Лугару

Ирина Лобусова, 2019

Если раньше Зинаида Крестовская была убеждена, что лугару – помесь человека и волка – это что-то из области мифологии, то происходящие с ней события заставляют ее полностью поменять свое мнение. Работая в морге, поскольку никуда больше ее не приняли, Зинаида вскрывает весьма странные трупы – смерть несчастных наступила от того, что кто−то перекусил им сонную артерию. После проведенного анализа становится ясно, что на их шее остались следы зубов человека…

Глава 6

В темноте таились тревожные тени. Проходя мимо закоулков, не освещенных уличными фонарями, Зина поневоле ускоряла шаг. Было страшно думать, что может находиться там, в темноте.

Несколько дней назад один из санитаров, студент, который на дежурстве любил все время поспать, принес страшилку — местную легенду, которая якобы пугала весь город.

— Неужели вы никогда не слышали о человеке-свинье? — раскрыл он на Зину глаза. — Ну вы даете! Даже последняя собака знает.

— Рада за последнюю собаку! — вздохнула она. — Ну что это за бред? Ты в детском саду? Ты бы мне еще про Пиковую даму рассказал! Тоже известная детсадовская страшилка. В твоем возрасте пора уже не слушать сказки дошколят!

— Так его видели! — наивно распахнул глаза студент. — Вот честное слово! В Лузановке! И на виноградниках под Одессой. И на окраине Слободки. А про Жевахову гору и говорить нечего. Там всегда чертовщина творится. Люди все видели — и страшную морду, и клыки… Правда!

— Какие клыки? — возвела Зина очи горé. — Где ты видел острые клыки у свиньи?

— У кабана! Вы что! Знаете, какие острые клыки у кабана? Как штыки! Мой дядька однажды такого с охоты приволок… Я тогда в школе учился. Такое страшилище, я вам скажу… Встретишь ночью — не поздоровится.

— Ночью кабаны по городу не бегают, — машинально, не вдумываясь, возразила Зина.

— А человек-свинья — еще как! — Глаза студента аж загорелись, такой интерес вызвал страшный рассказ. — А знаете, как его отличить? По вою! Он выть начинает, а потом внезапно появляется из темноты… Морда с окровавленными клыками! Острыми, как ножи!

— И что он делает этими клыками? — усмехнулась она.

— Как что? Разрывает свою жертву на кусочки!

— На кусочки. Понятно. Ты эти кусочки видел?

— Это как? — удивился студент.

— Ну, где ты работаешь?

— В морге, вроде…

— Вот. И к нам приходили кусочки? Ты их сшивал? Мы в городском морге, правильно? Куда приходят все трупы? К нам. А мы уж дальше составляем на них документы. Ты видел у нас хоть один труп, разорванный на куски?

— Нет. Но это ничего не значит. Может, он их заживо проглатывает! Глотает в смысле. Питается человечиной. Он, человек-свинья.

— Ну прям как в детском саду! — фыркнула Зина. — Когда ты только повзрослеешь! Вот скажи мне, зачем повторять эти глупые рассказы за кем-то и сеять панику?

— Так люди говорят…

— Ну и кому выгодно говорить такое? Сам подумай! Диверсия, не иначе. Будешь повторять — и тебя привлекут. Нет никакого человека-свиньи. Спи спокойно. Нет — и не было никогда.

Тогда Крестовская говорила убежденно и четко. Тогда, несколько дней назад, когда еще не видела трупа с разорванной артерией. Но даже та артерия была делом не кабана… Впрочем, она сама видела труп с прокушенным горлом. Труп, из которого выпустили всю кровь. А потому с особой тревогой вглядывалась в окружавшую ее темноту.

Ускоряя шаг, Зина все время думала о Евгении. Было странно, что он пришел к ней, что оставил такую записку. Содержание ее почему-то внушало тревогу. Ей вдруг подумалось, что этим поступком Евгений просил о помощи. Которую, возможно, она могла оказать. Но что с ним произошло?

Двое мужчин, с которыми ушел Евгений, не давали ей покоя. Это было очень похоже на арест. Почему все это произошло с ним? Было страшно и сложно. Она точно знала, куда пойдет завтра в 12 часов.

До дома Зины оставалось меньше квартала, когда от огороженных забором руин собора отделилась темная тень и шагнула прямиком ей наперерез. В этом месте всегда были слабые фонари — словно специально, огороженные забором руины не освещались. По ночам ей всегда казалось, что большевики стыдятся дела своих рук. Может быть, потому, что именно по ночам особенно остро просыпается совесть?

Силуэт был мужским. От испуга Зина остановилась, буквально замерла на месте, не зная, что предпринять.

