Грех во спасение

Ирина Мельникова

Юная красавица Машенька Резванова единственная, кто не желает смириться с тем, что блестящий морской офицер, наследник князей Гагариновых, воспитанницей которых она является, несправедливо осужден на каторгу и вечное поселение в Сибири. Маша, преодолевая одну преграду за другой, устремляется в далекий и неведомый край, чтобы вступить в фиктивный брак с Дмитрием Гагариновым, а позже устроить ему побег. Юным влюбленным предстоит претерпеть множество невзгод в дикой забайкальской тайге, но обретут ли они свободу, исполнятся ли их надежды о счастье и любви?

10

Маша проснулась от громкого топота копыт по булыжной мостовой и бойкого посвиста ямщиков. Она вскочила с постели и подбежала к окну. По улице пронеслось несколько карет в сопровождении десятка верховых казаков, а звон колокольчиков под дугами лошадей был так пронзителен и тревожен, что она, не медля ни минуты, позвала горничную, спящую в соседней комнате, и велела приготовить ей шубу, зимний капор и вызвать Антона. Зевающая, растрепанная, полусонная Катя едва передвигалась по комнате, натыкаясь на мебель, и Маша даже прикрикнула на нее, чтобы быстрее привести горничную в чувство.

Наконец на пороге появился Антон. С недоумением оглядел тепло одетую барышню и спросил:

— Чего изволите, Мария Александровна?

И несказанно удивился, когда Маша приказала ему бежать на улицу и найти пролетку, чтобы добраться до Петропавловской крепости.

Антон перекрестился и прошептал:

— Барышня, что вы надумали? Двенадцатый час ночи. На улице метель, холод несусветный…

— Антон, милый, поспеши. — Маша умоляюще посмотрела на него. — Сердце мне подсказывает, что сегодняшней ночью Дмитрия Владимировича отправят в Сибирь…

— Господи ж боже мой! — Антон снова перекрестился и метнулся за дверь. А Маша посмотрела на Катю:

— Иди ложись спать, и смотри, не смей никому говорить, что я среди ночи куда-то уехала. Если мы к утру не вернемся, тогда расскажешь все барыне.

— Хорошо, — прошептала девушка и вдруг обняла хозяйку и быстро поцеловала в щеку. — Дай бог вам с молодым барином свидеться. Передайте ему от всех нас поклон и пожелание здоровья.

— Спасибо, Катенька. — Маша в ответ поцеловала девушку и быстро спустилась в вестибюль, где ее дожидался Антон.

Через полчаса они были на южном берегу Невы напротив Заячьего острова. Громада Петропавловской крепости четко проступала на фоне взошедшей над горизонтом луны. Закованные в камень могучие крепостные стены и бастионы нависли над Невой, словно продолжение береговых гранитов, а над ними вознесся вверх сверкающий в лунном свете легкий шпиль Петропавловского собора…

Маша вцепилась руками в гранитный парапет набережной, покрытый ледяной коркой. Метель прекратилась, но снежная поземка продолжала кружить над мостовой, сильный верховой ветер рвал в клочья низкие мохнатые тучи. Они то и дело наползали на лунный диск, и тут же кромешный мрак окутывал и крепость, и Неву. И лишь шпиль собора продолжал светиться в темноте, словно стрелка компаса, не позволяющая сбиться с дороги заплутавшему путнику, точно тонкая соломинка — последняя надежда утопающего среди океана отчаяния…

— Антон, — Маша оглянулась, и лакей тут же подошел к ней. — Я хочу попасть в крепость и попытаться увидеть твоего барина. Ты не смог бы поискать лодочника?

— Барышня, вы с ума сошли! — Антон отшатнулся от нее и замахал в ужасе руками. — Вы посмотрите, что на реке творится! «Сало» вовсю идет, лодку тут же затрет и потопит…

— А ты все-таки попытайся, братец, — Маша достала кошелек и отдала его Антону, — и заплати тому, кто решится переправить меня на остров, сколько он запросит.

Антон хмыкнул и скрылся в темноте, а Маша вернулась к пролетке и отпустила извозчика.

