Александра – наказание Господне

Ирина Мельникова

Появление Александры, дочери известного путешественника графа Волоцкого, в светском обществе Петербурга равносильно взрыву вулкана. Ей нет равных не только по красоте и уму, но и в умении отваживать нежелательных женихов и осаживать чванливых светских франтов. И только молодой князь Адашев не обратил на юную красавицу никакого внимания. Неугомонная Александра решает за это наказать князя, и вскоре в его доме появляется новая гувернантка – невзрачная, в старомодном платье и нелепом чепце… Чем станет эта девушка для Кирилла Адашева – сущим наказанием Господним, или, наоборот, даром Божьим?..

8

Князь Адашев и его старинный приятель Павел Верменич, давний соучастник всех детских проказ и юношеских забав, на которые оба были великие мастера, сидели в ресторане Леграна и отмечали встречу после трехмесячной разлуки. Перед этим они долго беседовали в кабинете князя, но так и не наговорились.

У них всегда было о чем поговорить и что вспомнить.

Имения их отцов находились по соседству. Полчаса бега через заросшую лесом балку, а потом вдоль ручья позволяли мальчикам видеться ежедневно. К тому же это были прекрасные места для игры в казаки-разбойники и отважного рыцаря Робин Гуда. И теперь, будучи в деревне, друзья беспрестанно встречались и секретов друг от друга не держали.

По примеру соседа Верменич-старший отдал своего отпрыска в Морской кадетский корпус; молодые люди закончили его одновременно, но назначение получили на разные корабли. И хотя Павел не сделал столь головокружительной военной карьеры, но службу закончил в звании капитана третьего ранга. И в отставку вышел также по причине тяжелого ранения в последней турецкой кампании.

Чуть выше среднего роста, широкоплечий, Верменич внешне был полной противоположностью спокойному и рассудительному князю. Жизненная энергия била в нем ключом, порою переплескивая через край, что создавало представление о нем, как о человеке довольно легкомысленном, веселом и простом в обращении. На самом деле среди близких ему людей он слыл большим умницей и, несмотря на дружеские отношения, был одним из наиболее беспощадных критиков проекта князя, но и ярым и верным его защитником. Просто в силу своего характера к некоторым житейским вопросам Павел подходил менее серьезно, чем его друг.

В отличие от Адашева, которого родители женили в двадцать лет на хорошем приданом, Верменич никогда не был женат. Вся губерния с неусыпным вниманием следила за полной опасностей и интриг жизнью первого любовника округи. О его авантюрах ходили предания, а из уст местных кумушек сыпались подробности его новых побед на фронтах любовных баталий. Обросшая легендами жизнь Павлуши Верменича вызывала скептическую усмешку успевшего овдоветь Адашева, но иногда князь не выдерживал и сурово отчитывал приятеля. Особое осуждение у него вызывал так называемый гарем. В имении у Верменича в отдельном флигеле всегда жили три-четыре девушки. «Ядреные у меня девки, кровь с молоком!» — любил похвастаться ими Павел. И действительно, красивые, здоровые наложницы с радостью выполняли любовные прихоти барина. Но, к его чести, он никогда не бросал их на произвол судьбы, а поскольку количество бывших возлюбленных из красавиц крестьянок (как и прижитых от них детей) все возрастало, то Павел большей частью был озабочен поисками подходящих для них мужей (от красивой девки с хорошим приданым, пусть и «потревоженной» барином, разве кто откажется?), находил нянек своим незаконным чадам. Их набралось уже с полдюжины, и все точная копия своего горячего папаши: со жгуче-черными кудрявыми головками, карими глазами и с вечной улыбкой на розовых физиономиях. От отца их отличало лишь отсутствие усов, а у Верменича они были отменные, в свое время несомненная гордость Черноморского флота — густые, длинные, ухоженные… «Мои вороные», как любовно называл их хозяин. Усы, очевидно, и были основной причиной, побуждающей женщин столь быстро сдаваться. Никто, кроме Павла, не мог так лихо управляться со своими усами, бесподобно звонко щелкать каблуками и так откровенно, шало и бесстыдно оглядывать женщин, отчего те безропотно шли в расставленные им сети, потом стремительно переходили в статус «бывших возлюбленных», легко с этим мирились, оставаясь с ветреным любовником в самых дружеских отношениях.

