Песнь виноградной лозы. Роса на цветах

Ирина Николаевна Кашкадамова, 2019

Каждая глава – это огромное количество практической информации о жизни того времени. Все это помогает читателю. Книга написана по законам литературы античности: пять друзей, пять книг и каждое евангелие от героев – это новый мир, новая жизнь. Природная магия и обыденность сплетены воедино, детективный жанр и философия связаны между собой реальностью жизни. Попробуйте пройти с героями весь путь и вам откроются новые грани неведомого. Откроется дверь в новый, ещё не познанный мир. Обложка нарисована автором.

Пролог

Эги. 344 г до н.э. конец весны.

От Ясона.

Время… Странная величина, непостоянная. Кажется, его много — всё ещё впереди, только распланируешь, что и как делать — а уже всё закончилось, не успел и глазом моргнуть. Только разделся, растянул усталое тело по кровати, намереваясь погрузиться в тихий ночной сон, а уже вставать пора. Бежать на учёбу, потом на палестрах, где бушует Леонид. Пообедал, так наставники — “барсы” уже потирают ручонки, чтобы заняться тобой. И опять тренировки. А вечером милости просим к Гегелоху. И тут тоже поединки, но уже астральные — или формулы зубрить на снятие разных заговоров. Вот и день кончился. И опять бредёшь к кровати, с единственной мыслью расправить свои бренные косточки. А с утра все начинается по новой.

Девять месяцев уже прошло, как Яська обосновался в Эгах. За это время женщина вынашивает ребёнка, вот моск и выносил в себе любовь к местному колориту. Девять месяцев назад отец, моский правитель Мерван, отдал сюда сына как виночерпия. Любит Мерван раздавать по разным странам своих многочисленных отпрысков. Брат так вообще в Та-Кемет попал. Даже там нуждались в профессиональных виночерпиях и телохранителях. Ясон получил первую степень посвящения богу Вакху ещё в Моских горах. Здесь же верховный иера Гегелох, учил его дальше, чтобы стать единоборцем Вакха. Вот его дядька, брат Мервана, в целители пошёл, чёрно-белый костюм на церемонии носит, а Яське до одури хотелось чёрно-красный иметь — поединщика, верховного… Да, скромностью Вакх его не обидел. Если уж к чему стремиться — так к высшему. В остальном Яська учился также, как и местные наследники, вместе с ними.

Среди них оказались его ровесники, с которыми моск быстро сдружился, даже вошёл в их маленький отряд — пятёрку.

Надменный Илька, сын Аминтора, александроса эгейских земель, командующего всей армией. Как — то он сам собой считался у них лидером. Хотя сам он к этому относился равнодушно.

Весёлый Кузька, сын Пармения, правителя Иллирии. Мальчишка обладал даром предчувствовать смерть. Мог говорить с мёртвыми.

Хозяйственный Фифа, сын александроса Орестиды, жреца Додонского дуба. Этот слышал землю, мог находить клады, чувствовал золотые и серебряные руды, стремился сам колебать землю.

И Павка, сын Аэрропа, из рода Линкестов, самого древнего правящего дома эгейских земель. Открытый, хороший мальчишка — телепат.

Вот в этой компании Ясон и проводил дни — и учился, и развлекался. Ребята оказались шебутные, то есть нормальные, компанейские, во многом близкие ему по духу и озорству.

Наконец — то, их отпустили в ночное, в табун к коням. Дело откладывали, но сегодня это свершилось. Не сказать, чтобы старшие были против, но занятия допоздна выматывали, и сил на ночное не было у самих мальчишек. Сегодня же занятий не было, ну, дополнительных, после палестра они были предоставлены сами себе.

Взрослые же заседали в административном здании, решая какие-то неотложные дела.

Ночи стояли теплые. Даже вечно простуженный Фифа был отпущен матерью в ночное, под присмотр наставников — “барсов”. Именно слово Данаи было решающим в возможности мальчишкам провести ночь среди табуна, под байки воинов. Павку, правда, забрали на совет, незаменимый он, видите ли, александрос и басилевс шагу без него ступить не могут. Куда они без телепата! А хороший, качественный такой один только в Эгах народился. А мальчишке расслабиться от учёбы ну, совсем не надо.

