Катакомбы военного спуска

Ирина Лобусова, 2019

…1930 год. Таня Алмазова, волею судьбы возглавившая банду грабителей и «работавшая» еще при Мишке Япончике, начинает понимать, что былые времена закончились: исчезли «воровские законы», вместо них появились «воровские понятия». А это совсем другое. Таня изо всех сил старается не вмешиваться в войну между «старыми» и «новыми» бандитами, но, к сожалению, от нее ничего не зависит: появляется какая-то третья сила, сокрушающая всё и всех…

Глава 2

Канун Рождества. Новый виток романа. Деньги под абажуром. Беда Тучи

6 января 1930 года, Одесса

Снег начал идти к вечеру. В темноте редкие снежинки были похожи на чванливых балерин, брезгующих показывать свое высокое искусство перед незатейливой публикой. Медленно и надменно кружась, они плавно опускались на землю, словно танцуя фантастический танец, состоящий из сложных пируэтов.

Вначале это было красиво. Снежинки блестели в свете ночных уличных ламп. И можно было, прижимаясь лбом к ледяному оконному стеклу, увидеть каждую из них, с красивым трагизмом навсегда уходящую в темноту, вниз.

Но так продолжалось недолго. Потом началась метель. Какие там балерины — снег повалил сплошным потоком, накрывая город белой пуховой периной, сплошной, плотной, не рассыпающейся от прикосновения рук!

К вечеру усилился ветер. И Одессу основательно замело буквально за час. Улицы опустели. Не было слышно ничего, кроме завывания ветра, который, как изголодавшийся волк, шастал в поисках добычи по опустевшей, совершенно обезлюдевшей земле.

А в комнате было хорошо и тихо. Поплотней закутавшись в шаль, Таня прижималась лбом к ледяному стеклу, стараясь унять бешеные, тревожные мысли, так похожие на беснующуюся метель за окном.

Уютно потрескивали дрова в «буржуйке». Ее черная дверца была слегка приоткрыта, и отблески пламени бликами падали на старый паркет, меняя свои цвета с удивительной скоростью, как стекляшки в детском калейдоскопе. Но Таня на них не смотрела.

Она специально повернулась спиной к комнате, стараясь не глядеть на стол. Ничего, ничего не должно было ее отвлекать. Но тут скрипнула дверь. На этот неожиданный звук Таня поневоле обернулась. Дверь отперли своим ключом — это мог сделать только один человек.

Как некстати это было именно сейчас! Какую жестокую шутку сыграла злая судьба в этот вечер! У Тани мучительно сжалось сердце — все повторялось, как в страшном сне. Словно опять был калейдоскоп, только на этот раз уже не детский, с цветными стекляшками, а с отблеском адского пламени, страшные зубья которого пожирали живую плоть.

Фыркая и отряхиваясь от снега, в комнату ввалился Володя Сосновский. Весь он был белоснежным, словно закутанным в саван. Единственный человек, которому Таня дала ключ от своей комнаты…

Как она могла это сделать, Таня давно уже перестала понимать. Просто однажды отдала Володе его сама, и это означало… Ни Таня, ни Володя так и не поняли до конца, что это могло означать.

Их роман, словно с новой силой вернувшийся к истокам, давно перерос бешеные вспышки страсти и то неистовство кипящей крови, когда-то бросавшие их друг к другу в объятия. Их отношения вышли на новый, более духовный уровень, став всегда удивлявшим Таню странным единением душ. Это превращало в волшебство самые обыденные вещи.

Так же удивительно и волнующе, как когда-то заниматься любовью, было сидеть вдвоем в темной комнате, держась за руки, и молчать — ни о чем. Это наслаждение от прикасания к чужим мыслям наполняло душу ее таким невиданным восторгом, что мир словно останавливался, замерев в самую изумительную секунду. И Таня даже боялась дышать, чтобы не спугнуть это волшебство.

Она всегда читала мысли Володи словно открытую книгу. Он был единственным мужчиной в ее жизни, с которым у нее это происходило. И Таня замирала от ужаса, только подумав о том, что все это может прекратиться в любой момент. А в том, что это прекратится, она не сомневалась ни секунды. Уж слишком печальным был опыт ее прожитой жизни. Таня ранила душу до крови, словно шла босиком по острым камням прибрежного волнореза, когда вспоминала свое прошлое.

Роман с Володей, переросший пьянящие восторги любви, годы страдания, ненависти, боль, был теперь, по ее определению и чувствам, чуть мерцающей отдушиной, из которой исходило удивительное тепло. И это тепло согревало даже в такие моменты, когда не могло согреть самое горячее пламя.

