Катакомбы военного спуска

Ирина Лобусова, 2019

…1930 год. Таня Алмазова, волею судьбы возглавившая банду грабителей и «работавшая» еще при Мишке Япончике, начинает понимать, что былые времена закончились: исчезли «воровские законы», вместо них появились «воровские понятия». А это совсем другое. Таня изо всех сил старается не вмешиваться в войну между «старыми» и «новыми» бандитами, но, к сожалению, от нее ничего не зависит: появляется какая-то третья сила, сокрушающая всё и всех…

Глава 4

Мороз в Крыжановке. Одинокая женщина. Старинная икона. Вопрос жизни

7 января 1930 года, колхоз «Черноморская коммуна» (бывший хутор Крыжановка)

К вечеру мороз усилился. Это было то редкое Рождество, когда укутанный плотным снежным покровом мир полностью соответствовал изображениям на старинных рождественских картинках, когда снег и мороз, и звездное небо, и уютный дым через трубу в доме, в котором топится печь…

Но старинные картинки с елками, снегом и ангелочками остались далеко в прошлом. Никто сейчас не праздновал Рождества. Разве что тайком, при закрытых окнах и дверях. Может, именно поэтому природа подарила прекрасную рождественскую картинку настоящего снега и мороза — чтобы напомнить людям о совести.

Но снег чарующе прекрасно смотрелся только на картинках, на старинных открытках. На самом деле все было не так: в реальной жизни большинство дорог сразу превратились в непроходимые препятствия — ни проехать, ни пройти.

Особенно плохо дело обстояло в селах, там с дорогами совсем была печаль, и жители их каждый день с тревогой ждали, что вот-вот полностью будут отрезаны от мира, и даже продукты в магазин привозить не будут…

Снег был красивым, но как бы с печалью предупреждал, что жизнь несовершенна и что думать об этом тяжелее всего именно зимой.

К вечеру, с наступлением темноты, температура воздуха стала стремительно падать. А чуть позже снова начал идти чуть остановившийся снег, еще больше утрамбовывая плотный покров, и без того, похоже, взявший мир в ледяной плен.

Дом на окраине Крыжановки, морского села, стоял поблизости от дороги, на линии жилищ, находящихся вдалеке от морского берега. Был он двухэтажным, добротным, еще старой постройки, из бурого кирпича, с мансардой, добротно укрепленный и утепленный еще с давних времен. Окна почти все были темны — свет ярко горел только в двух крайних первого этажа. Из трубы валил густой дым.

При этом сад перед домом и забор производили впечатление полной заброшенности: доски из забора в некоторых местах были выломаны, деревья запущены, а дорожку, начинавшуюся сразу за старой покосившейся калиткой, похоже, никто никогда не чистил. Но, тем не менее, яркий свет, падающий из больших окон на белоснежный покров, придавал дому ощущение жизни. Особенно, если учесть тот факт, что в ближайших жилищах во всех окнах давным-давно было темно.

Автомобиль с трудом съехал с главной дороги к обочине возле самой калитки и остановился. Окна в доме были плотно задернуты шторами, но, тем не менее, за ними сразу мелькнул черный силуэт человека, явно всматривающегося в темноту.

Но стоял он возле окна недолго. Скоро силуэт исчез. Снегопад усилился. Через мгновение автомобиль из черного стал серым, а затем и вовсе белым, заметенный снежным вихрем, не успокаивающимся ни на секунду.

Прошло еще совсем немного времени, как громко хлопнула дверца машины. Из нее вышла женщина и, тяжело передвигаясь по снегу, двинулась к калитке дома.

Запертая на щеколду, она, тем не менее, открылась без труда. Женщина быстро справилась с нехитрой защелкой и пошла по дорожке по направлению к дому. Собаки во дворе не было: либо сердобольные хозяева в такой снегопад впустили ее в дом, либо ее вообще не держали — в отличие от всех остальных сельских жилищ, в которых почти везде на цепи в будке были собаки.

