У Калинова моста, на реке Смородине

Ирина Луйк, 2021

Разрушенная церковь на Смородиновом берегу, близ Калинова моста – место пугающее и, как говорят местные, «дюже мистическое». Но именно туда через Старый лес направляется Яшка Ковалев в поисках пропавшей сестры. Вместе с друзьями Жекой и Аленкой он сталкивается с неожиданными трудностями, лишениями и опасностями. Раскрывает старую семейную тайну и находит любовь.

Я люблю пироги с щавелем и творогом. Лучше всех их печет баба Нюра. А еще громко поет частушки и целует меня в макушку, поэтому бабу Нюру я тоже люблю.

Люблю приезжать на каникулы в деревню: ходить купаться на реку, кататься с горки на старой камере, рыбачить с Жекой и слушать рассказы Аленки о допотопных греках, которые то и дело воевали между собой и плавали за сокровищами. Аленкина мама — учитель истории в сельской школе. А вот Жека, наоборот — ярый поклонник народных сказок, а еще всякой мистики и деревенских врак: про заброшенную церковь у моста или старый колодец у мельницы. Стоит собраться вечером у костра — Жека тут как тут и начинает… Помимо рядового сказочника, Жека считает себя потомственным знахарем. Его прабабка в Революцию у Белых знахаркой была, лечила офицеров травяными снадобьями, рецепты которых по женской линии в семье передавались испокон веку. Прабабки давно уже нет, а вот книги остались. Женька над ними, как Кощей над златом, никому не разрешает смотреть. Даже нам с Аленкой, говорит: «Опасно для простых смертных». Ха! Бьюсь об заклад: он сам ни черта в бабкиных каракулях не разбирает, зато нос задирает.

Люблю я Васильевку и друзей своих деревенских люблю: Жеку, Аленку, Санька, Пашку и даже Митяя. Хотя он постоянно меня задирает. Встанет руки в брюки и говорит так свысока: «Что, городской, сдрейфил? Знаю я вас, столичных». Ух, так бы и дал ему промеж глаз за такое! Жека с Митяем в одном классе учатся, Аленка, как и я, на год старше — в седьмом. По правде говоря, если б не они, я бы в Васильевку так часто не ездил.

— Яшка, слышь?! Выходи гулять! — доносится от калитки.

Это Жека. Кухонные окна выходят во двор, калитку отсюда не видно, зато хорошо слышно, как друже долбит пяткой в ворота и кричит: «Яшка, выходи!»

— Ша, — отрезает баба Нюра, заметив, как я ерзаю на стуле. — Сперва ужин. Никуды твой Женька не денется. Кому я пирогов напекла, а? Вон гляди, как Маришенька справно кушает, аж сердце радуется.

Маришка — моя сестра, ей пять. Поэтому «Маришеньке» до лампочки походы на речку с пацанами, рыбалка и все такое.

— Ну, ба-а.

— Ешь, — не сдает позиций баба Нюра. — Женька, слышь?! Чего по дворам ходишь, Яшу моего баламутишь?

— Баб Нюр, пусти Яшку гулять, — кричит от ворот Жека.

— Позже выйдет, — отзывается та. — Иди-иди, неча тут. Баламут.

Не видать мне гулёшек, как своих ушей.

— Сейчас в сельпо схожу, и шуруй на все четыре стороны. Не держу, — примирительно замечает баба Нюра. — А покамест с сестрой посиди и ешь давай, не отвлекайся.

Делать нечего — жую.

— Мы на речке, если что! — кричит напоследок Жека и уматывает вниз по улице.

Эх… Пацаны, наверное, сейчас купаются у Песчаного затона, там течения нет, дно пологое, мягкое. Красота, да и только! Хоть совсем не вылезай. Нечестно это, и все тут! У Митяя вон тоже сестра младшая, только Митьке ее не навяливают. Ну где справедливость? Пока остальные на речке, я должен с Маришкой нянчиться.

— Здоро́во, городской!

Вспомнишь черта — он тут как тут. Выглядываю в окно. Над калиткой рыжий чуб торчит. Иду отпирать. Митька стоит руки в брюки, усмехается:

— Говорят, тебя на речку не пускают.

— И чего?

— Да ничего, — Митяй расплывается в ухмылке. — Ты че, нянькой заделался? Почем берешь?

— Иди ты.

— Да ладно. Шучу.

— Что тебе нужно, Митяй?

— Короче… — он сплевывает в сторону, — меня Жека прислал, передать, чтобы ты на речку не ходил. Мы с пацанами передумали, решили за Калинов мост в старую церквушку сбегать. Сегодня время как нельзя подходящее — там в полную луну призрак Белой Девы бродит.

