Прощай, Медвежья лощина

Ирина Николаевна Мальцева, 2019

Книга является третьей частью "Тайны Медвежьей лощины". В ней рассказывается о новых приключениях четверки друзей, которые из 21 века попали в Дохристианскую Русь. Им даже удается на двое суток вернуться в современный мир, но жизнь в Древней Руси оказывается более притягательной для мальчишеских натур.

Сизарь

Зима прошла, лето, ещё одна зима…Хозяин на одном месте подолгу не задерживается, а ему, волку, приходится лапы в кровь сбивать, отмеряя трудные версты, едва поспевая за мощным скакуном, которого хозяин добыл после одного из поединков.

До сих пор Волчок вздыбливает шерсть на загривке, как вспомнит то утро, когда небольшой отряд, торопясь доставить сообщение князя Будимира своему брату, что удельные князья согласны поддержать армию Светослава, напоролся на засаду. Враги поджидали отряд русичей в небольшом распадке и неожиданно выскочили из-под обрывистого берега. Лязгнули сабли, послышались крики и звуки падающих наземь тел.

Хазриты дрались молча, целенаправленно пробиваясь к командиру отряда Отиру, выделявшемуся среди простых воинов кольчугой из серебряных колец, серебряным шлемом и богато украшенной рукоятью меча. Расшитая самоцветами дорожная сума была приторочена к седлу. Враги не сомневались, что сообщение именно у него, потому что Отир дрался как лев, раскидывая направо и налево врагов, не давая им приблизиться к суме.

В бойне Волчок не участвовал, знал, что в такой кутерьме от него не будет толку. Но внимательно следил за хозяином, который сообразил укрыть лошадь за толстым стволом дерева, а сам спиной прижался к нему с другой стороны. Двух секунд хватило, чтобы Сизарь послал первую стрелу в цель. В своей незаметной на фоне коричнево-серой коры дерева одежде, без всяких металлических накладок, которые в лучах поднимающегося над лесом солнца выдали бы его блеском, Сизарь буквально слился с деревом, стал незаметным, зато сам замечал многое. Он видел, как нелегко приходится Отиру, на которого насели сразу двое хазритов, видел, как отступают к опасному обрыву его товарищи и того гляди свалятся с кручи, погубив себя и коней.

Почти не глядя, он послал две стрелы в сторону Отира, и наседавшие на командира ткнулись в шеи коням, не поняв, откуда прилетела смерть. Потом он несколько раз выстрелил в сторону обрыва, тем самым помог своим вывернуться из опасной ловушки.

Но долго оставаться незамеченным не смог: один из хазритов, сообразил, откуда летят стрелы, и повернул в сторону Сизаря. Под низко надвинутым четырехугольным шлемом с бунчуком на макушке его глаз почти не видно было, но сжатый в хищной ухмылке рот и ходящие по скулам желваки выдавали натуру злобную, безжалостную. Разглядев, что стрелок по сравнению с ним худ и невысок ростом, хазрит спрыгнул с коня и, держа наизготовку сулицу (короткое копье), демонстративно медленно двинулся в его сторону. Большое тело он прикрывал ромбовидным щитом.

Сердце Сизаря ухнуло вниз: он не успеет вложить стрелу и пустить во врага — хазрит его опередит. Тот тоже это понял, и его рука ритмично задвигалась вперед-назад, чтобы придать необходимое ускорение сулице. Он уже представил, как копье пробьёт хилую грудь русича и пригвоздит к дереву. Потом лесные птицы выклюют мертвецу глаза, а звери растащат по кускам его тело.

Именно в этот момент Волчок напрягся, просчитывая, с какой стороны напасть на врага, чтобы выручить друга. Самое лучшее — вцепиться в зад. Трюк не смертельный, но заставит вражину открыться. Тут хозяин и достанет его стрелой.

Но помощь волка не понадобилась. Сизарь воспользовался приёмом, который ему в свое время показала старуха Зарифа. Она, помнится, говорила: «Хитростью можно больше сделать, чем мечом». И оказалась права. Хозяин в трудных случаях применял хитрость. Вот и сейчас самое время.

Когда хазриту до дерева осталось с десяток, а то и меньше шагов, Сизарь резко повернул голову влево и будто в испуге открыл рот. Наивный хазрит тоже глянул в ту же сторону — что так напугало русича? Он на секунду отвлекся, да еще опустил руку, держащую щит. Этого хватило, чтобы стрела, коротко просвистев, вонзилась ему в шею. Алая струя рванула освобожденно, заливая грудь, щит и землю под ногами хазрита.

Смотреть на такое Волчку было неприятно, и он сунулся мордой в лапы. Хозяин справился без него, да и короткому бою пришел конец. Сильно поредевший отряд хазритов бросился наутек, через минуту пересек реку вплавь и по мелколесью рванул на юг.

Отир вытер лезвие кинжала, обагренное кровью хазритов. Те так и не добрались до сумы, где, по их расчетам, хранилось важное сообщение. А если бы и добрались… Важные бумаги князь доверял только Сизарю, тем более что само сообщение писалось рукой его молодого советника.

Посчитали убитых — четверо, раненых — шестеро. Первых привязали к спинам коней, чтобы потом похоронить, как положено, вторых перевязали. Собрали оружие убитых врагов, вывернули сумки, притороченные к седлам, не оставили и коней — мертвым они без надобности. Не теряя времени, отряд повернул на север. Сообщение должно быть доставлено как можно скорее.

— Сизарь, ты ранен? — Отир беспокойно вглядывался в лицо парня, сидящего под деревом.

— Нет, — хрипло ответил тот. — Поезжайте, я вас догоню.

Командир согласно кивнул и пришпорил коня. Странный этот Сизарь, думал он, догоняя отряд. Будимир не просто доверяется ему во всем, но и часто меняет свое мнение, если оно не сходится с мнением одноглазого советника. Правда, он и лучший стрелок в армии, смел, решителен. Но скрытен, молчалив, с волком знается. А может, это и не волк вовсе, а оборотень? К тому же бойцы приметили, что от вида чужой крови Сизарю плохо становится, хотя собственную боль терпит мужественно. Странный он.

Поднявшись на дрожащих ногах, Сизарь дотянулся до седла, вытащил из переметной сумки баклажку с водой. Вода была теплая, не освежала, но горло смочила, и стало легче дышать.

Опять это непонятное удушье при виде крови, думал парень. Будто чья-то шершавая рука сжимает горло, душит, душит. Наказание за убийство? Но он не мог не убить хазрита, иначе тот его самого пригвоздил бы к дереву. Так почему же он задыхается?

Сизарь допил воду, остаток вылил в ладонь и плеснул в лицо. Глянул в сторону убитого хазрита. До сапог и одежды, залитых кровью, русичи не дотронулись. Забрали сулицу, меч, а вот щит не взяли — слишком тяжел.

— На войне как на войне, — проговорил Сизарь, обращаясь к поверженному врагу. — Когда-то и меня убьют. И хоронить вас нет времени — дело у нас важное и скорое. Говорят, душа человека еще некоторое время находится рядом с телом. Наверное, и ты сейчас наблюдаешь за всем этим со стороны. Теперь понял, что я тебя перехитрил? Купился ты на приёмчик Зарифы, любопытство тебя сгубило. А в нашем воинском деле отвлекаться нельзя. У меня правило: замечай всё вокруг, но не отвлекайся от главного. А что может быть главнее жизни? Да меня хоть волк за ногу кусай, я бы ни за что не отвел взгляда от врага. А ты повёлся на простенькую хитрость! — усмехнулся парень, как будто мертвец мог его слышать.

И тут вдруг чьё-то дыхание коснулось затылка. Секунда — и стрела в луке, секунда — корпус резко ушел в сторону, секунда — разворот лицом к опасности!

— Фу-у-у-у…

Перед ним стоял конь убитого им хазрита. Где он был до этого, и почему воины из отряда его не обнаружили — не понятно. Вот он стоит, косится на распростертое тело мертвого хозяина, нервно подрагивает шкурой. Переживает. Еще бы, конь для седока — и друг, и защитник, и…да что там говорить! Потерять коня — наполовину умереть. Можно купить или отбить в битве другого, но другой не всегда станет для тебя тем, кем был твой собственный конь. Чтобы привыкнуть друг другу, сродниться, столько верст нужно проскакать, столько ночевок под открытым небом у костра пережить, столько раз делить кусок хлеба. Да и седок для коня важная часть жизни, особенно, если конь боевой.

— Иди ко мне, — позвал коня Сизарь. — Не бойся, не обижу. Хороший, просто отличный конь!

Парень придвинулся к коню, бесстрашно раздвинул бархатные губы.

— Да ты молодой совсем! — обрадовался он. — И стать у тебя что надо! Где же такого коня хазрит раздобыл? Здесь на сотни верст подобного не сыскать. За тебя на ярмарке можно получить…Что я говорю! Да я тебя и за мешок золота никому не отдам!

Тут он повернул голову в сторону дерева, возле которого спокойно пощипывала травку его невысокая клюся (лошадь). Лошадка, конечно, резвая, умная, но в ближнем бою совершенно бесполезная — не злая, не агрессивная, её сразу затопчут другие кони. Ему всегда приходится в моменты битвы прятать клюсю, вот как сегодня.

— Глянь, Рала, какой конь! — обратился к кобыле Сизарь. — Хорош! Не обижайся, но вас сравнивать все равно что лук с рогаткой. Забираем?

Клюся помалкивала, только тихо позвякивала уздечкой. Если бы её спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила — покоя, тишины. Она помнит то время, когда была совсем молодой, и вместе с другими её гоняли в ночное, днем — на выпас, в полдень — к реке на водопой. Хорошее было времечко. А потом она вошла в возраст, и её приучили к седлу, к седоку, к длинным переходам. Потом были бесконечные версты через леса, болота, пустоши, через бурные реки и глубокие овраги. Этот жеребец, конечно, хорош — силен, вынослив, предан. Именно такой и нужен её хозяину, который редко живет на одном месте больше двух-трех дней. А ей бы в деревню, возить хлебные снопы с поля, хворост из леса, катать по праздникам детишек малых…Хо-хо, мечты.

— Да-а-а, сплоховал твой хозяин, переоценил себя, — оглаживал бока коня Сизарь. — Ему надо было меня слету разить, а он решил повыпендриваться, ха-ха! С седла слез, сулицей поигрывает — просто супермен! Наверное, так и не понял, как я его вокруг пальца обвел. Ну, ты видел, как он подставился, верно?

Конь беспокойно прядал ушами, переступал с ноги на ногу и косился на мертвеца.

— Знаешь, что? Решай сам, оставаться тебе здесь с бывшим хозяином или идти со мной, — проговорил Сизарь. — Я не буду в обиде, понимаю, что так просто хозяина из сердца не выкинешь. Давай я с тебя уздечку сниму. Пойдешь за мной — верну. А нет, так без неё сподручнее питаться. Эй, Рала, нам пора.

Клюся послушно подошла, седок вспрыгнул в седло.

— Но-о-о, пошла! Надо своих нагонять. Волчо-о-о-ок!

И чего кричать, недовольно поднялся с места волк. Я давно готов. Это ты, хозяин, разговоры разговариваешь. Подумаешь, конь. Ну, да, по всем статьям конь что надо. Ну, так бери, чего мямлить: «Обижусь — не обижусь». Сам всегда говоришь: меньше слов, больше дела. Вот и делай.

Волк двинулся вслед за седоком, но пару раз оглянулся на коня. Тот склонился над телом, обдал залитое кровью лицо своим живым дыханием, мотнул головой. Потом обернулся в сторону, куда ускакал странный одноглазый воин. Снова склонился над мертвым хозяином. Жизнь сюда не вернется, как не вернулась жизнь в тело предыдущего хозяина, которого вот этот мертвый скинул с седла ударом сулицы. Конь тогда долго стоял над мертвым телом, пока новый хозяин не взял его под уздцы и не увел в свой стан. С прошлого лета он носил на себе тяжелое тело нового хозяина. Хозяин был не плох, овса не жалел, но и боков тоже, когда хлестал плеткой или ударял шпорами.

А тот, что ускакал, странный. От него волна боли идет и еще что-то непонятное. Но воин он хороший. Умный, хитрый. Да и кобыла, что за деревом пряталась, перед тем, как ускакать, кое-какие мысли ему передала. Послушать её?

Конь ещё раз наклонился к уже остывающему коннику. Душа из тела ушла безвозвратно и теперь ищет дорогу к бескрайним цветущим лугам, где пребывают в покое души, покинувшие этот мир. Так пусть это путь будет легок и короток, пусть не заблудится в темноте прижизненных подлых мыслей и проклятий. Пусть жадность, злоба, коварство не виснут на ней оковами. Уходи с миром, старый хозяин. Э-э-эй, новый хозяин! Я с тобой!

Греслав

Макошке показалось, что он только на минуту прикрыл глаза, но сквозь узкий лаз уже пробился мутный рассвет. Повернувшись на правый бок, прислушался к тяжелому дыханию лежащего рядом Греслава. Булькает что-то у того в груди и свистит, как порванные кузнечные меха. Как есть отбито легкое. Да и как не быть ему отбитому, когда по груди пришелся удар палицей. Другой бы давно к праотцам отправился, а этот крепкий, еще жив. Ему, Макошке, надо во что бы то ни стало доставить Греслава к своим. И он доставит, только вопрос — живого или мертвого. Греслав сутки в себя не приходит, у него кровь изо рта пузырями.

Вот опять стонет. Тяжко ему дышать, в груди клокочет. И это не огневица (воспаление), это порвалось что-то внутри. Беда-а-а-а.

Ногами вперед мальчик выбрался из убежища. Это было старое логово аркуды (медведя), давно им покинутое. Беспокойно стало зверью в некогда глухом урочище между речками Дресной и Вигой, вот и перебрались медведи, лоси, волки, кабаны дальше на север. А в междуречье теперь полки собираются под рукой бывшего наемника Явила, который примкнул к дружине литовского удельного князька Кястаса. Задумал Кястас прибрать в свое владение земли, что расположены ниже большого города Турмаса, а людей, там живущих, заставить дань платить.

Тысяцкого Греслава с войском князь Светослав послал, чтобы предостеречь Кястаса от неразумного шага. Но всё пошло не так: по прибытии в Турмас дружинники стали прислушиваться к сладким словам Явила, который набрал уже восемь сотен воинов и обещал перешедшим на сторону Кястаса золотые горы. Загудела дружина, заспорили бывшие сотоварищи, что плечом к плечу воевали против врагов Руси. Явил же не унимается, еще больше сулит, мелкие серебряные деньги раздает, по плечам опытных воинов хлопает, зубы скалит в улыбке. Три дня назад прикатил бочки хмельного меда да оленины велел жарить на кострах безмерно.

— Не отказывайтесь от своей удачи, — убеждал он дружинников. — С Кястасом за один поход разбогатеете! Дома вас жены и дети ждут с добром, что на двух конях не увезти! А сколько вам Светослав отсыплет? На хорошее гулянье только и хватит!

Греслав сначала пытался строгостью навести порядок в полку — не получилось. Некоторые дружинники с утра без стеснения ходили хмельными, затевали драки, обговаривали, сколько добра они добудут в быстром походе с Кястасом.

Желание быстро разбогатеть смутило многих, но не всех. Преданные Светославу сотни встали лагерем на берегу реки. Греслав послал порученца с донесением к князю, описав положение дел и попросив совета.

Неделя-другая прошла, ответа не было. А положение его дружинников стало незавидным: провиант кончился, лошадей пасти было негде, а Явил предупредил, что настроен разделаться с несогласными, и начал провоцировать княжеское войско короткими атаками. Греслав понимал, что оставаться на месте, значит, подвергнуть опасности верных воинов, и принял решение снимать лагерь, перейти по броду через реку и двигаться к своим. Против значительно возросшей дружины Кястаса его сотни вряд ли выстоят.

Решено было уходить ночью. Греслав чувствовал, что спокойно им уйти не дадут. Выбрав крепких бойцов, он пошел в арьергарде, чтобы в случае чего защитить своих со спины.

— Макошка! — позвал Греслав.

Мальчишка бросил пук травы, которым оглаживал бока Велены. Следить за кобылой Греслава, как и за своим конем, было его честью и обязанностью. Вот уже год Макошка — ординарец Греслава. Мальчишка оказался полезным и в походе, и на стоянках. Казалось, нет такого дела, которое бы он не смог сделать. Ел ли он, спал ли, никто не видел, но всегда был бодр, активен, не жаловался ни на жару, ни на холод, всё подмечал, слышал, но умел держать язык за зубами. Выросший на реке, он будто дружбу водил с Водяным: в котелке Греслава всегда была свежая рыба. А ведь Греслав сначала не хотел брать мальчишку к себе, но тот так жалобно смотрел ему в глаза, смахивая слезы, что воин не выдержал и согласился. Тем более что на тот момент Макошка остался совсем один. Куда подевался Радей, что вырастил его, никто не знал.

— Вот, возьми акинак и приторочи к седлу, ну, сам знаешь как…

Макошка кивнул: он знает. Акинак не простой меч, а волшебный. За то время, как он служит у Греслава, не раз видел акинак в деле. Шертите Перуне (клянусь богом Перуном)! Выстоять против Греслава, когда у того в руке акинак, никто не сможет.

— Через реку пойдешь в числе первых, — Греслав говорил тихо, но веско — не любил, когда ему возражали. — Там обождешь меня. Если со мной что случится, не дрейфь. Найдешь Сизаря, отдашь ему акинак. Он тебя не бросит.

Макошка молчал, но слезы предательски заблестели в уголках глаз и готовы были вот-вот пролиться. Но удержался, так как знал, что тысяцкий не любит слабости.

Он приготовит все для похода, а с Греславом ничего не случится, ведь он, Макошка, на рассвете жертву Водяному принес, чтобы тот не забрал его друга, когда через реку будут переходить.

Дружинники готовились к отходу и старались не вызвать лишних подозрений у врага. Но будто что почувствовав, Явил разместил своих людей у брода, и теперь оставалось добираться до противоположного берега вплавь.

Пособник Кястаса полдня гарцевал вблизи лагеря Греслава и, не переставая, убеждал воинов перейти на его сторону.

— А не то головы сложите здесь, и никто вам на помощь не придет, — смеялся Явил. — Мы вашего посланца изловили и на кол посадили. Вот ваша грамота! — в руках его действительно было донесение Греслава.

Тот, не обращая внимание на издевательские слова Явила, давал последние наставления.

— Уходим ночью, вплавь. Мы с Гонтой, Бородой и Сорокой прикрываем отход. На том берегу сразу влево до холмов. Если начнут преследовать, примем бой.