Вскоре появился Антон в сопровождении здоровенного мужика, лохматого и бородатого, в драном кафтане и в войлочном котелке вместо шапки.

— Вот, привел, — кивнул на него Антон. — Как я и говорил, никто из лодочников не решился вас переправить. Я сто рублей предлагал, нет, отказываются, говорят, жизнь дороже. А этот вот согласился, и за полсотни всего. Глухонемой он, не слышит, как вода шумит и льдины трещат, потому, видно, и не боится…

Глухонемой замычал и жестами показал что-то.

— Антон, ты понимаешь, что ему надо?

Лакей подошел к мужику и крикнул:

— Чего тебе?

Тот замычал громче и изобразил нечто, похожее на взмахи весел, и показал рукой на реку.

Антон повернулся к Маше:

— Верно, он хочет лодку сюда привести? — И опять громко прокричал: — Иди уж, иди! — и подтолкнул лодочника в спину.

Мужик быстро закивал головой, что-то промычал снова, радостно рассмеялся, вероятно, оттого, что его поняли, и скрылся в темноте.

Ждать пришлось долго, и Антон даже высказал опасение, что мужик их надул и скрылся, прихватив с собой двадцать пять рублей задатка.

Но минут через сорок откуда-то снизу из-за парапета раздалось знакомое мычание, и, перегнувшись через гранитный валик, они увидели крохотную лодчонку, которую мужик едва удерживал у берега. Густая ледяная каша почти сплошь закрывала темную воду, а ближе к стрежню мелкие куски льда срастались в огромные льдины, для которых утлое суденышко — что орех для кузнечной кувалды.

— Ох, барышня, погубите вы себя. Тут даже днем опасно переправляться, а вы ночью вздумали, — проворчал за ее спиной Антон, но Маша не обратила на его слова никакого внимания, размышляя над тем, как же ей спуститься к лодке. Прибрежные каменные лестницы настолько обросли льдом, что превратились в настоящие катушки. Спускаться по ним невозможно…

Маша зябко поежилась, но смело подошла к парапету и с помощью Антона вскарабкалась на него. Сидеть на нем было холодно, ледяной ветер сразу же проник под юбки, и она мгновенно замерзла. К тому же она обронила где-то перчатки и почти перестала чувствовать кончики пальцев.

Тем временем лодочник перебросил Антону свернутый в кольца тяжелый и толстый канат, и лакей закрепил его за дерево, росшее поблизости, затем перекинул его через парапет и ловко, как обезьяна, спустился по канату в лодку.

— Хватайтесь, барышня, за веревку и скользите вниз, — крикнул ей Антон из лодки и раскинул руки в стороны. — Не бойтесь, я вас поймаю!

Маша перекрестилась, встала на колени, подползла к канату, ухватилась за него и, перебирая руками и упираясь коленями в парапет, стала медленно спускаться вниз. Жесткие волокна пенькового троса, покрытые кристаллами льда, впивались в ладони, рвали кожу, но она не замечала этого, с ужасом ожидая того момента, когда придется оторваться от веревки и прыгнуть в лодку. Но страшно было только отпустить руки. Она набрала полную грудь воздуха, зажмурилась, разжала пальцы и через мгновение оказалась в лодке, спланировав почти на головы своих спутников. Но, к всеобщему удивлению, лодка от резкого толчка не затонула, а лишь слегка накренилась и зачерпнула бортом воды. Мужчины ловко подхватили девушку под локти, и в следующее мгновение Маша почувствовала, что уже сидит на узенькой лавочке, а глухонемой толкает ей в руки какую-то жестянку. Она с недоумением посмотрела на Антона, и лакей пояснил:

— Это он велит вам воду со дна вычерпывать, когда поплывем…

Следующий час показался Маше самым длинным в ее жизни. Река в этом месте — чуть меньше версты в ширину, но огромные льдины и мелкий лед не позволяли гребцам грести с должной силой. К тому же им все время приходилось лавировать между льдин, которые наползали друг на друга со страшным грохотом и то и дело грозили раздавить крохотную лодку и трех безумцев, посмевших бросить вызов стихии. Ледяная вода сочилась сквозь многочисленные щели, а после очередного удара льдины в борт переплескивала через край, поэтому Маша трудилась не покладая рук, черпая и черпая воду и моля бога, чтобы льдины не сомкнулись и не раздавили их хлипкое суденышко. Она скорчилась на своем сиденье, по щиколотку в ледяной воде, но совсем не замечала, что и кожаные башмаки, и края юбок промокли насквозь. Главное было — доплыть до берега и добиться встречи с Митей.