Так что никто не помешал женщине взобраться на засыпанное снегом крыльцо и побелевшими и дрожащими костяшками пальцев постучать в обитую дерматином дверь.

Дверь эта тоже производила странное впечатление — нетипичное для села. Во всем, во всем этот дом отличался от всех остальных.

Женщина стучала изо всех сил. Но прошло достаточно много времени, пока из-за двери не послышались шаги. Вскоре они замерли, кто-то явно прислушивался. И только через время раздался дребезжащий, старческий, но утрированно громкий голос:

— Кто это? Что вам надо?

— Простите… — В голосе женщины зазвучали слезы. — Простите, пожалуйста. Но мой автомобиль сломался возле вашего дома… Очень холодно… Я замерзаю… Вы не могли бы пустить меня погреться? Может быть, у вас есть телефон?

— Телефон? Вы шутите? — За дверью послышался смех, перешедший в кашель.

— Простите… Мне очень холодно. Может, вы позволите мне войти хотя бы в прихожую?

— Уходите! — раздалось из-за двери. — Я не знаю, кто вы такая и откуда у вас автомобиль.

— Я из Народной милиции. Меня в Фонтанку вызвали, но по дороге началась метель. А машина сломалась. Стало темнеть…

За дверью послышалось уже два приглушенных голоса, было понятно, что там спорят. Затем уже другой голос произнес:

— В Фонтанку в последние дни все время ездит милиция по нашей дороге.

— Вот видите! — обрадовалась незнакомка. — Я не вру!

— Вы одна? И вы управляли автомобилем? Это странно для женщины!

— Да. Я научилась. Шофера не было.

За дверью снова началось совещание. В отчаянии незнакомка опустилась на ступеньки крыльца. Плечи ее заметно дрожали, похоже, теплый платок на голове и цигейковая шубка совсем не спасали от мороза.

— У вас есть оружие? — вдруг спросили из-за двери.

— Нет, — ответила женщина, — я медицинский эксперт при Народной милиции. Я должна была срочно осмотреть улики, которые нашли в Фонтанке на месте преступления. Там преступление произошло.

— Как ваше имя?

— Елена Смирнова. Я раньше в больнице работала врачом.

За дверью опять начали шептаться.

— Очень холодно… — Голос незнакомки стал слабеть, — я ведь только на минутку зайду…

Наконец дверь дрогнула, приотворяясь. В небольшую щель выглянула очень пожилая женщина, лет семидесяти, не меньше. На голове ее был пуховый платок, в руке она держала зажженную керосиновую лампу. Подняв ее повыше, старуха стала светить на незнакомку. Затем зло произнесла:

— Мы не впускаем посторонних в дом!

— Сегодня же Рождество, — совсем слабо возразила женщина, — неужели вы оставите живого человека замерзать на улице?

Хозяйка не выдержала. В лице ее что-то дрогнуло, она распахнула дверь.

— Входите.

Женщина с трудом поднялась на ноги, едва не упав. Старуха подхватила ее под руку.

— Боже мой… Вам совсем плохо! Входите же скорее.

Женщина оказалась в теплой прихожей, где стояла вторая хозяйка, очень похожая на первую, только старше. Сразу было видно, что это родные сестры.

— Раздевайтесь, — старшая помогла женщине снять шубку и размотать платок, — идемте скорее в гостиную! Вам надо выпить горячего чая.

Сестры завели незнакомку в гостиную на первом этаже. Здесь было множество ярко горящих керосиновых ламп, зажженный камин и печь «буржуйка», раскаленная до красноты. В комнате было очень натоплено.

Сама гостиная была убрана с роскошью, которую невозможно было представить в простом сельском доме. Здесь была бархатная мебель, дорогие подсвечники, ковры и даже венецианские зеркала. Но при внимательном рассмотрении было видно, что мебель обтрепалась, светильники потускнели, ковры вытерлись и покрылись пылью, а у одного из зеркал треснула и сломалась рама и уродливо чернеет старый, засиженный мухами остов.