Ночью поредевшим сотням почти удалось уйти, но в последний момент их заметили, и Греславу с товарищами пришлось отбиваться, чтобы дать своим конникам возможность ступить на противоположный берег и уйти в лес. Отразив атаку, они тоже кинулись в воду и, держась за седла, поплыли рядом с конями.

— Греслав! — вдруг закричал Гонта. — Сорока тонет!

Сорока был опытным рубакой, но на воде держался с трудом. Да и тяжелые доспехи, служившие ему защитой на суше, в воде потянули ко дну. Его конь хрипел, пытаясь остаться на плаву и удержать седока, но до берега оставалось не менее сотни метров, а силы у того и у другого были на исходе.

Греслав направил Велену в сторону Сороки и успел вовремя: тот уже хлебал студеную речную воду. Умница Велена повернулась так, чтобы Сорока оказался между нею и своим конем. Греслав поднырнул, схватил бойца за пояс и потянул вверх. Этого хватило, чтобы Сорока оказался над водой и схватился одной рукой за седло своего коня, а другой за седло Велены. Так втроем они и добрались до берега. А Греславу пришлось самостоятельно выплывать, ругая себя за то, что не приторочил к седлу кобылы тяжелый кистень, мешающий сейчас плыть. Оставил бы при себе только меч.

Плыть было тяжело, в голове гудело от напряжения, руки и ноги слабели и не хотели слушаться. Но он доплыл и, цепляясь за дно носками сапог, пошел к берегу, пытаясь восстановить дыхание. Ему показалось, что им удалось уйти, но не тут-то было.

Десяток воинов, что стояли у брода, пересекли реку и уже мчались в их сторону.

— Борода, ко мне! — крикнул Греслав.

Мокрая одежда сковывала движения, и ему пришлось скинуть куяк (куртку), оставшись в вязаной рубахе. Его товарищи сделали то же самое.

— Коней, коней гоните! — закричал Греслав и первым крепко ударил по крупу Велену. Та поскакала вдоль берега, за ней другие кони.

— Туда! — показал Греслав на высокий речной обрыв.

Они добежали до отвесной кручи, развернулись лицом к приближавшимся всадникам. Берег был илистым, поросшим камышом, и кони едва вытаскивали копыта из вязкой тины, поэтому явиловским всадникам пришлось спрыгнуть с седел. Взяв наизготовку мечи и палицы, они двинулись к обреченным на скорую смерть княжеским дружинникам.

Четверо смельчаков приняли неравный бой, зная, что если и погибнут, то с честью.

— Гых, гых, хук… — понеслось по берегу. — На, на, ах!

Греслав рубил мечом, крутился на месте, уворачиваясь мечей сразу двух соперников. Краем глаза засек, как рухнул Сорока, потом пропал из виду Гонта. Громкий рык Бороды доносился слева и, судя по жалобным стонам оттуда, на счету богатыря уже немало убитых и покалеченных.

В этот момент ударом копья Греславу повредили руку, и он выпустил меч. Дернув левой рукой с пояса кистень, Греслав похвалил себя, что оставил грозное оружие при себе. Один из нападавших замер напротив него, прикидывая, чем лучше достать верткого вояку. Греслав не сплоховал и, сделав выпад вперед, нанес мощный удар снизу вверх в челюсть здоровяку, который уже занес над головой широкий меч.

Было бы светло, можно было увидеть, как разлетелась нижняя часть головы несчастного. Но света полной луны хватало лишь на то, чтобы различать, где живой, а где мертвый, и что Греславу пришлось бросить кистень, который зацепился одним хвостом за металлическое оплечье рухнувшего к ногам нападавшего.

Только сейчас Греслав пожалел, что велел Макошке спрятать акинак, а для боя взял простой меч. Этот хоть и рубил отменно, но не обладал свойством акинака придавать бойцу невероятную силу и выносливость.

Оставшись без оружия, Греслав кинулся в сторону, надеясь ускользнуть от преследователей. До пологого подъема на верх обрыва было полсотни шагов, но парень не успел — метко брошенная сулица попала в ноги и, запнувшись, он упал. Тут же вскочил и оказался лицом к лицу с врагом. Страшный удар палицей в грудь выбил из него дух.

…Неравный бой закончился, и хозяйка ночи — луна равнодушно разглядывала мертвые тела, впечатанные в илистый берег.

А этим, подумала она, едва переставляющим ноги, повезло: чуть живые, но живые! Утром они приведут сюда подмогу, чтобы своих похоронить с честью, а чужих бросить в реку. Река все примет, ей не в первой. И герой, и не герой одинаково вкусны огромным сомам, что водятся под обрывистым берегом.

…Как и договаривались, Макошка переплыл на другой берег реки в первых рядах конников, но, преодолев подъем на обрывистый берег, не помчался со всеми вместе к дальним холмам, а, пользуясь темнотой, свернул в сторону небольшого ельника, где и укрыл коня. А сам вернулся на обрыв, прислушиваясь к звукам боя на другом берегу.

В свете луны Макошка видел, как добрались до его берега Греслав и товарищи, как от брода понеслись к ним воины Явила. Когда же началась битва под самым обрывом, даже свесившись с него, парнишка не смог разглядеть, где свой, а где чужой. Только по утробным крикам догадывался, что еще один воин отправился к навьям (духам подземного мира).

Не видел мальчик и попытки Греслава спастись бегством, но сердце его сжалось от дурного предчувствия. Когда оставшиеся в живых воины Явила потрусили обратно к броду, понял, что из четверки храбрецов в живых никого. И остался он один одинешенек. Что ему делать? Догонять своих? А как же Греслав? Оставить его тело на поругание или на съедение рыбам? Ну, уж нет! Он заберет тело и доставит его Сизарю, как договаривались, чтобы похоронить с честью.

Пока не рассвело, Макошка спустился с обрывистого берега, отыскал коней погибших дружинников. Нашел и Велену. Оставив её у самого прохода наверх, сам начал искать Греслава среди убитых. Одни из них лежали вверх лицами, других пришлось переворачивать, чтобы распознать. Первого нашел Бороду с копьем в груди, в десяти шагах от него — Сороку, разрубленного от плеча до пояса. Гонта лежал у самой воды, рядом — двое убитых им мечников. Греслава нигде не было. Макошка переворачивал мертвецов одного за другим — безрезультатно. В душе забрезжила надежда: а вдруг тот спасся и теперь ищет его, Макошку?

Мальчик кинулся туда, где оставил Велену, но кобылы на месте не оказалось. Обведя взглядом берег, он разглядел её чуть в стороне, в самой темной части под обрывом.

— Велена, Велена, — позвал мальчик. Та в ответ только фыркнула и потрясла головой, звякнув уздечкой.

Он подошел ближе и увидел Греслава. Тот лежал навзничь, раскинув в стороны руки и ноги. Видимых ран на нём не было. Макошка ощупал тело — мокрая одежда, провел ладонью по лицу — холодное. Мертв. Мальчик опустился рядом и заплакал навзрыд. Ему некого было стесняться, никто не отчитает за слабость.

Ночная сырость пробирала до костей. Скоро рассвет, и скоро здесь появятся люди Явила. Пора уходить. Только хватит ли у него сил, чтобы уложить тело на спину лошади?

— Велена, — позвал Макошка, — помоги мне.

Он взял лошадь под уздцы и потянул книзу, чтобы та опустилась рядом. Велена мотала головой, переступала с ноги на ногу, но отказывалась выполнять странную просьбу мальчика.

— Давай, давай, — просил Макошка, продолжая тянуть её книзу. И лошадь поняла. Её передние ноги подогнулись, и она опрокинулась на бок. Не теряя времени, мальчик потянул тело Греслава, укладывая поперек седла. Чтобы ноша не съехала, он вцепился в рубаху старшего друга и понукал лошадь, чтобы та поднялась. Пусть и не сразу, но Велена поднялась.

Осторожно ступая, печальная процессия начала подъем, а Макошка, следил, чтобы тело не съехало со спины лошади. Остался последний шаг, и тут Велена споткнулась, дернулась всем телом вперед, и от резкого движения тело Греслава перелетело через голову лошади и упало на твердую землю.

— М-м-м-м, — явственно прозвучало в ночной тишине.

Макошку подбросило: Греслав жив! Он стонет!

Мальчик бросился на колени перед телом, приложил ухо к груди.

— М-м-м-м-м-м, — жалобно простонал Греслав, и опять: — М-м-м-м-м…

— Сейчас, сейчас, — заторопился мальчик, ощупывая Греслава, чтобы найти рану. Он умел любые раны перевязывать и кровь останавливать. Только бы найти, только бы найти!

Но открытых ран не было. А когда он попытался перевернуть раненого на живот, чтобы осмотреть спину, во рту у того что-то забулькало. Кровь! Ртом кровь идет! Значит, нутро отшибло! Плохо дело. Если внутри кровь собирается, то долго ему не протянуть. Что делать?

На противоположном берегу началось движение. Явил собирался в погоню за ушедшими сотнями. Он знает, куда направились ратники Светослава, и знает местность. Ночью сотни не могли далеко уйти, и если срезать путь, можно первыми оказаться у холмов. И уж тогда ни один не уйдет от расправы.

Макошка тем временем тащил тело Греслава в сторону ельника. Ох, и тяжел вояка! Не смотри, что худ и доспехов на нем нет, видать, кости тяжелые. Сейчас главное — спрятать Греслава так, чтобы люди Явила не обнаружили раненого. А искать его будут точно, когда не найдут среди убитых на берегу.

Сквозь густой ельник Макошка тянул тяжелое тело, соображая, где схорониться хотя бы на день-два. Потом их перестанут искать, и можно будет отправиться к своим.

— У-у-ох! — нога мальчика потеряла опору и провалилась до самого паха. Но тело он удержал. Извернувшись, мальчик лег на край ямы, в которую угодил, вытащил ногу.

Нора или логово, мелькнуло у него в голове. Вернее всего, логово аркуды. Надо посмотреть.

Он разгреб руками ветки и палую листву и обнаружил достаточно широкий лаз, куда вполне может пролезть человек. Вот здесь он и спрячет Греслава. Но вначале надо самому спуститься, осмотреться. Точно, аркуда здесь был, но давно. Кално (грязно), но сухо, и места хватит.

Макошка выбрался из ямины, примерился, как втащить внутрь раненого.

— Ничего, вниз это тебе не вверх, — успокоил самого себя мальчик. — Отлежишься, друже Греслав, день-другой, придешь в разум, и потихоньку двинемся подальше отсюда.

Осторожничая, мальчик спустил раненого вниз, а сам выбрался наружу: надо спрятать Велену и коней погибших ратников.

Своего коня он оставил в небольшом овражке, по дну которого пробивался родничок. Овраг был хорош тем, что со стороны ельника его делала незаметным молодая поросль, а с другой стороны к оврагу не подберешься из-за отвесного, осыпающегося склона. Пробраться сюда, конечно, можно, но с большим трудом. Да и кому придет в голову искать беглецов вблизи реки? Любой преследователь подумает, что его жертва скачет в ту же сторону, что и другие.

Перед самым рассветом мальчик снова пробрался на берег — забрал оружие Бороды, Гонты и Сороки. Меч его друга уже не годился для ратного дела, потому что был срублен по самую гарду. Долго искал кистень Греслава, но все же нашел.

— Доброе оружие не бросают, — поделился он с конями, пряча в овражке мечи, кистень и длинные ножи, которые снял с поясов погибших дружинников. — Мертвым оно ни к чему, а живым послужат в бою.

…Вот уже вторые сутки Макошка слушает стоны Греслава, смачивает ему губы водой, которую носит из родника. Два раза пробирался на берег и наблюдал за передвижениями дружины Явила. Судя по количеству костров ночью, перешедших под знамя Кястаса стало больше. Видимо, не жалеет князёк денег, чтобы собрать большое войско, значит, и планы у него великие. Уж не на Светослава ли собирается двинуть войско?

Правда, далеко идущие планы Кястаса Макошке были безразличны. Его беспокоило состояние раненого, и как они будут добираться до своих.

— Вот бы до Городища добраться, — мечтал мальчик. — А там весточку Сизарю послать. У князя Будимира лекари найдутся, поставят нутро на место. А что крови много вышло, так не беда, не до капли же.

Словно в ответ на его слова, на губах Греслава снова запузырилась кровь. Он прерывисто дышал, словно что-то мешало его легким наполняться воздухом.

— М-м-м-м…

— Греслав, друже, ты как?

— Кто здесь? — с трудом проговорил раненый.

— Макошка, кто же еще?

— Где мы?

— У аркуды в гостях.

Молчание.

— Почему так темно, Макошка?

— Так говорю же, что мы в ямине после аркуды, — мальчик был несказанно рад, что его друг пришел в себя. — Хозяин покинул место, вот мы теперь тут.

Молчание.

— М-м-м-м-м, давно мы…здесь?

— Ночь, день, еще ночь и сейчас день.

— А другие…

— Души к предкам ушли, а тела на дне реки, — Макошка всхлипнул.

— А я?

— Я тебя на Велене сюда привез и спрятал.

— А Велена…

— С моим Бором и другими конями в овражке спрятаны, я их проведываю, не беспокойся.

Молчание.

— Надо выбираться отсюда, — проговорил Макошка. — Если ты в силах…

— Пить дай.

Мальчик метнулся к выходу из логова, принес баклажку с водой. Напоил раненого.

— Помоги мне выбраться.

Греслав попытался развернуться в узком пространстве, но не смог, а только сильно закашлялся.

— Ты погоди, — Макошка видел только один способ вытащить из логова раненого. — Я сейчас.

Он выбрался наружу, потом крепко схватил Греслава за щиколотки и потащил на себя. Через несколько минут тот оказался наверху. Грязь и кровь на лице, грязная одежда, грязные волосы, грязные кисти рук.

— Ты сейчас не лучше аркуды выглядишь, — усмехнулся Макошка. — И дух от тебя такой же.

— Да и от тебя не ландышами пахнет, — проговорил Греслав. — Может, это и к лучшему? Ни один зверь на нас не позарится. А двигаться нам придется, как я предполагаю, все лесом и лесом.

— Дождемся вечерней зари и в путь, — сказал Макошка.

— А там что? — мотнул головой в сторону реки Греслав.

— Войско Кястаса растет. Правда, порядку у них нет. Да и откуда порядок, — глубокомысленно заметил Макошка, — когда народ негодный к нему прибивается.

— Почему негодный?

— А какой же еще? Своих предают негодные люди, а те, за честь стоят, за посулы и серебро не переметнутся от своего князя к другому.

— Жаль, хороших дружинников потеряли. Как перед Светославом ответ держать буду, как ему в глаза посмотрю? Ведь в моей тысяче предатели оказались.

— Не ты один ответишь, с сотских тоже спросят. А они правду скажут.

— Какую правду?

— Что не ты подговаривал предателей, что ты задержал погоню и был почти убит.

— Но не убит же.

— Мне скажи спасибо да Велене. А то бы еще в то утро твое тощее тело плыло в реке.

— Спасибо, друже. А что тощий я, так с таким весом в бою сподручнее. Был бы я богатырь, разве утянул бы меня в нору, разве вытащил бы обратно?

— Ты моей силы не знаешь, — похвастал Макошка.

— Поможешь на Велену забраться, так и узнаю, — пообещал Греслав.

Когда последний луч солнца утонул в реке, пришло время им отправляться в путь. Идти напрямую к холмам было не резон — могли напороться на Явиловских прихвостней, а давать большой круг состояние раненого не позволяет. Решили схитрить: обойти Турмас крутой дугой, а потом двигаться вдоль реки, хоронясь в камышах и прибрежных перелесках.

— Верст через десять, помнится, река в озеро впадает, — проговорил Греслав, вытирая ладонью кровь с подбородка. — А из озера уже два рукава выходят.

— Ты помолчи, — жалостливо проговорил Макошка. — Я сам буду говорить, а ты поправь меня, если что. Так думаю, что по правому рукаву нам нельзя — слишком близко к холмам, а вот по левому можно.

Греслав кивнул.

— А если очень повезет, так ладью или ушкую встретим и поплывем. До Городища, конечно, не доплыть, но хоть ближе к той местности. Я прав?

Греслав снова кивнул. Что ж, другого пути нет. Если повезет, дней за пять-семь они доберутся до другого озера — Лежного. А там всё на восток и на восток. Доберутся.

Их путь оказался долгим и трудным. Вскачь Велена не могла — Греслав сразу начинал хвататься за грудь, с трудом заглатывал воздух, а потом стирал кровь с лица. Останавливались часто, чтобы передохнуть, поесть. Макошка — рыбак отменный — в любой луже карася мог поймать. Иной раз в лесу птичьи гнезда с кладкой яиц находил или прошлогодние орехи в брошенном беличьем дупле. Голод торопил, а ранение не давало ходу. Правда, у Греслава аппетита не было, обходился горячей водой, приправленной молодыми листочками ягодных кустов, а у Макошки постоянно в животе бурчало.

После озера Лежного, как и было задумано, они повернули вдоль левого рукава, вытекающего из озера, и на свое счастье встретили небольшой караван, состоящих из нескольких суденышек под парусами и пары больших плотов с дюжими гребцами, за которыми тянулись связанные попарно огромные бревна. Вначале сплавщики с опаской отнеслись к всадникам и не думали приставать к берегу. Но Макошка так жалобно уговаривал их взять хотя бы раненого, что, в конце концов, от одного из плотов в сторону берега отчалила лодчонка с двумя гребцами и остановилась метрах в десяти от берега. Сплавщики внимательно разглядывали невесть откуда взявшихся всадников, потом тихо поговорили между собой.

— Коней не возьмем! — крикнули они.

— Добро! — ответил мальчик.

— Я Велену не брошу, — предупредил Греслав.

— И не надо, — Макошка помог старшему товарищу слезть с седла. — Я берегом пойду. Так мы быстрее доберемся. И не бойся, коней я сберегу. И акинак. И остальное оружие. Эй! Гребцы, давай ближе!

Лодка ткнулась носом в берег. Не сходя с места, сплавщики настороженно смотрели на молодого дружинника, который обнимал за шею кобылу, гладил её пышную гриву, и на мальчишку, который ловко управлялся с пятью конями сразу.

— Вот, возьмите, — он протянул гребцам три мелкие серебряные монеты. — Я верхом вдоль берега. И смотрите, берегите моего друга — это тысяцкий самого князя Светослава. Ранен был, когда прикрывал отход своих сотен. Отважный воин!