Внезапно послышался громкий треск и ругань Антона. Маша подняла голову и выронила жестянку. Огромная льдина острым краем, словно бритвой, срезала лопасть весла Антона, и он с отчаянием отбросил в сторону жалкий обрубок. До берега было совсем близко. Но течение закрутило лодку на месте. Антон с помощью второго весла попытался выровнять ее, но тут следующая льдина ударила в корму, и лодочник, который кормовым веслом отталкивал от их суденышка наиболее опасные льдины, яростно замычал и погрозил Антону кулаком. Антон не менее яростно выругался, навалился на весло всем телом и все-таки выровнял лодку. И сразу же она заскребла днищем по камням. Глухонемой выскочил из лодки, ухватил ее за кольцо на носу и вытянул на берег.

— Ну, слава богу! — с облегчением произнес Антон и перекрестился. — Счастливая вы, Мария Александровна, не иначе! Я уж грешным делом думал, что не доберемся до берега.

От крепости к ним бежал солдат с ружьем на изготовку. Остановившись за несколько шагов от них, он выставил вперед штык и грозно спросил:

— Кто такие? Ночью здесь непозволительно шататься.

— Отведи меня к дежурному офицеру, солдатик. — Маша сделала шаг по направлению к нему, но солдат щелкнул затвором и приказал:

— Не подходи, стрелять буду!

— Ты что, служивый, сдурел? — прикрикнул на него Антон. — Не видишь, кто перед тобой? Барышня благородных кровей. Она вон через реку переплыла, промокла вся, замерзла, а ты ее на ветру держишь! Веди ее срочно к начальству! Офицер сам разберется, что к чему.

Но солдат продолжал стоять на своем:

— Не велено посторонних ночью в крепость пущать. Мне за это плетей дадут, а у меня шкура не казенная.

— Голубчик, милый мой, — Маша упала перед ним на колени, — я тебе сколько хочешь денег заплачу, но проводи меня к офицеру. В крепости у меня жених сидит, на двадцать лет каторги осужденный. Родителям позволили с ним повидаться, а мне в этом отказано, потому как я не жена ему… — Она заплакала. — Его вот-вот по этапу отправят. Я хочу офицера просить, чтобы позволил хотя бы краем глаза на него взглянуть.

— Ну что вы, барышня, не стоит вам в ногах у простого мужика валяться! — Солдат опустил ружье и приставил его к ноге, потом сконфуженно почесал в затылке. — Давайте так сделаем, я отведу вас к унтеру и скажу, что задержал вас у ворот, а там уж как он решит, доставлять вас к офицеру или нет.

— Спасибо тебе, милый!

Маша попыталась дать ему несколько ассигнаций. Но солдат отвел ее руку и строго сказал:

— Зря вы это, барышня! Мы на чужом горе не наживаемся!..

Вскоре они пришли в караульное помещение, небольшое строение недалеко от Невских ворот. Прямо на полу у маленькой железной печки спали двое солдат, еще один сидел у крошечного оконца, затянутого решеткой, и курил самокрутку. Маша задохнулась от затхлого воздуха, пронизанного тяжелыми запахами пота, махорки и дыма от коптящей печурки, и с трудом перевела дыхание.

Она молила бога, чтобы начальник караула оказался знакомым Алексея, но это был другой унтер-офицер, мрачный и нелюдимый. Тем не менее, узнав, в чем дело, он выпроводил часового за дверь, хмуро взглянул на девушку и, не проронив ни слова, сам повел Машу в офицерский корпус. Антон двинулся было за ними, но унтер остановился, смерил парня угрюмым взглядом, и тот, крякнув от досады, остался дожидаться Машу в караульном помещении.

Маша и унтер-офицер вышли наружу, и девушка протянула ему две ассигнации по двадцать пять рублей. Но он отрицательно покачал головой и оттолкнул ее руку:

— Жениху своему отдадите, ему это нужнее будет.