Он мог бы сыскать себе лавры и на дипломатическом поприще, потому как умел объясниться даже с самыми ревнивыми супругами своих пассий. Причем ни один из его романов не повлек за собой ни дуэли, ни громкого скандала. И хотя князь Кирилл частенько корил друга, но любил и уважал его безмерно.

У каждого человека свое предназначение, свои цели в жизни, и то, какими путями он идет к этому, тоже предопределено свыше. Иногда Адашев не выдерживал, сердился, говорил другу о том, что жизнь быстротечна и нельзя прожигать ее в постелях любовниц, за карточным столом или на охоте. На что Павел отвечал громким хохотом, обещал непременно с понедельника начать новую жизнь или, наоборот, грозился оторвать его от «чертовых» бумаг и заставить наконец окунуться в «водоворот страстей» — это было любимым изречением Верменича. Но пока его благие порывы заканчивались полнейшей неудачей. Князь вопреки уговорам мирских радостей избегал и на провокации не поддавался, предпочитая большую часть времени проводить в имении, вдали от хорошеньких барышень и сопряженных с ними соблазнов.

Вот и теперь, вальяжно развалившись в кресле, поглядывая на худую, обсыпанную рисовой пудрой барышню за конторкой, Павел Верменич не свойственным ему тихим голосом, менторским тоном битый час внушал другу мысль о пагубности длительного воздержания.

— Нет, братец! — протянул он разочарованно, заметив скучающий взгляд Кирилла. — Мои сентенции тебе что слону дробина! Сидишь ты в своем поместье, как тот медведь в берлоге, а в столицу в кои веки заглянешь, так тоже дела, заботы… А жить-то когда, Кирюша, скажи на милость? Посмотришь на тебя, право, застрелиться хочется! Ты давно на себя в зеркало любовался? Хмурый, скучный, а все потому, что «девы юной лобзаньем тайным пренебрег», — неожиданно пропел Павел и, заметив скептическую усмешку на губах князя, продолжил с досадой: — Балы не посещаешь, от барышень шарахаешься; меня попрекаешь, что я попусту жизнь проживаю, а сам лучше? За бумажками и не заметишь, как молодость пройдет…

— Павлуша, тебя случайно никто из этих чертовых маменек в свахи не подрядил? — усмехнулся князь. — За все время, что я в Петербурге, меня пытались затащить на десяток балов, дюжину званых вечеров, обедов и приемов, но алчный блеск в очах почтенных дам слишком ясно говорит об их намерениях и ничего, кроме приступов изжоги, у меня не вызывает. — Адашев налил себе вина и затянулся сигарой. — Однажды я женился по воле родителей, прожил с Анной восемь лет, но ничего, кроме разочарования, не испытал. До сих пор не пойму, почему она меня так боялась? Не обижал ее и нежным старался быть… — Пожав плечами, он с грустью посмотрел на Павла.

— Не любил ты ее, вот в чем вопрос! — хотел сказать Верменич, но, заметив, как потускнел вдруг взгляд приятеля, решил сменить тему разговора. Плеснув и себе немного вина, Павел уставился на блюдо, на котором лежало нечто, обозначенное в меню как «le bifteck saignant». Отрезав кусочек сочной мякоти, он поддел его серебряной вилкой и отправил в рот.

— Нет, что ни говори, а добрые бестии эти французы! — зажмурился он от удовольствия. — Ежели что и приготовят, то во рту тает, по языку растекается. А мой Федор, уж на что учился у самого Шаппеля, но как ни приготовит, все не так! Рот забьет, в зубах застрянет! Силишься проглотить, ан нет! Прежде штоф вина надобно выпить, чтобы с этаким dejeuner^[13] справиться!..

— Любишь ты все преувеличивать! — вздохнул Адашев. — Твой Федор готовит прекрасно, мой француз ему и в подметки не годится. Если бы не нянька, давно бы какую-нибудь болезнь нажил.

