы попробуйте! Это волшебные игрушки! Их можно есть. Их специально для вас принес добрый волшебник.

— Волшебников не существует, — строго сказал мальчик. А девочка добавила:

— Мама всегда говорит, что любые сказки — полный бред!

— Точно, — она усмехнулась, — ну, этот волшебник совсем не из сказки! Просто он живет в воздушном замке по соседству и иногда залетает ко мне в гости. И угощает таким печеньем.

Дети все еще смотрели недоверчиво. Но наконец осмелели. Сначала мальчик, потом — его сестра откусили по куску… Их лица прояснились:

— Вкусно! — девочка улыбнулась. Это была первая улыбка ребенка в ее доме. Она поздравила себя с ней, как с огромной победой. Потом подвинула к ним всю коробку:

— Раз вкусно, значит, это все вам! А когда вы все съедите, волшебник еще принесет!

Костя (ее сын) был рад приезду двух Стасиков. Он окрестил их — два Стасика, и радовался, как взрослый человек.

— Мама, они смотрят на меня такими большими глазами! И так радуются! Представляешь, они никогда не видели компьютера! Здорово, что они к нам приехали! Это так замечательно, что у меня есть теперь маленькие брат и сестра!

Он тоже был маленьким, а потому не требовал от нее серьезного разговора. Не требовал объяснить сложных взаимоотношений с сестрой. Не спрашивал, почему Стасики никогда не появлялись в их доме раньше. Он принимал радость жизни как должное, искренне радовался каждому дню, ведь этот дар подвластен лишь детям. Она улыбалась, глядя на его лицо. Малыши напоминали два маленьких светлых солнышка. Осмелев и освоившись, они стали такими, как были на самом деле — веселыми и смешными, жизнерадостными и подвижными, любопытными и рассуждающими, то есть обычными детьми. Их звонкие голоса наполняли дом радостным шумом, а смех звучал, как серебряный колокольчик, и оттого казалось, что в их доме теперь светит не одно солнце, а целых два.

В тот первый день она хотела покупать их перед сном. Но Стасик отказался:

— Я всегда купался сам. Вы не можете меня купать, вы женщина. А я мужчина. Я должен все делать сам.

— Хорошо, — немного растерялась она (ее Костик был совсем не таким), — тогда я дам тебе большое пушистое полотенце и душистое мыло…

— Душистое мыло ни к чему, — почти сердито сказал мальчик, — мужчине ни к чему все эти женские штучки! И кусок стирочного сойдет…

— Не сойдет! — строго сказала она, — нельзя мыться стирочным мылом! Это я говорю тебе не как женщина, а как врач. А врача должен слушаться любой мужчина!

— Ладно, — снисходительно сказал мальчик, — только чтоб оно не очень пахло! Мне это ни к чему! Да вы не обижайтесь. Вы лучше Аську покупайте. Она любит всякие телячьи нежности, она ведь девчонка! Вы ее еще духами подушите, она от восторга совсем с ума сойдет!

Когда она прижала к себе мокрое щуплое тельце ребенка, вынимая ее из ванной, она ощутила совершенно новое чувство. Словно что-то дрогнуло в ее душе и растворилось, как большой снежный ком. Сбивая с ног, ее затопила волна нежности, огромной и теплой, как пушистое покрывало, нежности, от которой выступили слезы на глазах. Она всегда мечтала о маленькой дочке. О том, как будет вытирать после ванночки ее нежное тельце, о том, как станет расчесывать пушистые белокурые волосы, разлетающиеся под ее пальцами, о маленьких платьицах, в которые будет ее наряжать. Она всегда знала, что будет иметь двоих детей (мальчика и девочку), она мечтала о двоих детях с того самого момента, как стала взрослой. У нее родился прекрасный мальчик. А потом… Судьба распорядилась иначе. Теперь беззащитное маленькое тельце доверчиво дрожало в ее руках. Она была замечательная девочка — со взрослыми глазами, похожими на два застывших озера, покрытых коркой жесткого льда. Когда они смеялись и играли в ванной, ей показалось, что этот лед стал тоньше. А может быть, подтаял изнутри хоть на сантиметр. Вытирая девочку махровым полотенцем, она вдруг обнаружила целую россыпь синяков на ее спине. Это были синяки разной формы и давности — от заживающих желтых до свежих багровых подтеков.

— Что это такое? — вздрогнула она.

Задрожав всем телом, ребенок попытался вырваться из ее рук, а когда поняла, что это невозможно, закрыла лицо махровым полотенцем.

— Кто это сделал? — настойчиво пытала она.

Девочка явно хотела уйти от ответа. Но потом, скорей, из чувства благодарности за все, чем от желания, тихонько сказала:

— Я упала и ударилась о шкаф.

Ее лицо стало таким несчастным, что жестоко было бы требовать ответа и дальше. Она сделала вид, что поверила. Но когда несла ребенка на руках в спальню, ей все время хотелось плакать.