Да и Даная отпустила их, скорее, что бы Илька развеялся, парень был полностью в растрёпанных чувствах.

Сегодня они у Фифы обедали, четвёркой, так как Павку забрали. После еды мальчишки решили зайти на кухню, ватрушечек и витушечек прихватить и засесть со всем этим в Логове, своём укромном месте. Там у ребят всегда находилось масса дел, начиная от игры в кости на щелбаны заканчивая обсуждением Илькиных новых разработок по развитию государства.

Они только завернули к кухне, как оттуда слышны стали яростные женские голоса. Кричала Даная, и слабо, словно отбрёхиваясь, ей отвечал голос Аглаи, её невестки, жены старшего сына. Мальчишки остановились, прислушиваясь, надо же знать, можно идти или без сладкого легче остаться, чем туда лезть.

— Сколько тебе говорить! Отстань от мальчишки! — властно рявкнула Даная.

— Я ничего не делаю…

— Хрясь! — звук мокрой тряпки.

Илька рванулся на кухню, спасать нравящуюся ему женщину. Кузька тут же преградил ему дорогу, схватил его за плечи. Илька рванул. Но его держал уже и Фифа.

Правильно, нечего мужикам делать там, где бабы ругаются — моск это усвоил с детства. Ещё и им самим попадёт. Тётки в озверении — страшная сила, стихийная. Стопчут и не заметят. Яська за хвост отловил свою барсиху, помчавшуюся на помощь ненаглядной Данае, которая её всё время подкармливала вкусностями.

Данка обернувшись на резкий рывок зашипела на своего хозяина. Но, увидев занесённый кулак над своим носом, виновато поджала уши и припала к полу.

— Прости, папа, я не хотела… — так и говорил её взгляд. Яська схватил её за кожаный ошейник, привлекая к своим ногам. Мальчишка давно уже хотел заменить его на золотой, сделанный из драхм, но никак не получалось собрать денег.

— Отстань от него! Глазки она строит… — голос Данаи.

— Шлёп! — мокрая тряпка врезалась в цель.

— Вертихвостка! Второго ребёнка носишь! А всё не успокоишься! — кричала женщина.

— Иля хороший мальчик. Я ничего такого не хотела! Я его жизни учу! Нечего держать его в идеальном мире! Жизни пусть учится! — злое тявканье Аглаи.

— Не порти парню жизнь!

— Да для него же лучше! Пусть как все будет! Разочарования познает! Нельзя жить в идеальном мире! Ну, как вы не понимаете! Нельзя!!!

— Чвак — хлопок мокрой тряпки.

Яську заинтересовало, почему звуки тряпки получаются разными. Аглаю что, по разным местам лупят?

Илька рванулся… и затих, уткнувшись Кузьке в плечо.

— Собирай свои вещи! Аминта, муж твой, едет в гарнизон Эдессы, едешь с мужем!

— А если я не хочу! Я не собиралась жить в казармах!

— Всё. Пропусти. — Илька отстранился от Кузьки, закусил губы. По его бледному лицу было видно, что на что-то решился. Рыжий отошёл, пропуская друга на кухню. Фифа, державший родича сзади, тоже разжал руки, и только обреченно смотрел ему в след.

— Пусть остаётся, коли хочет, — брезгливо выдавил Илька, сквозь сжатые зубы. Он надменно окинул Аглаю свысока взглядом и, задрав подбородок, вышел.

Мальчишки видели, как он, вскидывая голову, пытается удержать стоящие в глазах слёзы. Друзья пошли за ним следом.

— Иль! — окликнула Даная внука. — Езжайте-ка к барсам в ночное. Давно проситесь…

— Добро, — Илька, чуть притормозив, холодно бросил через плечо всего одно слово и почти побежал на задний двор. Фифа остался на кухне с матерью, а Яська с Кузькой помчались за Илькой.

Это уже во внутреннем дворе Илька о дерево разбил в кровь руки, пытаясь выпустить из себя обиду и злость, а из кухни выходил гордо, надменно… а потом плакал на плече у Кузьки.

Вот теперь они отпущены на всю ночь. Фифа у матери набрал не только ватрушек, но и тыквенных оладий, и другую снедь. С мальчишками к табунам пятым пристроился Алесь, командир эфебии, сын правителя Иллирии Пармения, Кузькин брат. Типа, старшим в ночном быть, а на самом деле просто к табуну захотелось. Алесь вообще на конях повёрнутый. Компания его не то что бы распалась, но за прошедшее время многое изменилось.