Мужики уважительно подали руки Греславу, усадили его и через минуту были далеко от берега. Макошка наблюдал, как раненого подняли на плот, а рослая женщина в приволоке (меховой жилетке) усадила его спиной к сложенным мешкам и поднесла чашку с варевом.

— Да-а-а, поесть бы сейчас не мешало, — вздохнул мальчишка, поглаживая тощий живот.

На плоту по команде рулевого дружно опустили весла в воду, несколько взмахов, и плот, подхваченный течением, резво ушел вперед.

— Ну, и нам пора.

За два неполных дня караван добрался до небольшого селения со своей пристанью. Отсюда сплавщики следовали на север, а путникам нужно было на восток.

Макошке с конями пришлось вплавь добираться до противоположного берега, где располагалась пристань. Греслав уже ждал его, тепло распрощавшись с попутчиками, которые улыбались ему, жали руку. Но стоило ему отвернуться, как печально закачали головами: «Не жилец».

Чувствовал себя Греслав плохо, и мальчику пришлось звать на помощь, чтобы усадить того в седло.

— Ку-да сей-час? — с трудом выговорил Греслав.

— Давай туда, — мальчик махнул рукой в сторону построек. — Надо расспросить, как до Городища добраться.

Они медленно двинулись в сторону постоялого двора. Там Макошка устроил своего друга на широкой лавке, коней определил к общей привязи, а сам пошел купить еды. Запах горячей мясной похлебки исходил от большого котла, вделанного в очаг из дикого камня. Разнообразный люд подходил к котлу, отдавал денежку, а дородный мужик щедро наливал подставленные посудины и вдобавок каждому отрезал по большому ломтю ржаного хлеба. Макошка дождался своей очереди, а потом осторожно понёс доверху налитое блюдо, подбородком придерживая ломти хлеба.

— Ох, и вкусно, — закатывал глаза мальчишка, черпая деревянной ложкой горячий, наваристый суп. — Ты попробуй, чего не ешь?

Только две ложки варева и смог проглотить Греслав да хлеба пожевать. Силы его были на исходе. Он понимал, что подкрепиться надо обязательно, но кусочки пищи с трудом протискивались в глотке, а надрывный кашель заставлял и это выплюнуть.

— Жидкого оставь, — попросил он Макошку, — выпью. А ты гущу ешь, совсем истощал.

— Зато в бою, как ты говоришь, сподручней будет, — пытался развеселить друга мальчик. — Боюсь только, сил не осталось меч поднять.

— Тем более ешь. За добавкой сходи.

— Не-е-ет, — похлопал себя по пузу Макошка, — больше не влезет. Пойду овса для коней добуду, а то они, бедные, на траве да на траве. Боевой конь должен зерном объедаться. Побудь без меня, я скоро.

Греслав обессилено вытянулся на широкой лавке, подложив под голову чпаг (мешок). Он понимал, что долго без вмешательства врача не выдержит. Во-первых, он не знает, что с ним. Удар палицей, вероятно, повредил ребра, потому что дотронуться до грудной клетки больно. Во-вторых, кровь изо рта говорит, что повреждено легкое. Но насколько сильно? Хорошо, что нет температуры, а значит, воспаления, иначе без антибиотиков не обойтись. А где их взять в этом времени? Пенициллином, помнится из учебника по истории, где-то во время Великой Отечественной войны начали лечить. Интересно, чем сейчас воспаления лечат местные лекари? Эх, был бы рядом Ярик или Милалика, они бы помогли.

Он задремал и поэтому не сразу услышал взволнованный голос Макошки.

— Греслав, друже, вставай! Я нашел, кто нас доставит в Городище! Пошел овса сторговать да спросить, кто, мол, до Городища плывет. Так один ушкуйник и указал. Завтра на рассвете отплывают.

С помощью Макошки Греслав поднялся с лавки и, опираясь на его плечо, побрел в сторону пристани.

— Вон видишь?

— Нет.

— Не туда гляди, вот сюда, — мальчик вытянул руку вправо. — Ну? Вот эта носатая ладья в сторону Городища плывет.

Греслав вглядывался в строй больших ладей, ушкуй, лодок под парусами, но ничего особенного не замечал. Хотя…Точно! Одна ладья с необычной формой носа, будто задранной к небу, стояла чуть в стороне. Её скрывал раздувающийся на ветру парус соседнего судна.

— А ну, пойдем, — Греслав зашагал в сторону ладьи.

Неужели угорская ладья? Именно такие носы у их лодок и крыши такой же формы на домах. Ах, как было бы хорошо! Может, вспомнят его, и Сизаря, и Стояна, и Ярика.

Если бы он мог, он бы побежал, но приходилось идти медленно, внимательно глядеть под ноги, чтобы не запнуться. Малейшее сотрясение вызывало ужасную боль в груди и кровь на губах. Макошка же не выдержал и помчался к воде.

Пока Греслав добрел до места, мальчишка уже назад брел. Лицо расстроенное, губы обиженно кривятся.

— Не соглашаются, опасаются чужаков.

— Проводи меня.

Он оперся о плечо Макошки и двинулся к перекинутым на дощатый причал сходням. Возле них стоял дюжий парень и от нечего делать кидал крошки хлеба в воду, где их тут же заглатывали юркие рыбки с блестящими спинками.

— Здорово, друже, — хрипло проговорил Греслав. — Позови старшего, переговорить надо.

— Я этому мальцу уже сказал, что чужих на борт не берем, чего ещё?

— А разве я чужой? Не помнишь меня? А я тебя помню. Не тебе ли Веруза ухо пришивала после битвы с торкаями? Дай взглянуть.

Греслав сделал вид, что хочет действительно взглянуть на ухо, но парень дернулся назад.

— Ты..это..откуда?

— Эй, Магут, кто там? — из пристройки на корме ладьи показался рослый мужчина, который внимательно вглядывался в лица подошедших. — Грес..Греслав? Ты ли это, вояка! Глазам не верю! Дай тебя обнять!

Он быстро преодолел разделявшие их сходни и, широко раскинув руки, двинулся к Греславу.

— Стой! — Макошка загородил собой друга. — Он ранен!

Здоровяк застыл на месте.

— Не узнаешь меня, Греслав? Это же я, Петряс! Мы с тобой вместе в отряде Ратибора гнали торкаев! Ну, вспомнил? Я — родной брат Кудри!

— Здорово, Петряс, — Греслав протянул руку. — Видишь, где пришлось свидеться.

Угор с чувством поприветствовал того, кто два года назад наряду с угорами защищал их селение от набега торкаев. Ох, и дрался этот унот (юноша)!

— Магут, что стоишь, веди дорогого гостя на борт! Расскажу Матери Родиве — не поверит! Сколько раз мы вспоминали добром и тебя, и твоих друзей, и скоморохов! Такое разве забудешь!

Слава богам, выдохнул Макошка. Знакомцы без помощи не оставят. Теперь надо коней привести. Спросить что ли?

— Эй, дядя, а у нас кони. Пять голов. Что с ними делать? — Макошка опасался, что ему опять придется вдоль берега пробираться. А как хотелось отдохнуть, поесть, поспать…

— Веди коней, — разрешил Петряс. — У нас судно не чета другим, десяток коней поместим.

— Тогда я мигом! Только овса прикуплю, — обрадовался мальчишка.

— У нас и купишь, коли деньги есть, — сказал Петряс, а потом захохотал: — Не бойся, не оставим коней голодными. Торопись, если хочешь стряпню Сьяны попробовать. Вкуснее кулеша со стерлядью, чем у неё, нигде не попробуешь!

— Я мигом, дядя Петряс!

Вот уже второй день заканчивается, как Греслав и Макошка с комфортом плывут на лодке угоров. Петряс подробно рассказал обо всех событиях, что произошли за время расставания с друзьями Греслава, потом Макошка рассказал, как полк Греслава был отправлен Светославом к Кястасу с предупреждением не начинать войны за Турмас. Как героически повели себя Гонта, Борода и Сорока, сложившие голову той ночью, как они повстречали караван сплавщиков. Греслав помалкивал, пытаясь сохранить последние силы. За ним ухаживала Сьяна, заваривала ему траву, прикладывала горячие камни к груди, стирала кровавые пузыри с лица, а потом где-нибудь в уголке, за грудой мешков, вытирала мокрые глаза, безнадежно покачивая головой в ответ на молчаливые вопросы угоров.

— Держись, друже, — Петряс опустился рядом с раненым. — Два дня и две ночи, и мы в Городище. Потерпи еще немного. Эй, Сьяна, принеси меду!

Женщина принесла две большие чаши с хмельным напитком.

— Ты сегодня ничего не ел, — покачал головой Петряс, — так хоть медом подкрепись. Знатный мед!

Греслав сделал пару глотков. Мед помогал ему хоть ненадолго уснуть и не сотрясаться в надрывном кашле. Выдержит ли он дорогу, пусть и по воде, а не в тряском седле? Хватит ли у него сил пережить еще несколько дней без помощи лекарей? Сегодня утром он уже и не надеялся встать — после очередного кровотечения сил не осталось. Вот и сейчас он почти не чует ног, в голове противный комариный писк, и глаза закрываются. Это от большой потери крови. Он видел раненых, которые засыпали от кровопотери и уже не могли проснуться. Ему сегодня особенно плохо, но он постарается не заснуть. Всю ночь будет сидеть, пить глоточками мед, слушать байки Петряса.

На следующий день они подошли к большому острову, разделившему реку на две части. Из разговора с Магутом Греслав узнал, что они пойдут по правому притоку, который идет к Городищу.

— Вообще-то нам влево надо сворачивать, — сказал Магут и махнул рукой. — Там наше селение. Но Петряс сказал, что вначале вас доставим, а потом домой.

Если бы не ранение, Греслав ни за что бы не допустил, что из-за него… Но, обессилев от потери крови, он не нашел сил возражать. Ладно, мы за угоров стеной встали против торкаев, не считались. Подумаешь, сделают круг, для жизни не опасно. Да и по всему видать, что они не особо торопятся. День раньше, день позже, роли не играет. А вот в его положении каждый час на счету. Надо дотерпеть не Городища. И главное — не спать. А как хочется…Укрыться бы теплой приволокой, приложить нагретый камень к ноющей груди, выпить хмельного меду и уснуть.

Нет, он не поддастся слабости, иначе какой он тысяцкий? Перед Светославом ему еще отчет держать. И пацанов он своих давно не видел. Соскучился. Как там Дизель, как Ярик? С Климом, помнится, они год назад виделись. Давно. Раскидало их. А хорошо бы собраться всем вместе…

Не спать!

…В свете полной луны холмистая местность, поросшая столетними деревьями или молодой порослью после природного пожара, выглядела причудливо. То привидится всадник в треуголке на слоне, то собака на спине дельфина, то ведьма в ступе. Светлые и черные пятна создают живые картины по берегам реки. Во-о-он там, выше обрывистого берега, как будто великан опустился на одно колено и склонил голову. В правой руке дубинка, а левую — протянул вперед, а в ней как будто опрокинутая чашка. А из чашки льется молоко, вон целая речка из молока.

Тут как иглой в сердце ткнуло Греслава — что-то очень знакомое в очертаниях великана и пролитого им из чашки молока…Очень знакомое! Да это же Медвежья лощина! Вот и белая каменистая осыпь, памятная ему по спуску, когда они с пацанами вышли из пещеры, не зная, что попали в другое время. А второй раз по ней же они бежали, сбивали в кровь ноги, плененные лютыми.

Это что же получается: они сейчас плывут по той реке, которая ведет к дреговичам! Надо крикнуть Петрясу. Зачем ему плыть в Городище, если тут, рядом, Ярик!

— Ма-кош-ка, — едва слышно прохрипел раненый. — Проснись.

— Тут я.

— Позови Петряса.

— А до утра подождать?

— Нет.

— Греслав, друже, ты не помирать ли вздумал? — голос мальчика задрожал от подступивших рыданий. — Прошу тебя…Не помирай…

— Если будешь сидеть без дела, помру. Зови Петряса.

Макошку как ветром сдуло. Вскоре показался заспанный Петряс.

— Что? Что? Сьяну позвать?

— Не надо в Городище, — с трудом проговорил Греслав. — Тут близко…

— Я не понял, — Петряс вглядывался в бледное лицо раненого. — Как не надо? Это Магут тебе сказал, что нам по другому рукаву надо было плыть? Вот болтун! Не переживай, доставим и тебя, и твоего ординарца, и твоих коней до Городища! Наше дело плыть, а твое — силы беречь.

Греслав поманил Макошку.

— Скажи ему, — голос раненого совсем ослаб, был чуть слышен, — скоро на правом берегу будет селение дреговичей. Мне туда, меня там лекарь ждет. О-о-ох. Не проскочить бы в темноте. Ма-кош-ка, передай ему и сам смотри в оба. Там берег такой с излучиной, а на берегу сети рыбацкие и лодки. И рощица к самой воде подходит. О-о-о-х. Мы там грибы собирали. О-о-о-х.

Макошка все понял и передал просьбу Петрясу. Тот разбудил всех и заставил вглядываться в правый берег, чтобы разглядеть селение. Но ожидаемое место показалось уже на заре. Вдоль берега плавали две лодки, в рощице щелкали кнутами пастухи, оторвавшись от повседневных дел, женщины с любопытством разглядывали ладью невиданной формы, которая, судя по суете гребцов и спускаемому парусу, решила причалить к их селению.

Через минуту несколько вооруженных всадниц встало строем на берегу, настороженно ощетинившись копьями.

Чтобы переправить раненого на берег, с борта ладьи перекинули сходни. Греслава надо было нести на руках — идти он уже не мог. Приблизившись к сходням, одна из воительниц громко поинтересовались, кто к ним пожаловал и по какому делу. Не успел Магут выговорить: «Греслав», как она спрыгнула с коня и бегом по сходням на борт.

— Греслав!

Где же он?

— Мать…

Взгляд вправо, влево, да где же Греслав?

— Мать…здесь я.

Не может быть, чтобы это был их Греслав! В лице ни кровинки, губы синие, голова чуть держится. Только взгляд темно-карих глаз его, Греслава!

Не говоря ни слова, Общая Мать просунула руки под спину раненого, оторвала его от широкой лавки, на которой он провел все дни плавания, и заторопилась на берег. К ней уже спешили другие воительницы, поставляя плечи и руки. Так, на плечах, как принято выносить воинов, получивших тяжелые увечья в бою, его понесли туда, откуда он ушел давным-давно унотом, молодым дружинником, а сейчас вернулся к родным пенатам опытный воин и, судя по шрамам, прошедший славный боевой путь.

Макошка в растерянности стоял на берегу. Магут помог ему спустить коней, Петряс потрепал по плечу и наказал беречь Греслава, Сьяна сунула в руки целый мешок провизии и поцеловала как маленького в макушку.

— Спасибо! — только и успел крикнуть мальчик, пока ладья угоров разворачивалась в обратную сторону.

Ладья дойдет до острова, а там свернет в левый рукав и через пару дней пристанет у селения угоров. Сколько разговоров будет, сколько раз вспомнят воины, как невесть откуда взявшиеся скоморохи рубились рядом с ними, отбивая атаки торкаев. Жаль, не свиделись с Сизарем, непревзойденным лучником, на чьем счету десятка три вражеских воинов.

Светояр

Для Ярика, которого теперь все стали звать Светояром, появление друга не было неожиданностью. Еще несколько дней назад Мыська прибежала к нему и выложила перед ним окровавленное перышко.

— С той стороны прилетело, — сказала она, — но ветер с другой стороны дул. Значит, гость не сам придет, а с чьей-то помощью. Кто бы это мог быть?

Светояр глянул на подругу: лицо Мыськи бледнее обычного, в глазах тревога, ладошки то и дело в кулачки сжимаются.

— Чего гадать? Увидим. Перышко прилетело — ладно, но окровавленное. Ты тоже думаешь, что с кем-то из моих друзей беда?

— Боги напрасно весточек не подают, — ответила Мыська. — Побегу к Старой Матери, пусть она посмотрит на луну.

— Может, вначале поедим?

— Ты ешь, я скоро.

Вот так всегда, думал Светояр. Заставить Мыську поесть трудно. И чем только её тело живет? Сунет с утра лепешку в карман и целый день отщипывает кусочки, в рот кидает. Или орехи грызет. Ну, точно — белка. А ведь с утра до ночи в делах: приемным родителям помогает, с Милаликой за травами для снадобий по лесам и болотам ходит, за больными и ранеными помогает ему ухаживать.

С тех пор, как два года назад Светояр вернулся к дреговичам, про рыбалку ему пришлось забыть. Новое дело — врачевание захватило парня. Почувствовал, что есть в нем способности исцелять, и занялся этим всерьез. Когда Общая Мать прознала об этом, без разговоров отдала ему большой дом, разделенный на две половины. В одной он теперь жил, а в другой устроил что-то вроде лазарета. На пару с Милаликой лечил больных, но больше помогал раненым. Дреговичи в основном редко болели. Если только кто в хозяйстве поранится, или кого зверь покусает. Были еще ожоги, вывихи, переломы, матери детей приносили, если у тех нарыв случался или живот болел.

Мать гончара Пека, которая была признанной знахаркой и лечила наговорами да нашептыванием, вместе со Старой Матерью наведались к Светояру и передали ему особую повязку на голову. По рисунку, выдавленному на темной коже, всякий мог понять, что перед ним лекарь. Это, по догадкам Светояра, был диплом врача, и ему своим старанием нужно было подтверждать его.

Был ли талант у парня от рождения или помогла встреча с волхвом, теперь никто не скажет. Но день за днем прозорливость молодого лекаря, его чутье, внутреннее зрение и практические умения развивались все сильнее.

Теперь уже никто в селении не сомневался, что Светояр лекарь, а он никому, кроме Милалики, не рассказал о том, как, например, вырезал у Момчила нагноившийся аппендикс, как вправлял кости воинам-угорам в битве против торкаев и зашивал рубленные раны. Слушая его, девушка только руками всплескивала да ахала! Особенно подробно выспросила, все, что касалось аппендицита.

— Мы, конечно, учили в медучилище анатомию человека, и я приблизительно знаю, где находится отросток, но чтобы резать!! Как ты рискнул?

— Бабушка Зарифа сказала, что только я могу помочь Момчилу, а если не сделаю предназначенного, то и Момчил умрет, и мне счастья не будет по жизни. Сказала, что моя жизненная дорога — людей от недугов избавлять. Ну, и что я должен был сделать? Отказаться?

Милалика жалостливо поглядела на парня.

— Страшно было?