А потому Володя все чаще и чаще приходил в ее комнату и в ее жизнь и оставался до утра, и на следующие сутки был в ее комнате и в ее жизни. И Таня прекрасно знала: что бы дальше ни произошло с этими воскресшими чувствами, место Сосновского в ее душе уже никто и никогда не сможет занять.

Это напоминает шрамы на коже, ведь каждый остается до конца жизни. Но иногда так бывает и с людьми.

— Ну и метель сегодня! — отфыркиваясь, Володя снимал пальто и фуражку, развешивая все это на вешалки возле «буржуйки». — Еле к тебе добрался! Кошмар! Думал, уже не дойду. Трамваи в городе вообще не ходят. Ничто уже не ходит. Одно счастье, что недалеко.

Сумку с продуктами он поставил на пол — Сосновский никогда не приходил к Тане с пустыми руками.

Развесив одежду, отряхнувшись, стащив промокшие ботинки, Володя только теперь заметил, что в комнате темнота, а силуэт Тани отчетливо выделяется на фоне окна, из которого падают блики тусклого уличного света.

— А что ты в темноте стоишь, Танюш? — Он потянулся к выключателю. Вспыхнул яркий цветастый абажур над столом. — Ты себя хорошо чувст…?

Сосновский резко замолчал. Голос его, минуту назад звучащий бодро, доброжелательно, вдруг упал, сорвался и пропал совсем. Обернувшись, Таня увидела, как его глаза с интересом расширяются, увеличиваются все больше и больше и при этом меняют выражение. И она не смогла бы в словах описать это выражение.

Не отрываясь, Володя смотрел на стол, покрытый камчатой коричневой скатертью с набивными цветами. На нем лежали деньги. Много новеньких пачек в банковской упаковке. Очень много пачек — они занимали почти весь стол. А еще царские червонцы, поставленные в столбик, несколько массивных столбиков… Немыслимое количество всех этих денег могло поразить любое воображение…

— А это… что? — Володя наконец смог заговорить. — Что это? Откуда ты все это взяла?

— Деньги не мои, — с трудом сдвинувшись с места, Таня подошла к столу. Она словно возвышалась над всей этой грудой денег, словно была выше нее.

— А чьи? Откуда они у тебя? — Не отрываясь, Сосновский смотрел на нее. Таня отвела глаза.

— Отвечай! — Володя повысил голос.

— Это — общее, — тихо произнесла она.

— Нет… — Словно разом потеряв все силы, Сосновский вцепился в край стола, пытаясь удержаться на ногах. Косточки его пальцев побелели. — Нет! Ты же обещала! Ты же клялась!

— Я ничего тебе не обещала, — глухо, с каким-то отчаянным упорством произнесла Таня, и бешеное пламя, смесь упрямства и страдания, заплясало в ее глазах.

— Ты клялась, что уйдешь, что навсегда покончишь с этой жизнью! — Володя в отчаянии стукнул кулаком по столу. — Ты же сама говорила, что не такая, как они! Ты обещала, что все это останется в прошлом, как страшный сон! Ты сама все это говорила, помнишь? А теперь ты хранишь в своем доме воровской общак!

— Общее… — тихо сказала Таня. — Так правильно говорить. И я не храню.

— Тогда откуда все это у тебя? Как ты объяснишь?

— Я ничего не должна тебе объяснять.

— Да? — воскликнул вне себя Сосновский. — Тогда я сожгу все эти пачки к чертовой матери! — Он распростерся всем телом над столом. В тот же самый момент Таня резко бросилась вперед, вцепилась ногтями ему в руку, да с такой силой, что у него брызнула кровь. От неожиданности Володя отдернул руку, с ужасом увидев, что раны на его коже начинают сочиться кровью.

— Не тронь… — голос Тани звучал так же глухо, — люди доверились мне… Не тронь.

— Люди… — в это короткое, обыкновенное слово Володя умудрился вложить столько презрения, ненависти и боли, что Таня вдруг задрожала.

— Туча в беде, — произнесла она через силу. — Просил помочь. Я помогаю ему. Я не оставлю его никогда. Туча — мой брат, — она смотрела на Сосновского в упор, сурово поджав губы.

— Ты сама не понимаешь, что несешь! — горько усмехнулся он.

Выдвинув из-за стола стул, Таня достала саквояж и меланхолично принялась складывать в одно отделение бумажные пачки, а в другое — ссыпать золотые червонцы. Сосновский молча наблюдал за ней.

— Почему Туча доверился тебе? — спросил он, когда молчание стало уж совсем невыносимым. — Что у него произошло?

— Не важно, — бесстрастно ответила Таня, продолжая складывать деньги.

— Если Туча доверился тебе, значит, кто-то охотится за этим общаком. Значит, он втягивает тебя в очередные неприятности! — воскликнул Володя.

Таня продолжала молчать.