Приам, тоже сын Пармения, участвовал зимой в играх. Все этого ждали, верили в его победу. Он же силён, в отца — тренировки там всякие, питание… В панкратии один из лучших бойцов… Вернулся домой с переломанной спиной. Только сейчас начал сам ходить, теперь уже на всю жизнь станет нестроевым, хорошо, хоть двигаться может. Вообще было страшно, когда с игрищ Приама на телеге привезли, сразу всё рухнуло — планы, армия… Хотя Приам сильный, он сможет выдержать. Вот Алесь бы, пропади его надежды, окажись он вместо брата — сломался бы. А Приам… у него ведь математика, а мозги ему не отшибли! Для него это не конец, а какое-то иное начало. Другим путём пойдёт, он парень умный, да и чувством юмора не обделён. Подымится. В Эгах костоправы хорошие, наследники Гиппократа, так что на ноги поставят. Так что пока на колеснице ездить будет, а сможет ли на коне — как велят боги. А тогда, зимой, когда его с игрищ на телеге привезли, — совсем лежачий был. Воины сопровождения мрачные, как в воду опущенные. Ворон Приама рядом с ним на телеге сидит, нахохленный. А сам парень балагурит.

— Ну что, ребят? Пока служить будите, все девчонки мне достанутся. Вы в армии, а я в цветнике буду!

— Тот ещё цветник — с цветочками эгейскими, колючками ядовитыми.

Аминтор после этого запретил эгейцам в игрищах участвовать. Говорят, что парню специально хребет сломали. А ведь многие по игрищам разным собирались проехаться. Тот же Илька, да и Кузька готовились ехать на Олимпийские. Теперь их точно не пустят, не хотят наследников терять.

Кока, Фифин брат, ещё по ранней весне уехал в храм — учиться. Наконец-то его родители договорились, и отправили в святилище морской богини. Это после того, как Кока предсказал огромную волну на побережье. Людей оттуда увезли… А, вместо огромной волны пришло сильное землетрясение, даже в Эгах несколько домов рухнули. Правда их и до этого снести собирались, как хлам. Ну, пророка и сплавили с глаз долой, чтобы учился, а не ошибался в движениях земли. Заодно и на наварха обучится. Флот у эгейцев слабый, но, наверное, тоже нужен. Такое ощущение, что их александросу, да и басилевсу нужно всё и — побольше. Они что, на море и суше воевать собрались? А не слипнется?

Мелеагр к сестре уехал в Эпир, там у них какие-то семейные дела. То ли её замуж, наконец, выдают, и он приданное от Филиппа повёз, то ли ещё что случилось.

Сам Сурик, сын Филиппа, в своих последних гонках в Фессалии участвовал на Букефале. Вторым пришёл. Вообще-то неплохо, но все-таки не победил. Выиграл мальчишка — десятилетка. Для Букефала это последние гонки были, стар уже для серьёзных игрищ. Так что расстроился Сурик, с ними не увязался. Так хотелось за это Вакху подарок сделать, что уже месяц мы от него отдыхаем. Кузька, вроде, что-то богам всё же преподнес. Это же длинный такой праздник, без Сурика — то!

Так что Алесь поехал с нами — и как старший, и просто развеяться. Эфебию бы раньше на Приама оставил, теперь кроме Калата. Линкеста других претендентов нет. Сейчас они с Линкестом по месяцу на севере у даев обучаются фехтованию. Не обычному, армейскому, а сугубо специализированному. Это входит в подготовку на жречество Ареса. Там же, у даев, они и посвящение пройдут в храме. Это огромная священная роща, посвящённая богу войны, где по осени олени собираются на гон и проводят турниры.

Воины — “барсы” встретили мальчишек радушно, прям у костра накрыв стол. Ребята тоже выложили снедь, привезённую с собой.