— Не то слово. Руки и ноги дрожали, в глазах пелена, сердце того гляди из груди выпрыгнет. Но Момчилу и того хуже — совсем помирать собрался. Я подумал тогда: так и так помрет, но я хоть попытаюсь. А видишь, получилось.

— Но как такую операцию без наркоза делать?

— Тут мне Сизарь помог — Момчила одним взглядом отключил. И без Верузы, конечно, ничего бы не получилось. Вот кому быть врачом, на крайний случай медсестрой.

— И у тебя медсестра будет, — улыбнулась Милалика. — Вот хоть Мыська! Толковая девчонка, все на лету схватывает, боль чужую как свою чувствует, и предвидение у неё дай бог каждому. Даже Старая Мать прислушивается к её словам. И никто, кроме Мыськи, не может разгадать волю богов по перышкам. Ни разу не ошиблась.

Так и повелось у них: Светояр каждый день набирался практического опыта, Мыська помогала ему, особенно по части диагноза. Если рана открытая, тут сомнений не было. А если живот болит у человека или в боку колет, что это? Тут помощь Мыськи просто бесценна. Положит ручку на больное место, прислушается, а потом выдаст: «Кишка воспалилась», или «Тяжелое поднимал», или «Поел негодное».

А уж как ловко она вправляла вывихи или складывала сломанные кости! Светояру только и останется, что шину наложить да как следует перевязать.

Милалика после свадьбы с Ивором своего занятия по собиранию трав и готовке отваров не прекратила. Теперь Светояр называл её фармацевтом. Никто не понимал странного слова, но это не мешало полностью доверять травнице, когда она приносила кому-нибудь из заболевших отвар или настойку.

За короткое время Светояр оснастил свою примитивную лечебницу всем необходимым. Кузнец Догор выковал ему ножи с тонкими-претонкими лезвиями, щипцы-захваты, а иглы, ножницы и катушку шелковых нитей молодой лекарь выменял у ушкуйников. У него была легкая рука, и любая рана, которую он обработал и зашил, быстро затягивалась, а сломанные кости быстро срастались.

Однажды рано утром за ним прибежал мальчонка и передал наказ Старой Матери немедленно прийти к ней. Светояр и не подумал ослушаться. Старая Мать совершала обряд у жертвенного камня, а закончив, поманила парня за собой — «ристай не».

Пришли к Навьей роще, куда ни один человек не ходил ни за ягодами, ни за грибами, потому что здесь срубали деревья для кроды (погребальной лодки). Малых детей пугали, что под каждым кустом их ждут навьи, которые утаскивают живых в мир мертвых. Светояр на сказки о навьях не обращал внимания, но в самой роще ему действительно стало не по себе, словно кто-то наблюдал за ним. Несколько раз парень оглянулся и даже заметил вроде какие-то тени, но заметив усмешку Старой Матери, взял себя в руки и бесстрашно пошел в самую глухую часть рощи. Там меж двух сваленных бурей деревьев лежал мертвец. По одежде и обличию галеч.

— Это прелагатай (разведчик). Стража обнаружила его вчера недалеко в лядине (зарослях). Кераста бых (это змея была), и смерть жде сякого. Яти (возьми), — она протянула ему жертвенный нож с ручкой из оникса. — Аз яти ны (я оставлю тебя). Бдети нутро (рассмотри внутренность).

Она повернулась и пошла прочь, оставив Светояра тупо смотреть на мертвеца. Он понял, что Старая Мать хочет, чтобы он разрезал труп и рассмотрел, какие органы у человека и где они располагаются. Студенты-медики препарируют трупы под руководством патологоанатома, после предварительной теоретической и моральной подготовки. А ему, раз, и пожалуйста — режь, рассматривай! А хоть кто подумал, что здесь, среди деревьев, пронизанных лучами утреннего солнца, ковыряться во внутренностях умершего от укуса змеи он не в силах. Тошнота подкатила к горлу.

Бли-и-и-ин! Вот уж не думал, что придется делать это. Бр-р-р-р, холодный! Лицо раздулось, шея. Куда его змея укусила? Сюда? А вдруг змея еще здесь ползает? Как там у Пушкина: «Мне смертию кость угрожала». Бли-и-и-ин, зачем она меня сюда привела? Значит, и Общая Мать в курсе, если не бросили мертвеца там же, в болоте, а притащили сюда специально для меня. Ну, не хочу я никого вскрывать!!!

Конечно, Светояр понимал, что любой медик проходит через это и не раз. В кино видел: патологоанатом режет, вытаскивает органы, описывает их, зачем-то взвешивает. На экране это не так противно и страшно, а тут…Бр-р-р-р-р! Какая гадость. Еще раздевать его придется.

С другой стороны, без знания внутренних органов ему не обойтись, а то будет лечить печень вместо легкого. Ха-ха-ха!

Ладно, задавим брезгливость и страх, пройдем и через это. Греславу и Сизарю гораздо страшнее, когда они один на один с врагом. Там, в бою, убить запросто могут. А тут что? Ну, лежит мертвяк. Не съест же он меня. Как говорят люди: не мертвых надо бояться, а живых.

Солнце уже клонилось к дальнему лесу, когда Светояр вернулся домой. В изнеможении опустился на ступеньку, обхватил голову руками. Перед глазами стояла страшная картина: вот он проводит острым лезвием от основания шеи до солнечного сплетения, потом разрез вправо, затем разрез влево. Похоже на знак Мерседеса. Кровь не течет. Надо еще пару разрезов сделать от груди к плечам. Та-а-ак, мышцы, ребра. Что под ребрами?

От осмотра внутренностей трупа он оторвался только тогда, когда почувствовал боль в напряженной спине и коленях. Еле разогнулся, встал. Неужели он сделал это? Неужели это он вынул каждый орган, рассмотрел со всех сторон, чтобы запомнить, проследил, как органы соединяются между собой, поразившись мудрости природы, которая смогла уместить на маленьком пространстве все необходимое для жизнедеятельности человека. Трахея, бронхи, легкие — здесь часто возникает воспаление. Крупные сосуды, идущие к сердцу и от сердца — сразу вспомнилась задачка о двух соединяющихся сосудах в бассейне. Печень. Зачем человеку печень? Надо спросить Милалику. Желудок. Фу, там не переваренная еда. Вот с кишками он уже знаком. Так, где у мертвеца аппендикс? Ниже, ниже, вот, кажется, он. Выглядит вполне себе, не воспален. У Момчила был другой — багрово-синий, раздувшийся, сочившийся какой-то гадостью. Почки…

Дело двигалось. Жаль, не было бумаги и карандаша, чтобы все зарисовать. Ладно, понадеемся на фотографическую память.

Солнце припекало. От трупа невыносимо воняло. На свои руки Светояр глядеть не мог. Неужели он сможет этими же руками хлеб взять? А как патологоанатомы всю жизнь работают? Помнится, кто-то говорил, они даже обедают рядом со вскрытым телом. Вранье.

Как прошел остаток дня Светояр не помнил. До следующего утра ни крошки не мог проглотить, только жадно пил воду. Ночью проснулся в холодном поту, вспомнил. Поднялся, зажег жировой светильник и углем начал рисовать прямо на дощатой стене человеческое тело в разрезе. Не сразу все органы заняли свои места, пришлось что-то стирать и рисовать заново. Появились вопросы. Кто на них ответит? Придется ему завтра снова идти к трупу и удостовериться, что все верно запомнил.

Но его планам не дано было осуществиться, потому что на следующий день труп с развороченным нутром бесследно исчез — очевидно, по приказу Общей Матери его закопали где-то в Навьей роще. Хорошо, остался подробный рисунок, который в этот же день увидела Милалика.

— Только не говори, что ты это увидел наяву, — девушка сочувственно глядела на Светояра. — Я чего-то не знаю?

— И лучше тебе не знать, — ответил парень. — Пусть это останется между мной и Старой Матерью.

— Поня-а-а-атно, — протянула Милалика, а потом добавила: — А у тебя талант в рисовании. Мама всегда утверждала, что талантливый человек талантлив во всем. Может, в тебе художник пропадает?

— Пусть. Здесь так часто воюют, что даже посредственный лекарь нужнее хорошего художника. Смешно, вчера мне было плохо от того, что видел это, — Светояр кивнул в сторону рисунка, — а сегодня готов еще раз…Изнутри бы органы рассмотреть.

— Слушай, я где-то читала, что внутренние органы человека очень похожи на органы свиньи. А что если тебе на свинье потренироваться?

— Где я её возьму?

— Вот это не проблема! Наши часто охотятся на кабанов. Скажу Ивору, пусть в следующий раз тебе кабана притащит или свинку. И поможет освежевать. Тогда увидишь, действительно ли мы со свиньями похожи, или придумки это. Ты же человеческие органы уже видел. Да? — Милалика хотела допытаться до правды.

Парень промолчал. Идея Милалики была стоящей. Нужно попробовать. А Старой Матери намекнуть, что не откажется еще раз заглянуть не только внутрь тела, но и внутрь головы. Он насмотрелся на страшные раны на лицах, на черепе. Самое страшное, когда внешних ран не видать, а после удара, например, палицей человек отключается. Бывает, умирает сразу, а бывает, несколько дней мучается от воспаления внутри мозга и невыносимых головных болей. Опыт показывает, что у раненого есть шанс выжить после удара, если через нос и уши кровь отойдет. А если кровотечения нет, то в большинстве случаев человек — не жилец.

Прошло два года, и Светояр с улыбкой вспоминал свой давнишний страх перед вскрытием трупа. За прошедшее время на разных трупах он наизусть выучил не только расположение внутренних органов, но и мог с одного взгляда отличать больной орган от здорового. К нему за помощью приходили из других селений, и молодому лекарю вместе с помощницами приходилось частенько вытаскивать людей с того света. Особенно он гордился спасением Гаврана, дружинника, с которым в свое время Греслав проходил посвящение в воины.

Прошлой зимой Гаврана в бою поразила стрела прямо в левый глаз. Стрела задела кость глазницы и застряла. Если бы не застряла, то прошила мозг, и обычно после такого ранения бойцы отправлялись в нижний мир. Гавран никому не дал выдернуть стрелу и просил доставить его к Светояру. Тот сразу понял, что глаз воину уже не сохранить, но дал себе слово, что спасет ему жизнь. А без глаза Гавран проживет — не девушка.

Только Мыська знает, чего стоило её другу удалить стрелу, потом глазное яблоко, потом зашить страшную рану, потом двое суток не отходить от раненого ни на шаг, опасаясь воспаления. Когда через две или три недели рана затянулась, Светояр аккуратными стежками пришил верхнее веко глаза к нижнему, чтобы не было видно пустой глазницы. Он же попросил Мыську смастерить для Гаврана повязку из выделанной кожи, и в итоге никто бы не назвал того уродом. В селении были дружинники и даже воительницы, лишившиеся в битвах глаза. Пустые глазницы закрывали толстые кривые рубцы или оставались с краю не закрытыми, с коркой из гноя по краям, и невольно притягивали взгляд своим видом. А на Гаврана, если он и не надевал повязку, смотреть было не страшно: просто закрытый веком глаз, и никакого гноя, никакого воспаления.

Дружинник помнил добро и постоянно делился с Светояром воинской добычей, хотя тот постоянно отказывался. Но Гаврана обижал отказ, и лекарю ничего не оставалось, как принимать подношения.

…Светояр увидел, что к нему несут раненого, и невольно схватился рукой за сердце — точно острое шило пронзило его. В голове застучало: «Сизарь — Греслав. Греслав — Сизарь». Судя по нахмуренным лицам воительниц, дело плохо. Раненого внесли в ту половину дома, которую приспособили под лазарет, опустили на специально сколоченный стол. Воительницы пошли к выходу.

— Уненчити бых живота Греслава (спаси жизнь Греславу), — проговорила Общая Мать. — Буде не тя истаяти вем (не дай ему погибнуть).

Женщины вышли, а в помещении вбежала Милалика, за ней — Мыська.

— Я-а-а-рик, — Греслав с трудом растянул в улыбке потрескавшиеся губы. — Рад тебя видеть. И вас, девочки.

Каждое слово давалось ему с неимоверным трудом, а под конец фразы он закашлялся. Тонкая струйка алой крови сбежала из уголка рта к плечу.

— Шертите… Перуне (клянусь богом Перуном), я держусь. О-о-ох, сил больше… нет. Если что…

— Молчи! Молчи, пожалуйста. Никаких «если». Сейчас я тебе дам попить… Ты уснешь, отдохнешь. Тебе нужно беречь силы.

Светояр достал с полки небольшую бутыль с черным отваром, отлил в ложку и, приподняв одной рукой голову друга, просунул ложку между зубами. Раненый с трудом глотнул и раздвинул губы, чтобы что-то сказать, но смог — силы покинули его.

— Милалика, Мыська, разденьте его, а я пока приготовлю нужное, — Светояр не знал, что с его другом, но кровь изо рта — это легкие.

Одним движением он собрал свои сильно отросшие рыжие волосы и заколол их на затылке двумя деревянными спицами. Милалика как-то сказала ему, что с такой прической он похож на японца. Поверх своей одежды он накинул просторный передник, за чистотой которого постоянно следила Мыська. На маленький стол в изголовье большого стола, на котором сейчас лежал Греслав, выложил инструменты, свернутые рулоны материи, поставил чашу с дезинфицирующим раствором. В углу комнаты вымыл руки, потом намочил тряпку в растворе и тщательно их протер.

Глянул в сторону раненого. Греслав лежал голый, и Милалика осторожно протирала кожу на его груди, качала головой: «Кожа да кости». В центре груди огромное сине-зеленое пятно от удара. Справа, в районе шестого и седьмого ребра — продолговатая по форме опухоль. Такое бывает при переломе ребер. Но у Греслава, видать, не только ребро сломано, но и часть его сместилась и теперь задевает легкое. Отсюда кровь изо рта и кашель. Значит, в первую очередь надо решить вопрос со смещением. Тут два пути. Первый — осторожно сдавить грудную клетку снизу-вверх, и тогда при сжатии нижних ребер усилится давление на верхние, а за счет этого две части ребра встанут на место, соединятся.

Второй путь — сделать небольшой разрез, не задев мышцы, и спицевой вилкой притянуть отошедшую часть ребра. Ну, а потом наложить повязку.

Светояр понимал, что прошло много времени с момента получения травмы, и у Греслава могла уже развиться пневмония из-за невозможности нормально дышать. Еще хуже, если кровь или воздух собрались в плевре и давят на легкое. Придется ставить трубку.

В какой-то момент у парня мелькнула мысль о пещере, но он её откинул: нельзя терять ни минуты!

— Милалика, поможешь мне.

Девушка кивнула.

Чтобы соединить части сломанного ребра, Светояр выбрал второй путь. Сделал один небольшой разрез рядом с опухолью, раздвинул заслоняющие ребра мышцы и осторожно просунул палец внутрь, чтобы определить место перелома. Нашел. Потом взял похожую на вилку с загнутыми концами спицу и протолкнул её под место перелома. Теперь главное осторожненько захватить и потянуть. Та-а-а-к, потихонечку, помаленечку, чуть-чуть…оп! Кажется, получилось.

Теперь зашить рану. Ну, в этом он мастер! За два года километры ран пришлось зашить.

Осталось проверить состояние плевры. Страшное дело, когда из-за травмы там собирается воздух или кровь. Даже крепкие воины погибают буквально в течение получаса, если плевра давит на легкое. Человек не может ни вздохнуть, ни выдохнуть. Пару раз юный лекарь помогал раненым, проникая в опасную область через маленький разрез и вставляя в неё трубку, через которую выходил воздух или кровь.

Светояр приложил ладонь к подмышке раненого, определив место расположения плевры.

— Милалика, приготовь трубку. И помоги повернуть его на бок.

Раненый никак не отозвался на движение — снадобье продолжало действовать. Не дернулся он, и когда толстое жало сделанного на заказ шила вошло в худое тело.

Так, теперь немного отожмем край, трубку глубже…Оп! Попал!

— Ты молодец, — Милалика облегченно выдохнула, увидев, как ловко у её друга получилось вставить тонкую трубочку точно между листами плевры. — Пошёл процесс.

Через трубочку вырвался воздух, потом запузырилась кровь. А через минуту Греслав вздохнул и уже не закашлялся.

— Кладем на спину, — командовал Светояр. — Пусть полежит, подышит.

Грудь раненого мерно поднималась и опускалась. Не было ни хрипов внутри, ни бульканья. И была надежда, что пневмонии тоже не будет.

— Бинтуем.

В этом уже Милалика была мастером. Её повязки были в меру тугими, не сдавливали органы и сосуды, хорошо держались. На смуглом теле Греслава белая материя бинтов образовала майку с одной лямкой через плечо.

— Укрой его и пусть приходит в себя, — Светояр вытер вспотевший лоб. — Потом перенесем его ко мне. Скажи Мыське, чтобы она приготовила ему жесткую постель.

— Уверена, она уже всё сделала, — сообщила Милалика. — А может, его здесь оставить?

— Нельзя, вдруг другого раненого доставят или больного. Греславу сейчас чужая инфекция ни к чему. А Мыську я на время освобожу от всех дел, пусть только за ним присматривает.

Не сговариваясь, они подошли к раненому, склонились, прислушиваясь к дыханию. Все в порядке. Уже и лицо не такое бледное.

— Позови кого-нибудь, чтобы перенести больного, — сказал Светояр, снимая с себя передник. — А ты…

— Да, знаю я! — Милалику раздражало, когда ей постоянно указывали, что делать. Как будто она сама не знает! — Инструменты обработаю, стол отмою, помещение проветрю. Так?

— Не сердись, я просто становлюсь занудой. Наверное, старею.

— Ага, в девятнадцать лет уже старик!

— Знаешь, мне кажется, что здесь, в этом времени, год за три идет. Тебе не кажется?

Милалика на миг задумалась.

— Не кажется, а я точно знаю, что здесь быстрее взрослеешь. Некому и некогда с нами нянчиться. Взять Греслава, — Милалика кивнула в сторону раненого. — У нас там, в двадцать первом веке, он бы сейчас кандидатом в мастера спорта был, бился бы на татами бесконтактно, в институте физкультуры учился…Мама бы ему рубашки стирала, завтрак готовила, беспокоилась бы, когда он вечером с тренировки задерживается. Скажешь, не так? А здесь он командир полка, лучший мечник, доверенное лицо князя Светослава. За подвиги можно Героя России давать. А возьми тех, кого с ним вместе в воины посвящали: уже опытные бойцы, защитники, уважаемые люди.