— Простите, я напугал вас… — Мужчина отступил на шаг назад, и с огромным удивлением она узнала Виктора Барга, своего нового знакомого, почему-то держащего правую руку за спиной.

— Что вы здесь делаете? — воскликнула она.

— Жду вас. Борис Рафаилович дал мне ваш адрес. Вы уж не ругайте его! Я очень просил.

— Зачем? — удивилась Зина.

— Хотел узнать, все ли с вами в порядке. Я беспокоился о вас. Нехорошо было на душе. Вот, — он резко вынул из-за спины руку и протянул ей большой, ароматный букет красных роз, — вот, это вам!

От запаха цветов у нее закружилась голова. Букет роз! Просто невероятная роскошь! Зина и вспомнить не могла, когда ей дарили цветы в последний раз. Руки сами потянулись к букету, и, не соображая, что делает, она зарылась лицом в ароматные нежные лепестки цветов, головокружительный запах которых всегда уносил ее в другой мир.

В голове мелькнула давно известная истина: ключ к сердцу женщины — букет цветов! Только даря цветы без повода, просто так, мужчина может покорить женское сердце.

— Спасибо вам… Это так неожиданно. Честно говоря, я даже растерялась.

— Этого я и хотел! Я ведь не находил себе места почти сутки. Мне было так тревожно, так страшно. Что с вами произошло?

— О, ничего страшного! Это был просто формальный визит. Потребовался один срочный формуляр… заключение.

— Но о чем? Что случилось? Ради одной бумажки эти НКВДшники подняли с постели Каца?

— Да, так бывает. Формальность. Не думайте об этом.

— А документ, который их интересовал, был о человеке, умершем своей смертью? Или он был убит?

— Я не вдавалась в такие подробности, — Зина вдруг ощутила странный укол тревоги. Видимо, всему виной был профессиональный цинизм. Она вдруг поняла, что несмотря на цветы Барг ее не очаровал. А Зина не доверяла людям просто так.

— Извините, — Виктор моментально почувствовал изменения в ее тоне, — простите меня. Я снова перегнул палку. Вот не умею разговаривать с красивыми женщинами — и все тут!

— Вы о чем?

— Вы очень красивая. Вы знаете это?

— Не знаю, — Зина прищурилась, — к чему вы говорите мне это?

— Я вас люблю.

— Что? — она отступила на шаг назад.

— Я вас люблю. Влюблен в вас.

— Вы сумасшедший?

— Ну да! Я сумасшедший! Только псих способен подкарауливать вас ночью у дома и после случайной встречи признаваться в любви. Но что же делать, если я люблю говорить прямо. Я всегда называю вещи своими именами, не хожу вокруг да около. Вы мне очень нравитесь, и я вас люблю.

— Так любите или нравлюсь? — рассмеялась Зина.

— И то, и то! — В голосе Барга прозвучал какой-то задор. — Так что, могу я надеяться?

— На что?

— На то, что вы пригласите меня к себе.

— Пока нет. Я не приглашаю в дом незнакомых людей. Вы… очень странный, — как-то задумчиво проговорила Зина.

— Ну тогда давайте знакомиться! И для начала я приглашаю вас в Оперный театр. На балет «Жизель».

— Ой… — рассмеялась она, — я сто лет не была в Оперном театре! Это ведь такая сказка…

— Как настоящая одесситка, — прокомментировал Барг. — Мы сто лет не бываем на море и в Оперном. Знаю, знаю. И по Дерибасовской не гуляем, несмотря на то, что живем в двух шагах. Так давайте это исправим! Начнем с Оперного. Потом — на море. На Ланжерон, к двум шарам. Вот скажите мне честно: сейчас уже заканчивается июнь. Сколько раз вы были на море?

— Честно? Ни разу! — снова рассмеялась Зина.

— Вот видите! Точно коренная одесситка. А я был на море всего один раз! Да и то ночью, с другом. Он приехал, и мы пошли гулять. Ночью. А ведь все мое детство прошло на море, у желтой скалы…

— И мое тоже… — вздохнула она.

— Тем более нужно воскресить в памяти! Итак, я покупаю билеты в Оперный, и мы отправляемся в театр! Вы готовы, мадемуазель?

— Мадам… — машинально поправила она, вспомнив разговор с Кацем.

— Тогда мы скоро с вами увидимся!

— Только больше не подкарауливайте меня вот так, по ночам. Это меня пугает.

— Простите меня! Я виноват. А откуда, кстати, вы идете так поздно? От друзей?

— Нет. Гуляла перед сном.

— Понимаю. Разрешите проводить вас до подъезда?

— Спасибо, не стоит.

И, помахав на прощание странному кавалеру, Зина быстро пошла по направлению к своей парадной.