— Вот еще одна причина, почему тебе надо поскорее жениться, а то, смотрю, тебе и никудышного повара недосуг выгнать. Вытолкай его в шею, а на то время, пока нового подыщешь, я своего Федора уступлю, при условии, что у тебя столоваться буду.

— Я тебе который раз предлагаю пожить у меня. Негоже это по гостиницам отираться, да у меня и спокойнее будет.

— Разве я против? — улыбнулся Павел. — Только повара ты непременно выгони.

— Знаешь, я только этим в последнее время и занимаюсь. Неделю назад уволил француженку-гувернантку. По совету жены одного моего приятеля взял неплохую русскую учительницу. Спокойная, милая барышня, но мои паршивцы в первую же ночь подложили ей в постель дохлую крысу. Причем после глядели на меня честнейшими глазами и божились, что эта тварь сама залезла под одеяло и там удавилась. Представляешь, в спешке они забыли снять с нее петлю!

Захохотав, Верменич подавился хлебом с сыром пармезан, закашлялся до слез, чем вызвал недоуменные взгляды за соседними столиками. С трудом успокоившись, он достал из-за отворотов сюртука белую салфетку и вытер набежавшие на глаза слезы:

— Надеюсь, ты их не выпорол?

— А что толку пороть, если учительница сбежала на следующий день, даже не взяв расчет. Ума не приложу, что с ними делать? Завтра отправляю их назад в имение. Весна на дворе, нечего им в городе сидеть, грязью да копотью дышать. А мне придется еще на неделю задержаться до решения адмирала по проекту, да и учителя надо подыскать, непременно мужчину, строгого и непугливого…

— Бог тебе в помощь, Кирюша! — усмехнулся Павел и не преминул ехидно заметить: — Вспомни только, кого из нас лет этак двадцать — двадцать пять тому назад за уши таскали за подобную же крысу, только под подушкой у мадемуазель Надин? Что-то я запамятовал, у кого они сильнее алым цветом полыхали?

Теперь настал черед князя улыбнуться:

— Хочешь, чтобы я поделился с этими сорванцами нашим богатым опытом избавления от зловредных учителей? Не дождешься, mon cher! Вот заведешь себе детей, тогда и учи их уму-разуму как бог на душу положит!

— Да вроде их у меня и так уж прилично набралось! — Павел удрученно крутанул свой пышный ус. — Весь дом и двор, клянусь тебе, заполонили. Вот только никак не запомню, где Васька, где Гришка, где Гаврюшка, мельтешат, как комары! Кто чей, тоже не пойму! Кто из них Глашин, кто Лушкин, а может, Василисин?.. Представляешь, все на одно лицо, горласты, прожорливы, что твои утки, резвы, как жеребята! Может, присоветуешь, что дальше с ними делать? — Верменич в недоумении развел руками и посмотрел на товарища, расправлявшегося с устрицами.

Адашев, отодвинув блюдо с очищенными перламутровыми раковинами, вытер рот салфеткой, налил себе немного шабли и сделал несколько глотков. Отставив бокал в сторону, опять утерся и только тогда соизволил ответить:

— Прежде всего прекрати вести себя как мартовский кот и женись в конце концов! Тебе это сделать гораздо легче. Ты не связан никакими обязательствами, а мне в первую очередь нужна взрослая, опытная женщина, чтобы могла справиться с моими балбесами.

Верменич задумчиво постучал кончиком ножа по опустевшему блюду и поднял глаза на князя Кирилла:

— Ты не поверишь, но я ведь за этим и приехал в Петербург. Была у меня на примете одна барышня, умница, красавица и, главное, богатая. Папенька ее, по слухам, дает в приданое пять или шесть тысяч душ, на сто тысяч земли, да еще ста тысячами ежегодного дохода согласен поделиться. Скажи, чем не приличная партия?

— Ничего не скажешь, приличнее не бывает! — согласился князь.

— Но, увы! — Павел, кажется, впервые в жизни был неподдельно огорчен. — Но, увы, я опоздал!

— Что же, кто-то наперед тебя успел? — Адашев сочувственно посмотрел на приятеля.