— Точно, — Светояр вытер руки. — Жизнь здесь проще, а требует от человека напряжения всех сил. И почему-то здесь быстрее и ярче проявляются способности и таланты.

— Наверное, потому что никто тебя в двенадцать-тринадцать лет ребенком не считает, и дают не только свободу самовыражения, но и внушают, что без него не обойтись, каким бы делом он ни занимался. Долг, ответственность — здесь не слова, а поступки. О, Греслав очнулся!

Пациент и вправду открыл глаза.

— Ярик, — выдохнул раненый. — Дружище, как я рад тебя видеть. И тебя Милалика…

— Ты нам это уже говорил, — Светояр положил руку на грудь больного, чтобы тот и не пытался самостоятельно встать. — Как себя чувствуешь?

Тот помолчал, прислушиваясь к себе.

— Дышу.

— Это хорошо! Где-нибудь болит?

— Грудь.

— У тебя ребро сломано. Пришлось концы соединять. А потом еще воздух их плевры убирать. Короче! Несмотря на то, в каких условиях все происходило, и кто тебе делал операцию, ты жив! Я рад!

— И я, и Мыська, и все будут рады, как только мы сообщим! — Милалика не удержалась и чмокнула Греслава в щеку. — Сейчас тебя перенесем к Светояру, ты у нас пройдешь курс реабилитации. Поэтому не думай, что тебя отпустим раньше, чем через месяц.

Греслав молча улыбался. Он был среди своих.

…Макошка чуть не плакал. Греслава куда-то унесли на плечах женщины-воительницы, а его бросили на берегу. Никому нет дела до него.

Приблизилась Велена, дохнула в лицо, как будто советовала не печалиться. Потом потянула его к виднеющейся слева рощице.

— Ну, что ж, пошли, — решил Макошка и, перехватив концы уздечек, потянул за собой коней. — Мне-то что, переживу, а вот Греславу трудно. Лишь бы лекарь толковый был.

— Эй, как тебя?

К реке спускалась и махала рукой рыжеволосая девушка.

— Ну, Макошка.

— Здравствуй, Макошка. Я Мыська. Пойдем со мной. Ты с Греславом?

— Ну, да, я его ординарец. Из-под самого Турмаса, считай, его вывел, раненого.

— Ой, какой ты молодец, Макошка! Храбрец! А кони? О, Велена! — девушка узнала кобылу Греслава, обняла её за шею, потеребила за ухо.

— Вот этот — Бор, мой конь, а это кони наших дружинников. Убитых в бою. Хорошие кони, чего ж бросать.

— Правильно, Макошка, коней бросать нельзя. Идем!

Макошка дернулся было за Мыськой, но остановился.

— А Греслав где?

— Греслав в надежных руках, — улыбнулась девушка. — В руках самого Светояра. Слышал о таком?

— И слышал, и встречался с ним в Городище. Только он тогда еще Яриком был.

— Теперь его Светояром люди зовут. Он — лекарь. Очень хороший. Будет лечить Греслава. Это дело долгое. Ты не бойся, Светояр поможет ему.

Девушка улыбалась, и Макошка поверил, что с его старшим другом все будет хорошо.

— Ты, верно, есть хочешь?

— Не мешало бы, — смутился мальчишка. — Сьяна кулешом угощала. Так это было на заре. А сейчас, — Макошка глянул на небо, — полдень уже прошел.

— Я тебя накормлю, — успокоила его девушка, — а коней стреножим и в рощу пустим пастись.

— Скажи, что это за место?

— Это селение дреговичей. Главная здесь Общая Мать, а с богами разговаривает Старая Мать. У нас почти все женщины воительницы. Видел некоторых.

— А ты Греслава давно знаешь?

— Давно! Я тогда совсем еще маленькая была, когда они появились.

— Они — это Грек, Клим, Ярик и Дизель?

— Правильно! Ты их тоже знаешь? А не тот ли ты смелый Макошка, который помог им Милалику из плена вызволить?

— Я, — Макошка покраснел от похвалы. — Было дело.

— Как же Милалика обрадуется, когда увидит тебя…

— Не, она меня и не узнает, — ответил Макошка. — Она тогда не в себе была, как и другие пленницы, да и я был такой, — мальчик показал на метр от земли. — Но помню, какая наутро заваруха была, когда девчонки исчезли. Потом княжеские дружинники прискакали и увели пособников авратов, что девушек крали. С тех пор никто не слышал, чтобы девчонки пропадали.

— Это потому, что белую цаплю утопили, — сказала Мыська.

— Ну, что ты говоришь, как можно цаплю утопить?

— А ты расспроси хорошенько наших про белую цаплю, они тебе и поведают. Вот мы и пришли.

Перед Макошкой открылась широкая улица с рядами добротных деревянных домов, покрытых искусно уложенной дранкой, очаги из дикого камня, возле каждого — женщина, рядом дети бегают. У каждого дома коновязь на несколько голов, за домами огороды, овины, клети для домашней живности.

— Хорошо живете, — отметил Макошка. — И толкучки нет.

Он вспомнил усеянный людьми берег у пристани, сотни торговцев, шатающихся тут и там дружинников, свободных от службы, путников, ждущих оказии, чтобы отплыть вниз или вверх по реке, целые семейства и обозы, случайный народ, который ищет заработка.

— Греслав сейчас здесь, — Мыська кивнула на левую половину просторного дома, разделенного на две половины, — а нам с тобой сюда. Снимай оружие, занесем в дом. Айка! — окликнула она мальчонку, который с любопытством глядел на незнакомца и его коней. — Подойди.

Айка подошел.

— Отведи коней на выпас, а на вечерней заре назад приведешь.

— А справится он? — засомневался Макошка, отвязывая акинак Греслава. — Один мой Бор чего стоит. Кони боевые, послушают ли мальца?

А малец ловко забрался на спину Бора, натянул узду.

— Но-о-о-о, родимые!

Кони послушно потрусили к роще, оставляя за собой густой клуб дорожной пыли.

— У нас любой малыш с конем справится, — успокоила Мыська. — Из рощи им некуда деться, потому что с дальней стороны ограда крепкая. Волки близко к роще не подходят. А если и забредет волк-одиночка, то ему не поздоровится — одного удара копытом хватит, чтобы отправиться к навьям. А ты знаешь, что Велена — клюся из нашего табуна. Когда унотов (юношей) посвящают в воины, Общая Мать каждому приводит коня. Вот и Греславу досталась Велена. Хорошая клюся.

— Ага, — согласился Макошка, — и умна, как человек. Когда мы с ней…

— Садись и ешь, потом расскажешь.

Накормив гостя, Мыська отправилась в другую половину дома, где врачевал Светояр. Макошка в ожидании вестей прилег на широкую лавку, закрыв телом акинак, и не заметил, как уснул. Он не слышал, как вернулась Мыська, как она стелила постель для раненого, как осторожно занесли Греслава, как обедал Светояр и все поглядывал в сторону спящего. Но стоило раненому застонать, как мальчик был на ногах. Щурясь со сна на горевший над столом светильник, Макошка увидел широкоплечего парня с такими же рыжими волосами, как у Мыськи. На лбу буйную шевелюру удерживала кожаная повязка, на которой были выжжены непонятные знаки. Неужели это Ярик? Если бы не рыжие волосы, и не узнал бы.

— Проснулся? Садись с нами ужинать, — Светояр приветливо качнул головой. Перед ним стояло блюдо с запеченными куропатками, обложенными отварной полбой, рядом — плошка с нарезанной репой, политой конопляным маслом, на доске — хлеб, а в небольшом котелке дымился взвар из сушеных яблок и черноплодной рябины. — Рад тебя видеть. Значит, тебя надо благодарить, что Греслав с нами.

— Я бы и мертвого его там не бросил, — буркнул Макошка и передернул плечами, представив, что было бы, если бы Греслав не очнулся. — А Гонту, Сороку и Бороду в реку бросили. Только кони остались да оружие. Хорошие воины были.

— Поешь, — пододвинула мальчику ложку Мыська. — Хлеб бери.

— А Греслав?

— Ему сейчас покой нужен, — ответил Светояр. — Проснется — поест.

Макошку не надо было долго уговаривать — молодой организм постоянно требовал еды. Сколько дней они с Греславом перебивались рыбой да кореньями.

— Хорош взвар, — похвалил он хозяйку, запивая ножку куропатки. — Греслав мне наказал, чтобы я Сизарю сообщил, где он. А еще он горевал, как перед князем Светославом оправдается в измене дружинников его полка.

— Сизарю мы весточку пошлем, — успокоил Светояр, — а ты расскажи подробно, что случилось под Турмасом? Как был ранен Греслав? Что стало с его сотнями?

— Это можно, — Макошка допил взвар, вытер о штаны руки. — Тысяча Греслава должна была упредить Кястаса, чтобы тот и не думал смотреть в сторону Турмаса и земель вокруг него. А там Явил, ну змей хитрый…

Парнишка умел рассказывать и в подробностях поведал о всех даже мелких событиях, разговорах, припомнил, какая погода стояла в те дни. Особенно красочно он описал, как четверка храбрецов во главе с Греславом насмерть стояла, давая возможность уцелевшим сотням уйти к дальним холмам, а оттуда к стану Светослава.

— Так ты спрятал Греслава в логове аркуды? — всплеснула руками Мыська. — Вот смышленый отрок!

Смышленому отроку было приятны слова девушки, и он еще с большим воодушевлением повествовал, как скакал вдоль реки, пока Греслав находился на плоту сплавщиков, как повстречали они угоров, и Петряс решил доставить их до Городища, а тут на их счастье Греслав узнал реку, на берегу которой стоит селение дреговичей.

— Получается, вы совершенно случайно оказались в наших местах? — Светояр удивленно покачал головой. — Жаль, не повидался я с Петрясом и Магутом. Славные дружинники. Помню, Магуту в бою напрочь ухо срубили, а Веруза пришила. Ладно, встретимся еще.

Ночь погасила огни очагов у домов дреговичей, развесив на небе маленькие светильники, которые подмигивали тем, у кого была охота задрать голову вверх. Но таких мало в селении — все спят. Только стражи у ворот бодрствуют, да ребятишки в ночном рассказывают друг другу страшилки про проделки навий, Лешего и Водяного. Искорки костра отрываются от горящих поленьев и устремляются вверх, надеясь встать вровень со звездами, но через мгновение гаснут недалеко от земли, счастливые уже оттого, что попробовали свои силы.

Спал Макошка и Мыська, спала Милалика, проводив Ивора в дозор. Набирались сил женщины-воительницы и Общая Мать. Не спали, наверное, только двое: Светояр сидел у постели раненого, чутко вслушиваясь в его прерывистое дыхание, да Старая Мать, которая на вечерней заре углядела в миске, где смешала молоко и кровь, странные видения.

— Сойдутся четверо, — бубнила она себе под нос, — прибудут трое, останутся шестеро. Крепка нить времени, один конец — Явь (мир живых), другой — Навь (мир мертвых). Узлом завязать, в землю закопать, водой полить, место забыть.

Кровавое молоко в миске всколыхнулось и пролилось на огонь. Старая Мать прислушалась к шипению магической жидкости и осталась довольна тем, что нашептали ей боги.

Стоян

Выздоровление Греслава шло не настолько быстро, как бы того хотелось ему и его лекарю. Но дыхание с каждым днем выравнивалось, кровавые пузыри больше не появлялись. Раненый съедал все, чем его кормили Милалика и Мыська, с их помощью выходил из дома и подолгу лежал на помосте, глядя в небо или наблюдая за жизнью селения.

Впервые за три прошедших года он не истязал себя тренировками, не мчался куда-то по приказу князя, не сидел в засаде, подкарауливая врагов, не рубился насмерть. Он валялся на мягкой постели, три раза в день ел вкусную еду, спал, сколько хотел. И был бы абсолютно счастлив, если бы рядом были ещё Сизарь и Стоян.

По словам Светояра, друзья должны скоро прибыть.

— Ушкуйники обещали доставить весточку Сизарю, — сказал он однажды, вернувшись с берега, где вовсю шла торговля и обмен товарами. — А Общая Мать послала гонца к Матери Белые Волосы, а та уже своего гонца отправит за речку Шегру, в Подогриву, чтобы сообщить Стояну, что его тут ждут.

— Неужели мы снова соберемся все вместе, — мечтательно проговорил Греслав. — Пока служил и воевал, не думал ни о ком, а сейчас понимаю, как я соскучился и по тебе, и по Дизелю. С Климом мы частенько сталкиваемся. А помнишь наш первый год здесь? Не верится, что когда-то мы жили в городе, ездили на автобусах и машинах, смотрели телик. У нас были родители. Кстати, как думаешь, Дизель, женился на Ждане?

— Почему нет? Они же полюбили друг друга с первого взгляда.

— У тебя тоже есть Мыська…

— Да, Общая Мать уже говорила, что следующим летом, на Триглаву (языческий праздник), Мыська вместе с другими девушками наденет венок невесты.

— Смотри не прозевай, а то уведут из-под носа рыжую красотку, — улыбнулся Греслав. — Мыська хорошей женой будет и помощницей во всем.

— Да, помощница она отменная, — проговорил Светояр. — И дружба у нас крепкая. Только дружба — это не любовь, как, например, у Стояна со Жданой. Мы с ней какие-то одинаковые что ли. Иногда думаю, что Мыська — моя пра-пра-прародительница, то есть пра-пра-прабабка. Так что останемся мы с ней друзьями на всю жизнь, а на Триглаву, может, хороший парень к ней посватается.

— Смотри, конечно, но мне показалось, что вы хорошая пара. Понимаете друг друга с полуслова, с полувзгляда.

— Еще бы! Иной раз сутки напролет плечом к плечу стоим у стола, спасаем и лечим. У неё талантливые пальцы — любую рану обработают так, что раненый и не поморщится. Лекарственными травами она меня выручает. Все травки знает, любое снадобье сварит. В свободное время бегает к Старой Матери. Та ей секреты передает и учит разговаривать с богами. Когда-нибудь Мыська заменит Старую Мать у жертвенного камня.

— Ну, до этого еще далеко. Пусть девчонка вначале парня себе хорошего найдет, детишек нарожает — маленьких дреговичей, житейского опыта наберется.

— Да-да, — Светояр приложил ухо к спине раненого. — Хрипов нет, бульканья тоже. Значит, воспаления нет. Очень хорошо!

— А, правда, что у меня ребро сломано и один конец легкое задевал?

— Мыська сказала?

— Она. Это же не секрет.

— Не секрет. Я сам хотел тебе сказать, но побоялся сглазить. Пусть, думал, вначале ребро срастется.

— Суеверный врач это что-то…

— Мне кажется, все врачи суеверны, — ответил Светояр. — Старая Мать учит: задумал дело — помалкивай. Особенно, если дело опасное. А твоя рана была опасная. Хорошо, что удар палицей пришелся в центр груди, а не сбоку. Иначе переломом одного ребра не обошлось. Я очень боялся воспаления легких. Ты сколько дней с кровоточащей раной путешествовал! Скажу, что у тебя очень сильный, тренированный организм и отличная мышечная масса. Ты так и продолжаешь тренировки?

— Редко. Все больше мечом размахиваю или кистенём, что Дизель мне смастерил. Полезная, знаешь, вещь оказалась. Встречу Дизеля, еще раз спасибо скажу. Интересно, чем он сейчас занимается? Ремеслом или скотоводством?

— Скоро узнаем. Уверен, Стоян сразу соберётся в путь, как только получит весточку. Вот только отпустит ли его Ждана?

…Ждана Стояна одного не отпустила. Когда из Новой Рубы к ним в Подогриву прискакал молодой дружинник и передал клочок бумаги со словами: «Грек ранен ждем», Стоян хотел отправиться к дреговичам один.

— Знаешь ли ты, какой трудный путь тебе предстоит? — спросила Ждана. — Одинокий путник — легкая добыча для татей (разбойников) и шишей (воров). Не успеешь отъехать от дома, как останешься без коня и портов, а может, и без головы. Надо идти к Матери Домогаре.

Возможно, кто-то и стал бы спорить, но только не Стоян. Отправились к Матери Домогаре, и та решила, что до поселения Матери Белые Волосы их проводят Богдана с Радмилой и молодые дружинники — Дичка и Юр.

В путь собрались почти как на войну — в полном воинском облачении. Только Стоян вместо оружия привязал к седлу капу, в которую уложил подарки для друзей.

Выехали рано утром, пообещав вернуться в Подогриву через полнолунье. Проводить их вышло все семейство Жданы: Ореша, Родовил, сестры Яроша и Улада. Младшая Цветана еще спала, решили её не будить.

— Жда-а-ана, а Жда-а-а-ана, возьмите меня с собой, — просил Родовил. — Сама говорила, что я уже большой. Отец, ну скажи ей!

Ореша ласково потрепал сына по плечу.

— Как же мы без тебя справимся? — улыбнулся он. — С девчонок спросу нет, а на тебя вся надежда. Не могу я сразу и Ждану, и тебя отпустить. Хозяйство, сам знаешь, пригляду требует.

Мальчишка был расстроен, но ослушаться отца не посмел. А маленький отряд перешел через брод реку Шегру и поскакал на северо-восток. У них дней шесть-семь, чтобы добраться до селения Матери Белые Волосы, а там недалеко и до дреговичей.

Погода стояла тихая, ничто не мешала их быстрому продвижению — не было ни дождя, ни изнуряющей жары. На отдых всадники останавливались в полдень, а ночью выставляли одного сторожевого и укладывались где-нибудь в ложке, не выпуская из рук оружия.

Стояну ночами не спалось. Два года он не видел друзей и сейчас очень волновался, как они встретятся, будут ли у них темы для разговоров? Конечно, он частенько вспоминал путь, которым им пришлось пройти вместе, как привыкали они к чуждой жизни, как приспосабливались, как работали до упаду, чтобы выжить.

За то время, что Стоян прожил в семье Жданы, он научился всему, что могли делать молодые мужчины: пахать землю, косить траву, выхаживать скот, шить одежду, кузнечить…Только к ратному делу и охоте не лежала его душа. Он не представлял, как можно зарубить человека, пусть и врага, и не мог даже курице голову отрубить, хотя даже сестренки Жданы легко с этим справлялись. Наверное, у него боязнь крови, решил Стоян. Но переживать по этому поводу не стал — на свете столько ремесел и занятий, что ему и без кровавых побоищ есть чем заняться.