Жаркий вечер переходил в тёплую, почти летнюю ночь. Небо глубокое, чёрное, словно перевёрнутая чаша, украшенная звёздами. Тёмные силуэты отдалённых гор чёткой гранью отделяли земной мир от того, верхнего, где звёзды водили свой хоровод. Шелест травы. Фырканье коней и мерно трещащий костёр, вокруг которого все и расселись. Тенями бродили боевые кошки, неся охрану табуна. Запах лета и чего-то такого, что не передать словами… Тайны неизвестного, волшебного, иного… — всё не то, но вот если всё это собрать вместе и добавить немного радуги, то как раз то-самое и получится.

Среди барсов тоже были молодые воины. Молодёжи разрешили искупать жеребят с кобылицами. На эгейской земле появилось новое поколение коней, где смешивались иллирийские, иверийские и северные крови. Фифа всё ходил, узнавал у старших воинов, стал ли его, оставленный в табуне чахлый скаковой, папой. Ему очень хотелось посмотреть на детей своего жеребца.

Мальчишки погнали небольшой табун в реку. Со смехом и гиканьем они мыли коней и сами плескались в воде. Голышом они скакали, сидя на кобылах, по реке, подымая брызги. Вода была обжигающе холодная. Попадая на разгоряченные юные тела, она иглами впивалась в них, добавляя азарта. С весёлым хохотом, мокрые с головы до ног, они бегали по воде. И плескали водой в тех, кто разъезжал на кобылах по реке. Те не оставались в долгу, окатывая их брызгами.

Мокрые, довольные, уставшие, мальчишки вернулись к костру, где их ждала горячая похлёбка. Укутавшись потеплее, и, получив каждый по миске дымящегося блюда, они расселись вокруг огня. Старые барсы стали рассказывать молодёжи истории Моских гор. Эгейцы с интересом слушали новую для себя мифологию, истории о красавице Дала.

Она прекрасна и величественна, эта добрая покровительница животных. Звери сами подходили

к ней с лаской и любовью. Отдавали ей на воспитание своих детёнышей, и они ходили за Дали как за родной мамой. Ласкала она их, любила, а они защищали её. Так и ходит Дали по горам, в окружении своей юной свиты.

— У нас так вокруг Иры, или Варусы по-старому, животные роились. Даже, говорят, у трона её два барса сидело, — хмыкнул Илька, — только ходила она не по горам, а по небу, так как была матерью солнца, и священного города Арины.

— Ш-ш-ш Иль…, дай послушать, — тихонько попросил Кузька.

— А волосы у неё золотые, длинные, светящиеся в темноте. Сядет она у водопада, распустит косы и начнёт их расчёсывать — нараспев рассказывал старый барс. — И только мужественные люди могут её увидеть. Им свет её волос путь в темноте освещает. Остальные даже света не видят. И никогда не увидят, как Дали расчёсывает длинные волосы, спадающие в воду. А они струятся по воде, светом лунным в ней играя. Вокруг резвятся животные, медвежата кувыркаются и урчат. Волчата пощипывают медвежат за толстые попки и, виляя хвостом, ластятся к светящейся Дали. Тявкают лисята. Юные барсята тихо подкрадываются, чтобы толстой лапой поймать клок волшебных волос. А оленята просто купаются в этом свете.

— Красиво… — Фифа мечтательно разглядывал реку, будто пытаясь увидеть там вечно юную красавицу, расчёсывающую волосы. — Хорошо рассказываешь. А бывает ли такая? Кто-нибудь видел?

— Я бы тоже посмотрел, как она купается, — поддержал друга Кузька. — А любовь? Возлюбленный у неё есть, или всё время с животными в горах проводит?

Парнишка толкнул плечом Ильку, понуро сидевшего рядом. Тот хмуро отвернулся.

— Конечно, есть, — Оживился Яська. — Возлюбленный у Дали — Великий Охотник, Амирани его зовут. А брат её Вакх. Иль, это действительно замечательная история.

Ясон оглядел друга, надувшегося как бурундук, вытащенный по весне из норы. Глаза чёрные, обиженные, сам нахохлившийся… Ведь в реке веселился так же, как и остальные, а вот о любви заговорили — и сник парень. Видать к Аглае у него серьёзно все было.