— Кого? — скептически уточняю я.

— Белой Девы. Девчонку там в Революцию убили, с тех пор она ночами вокруг церкви ходит и цветы лунные собирает.

— Лунные? — переспрашивает Маришка, подходя к нам. — Как это?

— Ну, белые цветочки, распускаются только ночью. У нас их лунными называют. Короче, идешь или нет?

— Мне с сестрой сидеть надо.

— Как знаешь, Москва. Покедова! — и Митяй бодрой походочкой ковыляет в сторону леса.

Я кусаю в расстройстве губы. Пацаны давно собирались к старой церкви смотаться, да все никак не получалось: то время неподходящее, то погода не та. А сегодня, видимо, решились. Мне Жека все уши прожужжал про тот мост и церквушку на берегу, мол, место «дюже мистическое», вечно там чудеса какие-нибудь случаются. Теперь до конца каникул только и разговоров будет, что про Калинов мост да про приключения, которые я пропустил.

— Слушай, мелкая, давай мультики тебе включу? Посидишь одна?

— А какие?

— Про Тома и Джерри. Но только баб Нюре ни слова, что я ушел. Если спросит где, скажи: «В огороде он». Идет?

— Идет, — отвечает Мариша.

Мигом доставляю сестру в дом, включаю кассету с мультиками, — видак я привез из Москвы на случай плохой погоды — хватаю со стола пирожок и что есть духу несусь вслед за Митяем. Нагоняю его уже возле самого леса.

— На тебе, — удивляется тот. — Чего примчался?

— Я с вами.

— Ну! — ухмыляется Митька. — Расхрабрился, что ли? Я думал — сдрейфил.

— Я не сдрейфил. Достал уже дразниться.

Еще хоть слово, и я его вздую. Не посмотрю, что младше на год. Я вообще не драчун, но оскорблений не терплю. Тем более Митяй нарочно до меня докапывается уже который год, дразнит «городским» и «Москвой». Аленка считает, он мне завидует. Жека наоборот — что Митяй меня на слабину проверяет, потому что нравлюсь я ему, хоть и не местный. Кому из них верить, не знаю.

— А где остальные? — на поваленном дереве у кромки леса сидят только Санек да Пашка.

— Жека за бабкиной книжкой побежал, — поясняют пацаны.

— А Аленка?

— Не пойдет. Сказала, делать ей больше нечего, как ночью по лесу шарахаться.

— Девчонка, — со знанием дела поясняет Митяй. — Сдрейфила.

Не думаю, что Аленка сдрейфила. Она вообще-то не робкого десятка. С тарзанки наравне с пацанами прыгает, у крутого берега. Может костер разжечь и вообще… Жаль, что ее не будет. Люблю Аленкины рассказы про древних греков. Да с ней и помолчать приятно. А еще у нее веснушки на носу и глаза зеленые-зеленые, цветом как папоротник.

Сажусь на изрезанный трещинами ствол, жую пирожок и жду вместе со всеми. Спустя минут десять Жека показывается. За спиной болтается рюкзак, судя по тому, как оттянуты лямки, в нем бабкина книжка.

— Куда провалился? — недовольно сопит Митяй.

— Ждал, пока мать отвернется, она мне за бабкину книженцию голову открутит.

— Так зачем ты ее притащил? — удивляется Пашка.

— Хочу трав нарвать, которые тут нарисованы. А без картинок боюсь ошибиться.

— Бедолага, — усмехается Митяй. — Ну все, погнали.

Всей ватагой идем в лес. Тропка широкая, хоженая. Вся деревня этой дорогой на реку ходит. Лес в Васильевке смешанный: есть и хвойные, и лиственные породы, много дуба и клена. Вдоль тропки тянутся кустарники: жимолость, бересклет, калина. Лето в этом году прохладное, почти неделю хлестали дожди, трава вымахала чуть не по колено. Над головой щебечут птицы.

— Почему Аленка не пошла? — спрашиваю я, поравнявшись с Жекой.

— Не знаю. Она мне не докладывалась.

Немного помолчали.

— А что, у церкви действительно Белую Деву видели?

— Типа того. В прошлом году на Ивана Купала она как есть в развалинах явилась. Да только сдается мне, что никакая это не Белая Дева была, а самая настоящая Берегиня. Даже описание подходит: белые одежды, белые волосы, лунники собирала.

— Что еще за чудо-юдо? — усмехаюсь я.