Совсем другая Ждана. У той все разговоры были только о войне и дружине. Она уже считалась опытной воительницей, не раз бывала в бою, и несколько шрамов покрывало девичье, крепкое, мускулистое тело. Её основное занятие было слушать приказы Матери Домогары и лелеять коней. В хозяйстве было два десятка коней, из них восемь — боевых. Именно боевым коням Ждана посвящала свое время: начищала им бока и расчесывала гривы, водила на кузню подковывать, чинила сбрую, следила, что в их торбах всегда был отборный овес. Если Ждана получала в бою рану, то, стиснув зубы, терпела, пока её зашивали и обрабатывали. Но если рану получал конь, то она, как наседка, носилась вокруг него кругами, покрикивала на лекарей, если те, как ей казалось, недостаточно ответственно заботились о животине. Бывало, кони гибли от меткой стрелы врага или удара меча, бывало, конь ломал ноги, и хозяйке приходилось одним ударом острого ножа прерывать жизнь верного друга. В те дни на Ждану было жалко смотреть: она украдкой смахивала слёзы, ни с кем не разговаривала, ничего не ела и только шумно вздыхала, забившись куда-нибудь в угол.

Каждой весной, на праздник Триглавы, девушки в Подогриве надевают венки невест, давая понять, что готовы принять от молодых людей предложение создать семью. Но молодые воительницы пользуются привилегией создавать семьи гораздо позднее. Ждана из их числа. Несмотря на то, что она испытывала искренние чувства к Стояну, этой весной, вместо венка невесты, девушка покрыла свои пышные белокурые волосы шлемом и умчалась в составе отряда Матери Домогары помочь соседям, живущим в междуречье, отбить и вернуть похищенный у тех скот.

Стоян с пониманием относился к желанию Жданы быть воительницей и был готов как её отец Ореша нести все заботы о доме, хозяйстве и семье в то время, как его молодая жена совершала бы воинские подвиги. Он, конечно, очень переживал, боясь, что её ранят или того хуже, с тревогой вглядывался в ряды возвращающихся из похода воительниц, выискивая любимое лицо среди утомленных, осунувшихся лиц воительниц.

Если бы кто-нибудь спросил девушку, как она относится к Стояну, та не нашлась бы что ответить. Он вошел в её жизнь, прочно поселившись в семье и в сердце. Она скучала по нему в разлуке и загоралась, когда видела его в первых рядах подогривцев, встречающих отряд. Она обожала смотреть, как ловко у него получается любая работа, как виснут на нем дети, а он не отпихивает их, как другие парни или мужчины, а напротив, может играть с ними часами или забавлять сказками. Иной раз и она заслушивалась, когда он рассказывал о нездешних королях и королевах (Стоян вспоминал сказки Шарля Перро, которыми зачитывались его сестренки), о Сером волке и козлятах, Лешем и Кикиморе, летающем ковре и горшке, который круглый день варит вкусную кашу.

Зимой, когда снег засыпал дома по самую крышу, Стоян устраивал бои снежками, строил снежные крепости, расчищал лед на пруду и, приделав к ногам заточенные железки, удивлял всех плавными движениями, рисуя восьмерки, зигзаги и круги. Многие следовали его примеру, прося кузнеца выковать такие же «салазки», и гоняли наперегонки от берега до берега.

А однажды Стоян показал им еще одну игру: выточенной из сука клюкой он возил по льду плоский округлой формы камень и метко швырял его в большую корзину, уложенную набок. Это было так захватывающе, что мальчишки тут же наделали себе таких же палок и стали соревноваться на меткость.

— Запомните, отроки, — вещал довольный Стоян, — эта игра называется хоккей.

Трудное слово не прижилось, и все называли новую игру «забей».

Взрослые мужчины насмешливо поглядывали на парня, не понимая, что тот находит в возне с детьми. Зато все уважали его за умение сделать любую вещь, хоть из дерева или железа, кожи или ткани, гибкого тальника или глины. Игрушкам сестренок Жданы завидовали. Они выносили на улицу и хвастались то куклами с двигающимися ручками и ножками, то вырезанными из дерева животными и птицами, то разборными пирамидками и глиняными свистульками.

Но никто, в том числе Ждана, не знали, что иногда Стоян не спал всю ночь, вспоминая своих сестренок, деда с бабушкой и родителей, которые большую часть времени проводили в разъездах по странам Африки и Азии, состоя в организации «Врачи без границ». Он вспоминал шум и суету железнодорожной станции, возле которой находился их дом, утопающий в зарослях сирени и жасмина, юркие тепловозы, издающие прерывистые тревожные гудки, железнодорожных рабочих в оранжевых куртках, своих сверстников, слоняющихся без дела по улицам поселка и оттого занимающихся опасной ерундой вроде катания на крыше тепловоза.

Давно не беспокоившее его сердце, казалось, распухало от не вылившихся слез, в горле появлялся ком, который мешал дышать. Он вскакивал и, стараясь никого не разбудить, шел в конюшню. Там у него был закуток, где он мог, никого не стыдясь, выплакаться. Он доставал сделанные своими руками куколки, тихо разговаривал с ними и просил прощение за то, что не с ними сейчас, что не может защитить от неприятностей, что заставил страдать от неизвестности.

Если бы он только мог послать весточку своим, что с ним все в порядке! А может, решиться и отправиться к пещере? Пройти через портал и оказаться в своем времени. Но что он ответит на вопрос, где он пропадал все эти годы? Кто поверит ему, что есть проход между разными веками, что он своими глазами видел, можно сказать, амазонок и как одни убивают других?

Выслушают, а потом упекут в дурку. А если не упекут, и он опять станет жить прежней жизнью, то какой? Хочет ли он прежней жизни?

Ответа не было. Стоян вытирал слезы, прятал кукол и шел в дом, где мирно спала его теперешняя семья, за которую он в ответе, потому что сам когда-то остался, несмотря на то, что друзья отправились дальше. Теперь Сизарь и Греслав служат в княжеских войсках, Светояр поселился у дреговичей. Они не виделись последние годы, но он чувствовал, что с ними все в порядке.

Несколько дней назад к ним на двор неожиданно пришла Маара, поговорила со Жданой, улыбнулась на прощание:

— Буля!

— И тебе не хворать, Маара! — отозвался Стоян. Хотел спросить, зачем приходила ставра, но заработался, отвлекся. Ждана сама ему сказала, когда пришла весточка о Греславе.

— Маара предупредила, чтобы тебя одного не отпускали, — сказала она. — Поэтому вместе поедем.

…Третий день в пути. Леса, перелоги, речки и затоны. Встречались и деревни, но в них без нужды не заходили — зачем людей пугать вооруженным видом. Запаса еды им хватит, а если и не хватит, то вот он лес — заходи и стреляй дичь. А можно и рыбки добыть — дело нехитрое. Но без долгой остановки не обошлось. На четвертый день конь Жданы захромал. Глянули — подкова потерялась. Надо искать кузню. А где?

— Если посолонь (на юго-восток) свернуть, то к ночи будем в Тёмном Сохе, — сказал Юр. — Были мы однажды там с отцом. Богатое место, пристанище торгового люда. И кузня там есть, как не быть. Только на другой берег перебраться. Да там перевоз есть.

Решили следовать в приречное селение, чтобы подковать коня и самим малость отдохнуть. Особенно нежданной остановке радовался Стоян. Он так давно не был в гуще людей — всё в Подогриве и в Подогриве.

— А торжище там есть? — поинтересовался он у Юра.

— Как не быть, — ответил тот. — Говорю же, место бойкое, купцы и ладейщики не переводятся. Сразу у пристани ряды, а там всего видимо-невидимо! Отец денежку дал, а я всё думал, где потратить? А тут такой случай!

— Смотри, не загуляй, не то от Жданы получишь.

— Ждана мне не указка, — обиделся парень. — Это в походе пусть она командует, а тут погоди.

— Мое дело — предупредить, — улыбнулся Стоян. Он знал суровый нрав своей подруги и её тяжёлую руку. Однажды она одним ударом сшибла с седла дружинника, который пошутил насчет её заголившегося бедра. Тот слетел птицей, а пополз ужом.

Звезды украсили небо, когда маленький отряд подошел к реке. На привязанном к врытому колу плоту дремал, уткнувшись лицом в правило (руль), перевозчик. Обрадовавшись нежданному заработку — Стоян показал ему серебряную монету, перевозчик начал размещать всадников на шатких досках плота. Сразу все конники не поместились, и паромщику пришлось делать две ходки.

Усталые путники устроились на ночь тут же, на пристани. Развели костерок, поужинали и, оставив Дичка караулить коней, завалились спать. Наутро проснулись от шума: к пристани причалила огромная ладья с товарами, и шустрые босые грузчики перетаскивали тюки с борта на длинные телеги. Старший над ними покрикивал, а особо медлительных отмечал ударом палки.

Договорились, что Ждана с Радмилой пойдут искать кузню, а остальные их будут ждать на берегу. Но Стоян с Юром хитро переглянулись и, стоило молодым воительницам отправиться на поиски кузни, как парни засобирались.

— Стой, куда? — Богдана встала у них на пути. — Ждана велела здесь ожидать.

— Да мы недалеко, — отмахнулся Стоян. — Вот только до рядов дойдем, калачей купим. Тебе какой калач больше нравится: с маком или с медовой патокой?

— Не нужно мне калачей, — стояла на своем Богдана. — Не пущу вас.

Девушка покачала в руке сулицу.

— Ну, хочешь, пойдем с нами, — предложил Стоян. — До конца рядов дойдем и назад. Юру отец денежку дал, пусть парень порадуется и купит чего-нибудь себе. И ты пригляди себе нужное. Деньги, — Стоян похлопал себя по груди, где у него в кошеле были мелкие деньги, — есть.

— Дай сюда, — Богдана протянула руку.

Стоян без разговоров отдал кошель, но попытки уйти не оставил.

— Дичка, а ну держи её! — крикнул он молодому дружиннику. — Держи!

Дичка — парень не промах, схватил девушку и с удовольствием прижал к себе. Все знали, что он влюблен в Богдану. Пока девушка вырывалась из крепких объятий, Стон с Юром рванули к торговым рядам, что начинались слева от пристани. Бежать пришлось в гору, и они запыхались, но были довольны, что провели грозную стражницу.

— Как же ты без денег? — спросил Юр.

— Да, я так поброжу, народ погляжу, себя покажу, — отмахнулся Стоян. — А ты не тушуйся, трать отцову денежку.

Несмотря на утреннее время, в торговых рядах было многолюдно. Здесь были и конные, и пешие. Некоторые торговались, не сходя с повозок. Парни вертели головами туда-сюда, всё им было интересно, многое — в диковинку.

— Смотри, смотри, — дергал за рукав своего спутника Юр.

— Гляди-и-и-и, во штуковина, — отзывался Стоян.

Так шли они и шли, а ряды переходили один в другой, заворачивались дугой или резко отклонялись в стороны. Но заблудиться здесь было сложно — река была верным ориентиром.

Юр все никак не мог решиться и купить что-то. Было бы денег больше, он бы давно расстегнул кошель. Но единственную денежку ему хотелось потратить с умом, чтобы не жалеть о покупке. В какой-то момент парни потеряли друг друга из виду, потом нашлись.

— Если потеряемся, — сказал Стоян, — иди к реке. Я тоже.

Юр согласно кивнул. Через какое-то время он свернул к ярко разукрашенной лавке, где на шесте висели плетки с резными рукоятками, пояса с медными застежками и крючками для ножен.

— Подходи, выбирай, деньгу плати и забирай, — выкрикивал чернокудрый мужик, на плечах которого висели два дорогих пояса, украшенных серебром и цветными камнями. У Юра глаза заблестели, подошел, чтобы прицениться.

А Стоян не стал дожидаться спутника, решив, что тот дорогу к реке найдет — не маленький, повернул вправо и очутился на открытом месте, где возле крытого возка проходило что-то вроде соревнований среди силачей. Организатором аттракциона силы был смуглый узкоглазый южанин в красной безрукавке и зеленых шароварах. На голове круглая шапочка, в шапке на затылке прореха, из неё торчит черная косица. Он внимательным взглядом окидывал всякого, кто подходил, чтобы показать силушку. Надо было согнуть в дугу железные пруты. У кого-то получалось, у кого-то нет. По условиям, которые озвучивал хозяин возка, тот, кто соединит концы прута, получит пять монет. Охотников до денег было много, но никому не удавалось сделать нужное.

— А за участие нужно платить? — спросил Стоян у одного из зрителей. Богдана не могла догадаться, что Стоян, отдав ей кошель с деньгами, несколько монет спрятал за пояс.

— Одну деньгу. Хочешь попробовать?

Он внимательно оглядел парня: под кожаным куяком бугрились мышцы, шея — столб, ноги — столбы.

— Эй, Яхтияр, смотри, какой силач!

Хозяин возка взглянул на белокурого русича.

— Пробуй, богатырь. Может, удача будет на твоей стороне. Давай монету. А вот мои пять монет! — Яхтияр поднял руку с зажатыми монетами.

Все взоры обратились на Стояна. Тот без смущения подошел к возку. На откидном борту возка лежало несколько железных прутьев — одни тоньше, другие чуть толще. Парень взял один, внимательно разглядел. Он был опытным кузнецом и сразу увидел, что прутья выкованы хитро — посередине их не согнуть, как не пытайся. А вот если одной рукой взяться за конец, а другой отступить от края, то вполне. Он так и сделал, и через несколько секунд согнул прут петлей. Зрители ахнули! У Яхтияра по смуглой коже пошли красные пятна. Но он виду не показал, что огорчен и протянул пять монет победителю. Стоящие рядом хлопали Стояна по спине и плечам, восхищенно цокали языками, звали в питейную отметить победу хмельных медом. Но тот, засунув за пояс выигрыш, отправился дальше. Если бы он в тот момент оглянулся на возок, то увидел бы, как Яхтияр что-то прошептал на ухо верткому мальчишке, который согласно кивнул, а потом юркнул в толпу и пропал.

Рассматривая товары и людей, Стоян не заметил, как за ним пристроились два дюжих мужика. У одного в правой руке небольшой, но, видно, тяжелый мешочек. Мужик его раскачивал вперед-назад, словно хотел запустить подальше.

Один из торговых рядов состоял сплошь из крытых возков, в которых шла интереснейшая жизнь: в одном одетый в красный балахон лекарь дергал зубы, в другом — стригли волосы, в третьем — старая гадалка раскладывала ярко разрисованные карты, в четвертом — две молоденькие швеи расшивали одежду. Народу у возков было много, никто друг на друга не обращал внимания. Поэтому, когда один из преследователей Стояна ударил его мешочком по голове, а потом они вдвоем подхватили парня под руки и, приговаривая: «Хорош хмельной мед», потащили его в сторону пристани, никто и не удивился. Здоров и тяжел был Стоян, но и его преследователи не из слабаков, и вскоре все трое оказались у сходней большой ладьи, где Стояна подхватили другие и, не церемонясь, столкнули в нутро ладьи.

Очнулся он от крепких ударов плетки. Над ним стоял смуглолицый надсмотрщик, который что-то выкрикивал, требуя, видать, чтобы Стоян поднялся. Парень оперся локтем о деревянный пол, перевернулся, встал вначале на колени, а потом и во весь рост. Он ничего не понимал, и только сердце колотилось в груди от дурного предчувствия. Где он? Как он сюда попал? Кто этот орущий нерусский с плеткой, которая уже пару раз прошлась по его плечам и груди?

Парень потрогал грудь — под рубахой набухли рубцы.

— Ты чего? — спросил он. — Чо тебе надо от меня? Где я?

Он хотел оглянуться, но следующий удар пришелся по лицу и шее. Боль была ужасной, а рубаха окрасилась каплями крови. Словно граната взорвалась в голове Стояна, затопила его бешенством и, не осознавая, что делает, он ринулся к обидчику.

Пара ударов кулаками, и твоя голова, гад, разлетится как арбуз… я тебе ноги-руки переломаю…Да, я тебя…

Рассвирепевший Стоян не успел до конца додумать мысль, как был отброшен к борту ладьи ударом под дых. Потом удар головой обо что-то твердое, и… свет погас.

В сознание Стоян возвращался с трудом: в голове звучал набат, каждый звук стократно усиливался и раздирал виски, кожа горела и саднила, дышать было трудно. Приоткрыв глаза, парень осмотрел место, куда попал. Это был трюм ладьи с набитыми по сторонам скамьями, на которых попарно сидели полуголые гребцы. Каждый был на цепи, прикрепленной к дубовому брусу вдоль бортов.

Распоряжался гребцами надсмотрщик, который сейчас с усмешкой наблюдал, как Стояна поднимают, усаживают на скамью и надевают на щиколотку левой ноги железный браслет. Браслет защелкивался наподобие замка капкана, и без ключа его было не открыть. Крепкая цепь тянулась к брусу, и вырвать её не получилось бы даже у самого сильного силача.

— Блин, что за дела, — пробормотал, ни к кому не обращаясь, Стоян и подергал ногой. В тот же миг на плечо опустилась плеть, прошив его дикой болью. Он вскинул голову, глянул на надсмотрщика. Тот довольно захохотал, но через секунду захлебнулся смехом, когда Стоян свободной ногой коротким замахом ударил мучителя в пах. Этому приему в свое время его научил Грек, только бить надо было в солнечное сплетение. Но со скамьи до него не достать, и удар пришелся ниже.

Смуглолицый взревел и, зажимая одной рукой пах, другой замахнулся, целясь в лицо непокорного русича. Увернуться от удара было невозможно.

Летящий в лицо кулак был остановлен резким криком: в двух шагах позади надсмотрщика стоял одетый во все черное худой человек с черной бородой. Узкое лицо, сломанный нос и прикрытый рваным веком левый глаз делали его похожим на киношного пирата. Не хватало только кривой сабли у пояса да пары длинноствольных пистолетов.

Надсмотрщик, скрипя зубами от злости и боли, повернулся спиной к Стояну и, огрев по пути пару гребцов, побрел вслед за «пиратом».

Никто из гребцов не повернулся к новенькому, никто его ни о чем не спросил. Они сидели, вытянув вперед ноги и ноги, прикрыв глаза и свесив головы на грудь.

Рабы на галерах, охнул Стоян. Он попал в рабство. Как же так вышло? В голове закрутились последние минуты перед тем, как он очнулся здесь, в темном затхлом брюхе ладьи. Он все хорошо помнил. Вот от выиграл пять монет, вот рассматривает товары многочисленных лавок, вот гадалка раскладывает карты перед двумя девицами…А дальше? А дальше…

Стоян поднял руку и притронулся к затылку. Больно. Его чем-то огрели по голове. Он отключился, и его приволокли сюда. Но почему никто не обратил внимания на разбойников, почему не вступился народ?