Вакх, её брат, Великий Виноградарь — он собирает кровь земли, это не то, что эллинский Дионис — моск фыркнул. — А Дали на своих волосах из самых глубоких ущелий смелых охотников спасает. И не раз помогала Амирани, вытаскивая его силой светящихся волос, когда он богам вызов бросает. Богоборец он! Вот эта любовь не надуманная. Он — охотник, богоборец, исследователь — идёт вперёд, не страшась смерти, и знает, что его возлюбленная ждёт. Он приносит себя в жертву за людей. Амирани чем-то напоминает эллинского Прометея, и также боги приковывают его к скале, а его верная собака лижет эти цепи, и, когда она их слижет, освободиться Амирани. А Дали рядом с возлюбленным, кровь его утирает, от яда капающего на него оберегает. Знаешь миф, как боги сотворили человека, разделив его на две половинки и бросили в мир, что бы каждый мужчина искал только свою женщину, а женщина своего суженного? Только объединившись, они опять станут целым, единым человеком, изначально созданным богами. Так вот Дали с Амирани были половинками одного целого, и нашли друг друга. А если женщина не твоя половинка, так она всё равно уйдёт. И горевать тут не о чем.

— Не бывает такого, — горько вздохнул Илька.

— А мои? Они едины — возмутился Фифа, вспоминая отца и мать. — И твой отец до сих пор верен ушедшей в мир мёртвых матери.

— Ну, дед с бабушкой, они люди особые… — парень потряс головой, усмехнулся. — А если говорить о единение двух половинок, которые образуют одно целое… Как же это должно быть больно, когда одна из них уходит…

Ребята притихли, представляя это. Яська обнял Данку, уткнулся лицом в её теплую пушистую шерсть. Запах родного существа отогнал все грустные мысли.

— Знаешь, Иль, а я бы всё отдал, чтобы испытать это единение, даже зная, что потом я останусь один, калекой. Ведь именно калекой будет человек, потеряв свою половину. Понимаешь, ведь это очень интересно… Человек живёт, занимается своими делами и не знает, что он обделён, даже женится, рожает детей, но он не знает, что он не полноценен, пока не встретит свою половину. И только с одной — единственной, предназначенной для него женщиной, он становится полным, целостным. А потеряв её, он становится таким же, как все. Только отличается от других — целостным он был. Он был подобен богам.

— Не, это не для меня. Я лучше, как все, — Фифа поковырял палкой в костре, давая огню новые силы. — Вон, Лялька вырастет, я на ней женюсь. Девчонка красивая, за ней рудники дают. И выйти с ней не стыдно. Детей нарожает…

Знаете ребят, у каждого своя судьба, — Алесь тоже прокручивал свою жизнь. — и если не суждено, выше головы не прыгнешь.

— Кто тут о судьбе говорит? — к костру из тени подошел совсем немолодой моск. Одет как странник — в башлыке, плаще, сапогах и с кифарой под мышкой.

У костра тут же оживлённо зашевелились.

— Бадри, бадри… — послышался шёпот. — пророк и певец.

Тут же раздвинулось место. Даже постелили откуда-то появившуюся шкуру. Мужчина благодарно кивнул и уселся.

— Ну, что байки травите? — глаза бадри хитро залучились. Он взял кифару и начал медленно перебирать струны. А потом полился голос. Не громкий, но сильный, берущий за душу, окрашивающий мир новыми красками. И картины древнего мира в пламени костра начали оживать. Песнь струилась рекой, как жемчужины, нанизывая повествование.

Это было время, когда ещё не пришли сюда Олимпийские боги. Задолго до взятия Илиона и рождения ироев. Когда ванны только осваивали места, где сейчас Кария, Киликия и земли Фригийские.

Жил тогда в горах змей величественный Иллуянка. Знал он все тропы на земле, все руды в недрах. Горные пики он освещал огнём, вздымающимся в небо. Где он проползал, разливались огненные реки, а потом люди там металл находили.

Огонь в костре потрескивал под звуки песни, словно подтверждая огненный путь древнего змея, который жил в глубокой расщелине, уходящей в самое чрево земли. Молодёжь слушала бадри затаив дыхание, боясь спугнуть возникающие видения.

Был Иллуянка величественен и огромен. Две головы и две пасти имел древний змей. Его большая голова ссорилась с малой, находившейся на хвосте и, когда они сцеплялись, дрожала земля. Сотрясал змей её своими телодвижениями, а огонь от его тела расходился, повсеместно сжигая леса и дома людей… Но не замечал этого Великий Змей. Ему было хорошо в огне. И чем больше разгоралось пламя, тем лучше ему было. Успокаивался тогда Иллуянка и засыпал. И вокруг начиналось затишье. А, просыпаясь, он опять оползал свои владения, разливаясь огненной рекой.