Это были разрушительные следы времени, беспощадно и стремительно уносящие всю эту роскошь из прошлого, и чувствовалась во всем этом глубокая печаль, такая же непроницаемая и плотная, как и снежный покров.

Гостью усадили в кресло, и вскоре старшая из сестер принесла поднос, на котором стояла чашка с дымящимся чаем, а на тарелочке — две плюшки, посыпанные сахарной пудрой.

— Попробуйте, мы сами печем, — без тени улыбки и доброжелательности сказала она.

— Простите меня, — заметно смутилась женщина, — я не хотела нарушить ваш покой.

— Мы не любим непрошенных гостей, — поджав губы, отозвалась младшая из сестер.

— Я понимаю, — кивнула гостья, — я и сама не люблю беспокоить людей. Но я чувствовала себя так, словно умираю.

— Пейте чай, — почти что приказала старшая, — мороз действительно очень сильный.

Незнакомка с аппетитом принялась за еду, искоса бросая взгляды на обстановку гостиной и на сестер, которые уж никак не напоминали сельских жительниц.

Гостья была молода, темноволоса, с красивой короткой стрижкой, достаточно миловидна, и внешность ее могла бы быть довольно выразительной, если б не слишком бледное лицо и потухший, какой-то блеклый взгляд, выражающий затаенную внутреннюю боль. У нее были глаза человека, в которого выстрелили в упор, а он поднялся по инерции, даже не подозревая, что уже умер. И эта странная особенность заставляла присматриваться к ней более внимательно.

— Я не долго буду вас беспокоить, — женщина наконец оторвалась от еды. — Очень скоро за мной заедут мои товарищи и заберут отсюда.

— Какие еще товарищи? — насторожилась старшая сестра.

— Из Фонтанки. Там сейчас работает бригада уголовного розыска, они живут в селе. Увидят, что я не приехала, отправятся на поиски и найдут мою машину здесь. Зайдут в дом. И я уеду с ними. А машину заберут, когда снегопад чуть прекратится. — Она очень подробно все перечисляла, и было непонятно, кого хочет убедить и успокоить — себя или хозяек.

— Вы так уверены, что за вами приедут? — поджала губы младшая.

— Ну конечно, — улыбнулась незнакомка. — Мои товарищи своих не бросают.

— Ваши товарищи! — с выражением произнесла старшая сестра, и в глазах ее сверкнуло такая ненависть, что гостья содрогнулась.

— Я вас чем-то обидела? Простите, — растерянно произнесла она.

— Не обращайте внимания! — быстро отозвалась младшая. В разговоре повисла напряженная пауза.

— У вас нет собаки? — наконец произнесла женщина, которая явно чувствовала себя не в своей тарелке из-за странных хозяек дома.

— Нет, — отозвалась старшая, снова поджав губы, — мы не любим собак.

— Мы не из села, — пояснила младшая, — просто живем здесь, потому… Потому, что так сложились обстоятельства.

— Я понимаю, — кивнула гостья.

— Это вряд ли, — отрезала старшая.

После этого в комнате повисло такое плотное молчание, которое уже сложно было нарушить. Так прошло некоторое время. Младшая сестра принялась за вязание, а старшая просто сидела на диване, положив руки на колени и поджав губы.

Неизвестно, сколько прошло времени, когда с улицы донесся шум подъезжающей машины. Старшая подошла к окну, выглянула из-за штор:

— Похоже, приехали ваши товарищи, — бросила.

— Я же вам говорила! — вскочив с кресла, женщина двинулась к выходу.

— Тогда одевайтесь и идите! — зло отрезала старшая. — Наш дом — не проходной двор! Мы не пускаем к себе посторонних!

— Я сейчас уйду. Понимаю. Благодарю вас за гостеприимство, — ответила торопливо гостья, но одеться не успела — в дверь били кулаком, и мужской голос закричал:

— Вы не видели женщину? Машина ее стоит возле вашего дома! Может, она у вас?