— Я сидел в тюрьме… И я знаю, что говорю, — продолжал он.

— Нет, ты не знаешь, — Таня вскинула на него глаза. — Тюрьма, в которой ты сидел, была такой… Туча кликнул, и с тебя пылинки сдували. Ты хорошо сидел. В отдельной камере, насколько я помню. Так что ничего ты не видел. И ничего ты не знаешь. Это Туча сделал твое пребывание в тюрьме комфортным. Никто тебя и пальцем не тронул. А вытащила тебя из тюрьмы я.

— Хорошо, пусть так, но ты не понимаешь… — Володя с горечью покачал головой, — что это снова разрушит нашу жизнь! Как уже разрушало! Ничего не будет, ничего не останется! Руины! Ты хочешь этого?

— Не оно разрушало, — с горечью произнесла Таня, — совсем не это.

Деньги были упакованы, щелкнул замок. Она достала из кармана маленький ключ и заперла саквояж.

— Мне сейчас… уйти надо, — произнесла виновато.

— Уйти куда? В метель? — встрепенулся Сосновский.

— Да. Я же не знала, что ты придешь. — Таня пыталась объясниться, ей было очень важно, чтобы Володя понял ее. — А почему ты пришел?

— Могла бы и догадаться, — Володя с горечью посмотрел на нее. — Сегодня сочельник. Я хотел провести Святой вечер с тобой.

— Сочельник! — охнула Таня. — А я и забыла совсем… Из головы вылетело…

— Ну, я рад, что сочельник из твоего детства вылетел, — Сосновский смотрел на Таню с болью. — А вот воровские деньги — нет.

— Перестань, пожалуйста… — на глазах у нее выступили слезы.

— Туча тебя не отпускает? Кто? — Видно было, что Володя хочет ей помочь.

— Никто, — Таня покачала головой. — Если захочу уйти, никто меня не удержит. Наоборот. Но… Но я не могу уйти просто так, когда я нужна! — В волнении она заходила по комнате. — Как ты не понимаешь! Туча в беде. Кто-то стравливает банды в городе. На него уже было два покушения… Он все время прячется. Ему помочь надо. И ты считаешь, что в такое время я предам своего друга, своего брата? — Таня пристально на него посмотрела.

— Какая беда? — Володя презрительно сморщился. — Ну, перестреляют эти твари друг друга, тебе-то что?

— Туча — не тварь! — угрожающе произнесла Таня. У нее даже голос изменился.

— Туча — вор, — как припечатал Сосновский.

— У воров тоже есть свои законы! — воскликнула Таня, уже не сдерживая себя.

— Неправда, — Володя жестко ответил на ее взгляд. — Свои законы — между собой, среди воров. А по отношению к другим людям… Ты думаешь, они богачей грабят? Они последнее отнимают у таких людей, как мы с тобой! Ложь, подлость, двурушничество у них в крови! Они совершенно другие… другие люди. Не такие, как я. У них все другое. И вот ради них ты готова отдать свою жизнь?

— Ты забываешь, что и я была воровкой, — мертвым голосом произнесла Таня. — А тот, кто однажды стал на воровской ход, не уйдет так просто. И не потому, что не отпустят. А потому, что вот так, как обыкновенные люди, очень скучно жить. И я… я… не могу.

Это была уже не его Таня — милая, родная, любимая… Сосновский это понял и отшатнулся от нее.

Раздался звонок в дверь. Таня пошла открывать и вернулась с тремя мужчинами. Одного из них Володя узнал сразу — как редактор отдела криминальной хроники он внимательно следил за событиями и по-прежнему старался знать в лицо представителей криминального мира Одессы.

Это был Таран, правая рука Тучи, одновременно исполняющий функции начальника его охраны. А кроме того, это был главарь боевиков так называемого штурмового отряда, состоящего из «быков» и «пацанов», которым Туча отдавал силовые приказы.

Высокий, широкий в плечах, с бычьей шеей и квадратной головой, Таран ходил сильно наклоняясь вперед, и казалось, что он не идет, а прет напролом через любое препятствие. Вот потому и получил он свою кличку — Таран.

Однако, несмотря на такую серьезную и суровую внешность профессионального бойца, он был достаточно сообразительным, схватывал на лету и быстро реагировал на события. Поэтому Туча его очень ценил, ведь исполнитель с мозгами, а не только с тупой силой, был просто незаменим.

Двое остальных, по всей видимости, были простой охраной, рядовыми, ничего не значащими бандитами. Они так и не решились войти в комнату, а неуклюже топтались у самой двери.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался Таран, входя в комнату. — Танечка, вы готовы? Все в порядке?

— В полном, — Таня потянулась за каракулевой шубкой. — Да.