Дома она поставила букет в огромную вазу из граненого хрусталя — невероятно красивую, еще с прошлых времен, и оставила его на столе в центре комнаты. Все вокруг сразу наполнилось благоуханием!

В электрическом свете нежные лепестки роз казались ярко-алыми, почти как свежие капли крови. Артериальной крови — подсказал занудный профессиональный опыт убедительным внутренним голосом.

Зина подошла к зеркалу, внимательно всмотрелась в свое лицо. Тонкие русые волосы — она всегда считала их бесцветными. Короткие ресницы. Серые глаза. Неужели она не видела себя, и на самом деле красива? Так красива, что достойна таких цветов?

Лицо уставшее, с темными кругами под глазами. Губы впалые. Кожа бледная, синюшный оттенок выдает измученность. На лице никакой косметики — не до того. Ногти коротко обстриженные — без признаков маникюра. Понятно, что это не прибавляет рукам красоты. Но как с длинными ногтями проводить вскрытие в медицинских перчатках? И зачем в морге красить ресницы и губы — для покойников?

Всю свою жизнь Зина считала женские ухищрения в украшении своей внешности пустой тратой времени, жалкими и наивными попытками обмануть природу. К чему терять драгоценное время на пустое раскрашивание, если можно с пользой использовать его для важных и нужных вещей? Почитать интересную книгу, к примеру.

И вот впервые в жизни она задумалась о том, как выглядит, какой ее видят со стороны мужчины. У нее не было большого опыта, и судить о себе верно Зина не могла.

Но она точно знала одно — ни Андрей Угаров, ни ее бывший муж, ни даже Дмитрий, пытавшийся использовать ее в своих целях, страшный и жестокий человек, не дарили ей таких цветов. Никогда. Впервые в жизни Зина почувствовала себя… женщиной! И она могла себе признаться — это было достаточно приятное чувство.

Распустив перед зеркалом волосы, Зина долго на себя смотрела, пытаясь словно бы принять свое лицо, узнать его заново, найти привлекательные черты. А в полумраке комнаты пламенели яркие цветы, как капли свежепролитой человеческой крови — артериальной…

Ровно в двенадцать она стояла возле парадной Евгения. День был пасмурным, и это хмурое отражение реальности как нельзя больше соответствовало состоянию ее души. Дверь парадной была заперта на ключ. Как войти? Зина остановилась в нерешительности. Звонков у двери не было.

Неужели Евгений ее не ждал? Было понятно, что обитатели парадной спускаются в нужное время и отпирают двери своим гостям. Евгений не отпер. Почему? Что случилось?

Но раздумья Зины оказались недолгими. Очень скоро дверь дрогнула, выпуская уже знакомую ей парочку — девочку с собакой. Но в этот раз собака выглядела совершенно иначе — и что это был за вид!

Остановившись на пороге, она, категорически отказываясь его переступить, жалобно заскулила и прижалась к ногам хозяйки. Девочка попыталась потянуть поводок, вытолкнуть собаку наружу — тщетно. Пес только жалобно скулил и пятился назад, выражая всем своим видом страшный испуг. Если бы Зинаида была склонна к художественным описаниям, она описала бы его состояние как «первобытный ужас». Глаза собаки слезились, словно ничего не различая вокруг. У девочки тоже выступили слезы.

— Добрый день! Что случилось? — Зина быстро подошла к ним.

— Не знаю… — едва не плакала девочка, — и никто не знает. Но после вчерашнего вечера он такой.

— Не хочет выходить на улицу? И выглядит так, словно его кто-то очень сильно испугал?

— Ну да. Папа тоже сказал, что он сильно испуган. И еще папа сказал, что если и сегодня такое состояние не пройдет, придется приглашать ветеринара.

— Это правильно. Вдруг он заболел?

— Но отчего? Все же было в порядке! Вы же сами вчера видели!

— А как это случилось? Что произошло, когда он стал таким? — Зина по профессиональной привычке стала задавать вопросы.

— Да ничего не случилось. Я не знаю! Вчера вечером, уже после вас, поздно было, мы решили пойти на прогулку — с ним и с папой. Но папа немного задержался, он разговаривал с соседкой. Поэтому мы вдвоем стали спускаться по лестнице, чтобы подождать папу уже на улице, возле парадной. И вдруг… Вдруг он как завизжит! — Кивнула она на пса. — Стал пятиться назад. Скулить. Приседать на задние лапы. А потом пулей помчался наверх, домой. А дома забился под диван! Он никогда так не делал, представляете? Там же тесно! Как он вообще поместился? Мы хотели его вынуть. Но он так жалобно скулил, что папа сказал оставить его в покое. А утром он не хотел выходить. Вышел с трудом, возле парадной сделал свои дела и сразу назад.

Конец ознакомительного фрагмента.