— Нет, замуж она не вышла, но почему-то вдруг решила вернуться к отцу в имение. Я тут вчера у тетки ее пытался причину узнать, и она, похоже, знает, но не говорит. Уж как я ее уламывал, раз десять ручки целовал, мозоль на языке вскочила от тех дурацких комплиментов, что ей наговорил! Нет, смеется себе, и все тут! Даже на свой знаменитый «четверг» не пригласила, шельма! — Верменич с досадой отбросил нож и, сердито насупившись, оглядел заполненный зал. Его взгляд наткнулся на кого-то в дальнем углу, он вгляделся пристальнее и вдруг повеселел. — Смотри, смотри, кто на свет божий вылез! Красавчик Кирдягин! Это ведь его она чуть ли не принародно по щекам отхлестала!

— Господи, Павел! — Князь страдальчески сморщился. — Упаси меня от этих разговоров. Меня совершенно не интересует, кто кому съездил по физиономии…

— Ну и зря! — Верменич, порозовев от возбуждения, наклонился к нему через стол. — Это же тот самый Кирдягин, которого моя несравненная Александра на одном из последних балов основательно отлупила!..

— Какая еще Александра? — Адашев окончательно рассердился и, скомкав салфетку, бросил ее на стол. — Не хватало мне своих забот, чтобы чьими-то побитыми vitrines^[14] интересоваться!

— Нет, брат, подожди! — Верменич, потянув его за рукав, вынудил остаться на месте. — Это особенный случай, а ты, похоже, не в столице, а где-то на Луне обитаешь! Ведь Александра и есть та милая барышня, на которой я подумываю жениться.

— Ну так женись, в чем вопрос, а меня оставь в покое! — Князь попытался отнять руку, но не тут-то было! Хватка у Павлуши Верменича была железной. Пришлось смириться, и, вздохнув для порядка, Адашев с преувеличенным вниманием уставился на товарища. Тот принял это как должное, тут же оставил его рукав в покое, подозвал официанта, велел подать еще вина и продолжил свой рассказ:

— Эта барышня, Сашенька Волоцкая, племянница графини Буйновской, только в нынешнем сезоне появилась в Петербурге, причем не с самого начала, а где-то уже после Рождества, потому я слишком поздно о ней и узнал. Сознайся, ты ведь слышал о ней? Просто не мог не слышать! От ее фокусов и bons mots^[15] весь Петербург точно вулкан клокочет. Не чета нашим пресным барышням, на все у нее готов ответ. Осмелилась даже поспорить с сенатором Галаниным по поводу, говорят, крестьянского вопроса и переустройства общества.

— Очевидно, сия барышня из тех «синих чулков», что сейчас устремились в университеты французские да английские?

— Нет, про «синий чулок» никто не упоминает, наоборот, все как один утверждают, что девушка она весьма привлекательная, но очень уж языкаста, не приведи господь! — Павел тяжело вздохнул. — Возможно, слышал, папаша у нее известный путешественник, она вместе с ним всю жизнь за границей прожила, наших законов не знает, представляю, каково ей сейчас в нашей безмозглой и напыщенной атмосфере! Местные бонвиваны к ней, как мухи на мед, устремились, но что интересно, — Верменич радостно улыбнулся, — она всем скоренько от ворот поворот устроила. — И Павел поведал другу несколько случаев преуспеяния Сашеньки Волоцкой в отваживании женихов.

Князь, презрительно усмехнувшись, в недоумении посмотрел на друга:

— Кажется, в английском языке есть очень сильное слово hooligan,^[16] которое чрезвычайно подходит к этой милой барышне. Не хочешь ли ты сказать, что серьезно увлечен этой девицей?

Верменич сконфуженно улыбнулся:

— Честно сказать, мне ее так и не удалось увидеть. Графиня уехала прежде, чем я появился в Петербурге, но ты недалек от истины, она меня очень заинтересовала, хотя в свете ее иначе как «наказанием господним» никто не называет. В последний раз она была на балу у княгини Дувановой, ты ведь, кажется, тоже был приглашен? Не может быть, чтобы тебя ей не представили!