Незнакомка сама открыла двери, с легкостью справившись с замком.

— Что вы делаете… — повернулась к ней старшая сестра, однако было уже поздно — в прихожую ввалились трое здоровенных мужиков с револьверами в руках.

— Что за… — начала было младшая, но тут же замолчала, увидев, что женщина из кармана юбки достает револьвер и направляет на нее.

— Прошу вас пройти в гостиную, — спокойно сказала незнакомка, — и без лишнего шума!

— Бандиты! — взвизгнула старшая, но стоявший рядом с ней мужик пригрозил ей пистолетом: — А ну, пошла! Быстро!

Все вернулись в гостиную.

— Что вам нужно? — Сестры испуганно жались друг к другу, и только старшая могла задавать вопросы, сохраняя хоть какое-то самообладание.

— Вы знаете, что нам нужно. Икона, — ровным, спокойным голосом пояснила незнакомка.

— Нет у нас никаких икон! С чего вы взяли?

— Мне нужна икона, — повторила женщина, — Вера, Надежда, Любовь… И их мать София. Та самая икона, которую вы увезли из Одессы в 1920 году. Вы прекрасно знаете, что за вами следили все эти годы. Поэтому препираться бессмысленно.

— Ах ты тварь… — выдохнула старшая.

— Это тоже бесполезно. Или вы спокойно отдаете икону, и вас никто не тронет…

— Или? — с вызовом отозвалась хозяйка.

— Или… Не спокойно.

Вдруг, рывком, женщина схватила младшую сестру за волосы, притянула к себе и приставила к ее голове пистолет.

— Икону, быстро! — крикнула она. — Иначе я прострелю ей башку!

— А мы еще тебя пожалели… — с горечью сказала старшая, — в Рождество…

— Я ненавижу Рождество, — резко отозвалась незнакомка, — всегда ненавидела. Но… Мне жаль. Ценю вашу доброту. Поэтому и говорю с вами спокойно. Но долго говорить не буду.

— Хорошо. Я принесу. Отпусти ее!

— Вот когда принесешь, тогда отпущу. Ты, идешь с ней! — скомандовала женщина одному из бандитов.

Прошло минут десять, и старшая сестра вернулась с иконой.

— Будь ты проклята! — глядя на незнакомку, она швырнула ее на стол.

Женщина опустила пистолет и оттолкнула от себя младшую сестру, которая с криком упала на грудь старшей.

Незнакомка медленно подошла к иконе. Это было настоящее произведение искусства! Оклад поражал своим богатством и тонкостью работы. Он был из золота, щедрой рукой талантливого мастера туда были вплетены крупные рубины и бриллианты, а вдоль рамки шла тройная нить жемчуга. Сама же рамка тоже была золотой. Роскошь, богатство и сияние драгоценных камней подавляли нежные и печальные лица святых, которые словно бы с горьким укором смотрели на бандитов.

— Да, это она, — кивнула женщина. — Уходим!

— Не забирайте ее! — Младшая сестра вдруг вскинула к бандитам свое залитое слезами лицо. — Неужели вы не понимаете — это не ценность, это память! Эту икону нужно сохранить, ее нельзя продать! Мы хранили ее все эти годы…

— Прекрати, — резко оборвала ее старшая. — Это же мрази, грязные твари… Бандиты… Нет у них никакого сострадания. И им плевать на нашу память! Не унижайся перед навозом!..

— Мне жаль, — незнакомка нахмурилась, — правда очень жаль. Но… другого выхода нет.

С этими словами, замотав икону в платок, она покинула дом вместе с бандитами. Было слышно, как через минуту взревели двигатели автомобилей.

— Это я виновата… — рыдала младшая сестра, — не надо было ее жалеть… Не надо было впускать никого в дом…

— Перестань! Они все равно бы пришли, просто по-другому. Ты тут ни при чем. — Старшая сестра подошла к окну, наблюдая из-за шторы, как от дома отъезжают два автомобиля.