— Тогда прошу вас! — Было видно, что Таран буквально стелется перед ней.

— Ты дождешься меня? Я недолго, — Таня обернулась к Володе. В глазах у нее была мольба.

— Нет, — Сосновский верно истолковал ее взгляд. — Мне уже пора.

Он потянулся к еще мокрому пальто, не глядя напялил фуражку.

— Как хочешь, — Таня с горечью поджала губы.

— Да, я так хочу, — он быстро вышел, хлопнув дверью.

Таня потушила в комнате свет, подхватила саквояж и заперла дверь. Возле ворот, весь в снегу, урчал автомобиль — двигатель никто не глушил.

Шофер нервно курил. Один охранник уселся на переднее сиденье рядом с ним, второй — вместе с Таней и Тараном — сзади.

Взревев, автомобиль покатил по уже скользкой дороге, прорезая себе путь мощными фарами сквозь снежную пелену.

— Как он? — Таня повернулась к Тарану, пытаясь хоть что-нибудь прочитать по его лицу. Но оно было абсолютно бесстрастным.

— Сама увидишь, — неожиданно вздохнул Таран через какое-то время. — Без изменений, так же.

— Сход назначен?

— Пока нет. Даты нет, но говорят…

— Что говорят?

— Ты знаешь что… Говорят за Тучу. Плохое.

— Я поняла, — Таня кивнула. — Мы предъяву уберем.

— Ты не понимаешь, — Таран снова вздохнул, — если бы ты могла сказать слово за него…

— Скажу. Туча знает, как сделать.

— Ничего он не знает. Растерялся совсем. Он же всегда был… чистый фраер. А теперь…

— Не смей так говорить! — рассердилась Таня. — Просто не смей!

— Ладно, — Таран пожал плечами.

Машина уверенно катила сквозь метель. Ехали не долго. Туча временно переехал в квартиру на Комитетской. Отправив Оксану к родным в деревню и покинув виллу на Фонтане, он поселился в одной из своих тайных квартир, оставшихся еще со времен Японца. Таких по всей Одессе было множество. Это было неписанное правило для авторитетных людей из криминального мира: иметь тайные убежища, о которых знали только самые доверенные люди. Вот для Тучи Таня и была самым доверенным лицом.

У квартиры на Комитетской было несколько преимуществ: располагалась она во флигеле в глубине двора, у нее было два входа-выхода на разные улицы, под ней находился подвал с катакомбами, через которые тоже можно было уйти. И наконец — даже из людей Тучи мало кто знал о существовании этой квартиры. Поэтому использовать ее было очень удобно.

Автомобиль проехал большой двор и остановился возле одноэтажного флигеля. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивалась узкая полоска света.

Таня уверенно поднялась по ступенькам и вошла в незакрытую дверь. Таран с охранниками остались ждать в машине на улице.

Туча сидел за столом в богато убранной гостиной. Как и Японец, он любил роскошь, поэтому все его квартиры были обставлены с максимальным комфортом.

Перед ним стояла наполовину пустая бутылка коньяка и хрустальный бокал.

Несмотря на выпитое, Туча не был пьян. Увидев Таню, он пододвинул ей стул, затем, встав, принес из буфета еще один хрустальный бокал. Налил в него коньяк. Таня молча следила за его действиями, потом, поставив саквояж на стол, села.

— Говори, — Туча помимо воли сжал кулаки.

— Я все проверила, — Таня старалась говорить спокойно. — Не хватает ровно пяти тысяч. — Она помолчала. Затем снова заговорила: — Туча, это беда. Скажут, что ты разбазарил общее.

Ругнувшись, Туча мотнул головой, затем плеснул коньяк в стакан и залпом выпил.

— Кончай пить! — Таня резко отодвинула от него бутылку. — Никто не узнает. Никому не скажу не единого слова! Мы доложим свои пять тысяч — и всё.

— А если сход загутарят завтра? Шо тогда? Ты на себя возьмешь? — кинулся на нее Туча.

— Возьму, если понадобится, — ответила Таня. — Если сход завтра — надо действовать быстро. Очень. Ты знаешь. Все пусти в расход. Обложи данью. Брось любой клич. Но пять тысяч найти надо до завтра. Впрочем, это не самое страшное, Туча.

— А за шо тогда — самое страшное?

— Найти крысу, Туча. Это надо сделать до схода. Найти крысу — кто взял из общего, и сделать как положено. Тут уже шутки закончились. Ты понимаешь?

— Мы ведь сделали все… Ты за то знаешь.

— Знаю. Но они молчали. И это плохо. Нам молчали. А вот теперь будут говорить.

— Ты о чем? — Туча явно перепугался, у него даже побледнело лицо.

— Мертвые будут говорить, Туча. Иногда мертвые говорят громче живых.