— Постой, постой, — Адашев наморщил лоб. — Действительно, что-то подобное было! Как ты говоришь ее фамилия? Волоцкая? А тетка ее графиня Буйновская? Теперь припоминаю, меня хотели с ней познакомить, но мадемуазель постоянно то исчезала, то танцевала, так что сие счастье меня миновало! Видно, господь решил уберечь меня от встречи со столь экстравагантной особой.

— Знаешь, Кирилл, не скрою, я достаточно преуспел в любовных интрижках, поэтому, monsieur pedant, осмелюсь тебе кое в чем возразить. Со многими женщинами я просто флиртовал, с другими переспал и не только на пуховых перинах, но и на деревенских лавках. Всякое бывало в жизни, но одно я зарубил себе на носу и тебе советую сделать то же самое — если женщина собирается тебя завлечь, она изо всех сил будет стараться показать себя скромной и кроткой: ну какой же мужчина свяжет себя с мегерой? Но на поверку они таковыми и оказываются. — Павел развел руками. — Поэтому мне по душе те, у которых все написано на лице. Они не скрывают своих истинных чувств за маской смирения, они искренни и порывисты! Если любят, то всей душой и сердцем, если ненавидят или презирают, то не постесняются съездить тебе по роже! Им не надо притворяться ни до замужества, ни после. Вот такую женщину я хочу и найду непременно! — Он озорно улыбнулся. — Заберусь в любой медвежий угол, хоть на край света, но Сашеньку Волоцкую разыщу и обязательно на ней женюсь, помяни мое слово!

— Извини, друг, но здесь я тебе не помощник. — Князь усмехнулся. — Гляди только, чтобы это «наказание» тебе голову не оторвало мимоходом. А мне и своих enfants terribles хватает, могу уступить на время, если тебе острых ощущений недостает!

Верменич не успел найти достойный ответ, его внимание привлекла шумная компания, появившаяся из дверей кабины, в которой гости мосье Леграна обычно ужинали с дамами. Одна из женщин, самая очаровательная, но несколько крикливо одетая, направив свой взор поверх голов спутников, остановила его на князе и расцвела приветливой улыбкой. Адашев слегка привстал со своего кресла и отвесил ей вежливый поклон. Дама в ответ изящно взмахнула ручкой, но ее тут же подхватили под локоток, и она, беспрестанно оглядываясь, последовала за своим кавалером к выходу.

— Ничего себе! — Павел, в шутливом ужасе округлив глаза, навалился грудью на стол и уставился на друга. — Ты, оказывается, знаком с прехорошенькой птичкой и помалкиваешь! Кто такая, если не секрет?

— Баронесса Полина Дизендорф, — сухо ответил князь. — Мы с ней познакомились по пути на бал к Дувановой. У моей кареты лопнул обод на колесе, и она любезно согласилась подвезти меня. Правда, за эту услугу мне пришлось станцевать с нею пару танцев, а вчера я получил приглашение на званый ужин в ее загородном доме, вот и все знакомство, мой любезный любопытный друг!

— Определенно, ваша светлость, от тебя и на дыбе покаяния не добьешься! — посетовал Верменич. — Надо же, утаил знакомство с такой красавицей! Теперь я понимаю, почему ты мою Сашеньку не заметил. Очутись рядом со мной подобная женщина, сию же минуту распустил бы свой гарем, вот те крест, Кирюша!

— Ну, хватит с меня гаремов, вдовствующих баронесс и хулиганок графинь! Что у нас, более интересных тем для разговора не найдется? Едем немедленно ко мне, посидим в тишине и поговорим о чем-нибудь более приятном. — Адашев легко поднялся с кресла, но уже на выходе из ресторана вдруг остановился. — Послушай, как ты говоришь фамилия этой девицы? Волоцкая? Кажется, я в самом деле знаю отца твоей графини, и в связи с этим мне припоминается одна занятная история…

За время недолгого пути в карете к дому князя Павел Верменич выслушал короткую, но чрезвычайно его позабавившую историю о встрече Кирилла Адашева с семейством Волоцких на шлюпе «Мирный».