Младшая продолжала рыдать. Старшая пошла к выходу.

— Ты куда? — спросила ее сестра сквозь слезы.

— Устала… — странным голосом отозвалась старшая. — Как же я от всего устала… Я сейчас, — и вышла из комнаты.

Прошло время. Младшая сестра успокоилась, вскипятила чайник и решила пойти позвать старшую пить чай. Медленно, с трудом она стала подниматься по скрипящей лестнице.

Вот и дверь комнаты. Толкнула ее. А затем… Зажала рот рукой, пытаясь заглушить дикий крик.

В петле под потолком висела старая женщина. Сняв с крючка керосиновую лампу, она повесилась на бельевой веревке. Ноги ее, с которых спали стертые тапочки, раскачивались в воздухе, а веревка, елозя по крюку, еле слышно скрипела…

До города ехали долго. Машина с трудом пробиралась сквозь снежные заносы загородных дорог, но поскольку это был дорогой, хорошо ухоженный автомобиль с мощным двигателем и большими колесами, победа оставалась за ним — этим тяжелым монстром немецкого автопрома.

Новым в привычках бандитов стало то, что они принялись ездить на дорогих машинах. Это было необходимо и для их жизни, и для дела.

Всю дорогу до города Таня, а это была именно она, сохраняла упорное молчание. Только когда машина въехала во двор убежища Тучи и остановилась возле флигеля, Таран, сидящий рядом с ней, не глядя спросил:

— Ты точно уверена? Ошибки быть не может?

— Нет, — Таня покачала головой, — это та самая икона. Туча спасен.

— Неужели она стоит семь тысяч? — поразился Таран.

— Десять, — вздохнула Таня, — но продадим мы ее за семь. Из-за риска. И еще потому, что срочно нужны деньги. Поэтому Туча спасен.

— А знаешь, я впервые в жизни видел, как ты угрожала кому-то пистолетом! — усмехнулся Таран.

— Пистолет был не заряжен, — резко ответила Таня, — и вообще, не вспоминай больше об этом.

Затем она вышла из машины и пошла к Туче.

Идея украсть икону принадлежала именно Тане. Совершенно случайно она получила наводку на нее от одной своей знакомой, встреченной на Привозе. Та рассказала ей о чокнутых сестрах, старшего брата которых, белого офицера, расстреляли большевики. Драгоценную икону сестрам на хранение оставил один священник, слывший чудотворцем. Они, дворянки, вслед за братом едва не попали в застенки ЧК, но спаслись. А потом переехали из Одессы в Крыжановку. Икона все время была с ними.

Сомнений у Тани не оставалось. Она никогда не была религиозной. И если на одной чаше весов находилась непонятная святыня, а на другой — жизнь ее друга, Таня без сомнений выбрала жизнь.

Туча был трезв и деловито расхаживал по комнате, напоминая дикого зверя, запертого в клетке. Пока Таня разрабатывала план, он уже за рубежом нашел покупателя на икону. Контрабандой ее собирались отправить в Румынию, а оттуда — транспортировать дальше.

— Вот, — Таня положила икону на стол и развернула платок, — теперь ты получишь семь тысяч и вернешь пять.

— И вовремя, — Туча остановился, мрачно глядя на нее. — Уже назначили сход.

— Когда? — ахнула она.

— Девятого.

— Через два дня… Ты успеешь? — Таня схватилась руками за голову.

— Успею. Деньги он привезет завтра. Так что все сходится.

— И хорошо! — немного успокоившись, Таня просто рухнула на диван.

— Что хорошего? — воскликнул Туча. — А за горло тварь взять, шо подставила меня? Ухи за того швицера повыдергивать?

— Успеешь, — мрачно отозвалась Таня. — Главное, что тебя никто за горло не возьмет. А на сход я с тобой пойду. Теперь имею право.