Надоело это богам, и решили они поубавить огня на земле. Но кто выйдет на бой с Огненным Змеем? И тогда Тор, божественный коваль, в чьей власти были молнии и гром, решил сразиться. Ковалю не привыкать работать с огнём.

И сшиблись Тор и Иллуянка. И бой был в жарком пламени. Но не смог одолеть Тор Огненного Змея. Своими головами Змей вырвал сердце и глаз Тора, ослепив его огнём.

— Н-да, что-то боги у нас какие-то кривые. Один — Варун глаз сам отдал, глаз солнцем стал. Кузнецу вон — выбили…, — хмыкнул Илька себе под нос. Яська хихикнул, дослышав комментарий друга.

Бадри гневно зыркнул на столь непочтительных к богам мальчишек. Свет пламени отражался на его лице тенями, отображая мечущиеся мысли. Удивлённо вверх поднялась бровь. Словно пророк сквозь огонь что-то смог разглядеть — чуть видимое, тонкое, дрожащее, неуловимое…

Не прерываясь, песнь лилась дальше, сквозь языки пламени. Бадри всё рассматривал смущавших его ребят.

Тогда Тор создал себе сына. И сын породнился с домом Иллуянки, женившись на одной из многочисленных дочерей змея, юной Змеевне.

Яська так и услышал илькин голос, но парень сидел, зажав рот, чтобы не перебить певца. А голос при этом был такой ясный, такой отчётливый:

— Опять очередной бронзовый человек. Что в кузне Истинуса, или Ифеста, что у берегов древнего Корфу — Тантал… Нам бы их в армию. Цены бы им не было.

Ясон хмыкнул, пряча усмешку в колени. Их перемигивание не скрылось от бадри. Он только покачал головой, заканчивая песнь.

Как свадебный дар сын Тора потребовал глаз и сердце отца, и вернул их богу. И тогда Тор опять сразился с Огненным Змеем, завалив его вместе с домом. Иллуянка рванулся на поверхность, но Тор отсёк ему одну из голов своим оружием, мечущим молнии. Расступилась земля, и погребла Великого Змея, потерявшего силу, навсегда скрыв его в своих недрах, вместе с его домочадцами. И сын Тора канул в землю, вместе со всеми. Принёс его бог в жертву, ради своей победы.

— Гхыр. Одноразовое оружие было, — выдохнул Илька, не в силах сдерживаться. — А что у кузнеца за метающие молнии меч был? Или секира какая? А почему молнии метала? Заряд какой силы?

— А где этот Иллуянка ползал? Жилы какие вышли? После него какой металл остался железо? Золото? Серебро? Или медь? Шахты уже стоят? — Фифа, не отставая от друга, тоже набросился на бадри с вопросами.

Яське жаль стало сказителя. В Моских горах к бадри всегда уважение: страх питают, думают над тем, что сказал, урок из услышанного выносят. Притчи все мудрость имеют, неспроста пророк им это рассказал. А тут… Да, бадри с эгейцами не сталкивался.

Начинало светать. Показался первый луч солнца. Маленький ещё, совсем слабый, прорывающий тьму ночи, оповещающий о наступлении нового дня.

— Ты, — певец пальцем указал на Алеся. Юноша даже вздрогнул от неожиданности. Бадри запел, но его голос был совсем другим, отстранённым, ушедшим в себя. Совсем не так перед этим исполнялась легенда. Голос бадри был наполнен лязгом железа, и стуком копыт. В нём слышалось наслаждение битвой и воля к победе. Он пел, что Алесь станет великим воином, о котором будут слагать легенды. Что он выиграет великие сражения и станет непобедимым. Что прямой, подобно мечу, он будет мчаться вперёд, преследуя врага и триумф его будет между двух рек.

Глаза у юноши загорелись, он приосанился, но бадри уже повернулся к Ильке.

— Ты, юноша, вождь и бог, как ясень незыблемый на ветру. — Полилась новая песня, чистая и величественная, подобная гимну.