Неожиданно поднялся сильный ветер, опять закружил, завертел бесприютную поземку, и Маша снова замерзла. В башмаках хлюпало, чулки покрылись ледяной коркой, а смерзшиеся юбки гремели на ходу как железные. Вдобавок она совсем перестала чувствовать пальцы на руках. А унтер-офицер продолжал молча идти вперед, совершенно не замечая, что барышня уже еле-еле передвигает ноги. Он шли и шли по каким-то мосткам, пересекали широкие рвы с водой, затянутые тонкой корочкой льда, миновали длинное приземистое сооружение, потом церковь и наконец, вспугнув голубей, свивших здесь множество гнезд, вошли в офицерский корпус.

В промокшей одежде, продрогшая до костей, с окровавленными руками и трясущимися от холода губами, девушка предстала перед изрядно напуганным дежурным офицером. По коридору, мимо спящего на нарах сменного караула, они прошли в маленькую комнату без окон. Офицер быстро захлопнул дверь и прошептал в отчаянии:

— Сударыня, вы сошли с ума и погубите не только себя, но и меня. Свидание с осужденными разрешает лишь Государь, и если плац-майор узнает, что вы тайно пробрались в крепость, он спустит семь шкур с караула, а я загремлю самое ближнее на Кавказ.

— Милый, поймите меня, мы никогда более не увидимся с моим женихом, дайте мне проститься с ним, ну будьте же милосердны! — Маша упала на колени и попыталась поцеловать руку офицера.

— Что вы, сударыня, не смейте так! — Офицер высвободил руку и попробовал поднять Машу с пола. Но она зарыдала и обняла его колени. — Сейчас же поднимитесь! — прикрикнул он сердито. — Прекратите реветь и успокойтесь. Самое большее через час вашего жениха отправят по этапу. Вы сможете встретить его на первой почтовой станции. Авось сумеете поговорить с ним подольше, пока лошадей будут менять. А сейчас, — он взглянул на карманные часы, — я приведу его сюда, в эту комнату, под предлогом, что на него, перед отправкой по этапу, следует надеть цепи. Обычно мы производим сию процедуру в каземате. Но бывшему князю Гагаринову мы на этот раз сделаем исключение. Предупреждаю, в вашем распоряжении десять минут, ровно столько, сколько потребуется для снаряжения его в железо. И никаких слез, никаких истерик! Мне не надо, чтобы после вашего визита осужденный глотал стекло или обливал себя горящим маслом.

— Господи! Зачем?

— А затем, что после подобных свиданий бедняги стремятся себя жизни лишить, вот поэтому и запретили им с невестами видеться. Почему-то с родителями и супругами они легче расстаются, чем со своими барышнями…

Офицер ушел, а Маша присела на расшатанный казенный стул и, пытаясь согреться, обхватила себя руками.

Через некоторое время в комнату вошли уже известный ей унтер-офицер с чемоданом в руках и солдат, несший цепи. Маша с ужасом смотрела, как он раскладывает их на полу, угрюмо косясь на девушку. Унтер открыл чемодан и пробурчал:

— Это для вашего жениха. Пущай переоденется в дорогу, а потом уж железо будем надевать… — Он поднял голову и строго посмотрел на Машу. — Не ревите только, дорога барину тяжелая предстоит. Не смущайте его слезами.

Оба солдата вышли за двери. В следующее мгновение они опять распахнулись. На пороге возник офицер, показал Маше раскрытую пятерню, и она понимающе кивнула головой, да, пять минут, не более. Офицер скрылся, а вместо него переступил порог человек в сером арестантском халате, в нелепом войлочном колпаке на голове, заросший по самые глаза густой темной бородой. Маша медленно сползла со стула, встала на ноги, но не смогла сделать ни единого шага. Ноги едва держали ее, и она, чтобы не упасть, ухватилась за спинку стула. Человек быстро оглядел комнату и хрипловатым голосом сказал:

— Мне передали, что меня ждет невеста.

И Маша поняла, что этот худой, болезненно бледный человек с лихорадочно блестевшими глазами, в убогой арестантской одежде и есть Митя, но как она посмела его не узнать?