Слезы отчаяния и бессилия обожгли глаза. Он пропал. Теперь его судьба — быть рабом. И никто не поможет ему. Почему он не послушался Богдану? Почему был так беспечен? И что с Юром?

А Юр тем временем со всех ног бежал к месту стоянки. Только бы Ждана уже вернулась из кузни! Только бы они успели! Ему, конечно, попадет от Жданы, но не это важно, важно, что он видел, как Стояна сбросили в трюм.

Когда Юр, наконец, сторговался с купцом и приладил на себе новый пояс с медными застежками и крючками для ножен, он огляделся: друга нигде не было. Парень почувствовал себя неуютно в толпе незнакомых людей и резво побежал, внимательно оглядываясь в поисках знакомой фигуры, что на голову должна быть выше многих. Он сворачивал в один ряд, в другой — нет Стояна. Тогда он решил, что проще ждать друга там, где договорились, и повернул к пристани.

Ряд, по которому он пробирался, шел по широкой дуге и выходил не к центру пристани, а чуть левее. Там стояли самые большие ладьи и ушкуи. На них грузили скот, огромные тюки с товарами, древесину, корзины с овощами и фруктами, бочки с медом.

Со своего места Юр видел и близкую, и дальнюю стороны пристани. Он вертел головой, чтобы не пропустить момента, когда Стоян выйдет из торговых рядов. Время шло, а того все не было. И тут…

Из крайнего ряда вышли двое, таща под руки вроде как пьяного человека. Юр бы и не обратил внимания на них, да золотые кудри пьяного могли принадлежать только Стояну. Парень было бросился к нему, замер — навстречу им спешили еще двое, с ножами у пояса и такими лицами, что сразу понятно — лиходеи. Сделав вид, что он просто прогуливается, Юр двинулся за теми, кто тащил Стояна. Тот безвольно висел у них на руках. Так Юр проследил их до большой ладьи, увидел, как Стояна сбросили вниз, и развернувшись, что есть силы побежал к месту, где остались Богдана и Дичка.

— Богдана! — закричал Юр, кидаясь к девушке. — Стояна похитили!

— Охолонись, — девушка отвесила оплеуху испуганному Юру. — Чего борзо лаешь?

— Стояна похитили, — уже тише проговорил парень. — Сам видел, как его, чуть живого, тати затащили на ладью и сбросили вниз.

— В воду сбросили? — ахнули Богдана и Дичка. — Утопили?

— Не в воду, в брюхо ладьи. Ой, что будет, что будет, — запричитал он. — Ждана меня убьет!

— И этого мало будет для тебя, — Богдана двинула парня в ухо. — Почему не послушался, почему своевольничал? Дичка, — обратилась она к дружиннику, — надо разыскать Ждану. А ты, — она зло посмотрела на Юра, — беги назад и проследи, куда направится ладья, если она двинется от пристани. Смотри, не упусти.

Схватив свой чпаг (дорожный мешок), Юр кинулся к коню и через секунду уже летел по берегу, криком предупреждая нерасторопных: «Уйди!!»

Разузнать, где находится кузня, было несложно, но которая из них? Оказывается, в Темном Сохе их было шесть. Две находились в рядах, а четыре по окраинам. Пока решали, в какую из кузниц отправились Ждана с Радмилой, они сами появились. За ними вприпрыжку мчались несколько мальчишек, насмешничая над грозным видом девушек. Близко к воительницам никто не подходил, но издалека почему бы не поскалить зубы. Радмиле надоели крики детей, и она сделала вид, что вынимает из ножен меч. Детвору, как ветром, сдуло, а девушки от души рассмеялись.

Многие на пристани обратили внимание на двух дев-воительниц. Рослые, крепкие, мускулистые, к седлам приторочены длинные копья, на левом бедре короткие мечи, за поясом ножи. С такими спорить — себе дороже! В то же время мужчины с удовольствием рассматривали красоток: из-под высоких шлемов каскадом струятся густые волосы, на щеках румянец, губы, что вишни, глаза синее речной воды. Кожаные безрукавные куяки с медными пластинами, короткие кожаные юбки и высокие сапоги оттеняли загорелую кожу воительниц.

— Тц-тц-тц, — слышалось со всех сторон, а девушки лишь похохатывали, свысока посматривая на мужчин и молодых парней.

Подъехав к своим, девушки оборвали смех.

— Что? — только и спросила Ждана, а у самой сердце камнем в груди перевернулось.

— Стояна похитили.

— Кто?

— Двое с ладьи. Наверное, разбойники или торговцы живым товаром, — сказала Богдана.

— Как случилось?

Ждана понимала, что задавать вопросы не время, но была растеряна и не могла сразу сообразить, что делать.

— Потом. Я Юра послала проследить за ладьей, — сказала Богдана. — Если она отчалит, он пойдет берегом вслед. В ту ли сторону или в другую все равно. Что будем делать? Как Стояна выручать?

Ноги Ждану не держали, и она опустилась наземь.

— Большая ладья — большая охрана. Нам впятером не справиться. Надо думать.

Она обхватила руками голову, приклонила их к коленям и застыла. Либо помощи просить у кого, либо хитростью брать. Была бы рядом Подогрива, можно было своих поднять. А здесь, в чужом краю, кто их поддержит?

— Может, к наместнику князя обратиться? — проговорила Радмила. — На его землях непотребное творится.

— Пока добьемся наместника, ладьи и след простынет, — покачала головой Ждана. — Надо что-то другое придумать.

— А если ночью забраться на ладью и освободить Стояна? — подал голос Дичка. — Перерезать всех…

— Тати осторожны, к ним так просто не подобраться.

— Тоже верно.

Минуты бежали, а в головы ничего умного не приходило. Воительницы привыкли воевать с напором, врага разить в атаках. Для этого у них и сила, и хватка есть. А вот ужом пробираться куда-то, лисицей прокрасться — не для них. И впятером ладью на абордаж не взять.

— Разумею, надо идти вслед за ладьей, — сказала Ждана. — Ждать момента и воспользоваться случаем, чтобы пробраться на борт и освободить Стояна.

Третьи сутки Стоян гребет и корит себя за то, что так опрометчиво не послушал Богдану. А еще он беспокоился за Юра. Вдруг и его схватили и приковали к веслу?

Грести приходится целый день. Ладони покрылись огромными волдырями, спину сводит от усталости, все мышцы напряжены до предела. Отдых только вечером, когда ладья встает на якорь. За три дня ни разу не пристали к берегу. Гребцы, сидящие на скамьях попарно, между собой не разговаривают, так как за этим строго следит надсмотрщик. Он также наблюдает за тем, чтобы все гребцы работали с полной отдачей. Вчера Стоян решил немного ослабить хватку весла и тут же получил по спине плеткой. Через несколько часов снова попробовал, и снова плеть рассекла ему кожу на спине.

— Он видит лопасть снаружи, — тихо проговорил впереди сидящий мужчина. — Заметно…

Свист плетки, и выпирающие ребра спины посмевшего заговорить украсились тремя кровавыми полосами.

Стоян больше не пытался симулировать. Страшно хотелось есть. Их кормили утром и вечером. Давали вареную рыбу и черствые лепешки. Если они хотели пить, то черпали воду с пола, куда она просачивалась сквозь обшивку. После остановки и убогого ужина они укладывались кто на скамье, кто на дно лодки. Кандалы с них не снимали. На рассвете надсмотрщик приносил им еды, и они снова брались за весла. Сколько времени его сотоварищи находятся в рабстве, Стоян не знал, но чувствовал, что сам он долго не выдержит. Молодой организм требовал еды и отдыха, а душа рвалась напополам от безысходности.

На четвертые сутки грести стало особенно тяжело — сильное встречное течение. Гребцы надрывались, все чаще свистела плетка над потными спинами. Один из гребцов, сидящий через скамью впереди, не переставая, кашлял. Иногда приступ кашля был столь жесток, что он выпускал из рук весло и падал на спины впереди сидящих. Надсмотрщик визжал от злости, бил и бил несчастного, но тот уже не реагировал ни на крики, ни на боль. До Стояна долетали капли крови, которые срывались со спины кашляющего гребца.

Бли-и-и-н, он забьет его до смерти, и помочь нельзя. Если бы не цепь, можно было кинуться к уроду, сбить с ног и…Что потом, он не додумал, потому что кашляющий вдруг захрипел и повалился под ноги своему соседу по скамье.

Гребцы приостановили равномерный ход весел. Кто с жалостью, а кто и с завистью смотрели на умершего. Отмучился. Вырвался из неволи. Теперь его тело, скрючившись, лежит на мокром дощатом полу, а душа унеслась вверх, где нет ни надсмотрщиков, ни болезней, ни печали.

Надсмотрщик кинулся к короткой лестнице, которая выходила на палубу, позвал кого-то. Через минуту по лестнице спустился «пират», внимательно оглядел гребцов, отдал короткое приказание. Вслед за ним спустились еще двое, сняли с несчастного кандалы и потащили. Стоян подумал, что того поднимут на верх. Но нет. Дотащив до лестницы, разбойники открыли незаметную дверцу и протиснули в неё тело. Секунда, и послышался плеск воды. Был человек, и нет человека. «Пират» и надсмотрщик обменялись парой фраз и, видать, пришли к какому-то решению. Надсмотрщик кинулся к рулевому, а «пират» поднялся на палубу. Через пару часов ладья повернула к левому берегу и через непродолжительное время остановилась. Причем гребцам было слышно, как с ладьи стащили сходни и укрепили их на берегу. Не видели они, как трое спустились по сходням и направились по прямой от реки. Шли уверенно, словно точно знали, что за небольшим леском расположено селение.

— Фу-у-у-у, — облегченно выдохнул сосед Стояна. — Должно быть, простоим долго. Будут замену искать, — кивнул он на освободившееся место на передней скамье. — Только жратвы все равно до вечера не дождемся.

Как и другие, Стоян был счастлив, что можно было бросить ненавистное весло и дать отдых телу. Внутри каждая жилка вибрировала от неимоверной усталости, ноги дрожали, а шею, словно железом, сковало. Да и щиколотка опухла и кровила, доставляя дополнительные мучения.

Но самые жестокие мучения испытывала душа парня. Он в сотый раз задавал себе вопросы, как выбраться отсюда, знают ли Ждана и другие, где он, смогут ли они помочь вырваться ему из рабства. Дни идут — надежды тают. Сегодня на его глазах умер один их гребцов. Сколько времени он был прикован к веслу? Наверняка, у него где-то остались родные, которые никогда не узнают, что тело их родича отправилось к Подводному Владыке.

Видно Подводный Владыка был удовлетворен человеческой жертвой, потому не обратил внимания на всадников, которые вплавь пересекли реку в стороне от причалившей ладьи и бесшумно скрылись в высоком камыше. Плывущие на ладье не услышали, как чавкала тина под копытами коней, как гулко застучала земля, когда кони выбрались на твердь. Сорвалась с обрыва чайка, за ней другая, покружились над местом, где прошли всадники, и снова только плеск волн реки да шуршанье камыша.

— Почему они здесь остановились? — вопрошала Ждана своих спутников. — Может, ладья прохудилась? Зачем те, трое, в лес пошли? Может, запасы кончились? Дичка, Юр, дайте круг, гляньте, нет ли поблизости жилья.

Когда молодые дружинники отправились выполнять приказ Жданы, девушки решили последить за жизнью ладейщиков. Те без нужды не показывались на глаза, но были слышны их разговоры, звуки перемещения. Потом на берег сошли еще четверо, развели костер, повесили большой котел. Привязанную с одного борта ладьи лодчонку спустили на воду, в неё забрались двое с волосяной мордой (приспособление для ловли рыбы) и поплыли на стремнину.

— Сколько их там еще? — прошептала Богдана. — Трое ушли, двое на берегу, двое на лодке. Семеро. Пусть их еще там пятеро, не больше. Для нас это по паре выстрелов, да по паре ударов мечом. Как думаешь, Ждана?

— И я о том же думаю, — ответила та. — Но надо всех выманить, чтобы точно знать, сколько их там. Думать, думать.

— А чего тут думать, когда такой хороший расклад, — не согласилась Богдана. — Трое ушли, а будут возвращаться, Юр с Дичкой их встретят без шума. Те двое, — она кивнула в сторону реки, — не успеют удивиться, как их русалка на дно утянет.

— Ты про Радмилу?

— Про неё. Ей не впервой в русалок играть, так?

Радмила улыбнулась. В Подогриве она была лучшей пловчихой, её русалкой не раз называли. Она могла под водой долго просидеть, не дыша, а плавала и ныряла лучше парней. Дом её отца и братьев как раз на реке стоял. Она, считай, в лодке родилась, когда её родители возвращались от родственников, живших на другом берегу.

— Вот только как быть с этими? — Богдана глянула в сторону костра. — Место открытое, с ладьи увидят.

Послышался треск сучьев — вернулись дружинники.

— За лесом поле, за полем селение, — заговорил Дичка. — Те, трое, залегли на краю поля. Выглядывают кого-то. Верно, задумали недоброе. Похитить. В поле только бабы, девки да уноты. Мужиков и парней не видать. У вас что?

— Сам гляди.

Дичка с Юром посмотрели на берег, потом на реку, где в лодчонку втаскивали морду. По всему видать, улов был хороший, потому что рыбаки довольно переговаривались.

— Тут нет тех, кто Стояна на себе тащил. И еще одного я тогда приметил, его тоже не видно.

— Значит, еще трое на ладье, а, может, и больше. Знать бы наверняка. Давайте так…

Ждана каждому из спутников дала указания: Радмила должна была расправиться с рыбаками, Дичка отправлялся на край поля, Юр берет на себя тех, кто у костра.

— Мы с Богданой на ладью, — заключила она. — Надо все сделать одновременно. Закончите свою работу, поможете нам.

..Безоблачный летний день располагал к отдыху. Солнце пригревало спину, и трое татей, которые отправились к селению, чтобы умыкнуть крепкого мужика, а если повезет, то и двух, почувствовали, что не могут противиться дрёме. Они уже решили, что ближе к вечеру подкрадутся ближе к домам. Им не впервой накидывать мешки на головы зазевавшихся мужиков. Те не успеют и глазом моргнуть, как окажутся в трюме прикованные цепью. И уже в ночь ладья отправится дальше.

Дичка славился своей меткостью, и тати были в поле его зрения, но солнце било в глаза, а стрелять против солнца было несподручно. Надо подождать, когда облако прикроет светило хоть ненадолго. Но облаков было немного, да и те больше напоминали кисею.

— Ладно, время есть, — решил Дичка и, пристроив над головой ветку, замер, не отрывая глаз с татей. Через какое-то время он заметил, что те не шевелятся, не переговариваются.

— Уснули? Любо, — он вытащил и погладил длинный нож. — Послужи.

…Никогда в этих водах не видели русалок, хотя старые бабки рассказывали, как подводные девы утаскивали красивых парней на дно, играли там с ними свадьбы, плясали, и тогда поверхность реки бурлила и кипела, как в котле.

Когда рядом с лодкой под водой проплыло белое тело, один из рыбаков подумал, что это ему почудилось — голову напекло. Но его товарищ испуганно вскрикнул, схватил весло и ударил им по воде, чтобы отогнать русалку. А та, вместо того, чтобы уплыть куда подальше, схватилась за конец весла и дернула на себя. В ту же секунду рыбак оказался в воде и, не успев позвать на помощь, почувствовал, как неведомая сила потянула его на дно. Он отчаянно заколотил руками по воде, но кто-то тянул и тянул, и, ухватив напоследок взглядом стоящее неподалеку судно, несчастный скрылся в речной пучине.

Второй тоже схватился за весло, но не стал дразнить русалку, а лихорадочно погреб в сторону ладьи. Но от одного весла толку мало — лодчонку закружило на месте. Рыбак попытался выровнять курс — не получилось. Тогда он набрал в легкие воздуха и закричал:

— Спа….

В этот момент лодку качнуло, будто кто-то забрался на противоположный борт. Бедняга обернулся. Лучше бы он этого не делал: на него, улыбаясь, смотрела обнаженная русалка, укрытая лишь длинными спутанными волосами. Она грудью навалилась на борт лодки и раскачивала её, стараясь, чтобы та зачерпнула бортом воды.

— Спаси… — помертвевшие от страха губы едва шевелились. А русалка нахмурила брови и резко качнула лодку. Рыбак не удержался и свалился в воду. Радмила, а это была она, проводила его взглядом, потом оттолкнула от себя лодку и нырнула. В воде ей хорошо были видны дергающиеся ноги несчастного. Она подплыла, схватила того за щиколотки и резко потянула вниз. Бедняга не успел и звука издать, как речная вода забила ему глотку.

— Бульк-бульк-бульк, — всплыли на поверхность пузыри.

Радмила осторожно вынырнула, глянула в сторону ладьи — кажется, все спокойно. Дело сделано, пора выбираться на берег. Надо Ждане помочь.

А в темном чреве ладьи, свесив натруженные руки меж ног и прикрыв глаза, отдыхали гребцы. Они слышали, как на палубе кто-то возбужденно кричал, слышали топот ног и резкие стуки. Но им какое дело? Только Стоян с надеждой вслушивался в то, что происходит наверху.

Показалось ему или нет, что он услышал характерный боевой клич Жданы «Ю-ю-ю-рать!!»? Вот лязг мечей, вот чье-то тело упало, вот кто-то завизжал, будто насаженный на пику.

Нападение на ладью! Это Ждана! Значит, отыскали, не оставили! Как же им помочь?

Стоян огляделся. В трюме не было ничего, что походило бы на оружие. Даже простой палки не было. И весло не сгодится, так как большая его часть находилась за бортом. Что же придумать?

Тут по лестнице загромыхали шаги. По высоким сапогам спускавшегося Стоян узнал Пирата. Тот кинулся к малозаметной дверце за лестницей, открыл её и, встав на колени, приготовился нырнуть в речную воду. Но вдруг замер…

Со своего места Стояну не было видно, что остановило Пирата. Зато разглядел побелевшие пальцы, вцепившиеся в края люка. Прошла одна, другая, третья секунда, а Пират не двигался ни вперед, ни назад. Зато задвигались гребцы, которые сидели неподалеку от люка. Один даже рукой прикрылся с испуганным вскриком, будто увидел самого Подводного Владыку.

Стоян приподнялся и тут… Две белые руки обняли за шею Пирата и резко потянули на себя. Как в замедленной съемке парень наблюдал за длинным худым телом Пирата, которое будто само по себе сползало в воду. В последний момент тот задергался, попробовал ногами зацепиться за края люка, но одно резкое движение — и сапоги исчезли.