Она звучала на восходе солнца, словно приветствуя его и впитываясь ярким светилом. Он пел, как Илька из мириад звёзд скует то, что будет защитой для всего народа, на страх врагам. И нет для них других богов, кроме тех, что внутри каждого из ребят, а этот мальчишка — воплощение Тора.

Илька, задумавшись, уставился в огонь. Бадри уже пел для Яськи.

— Огнём и мечом ты понесёшь веру в друга своего. Ты его первый жрец.

И всё. Так мало… Ясону даже стало обидно — ни тебе боёв, ни тебе подвигов. Дальше была Фифина песнь.

— Кряжистый дуб, — звучал голос бадри — тихо размеренно и загадочно. Предсказания лились как единая песнь, но каждый получал свой фрагмент. Теперь бадри пел о Фифе, о его даре видеть зарытые двери, и возможности пройти путём предков, что дано не каждому. Предсказания становились более загадочными и замысловатыми. Он говорил о далёком будущем, когда Фифа выйдет на свой путь, и пойдёт там, где для других глухая стена. Что недра для парня, да и вся земля — открытая карта. И он станет Владыкой, и ещё покорятся ему земли и камни. И ничего тайного для него не будет, слово ему заветное откроется.

А Кузьке бадри петь не стал. Взрослый мужчина стал перед мальчишкой на колено, склонил седеющую голову.

— Этим путём я бы никогда не пошёл, и если ты ступишь на него, он для тебя будет последним…, — тихо проговорил пророк.

Теперь все ошарашено смотрели на рыжего иллирийца. Что же предсказал ему бадри, так и осталось загадкой.

Мальчишка шмыгнул носом, и задорно усмехнулся, ещё и подмигнул смотрящим на него друзьям.

— Что, испугался? — глядя в глаза пророку спросил он. Но Яська видел, что рыжий сам боится. О чём они говорят — было непонятно. О стране Мёртвых, куда ходит Кузька как гость, или есть ещё тайна, о которой рыжий молчит.

Бадри поднялся, осмотрел небо…

— Рассвет, — вздохнул он. И уже другим голосом, сильным, звонким, добавил: — А ну-ка, раздевайтесь и — бегом по росе!

Молодёжь, находясь под впечатлением от услышанного, безропотно разделась и пошла в траву. Под первыми лучами восходящего солнца луг окрасился многообразной палитрой открывающихся цветов. Мелкие маки алыми всполохами встречали солнце. Рядом бледно жёлтые, почти белые нарциссы изящными кучками группировались в траве. Словно маленькие полисы, гордые и независимые, в окружении расцветающей зелёной травы. И вокруг, словно огоньки, разноцветные мелкие тюльпаны — белые, жёлтые, красные, розовые…

Капли росы дрожали на зелёной траве, перекатывались на раскрывающиеся лепестки цветов.

Чистые капли ловили лучики солнца и, преломляя их радугой, возвращали в мир.

Мальчишки несмело шли по влажным цветам, по траве, доходящей им до колена.

— Ну! — Кузька толкнул брата в спину. — Догоняй!!!

И пробежавшись по траве, рыбкой прыгнул в неё, впитывая в своё чистое молодое тело наполненные солнцем и запахом цветов, капли росы. Ребята побежали следом.

Они гурьбой катались по траве, собирали росу руками и лили друг другу на голову. Они скидывали оцепенение от песен туда, назад, в землю. Они смывали всё плохое, свои страхи, свои опасения, наполненными первым солнечным светом каплями воды. Они смеялись. Они кувыркались. Они были вместе. Они были едины. Перед ними была вся жизнь впереди.

Возвращаясь домой, Алесь предложил поспать в Логове, их отсутствие на занятиях простится, как только узнают, что мальчишкам довелось столкнуться с бадри.

Спать под крышей после купания в росе не хотелось. Мальчишки распрягли коней около Логова. Там росло дерево, отбрасывающее тень на довольно уютный холм, покрытый травой. Вот его и выбрали для сна. Алесь сел посередине облюбованного места.

— Ну, идите сюда — пригласил он мальчишек.

Кузька тут же калачиком свернулся на коленях брата.

— Опа… он уже спит — хмыкнул Фифа подсаживаясь к Алесю с одного боку. К другому пристроился Яська.

Илька стоял, задрав голову, рассматривая небо.