Русские моряки, возвращаясь после открытия ими Антарктического материка, сделали кратковременную остановку в Порт-Джексоне^[17] для пополнения запасов воды, продовольствия и срочного ремонта. Граф Василий Волоцкий занимался в то время зоологическими и ботаническими исследованиями в Новом Южном Уэльсе.^[18] По приглашению Лазарева он вместе с женой и ребенком приехали в порт и поднялись на борт корабля. Супруги были несказанно рады неожиданной встрече с соотечественниками. Граф и графиня оказались исключительно милыми, симпатичными людьми. Офицеры, отвыкшие от женского общества, оказывали молодой очаровательной Ольге Волоцкой знаки внимания, на что она лишь смущенно улыбалась, держалась скромно; ее вопросы о целях похода и дальнейших планах экспедиции показали, что она достойная жена своего мужа. Чета Волоцких с восторгом слушала рассказы об открытиях, сделанных во время путешествия, о научных наблюдениях, которые проводились на борту «Мирного», но насладиться интересной беседой в достаточной степени им помешало их непоседливое чадо.

За те несколько часов, что Волоцкие гостили на корабле, оно облазило все матросские кубрики, свалилось в завонявшую от жары бочку из-под солонины, попыталось спрятаться в якорном ящике и путалось в ногах у команды, занятой ремонтом такелажа. Наконец старый, из кантонистов, боцман Гордеев, у которого дитя попыталось стащить его дудку, но после неудачной попытки прилипло к нему как репей, в надежде сменять ее на полудохлую ящерицу, прокрался к каюте мичмана Адашева, где тот отдыхал после ночной вахты, и, зная его как самого покладистого офицера, сочувствовавшего тяжелой матросской доле, умолил его избавить команду от этого зловредного сатаненка. Гордеев в виде доказательства предъявил свой, желтый от табака, обмотанный тряпицей указательный палец, который чуть не оттяпала в предсмертных судорогах туземная рептилия.

Адашев, чертыхнувшись про себя, просьбу команды уважил и в последний буквально момент успел ухватить бесенка за шиворот и тем самым спасти от несварения желудка любимца экипажа пса Негодяя, которому графский отпрыск попытался насильно скормить окончательно издохшую ящерицу. Он отнес отчаянно брыкающегося маленького безобразника под крыло милой мамаше, и только тогда на корабле смогли спокойно вздохнуть и продолжать работы…

Во время обеда, устроенного командиром в честь гостей, князь с недоумением всматривался в отмытое личико ребенка, как такое поистине ангельское создание за три часа пребывания на палубе лишь благодаря бдительности экипажа не умудрилось натворить больше бед, чем «ревущие сороковые» и «бешеные пятидесятые» широты вместе взятые. Но настоящий шок испытали все офицеры, а их боевой и невозмутимый всегда командир чуть не подавился своим любимым борщом, когда в ответ на его любезное предложение немного подрасти и идти на «Мирный» в юнги этот чертенок с ясными голубыми глазами херувима, подпрыгнув от радости, издал жуткий боевой клич каннибалов с острова Новая Гвинея и повис на шее у Лазарева.

Графиня, встав со своего места, сняла ребенка с Михаила Петровича и тихим ласковым голосом произнесла единственную фразу, которая произвела на присутствующих в кают-компании впечатление удара корабля о рифы… Она сказала:

— Сашенька, девочки не могут служить юнгами на военных кораблях…

… Верменич, привалившись к стенке кареты, уже не хохотал, а, вытирая слезы большим носовым платком, еле слышно стонал:

— Ну, право же, наказание господне, самый настоящий мамелюк^[19] в юбке! — Павел поднял покрасневшие глаза на друга, который с самым невозмутимым видом взирал на его потуги справиться с приступом смеха. — Так сколько, говоришь, ей в ту пору было? Лет семь, восемь? Сейчас, значит, в самом соку барышня! Давай поспорим, что никуда она от меня не денется. Я не я буду, если самое позднее к осени не укрощу эту строптивую графиню!

Примечания

13

Dejeuner (франц.) — обед.

14

Vitrines (франц.) — витрины; здесь — лица.

15

Bons mots (франц.) — остроты.

16

Hooligan (англ.) — хулиган.

17

Теперь г. Сидней в Австралии.

18

Австралийская провинция.

19

Мамелюки — воины конной гвардии египетских султанов, отличавшиеся особой дерзостью и отвагой.