— Митя! — истошно крикнула она, бросилась к нему, обхватила за шею и принялась покрывать поцелуями его исхудавшее лицо.

— Маша? — с легким недоумением произнес Митя, словно совсем не удивился ее появлению, слегка отстранил ее от себя и опять, поверх ее головы, обвел взглядом комнату. — Но где же Алина?

— Алина? — переспросила Маша и быстро вытерла набежавшие на глаза слезы тыльной стороной ладони. — Алины здесь нет.

— Как нет? — прошептал Митя и повторил с отчаянием: — Как это нет? Но мне сказали… — Он вдруг схватил ее за руки, притянул к себе и требовательно спросил: — Так это ты назвалась моей невестой?

— Да, — тоже прошептала Маша и виновато посмотрела на него. — Иначе меня бы не пропустили.

Митя озадаченно посмотрел на нее, и вдруг его глаза расширились от удивления:

— Постой, но как тебе удалось попасть сюда? Свидания разрешены только с ближайшими родственниками.

— Мне Антон помог. Час назад мы переправились через Неву.

Маша хотела спрятать руки за спину, но Митя заметил ее маневры, быстро схватил ее за руки и перевернул их ладонями вверх. Потом потрясенно посмотрел на девушку и покачал головой:

— Ты что же, крепостную стену форсировала?

— Нет, — Маша попыталась освободить руки, но он продолжал удерживать их, рассматривая царапины и порезы на нежных девичьих ладонях, покрытые запекшейся кровью. — Это я по веревке в ялик спускалась, а то лестницы настолько обмерзли льдом…

Митя не дал ей договорить, уткнулся в ее ладони лицом и принялся целовать их, приговаривая:

— Милая моя, Марьюшка! Сестренка!

Маша задохнулась от волнения, сумела высвободить одну руку и ласково провела ею по отросшим за два месяца заключения Митиным волосам. Он поднял голову, и Маша увидела слезы на его глазах.

— Митя, — девушка оглянулась на двери и быстро прошептала: — Мы сделаем все, чтобы вытащить тебя с каторги. Матушка твоя никаких денег не пожалеет для побега, нужно будет — корабль наймет или купит, но отправит тебя в Америку…

Митя криво усмехнулся:

— Моя матушка славная, но очень наивная женщина. Бежать оттуда невозможно. И следует смириться со своей участью, чтобы не сделать ее еще более невыносимой.

— Не смей так говорить! — прикрикнула на него Маша и даже сердито притопнула ногой. — Ты еще в Сибири не побывал, каторги не видел, а уже расписываешься в бессилии. Нельзя так!

— Вам с maman легко судить об этом, потому что вы ни дня не жили в этой вони, вечной сырости, кишащей крысами и блохами. Да, — он насмешливо посмотрел на Машу, — не подходи близко ко мне, а то насекомые на тебя перекинутся.

— Ты вздумал меня этим напугать? — Маша гордо вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на Митю. — Я сама займусь подготовкой твоего побега, и попробуй только отказаться от него!

— Ну и грозна ты, матушка, как я погляжу! — улыбнулся вдруг Митя своей прежней веселой, слегка озорной улыбкой. — А как твой настоящий жених на это посмотрит?

— Мы перенесли свадьбу до его возвращения из экспедиции, — сухо сказала Маша, подошла к Мите, сняла со своей шеи образок на золотой цепочке и надела на него. — Помни, это залог того, что мы тебя обязательно спасем. Смотри на него и вспоминай мои слова: «Рано или поздно ты станешь свободным человеком!»

Митя недоверчиво усмехнулся, хотел что-то сказать, но, обняв ее за плечи, он вдруг понял, что ее одежда промокла чуть ли не насквозь, и только теперь до него дошло, каким образом Маша добиралась до крепости.

— Мария, — прошептал он и покачал головой. — Я знал, что ты сумасшедшая, но не до такой же степени. Сегодня днем мне сказали, что по Неве лед пошел, и как ты осмелилась плыть на лодке, ночью, сквозь ледяную шугу?.. Ты же запросто могла утонуть!