— Тёплый день будет. Солнечный — наконец заключил он, тряхнув волосами. Обернувшись, окинул Алеся, окружённого друзьями задумчивым взглядом. — Смотрю, все насесты заняты.

— Иль, давай, иди к нам! — позвал его Яська. Глаза слипались от бессонной ночи. Рот сам собой раскрывался, зевая.

— Садись, лады ломаться, — Алесь, смеясь, смотрел на непоседу.

— Да не хочу я спать, — отмахнулся мальчишка, но всё равно подсел к остальным, примостившись к иллирийцу спина к спине. — Знаешь, странно всё это. Я как будто на жизнь иначе посмотрел. Всё какое-то мелочное стало, нереальное. А настоящее где-то впереди.

— Эка загнул… — хмыкнул командир эфебов.

— Олеж, у тебя — то свадьба, когда? — тихо поинтересовался Илька.

— Не знаю, — Алесь вздохнул, — сложно там всё.

— Но ты же Баську любишь?

— Люблю, и что с того? Артабаз завтраками кормит. А отец, наконец, сказал, что дочь сатрапа не для меня. Такой, какой есть, я Артабаза как зять не устрою, он Баську подороже продать норовит. А если удастся из-под ахеменидов выйти, то это такая война будет… И будем мы с ней по разные стороны. Что делать — ума не приложу.

— А есть она, эта самая любовь, или мы её придумываем, чтобы жизнь скрасить? — Илька говорил тихо, но Яське его голос всё равно не давал заснуть. — В мифах, легендах, всегда о любви говорят. Описывают её так красиво… Женщины верные, приходящие на помощь мужьям. Или закрывающие их в бою своим телом, как Ипполита Тесея. А есть ли она в жизни? Вот так — взял Баську и умчался бы с ней…

— Ага, чтобы тут же отца моего, какой-нибудь Мемнон прирезал…, — Алесь вздохнул. — Мы же не в мифах живём. Тут политика, государство… всё взаимосвязано. Будь оно неладно.

— А если именно она твоя половина и другой не будет? — Ильку опять куда-то несло, мешая другим спать. Яська заворочался. Рука Алеся посильнее прижала его. Тепло от тела иллирийца погружало в сон, но опять мешал илькин голос его умствования. — Может, ты сам себя убедил, что любишь? Мне кажется, встреть я свою половину, никогда бы не выпустил, чтобы приросла, и всегда была бы со мной. Только какая она, эта половина? Человек же сам себя мало знает, а тут… Мне кажется, встреть то, что принадлежит тебе, и уже не нужно ни подвигов, ни славы. Человек, когда счастливый — очень эгоистичный становится и держится за своё счастье, наподобие животного, и зубами, и когтями, лишь бы не отобрали. Вот где бы встретить то, что тебе суждено. Ту единственную, чтобы с ней в счастье и любви прожить жизнь.

— Иль, да заткнись ты! — не выдержал Яська. — Я ритуал знаю. Найду я тебе твою половину, только поспать дай.

— Точно знаешь? — оживился парень, даже обернувшись, заглянул в недовольное лицо моска. — Найдёшь?

— Обещаю. Только дай поспать. — Ясон был готов пообещать, что угодно, лишь бы друг замолчал. Ритуал он, правда, знал. Там время высчитывать астрологическое надо, ну и сил отберёт немерено. Но это потом, сейчас он поспит. Что же Ильке — то не спиться, ведь именно он больше всех поспать любит, не зря же его сёстры Снюшой кличут…

Наступила тишина. Яська довольно вздохнул, устраиваясь поудобнее на Алесе. Сон своим крылом окутывал его, погружая в тёплую негу.

— А давайте я поговорю, — раздался голос Кузьки.

— Спи, и тебе найду, — буркнул Ясон, прекрасно понимая к чему тот клонит. Ну что за люди такие, самим не спиться и другим не дают!

Так в обнимку они и заснули, и только Время, неподвластное человеку, могло ответить на все их вопросы. Только время покажет, будут ли они счастливы в дальнейшем, сбудутся ли пророчества бадри, и что есть на самом деле, а что плод воображения. Время — это великий судья над всеми деяниями человека, над его чаяниями и надеждами. Над ложью и правдой тоже властвует время. Только оно всё соединяет и всё разъединяет. Оно не подвластно даже богам.