— Сам ты чудо-юдо, — огрызается Жека. — Берегиня — древняя богиня, хранительница рода. Иные Бабой-Ягой кличут. Ясно тебе, пенек с глазами? Ой, да что я перед ним распинаюсь! — машет рукой Жека.

И чего он так взъелся? Совсем поехал на этих бабкиных книжках. Интересно, чего там все-таки написано?

— Митяй, давай привал? Скупнемся и дальше пойдем? — упрашивает вожака Санек.

Остальные согласно угукают. Я и сам не прочь искупаться, вода так и манит: блестит, переливается. Бьюсь об заклад — нагрелась за день, точно парное молоко. Митяй дает добро, и мы дружно несемся в воду, ныряем, плещемся, словно пескари, на отмели. Из-за общего гомона я не сразу слышу голос:

— Яшка! Яшка! — из-за куста орешника показывается растрепанная Аленка. — Яшка! Вот ты где!

Не сбавляя хода, она выбегает на берег и кричит:

— Маришка пропала, слышь?! Яшка!

Смысл ее слов доходит до меня не сразу.

— Как пропала? — первым отзывается Жека. — Куда пропала?

— Не знаю. Бабка Нюра домой вернулась, а Маришки нет, — заламывает руки Аленка. — Яшка, слышь? Куда она могла деваться?

Я выбегаю из воды, натягиваю штаны, хватаю майку и несусь что есть духу к дому. Остальные следом. Краем уха слышу, как матерится Митяй, отчитывая Пашку за нерасторопность. Залетаю в дом, шарю по комнатам, но Маришки и след простыл, только кассету с мультиками заело в видаке, картинка дергается и пляшет на одном месте. До меня, наконец, доходит.

— Яшка, ну чего? — в дверном проеме показывается раскрасневшийся Жека. За ним запыхавшаяся Аленка. Оба смотрят на меня, словно ждут, что я чудесным образом вытащу Маришку из-за дивана. Но сестры в доме нет, хоть ты тресни! Никого нет.

— Это я виноват… — падаю за кухонный стол и запускаю пальцы в волосы.

— Как это?

— Я ее одну оставил, чтобы с вами в лес пойти. Мультики ей включил, а кассету заело. Вот Маришка за мною и пошла… Искать меня пошла, понимаете? Чтоб кассету перемотал.

Аленка прикрывает рот рукой, гася собственный вздох. Жека сочувствующе поджимает губы:

— Это скверно.

— Подумай хорошенько, куда она могла направиться? — говорит Аленка, я рассеянно трясу головой, а потом понимаю:

— Она в лес пошла. Точно. Слышала, что Митяй меня туда зазывает. Еще и Белая Дева эта с лунными цветами! Маришка наверняка заинтересовалась. Любит она цветы. А тут еще волшебные какие-то… — я роняю голову на руки, зажмуриваюсь. А вдруг все это дурной сон?

— В лес это плохо, — резюмирует Жека. — Скоро смеркаться начнет. Труднее будет искать. Если идти, то прямо сейчас.

— Идем, — говорю я, не задумываясь.

— Это глупо, — парирует Аленка. — Скоро ночь. Разумнее дождаться старших, рассказать о том, что случилось. Да и кто-то же должен дома остаться, если Маришка обратно придет. Нельзя тебе уходить, Яш.

— А вдруг утопнет, — вворачивает Жека. — Речка рядом.

Я зажимаю уши руками, чтобы не слышать их спор. Каждый по-своему прав, и уходить из дома нельзя, и не уйти невозможно. Никогда себе не прощу, если с Маришкой что-нибудь случится. И зачем я только потащился за Митяем в лес?

— Пойдешь со мной, Жень?

— Он еще спрашивает! — отзывается друже. — Хоть сейчас. Я готов.

— А ты, Ален, останься в доме, если Маришка вернется.

Аленка силится что-то возразить, но все же согласно кивает. У калитки встречаем подоспевших ребят.

— Ну, чего? — выпаливает Митька. — Нашли?

— Пока нет. Как раз собираемся. Вы это, пробегите по деревне, разыщите бабу Нюру, скажите, что Маришка в лес пошла. Я за ней.

— Мы, — уточняет Жека. — Бывайте, пацаны.

Вместе идем через лес, не прекращая кричать: «Мариша! Мариша! Ау!» Никто не отзывается, только эхо передразнивает: «Ариша… Риша… Иша… У-у-у…» Поверить не могу, что все это происходит наяву! Как же я так сглупил?! Уже почти дойдя до речки, слышим шаги — это Аленка.

Конец ознакомительного фрагмента.