— Честно сказать, я не думала об этом, — Маша неловко улыбнулась, — я больше боялась, что меня к тебе не пустят.

Но Митя продолжал смотреть на нее странным взглядом, словно человек, встретивший нечто удивительное, никогда ранее не виданное:

— То-то я гляжу, офицер вдруг расщедрился, позволил свидание, а когда из каземата выводил, еще и прошептал: «Поразительной, — говорит, — смелости ваша невеста, ни разу в жизни не встречал барышни, которая решилась бы на такое безумство!» — Он, подобно Маше, быстро оглянулся на дверь и так же быстро спросил: — Но что все-таки с Алиной? Родители ничего мне как следует не объяснили… Неужели она не сумела, хотя бы на словах, что-то мне передать?

— Мы с Зинаидой Львовной ездили к Недзельским, но ее батюшка не позволил нам увидеться с ней. Сказал, что его дочь тяжело больна.

Митя грустно улыбнулся:

— Да, конечно! Я все понимаю. Но мне бы хватило и пары слов от нее! Мне большего и не требуется. — Он вздохнул, замолчал на мгновение и опять посмотрел на Машу ласково и чуть смущенно. — Спасибо тебе, дорогая! Мне сейчас намного легче, чем прежде. Вполне возможно, оттого, что тебя удалось повидать. Честное слово, я очень расстроился, когда узнал, что тебе не позволили приехать на свидание… Да, — спохватился он, — я знаю, что вы с Алиной недолюбливаете друг друга, но, будь добра, передай ей это кольцо и скажи, что теперь она вольна поступать как ей вздумается. Я не смею считать себя ее женихом. — Голос его дрогнул. — И пусть не винит меня в том, что случилось, если сможет! — Он вытащил откуда-то из-за пазухи тонкое золотое колечко и вложил Маше в ладонь. — Скажи, что я не расставался с ним ни на минуту, прятал от надзирателей, но не имею права брать его с собой, что люблю ее по-прежнему, но обстоятельства оказались сильнее нас…

Маша внезапно вспомнила слова Алексея и не смогла удержаться от язвительного замечания, хотя тут же пожалела об этом:

— Твоя Алина, конечно же, не княгиня Волконская и вряд ли осмелится ехать вслед за тобой!

Митя оттолкнул ее от себя и яростно сверкнул глазами:

— Не твое дело судить о ней подобным образом! И заруби себе на носу, что я никогда, слышишь, никогда бы не позволил ей стать женой каторжника! Я слишком люблю ее, чтобы погубить ее жизнь, ее красоту, чтобы позволить ей жить в нечеловеческих условиях! — Он посмотрел на Машу и скривился в недоброй улыбке. — Ну, давай прощаться! — Он быстро обнял ее, поцеловал в щеку. — Желаю тебе счастья с твоим Алексеем. Выйдешь замуж и забудешь меня в первую же брачную ночь. — Митя хрипло рассмеялся. — А ведь я знаю, что ты не любишь его, и тогда во флигеле тебе было хорошо со мной. Ведь правда хорошо? — Он взял ее за подбородок и слегка приподнял его. — Вспоминай меня иногда, даже если вдруг окажется, что Алешка будет любить тебя с большим успехом, чем я.

Маша заплакала, попробовала обнять его, но Митя опять оттолкнул ее и крикнул в сторону двери:

— Эй, офицер, пора железки надевать, а то вот-вот фельдъегерь появится с конвоем.

И, не обращая внимания на Машу, он подошел к чемодану и стал доставать из него одни за другими две пары шерстяных носков, теплые сапоги, шапку, перчатки, три довольно плотные рубахи, короткий тулупчик, покрытый нанкой…

Двери вновь распахнулись, и появившийся офицер приказал унтер-офицеру быстро проводить барышню за центральные ворота, выходившие на Иоанновский мост. И велел это сделать самым скрытным способом, чтобы никто не заметил посторонних на территории крепости. Комендант уже потребовал срочно доставить осужденных в Комендантский дом, где он собирался объявить им об исполнении сентенции Верховного Уголовного суда, а после этого сдать в руки фельдъегеря и жандармов, которые будут сопровождать их уже до самого места назначения.