Гребцы застыли. В их отупевших от беспросветного рабства головах тяжело провернулась одна-единственная мысль: кто-то со дна речного утащил одного из их мучителей. Но кто?

В ответ на невысказанный вопрос в люке показалась сначала девичья голова, потом обнаженные плечи и грудь. Над левой грудью синел неровный шрам. Русалка!

— Радмила! — заорал Стоян. — Радмила, я здесь!

Русалка поводила головой, стараясь разглядеть того, кто завал её, увидела и улыбнулась, открыв с левой стороны сверху и снизу прореху в рядах зубов. Стоян знал, что для воительниц странно, если все зубы на месте. Им приходиться часто драться, поэтому прорехи в челюстях обычное дело.

— Я сейчас, — проговорила русалка и, опершись о края люка, легко забралась в трюм. Она была обнажена, но ничуть не смущалась, да и длинные, потемневшие от воды волосы местами прикрывали её наготу.

Оглядев находившихся в трюме гребцов, Радмила заметила кандалы на ногах и в растерянности огляделась.

— Вот там, на столбе… — Стоян рукой указал на основание мачты, где, как он знал, висел ключ от кандалов.

Девушка обошла столб, ища в полутьме ключ, о котором говорил пленник. Гребцы изумленно рассматривали русалку, а когда она потрясла рукой с зажатым в ней большим железным ключом, радостно загудели. Она прошла к месту, где в нетерпении ожидал свободы Стоян, и передала ему ключ.

— Дальше сами, — сказала она. — А я пойду…

Развернувшись в узком проходе, задевая мокрыми волосами голые плечи изумленных гребцов, она дошла до люка и приготовилась выскользнуть из трюма в воды реки. Но тут сверху с грохотом свалился смуглолицый надсмотрщик с саблей в руке. С искаженным в бешенстве лицом он мгновенно поднялся на ноги и кинулся к ступеням, но вдруг застыл, окаменел. В двух шагах от него стояла обнаженная дева с распущенными волосами. Она стояла у люка и, как ему показалось, ласково смотрела на него. Забыв о том, что хотел подняться на палубу, смуглолицый откинул саблю и сделал шаг в её сторону. Дева не двигалась и только улыбалась. Потом она протянула к нему руки, обняла за плечи…Надсмотрщик не сопротивлялся…Вцепившись в оплечье безрукавки, дева резко потянула его на себя, а сама прыгнула в люк! Сила её была такой, что смуглолицый полетел вслед за ней. А потом громкий плеск — и всё.

— Быстрее! — скомандовал Стоян, который уже открыл замок на кандалах и передал ключ своим товарищам по рабству.

Придя в себя от изумления от всего увиденного, гребцы торопливо совали ключ в замки кандалов. У некоторых не получалось с первого раза провернуть ключ в заржавевшем замке, и им помогали освободившиеся. Минуты хватило, чтобы пятнадцать гребцов скучились у лестницы, ведущей на палубу.

— Туда нельзя, — предупредил Стоян. — Мы без оружия. Выход только здесь, — он кивнул на люк, где за последние несколько минут исчезли Пират, надсмотрщик и русалка.

Он первым пошел к люку, сел на его край глубоко вздохнул и резко оттолкнулся руками. В тот момент он не думал, что плавал, в общем-то, не очень. Но освобождение из рабства и Ждана, которая сейчас крушила врагов на палубе ладьи, пересилили неуверенность в собственном умении выплывать. Он опускался на дно, задерживая воздух в легких. Ладья стояла у берега, потому и глубина была небольшой — метра три-четыре. Совсем как в бассейне, подумалось ему, куда его водили родители ради закаливания после того, как он пару раз за зиму переболел ангиной. Он, помнится, не хотел учиться плавать, и тренеру однажды пришлось скинуть его с бортика бассейна на глубокое место. Хлебнув хлорированной водички, Дизель вынырнул, а потом, колотя руками и ногами по воде, поплыл к железной лесенке. Рядом хохотала всякая мелюзга, которая чувствовала себя в воде, как в родной стихии. После этого Дизель наотрез отказался ходить в бассейн, и родители взяли с него слово, что он будет заниматься дыхательной гимнастикой. Две недели он старательно «дышал», а потом забросил. Тем более что родители снова отправились в длительную командировку, а дед с бабулей так любили внука, что ни слова не сказали.

Достав дно ногами, парень оттолкнулся и, помогая себе руками, начал подниматься к свету, едва пробивавшемуся сквозь тяжелую речную воду. Воздух в легких кончился, и теперь их разрывало от боли. Перед глазами поплыли яркие фиолетовые круги.

Не выплыву, мелькнуло в голове Стояна. Не смогу… Круги перед глазами завертелись быстрее, а руки напротив отяжелели и больше не хотели подчиняться его воле. Эх, еще бы немного…

Сознание гасло. В последний момент Стоян открыл глаза — манящий свет становился все дальше. Он опускался на дно.

— Жда…

Вода хлынула в глотку, заставив его большое тело содрогнуться. От этого в голове словно бомба взорвалась, лишив его зрения, слуха и чувствительности. А иначе он бы почувствовал, как чья-то крепкая рука схватила его за волосы и потащила наверх.

Очнулся Стоян на берегу от боли в ребрах. Он лежал на чьём-то колене, и этот кто-то сильными ударами по спине заставлял его исторгать из себя речную воду. Удар, еще удар..

— Ха-а-тит, ха-а-тит, — с трудом проговорил Стоян и жутко закашлялся.

— Живой!

Его осторожно уложили на землю, подложив под голову чей-то чпаг. С трудом разлепив глаза, Стоян обнаружил себя в окружении Жданы, Богданы, Дичка и нескольких гребцов.

— Радмила где? — язык плохо слушался его.

— Вон с Юром.

Уже одетая, Радмила затягивала на себе ремень, к которому крепится меч, а Юр держал перед ней остальное оружие. Девушка через плечо оглянулась на Стояна, озорно подмигнула, потом поднесла палец к губам: «Молчи».

–Э-э-э-э, — не понял сначала Стоян, а потом догадался, что девушка имела в виду, чтобы он не рассказывал Ждане и другим, что она в трюме появилась обнаженной. — Ага, — глупо произнес он и покраснел.

Там, в трюме, ему и дела не было до тела девушки, ему важнее всего было выбраться из рабства. Зато сейчас он попытался вспомнить, как выглядела Радмила, но понял, что запомнил мало: мокрые длинные волосы, её растянутые в улыбке губы и виднеющаяся прореха в стройном ряду белоснежных зубов. И ключ в руках. А остальное в голове размылось после того, как он чуть не отправился в гости к Подводному Владыке.

Зато остальные гребцы, что сейчас стояли тут же на берегу, с интересом посматривали на свою спасительницу и видели перед собой крепкую девицу в одежде воительницы, которая как раз прилаживала длинную пику к седлу.

— Поднимайся! — скомандовала Ждана. — Нам пора.

— А там что? — Стоян кивнул в сторону ладьи.

— Людей мы освободили, пусть идут с миром, куда хотят. Ладью оставляем. Убитых пожертвовали Подводному Владыке. Эй, Юр! Коней веди!

Юр кинулся к ближайшим деревьям, где были спрятаны их кони. Полуголые гребцы переминались с ноги на ногу, не зная, что им делать и куда идти.

— Други! — обратилась к ним Ждана. — Вы получили свободу. Вон там, за леском, большое селение. Идите туда. А хотите, берите ладью и плывите. Куда — не знаю, сами решайте. Там, я видела, много разного товара. Берите себе.

— А вы? — донеслось от группы гребцов.

— Мы не тати, чужого нам не надо. Забираем только нашего друга, — она улыбнулась, глядя, как Стоян с помощью Юра взбирается на коня. — Торопитесь, не то жители селения, могут отобрать у вас ладью. Кто знает, какие здесь порядки.

Она ударила пятками коня.

— Ю-ю-ю-рать!!

Взбивая песок копытами, кони понесли всадников в сторону, обратную ходу ладьи. Радостные, что все обошлось, подогривцы на ходу обсуждали моменты битвы, вспоминали забавное.

— Открывает он глаза, а перед ним я, — смеясь, рассказывал Дичка. — Он мне: «Ты кто?», я ему в ответ: «Сын Чернобога — Дичка». Я не успел до него дотронуться, как он от страху умер!

— А я… — Юру тоже хотелось рассказать, как он расправился с двумя ладейщиками у костра.

Ждана скакала молча и всё поглядывала на Стояна, который морщился от боли в спине и руках. Кровавые рубцы на лице подсохли и стянули кожу. Казалось, что парень усмехается. Хотя тому было не до смеха.

А на следующий день они совершили ошибку — не разглядели, что уже двигаются не вдоль реки, а вдоль одного из её широких притоков. И вместо того, чтобы двигаться строго на юг, они пошли навстречу солнцу — на восток.

— Мать Домогара сказала, что идти надо берегом реки, — сказала Ждана, когда Стоян обратил на это внимание. — Повернет река — повернем и мы.

Парень не стал возражать, но наутро, когда солнце только чуть поднялось над холмами, увидел…Синий лес. Этот лес ни с каким другим не спутать — густые заросли ели придавали ему необычный синеватый цвет.

— Это Синий лес, — сказал Стоян своим спутникам. — Мы отклонились от выбранного пути. Я этот лес знаю, только был в его южной части.

Получалось, либо Мать Домогара дала им неверное направление, либо они где-то сбились с пути.

— Как я думаю, это западная часть Синего леса, — сказал Стоян. — Отсюда можно спуститься к дороге, что идет к селению Матери Белые Волосы. Но если немного пройти лесом, а потом повернуть на юго-восток, то можно сразу прийти к дреговичам. Что выберем?

— Решай, — сказала Ждана Стояну.

— Можно и так, и так, только дорога к дреговичам отсюда сложнее. В одном месте через болото придется пробираться.

Ждана задумалась. Болото — это плохо. Но идти в обход — день или полтора потерять. Может, рискнуть?

— Ладно, пойдем коротким путем, — решила она. — Не впервой болото одолевать.

— Слушайте, — вдруг загорелся Стоян. — Есть еще путь!

Он вспомнил, как с друзьями и Ополком везли к пещере в Медвежьей лощине Грека. Мальчишка вел их не напрямую, а по диагонали. Вот бы только вспомнить, где они сворачивали.

— Если пойдем через лес и выйдем к старой гари, то оттуда прямиком можно выйти к дреговичам. И круг к Матери Белые Волосы не придется делать.

— А ты помнишь этот путь? — спросила Радмила. — А то заведешь, вовек не выберемся.

— Постараюсь, — почесал в затылке Стоян. — Правда, в тот раз, когда мы тем путем шли к Синему лесу, я больше о Греславе думал, по сторонам не смотрел. Да и чего было смотреть, если шли с проводником. Но не десять же лет прошло с той поры. Гарь не может так быстро зарасти, а от неё поворот я запомнил: там пологий холм с наваленными камнями по краю. Из-за этих камней огонь на другую сторону и не перекинулся. Заметное место.

На том и порешили. Синий лес старались пересекать по прямой, хотя и трудно было — во многих местах бурелом закрывал проход коням и людям. В одном месте пришлось свернуть чуть севернее, и к ночи они вышли к небольшой реке. На берегу устроили привал, развели костер. Пока готовили еду, Стоян о чем-то напряженно думал.

— Дичка, давай с тобой в ту сторону сходим, — сказал он дружиннику. — Если я прав, то эта речка впадает в большую реку. А если пройти берегом большой реки по течению, то слева будет обрывистый берег с белыми камнями. Если это так, то скоро мы до старой гари доберемся.

— Не-а, — протянул Дичка. — Ты у Жданы спроси. А то мне за прошлый раз досталось.

— Ну и спрошу!

Он нашел девушку на берегу. Ждана только что искупалась и сейчас отжимала длинные волосы. В который раз Стоян подивился их длине — пряди доставали до колен!

— Ждана! — позвал он, отвернувшись в сторону, чтобы не смущать девушку, на которой из одежды была только короткая вязаная рубашка. — Отпусти нас с Дичкой проверить, туда ли мы идем. Тут недалеко!

Девушка обернулась.

— Недалеко, говоришь? Так ведь ночь, что увидишь.

— Увижу, там приметное место: на берегу широко навалены белые камни. Вот будто с горы сбросили вниз огромный мешок, и они посыпались до самой воды. Даже ночью они видны.

— Тебе это место знакомо?

— Да. Два раза там был. Хорошо запомнил.

Тут ему вспомнилось их первое утро в нынешнем времени, и как они, скользя, оступаясь и припадая на пятые точки, спускались с крутизны, не догадываясь, что их ждет.

Ждана немного подумала.

— Ладно, бери Дичку. Но долго не задерживайтесь. Или ты думаешь, мы так и будем тебя из разных передряг вытаскивать? Опять хочешь рабом прикованным стать?

Если бы было светло, девушка бы увидела, как полыхнули темным румянцем щеки Стояна. Он крякнул с досады, но ничего не ответил. Права была Ждана, ох, права. Но теперь он будет в сто раз осмотрительней! Да и Дичка это тебе не Юр! Дичка — опытный, осторожный воин, хоть и молодой.

И вот они вдвоем пробираются по лесу, беспокоя его обитателей, которые своим рычанием, квохтаньем и писком выражают свое недовольство. Сквозь кроны огромных деревьев не видно неба, но еле слышный шум воды и запах реки служили им верными ориентирами. Потом лес немного поредел, и, в конце концов, они выбрались к месту, где небольшая река вливалась в большую. Место заросло ивняком, под ногами чмокала вязкая тина. Свернув вдоль течения, парни вышли из зарослей и оказались на узкой полоске каменистого берега.

Серебром отливали воды реки, темной громадиной возвышался за ней противоположный берег. Ночь была безлунная, а звезды не давали достаточно света, чтобы что-то разглядеть.

— Давай туда, — тихо проговорил Стоян, махнув рукой вправо.

Уже полчаса они шли по берегу, и с каждым шагом уверенность в собственной правоте покидала Стояна.

Да-а-а, это тебе не в городе ориентироваться, думал он. Наверное, то место много дальше. Или вообще это не та река. С чего он вообще взял, что выйдет к Медвежьей лощине? Был там всего два раза, да и то не присматривался — некогда было и незачем. Конечно, есть что-то похожее, но не то, не то.

— Долго еще? — подал голос Дичка. — Идем, идем, а толку? Где твои камни?

— Я почем знаю, — огрызнулся Стоян. — Наверное, до них далеко. Надо возвращаться, а то Ждана будет волноваться.

— И то верно.

Они постояли у самой воды, помолчали. Ладно, пойдут длинным путем. Еще день-два в пути это не страшно. Страшно заблудиться в незнакомом месте или встретить, например, аркуду…

— Аркуда!

Дичка со страху присел и потянул книзу спутника. Тот ничего не понял, но присел, старательно вглядываясь и вслушиваясь.

— Где? — выдохнул он.

— Там-м-м-а, — Дичка махнул на противоположный берег. — Слыш-ш-шишь?

Честно сказать, Стоян ничего особенного не слышал: ни шагов, ни рычания. Если только…кто-то чавкает и сопит. Но это может быть единец (кабан).

— Откуда знаешь, что аркуда?

— Дух почуял, — Дичка испуганно повел носом. — Его дух ни с каким не спутаешь. Уходим.

— Погоди.

Стоян, вместо того, чтобы повернуть назад, наоборот тихонько двинулся вперед, не сводя глаз с противоположного берега и ловя малейший звук.

— Стой! — зашипел Дичка. — Аркуде переплыть реку, как Ждане голову татю срубить. Не успеешь оглянуться, как ты у него в лапах.

— Да погоди ты! — Стоян дернулся из цепких рук спутника. — Проверить надо.

Стараясь ступать бесшумно, Стоян двигался в сторону, откуда слышалось сопение зверя. И тут река круто повернула. Повернул и Стоян. А там…

— Да, с ориентированием у меня вовсе не плохо, — шепотом похвалил он себя. — Вот они, камни! Вот они мои беленькие! Дичка, смотри!

Действительно, на том берегу, где в зарослях сейчас терзал свою жертву аркуда, широкой полосой сверху вниз белела россыпь камней. В темноте ночи казалось, будто кто-то пролил молоко, и теперь «молочная» река стекала с горы и вливалась в реку, отсвечивающую серебром.

— То место? — спросил Дичка.

— То. Возвращаемся, а утром сюда, — шептал на ухо дружиннику Стоян. — Вон там поодаль есть незаметный проход, через него Синий лес пройдем, потом старую гарь, потом краем болота выйдем на прямую дорогу, которая связывает селение дреговичей и селение Матери Белые Волосы.

— Точно?

— Точнее не бывает!

Стараясь не привлечь внимание аркуды, парни тем же путем вернулись к месту привала.

Ждана не спала, ждала. Увидев разведчиков, облегченно выдохнула и, завернувшись в куяк, растянулась у тлеющего костра.

— С толком сходили? — поинтересовалась она.

— Угу.

Стоян растянулся рядом, но не сразу уснул, а все вспоминал путь, которым они проходили с Ополком, когда тащили Грека в пещеру.

— Лишь бы не сбиться с пути, лишь бы не сбиться, — думал он засыпая.

Чуть забрезжило на востоке, как маленький отряд оседлал коней и двинулся вслед за Стояном, который вертел головой, чтобы не пропустить заветное место прохода через Синий лес. В какой-то момент они оказались напротив «молочной» реки. Парень запрокинул голову, чтобы рассмотреть вход в пещеру, но не тут-то было: густой туман скрывал верхушку холма.

Ладно, будет еще время, думал он. Вдруг сложится так, что мы все пойдем к пещере. Интересно, как бы себя почувствовала Ждана, попади в наше время? Поглядеть бы на её лицо и на лица других подогривцев. Ха-ха-ха! В таком прикиде появиться в городе! Да еще с оружием. В момент заметут в полицию!

— Чего ухмыляешься? — заметила его выражение лица Ждана. — радуешься, что скоро своих увидишь?

— Ага, — только и ответил парень. Не рассказывать же ей про свои фантазии!

Старую гарь они заметили издали. Поднявшийся к вечеру ветер поднимал черные вихри пепла и бросал их на валуны, как будто умерший когда-то огонь пытался хоть так пройти через естественную преграду и испачкать зелень травы, кустов и деревьев, которых спаслись от губительного огня.

— Уже недалеко, — сказал Стоян, приподнимаясь в седле и пытаясь разглядеть незаметный серповидный ложок, который приведет их к речушке, вытекающей, как он помнил, из болота. — Во-о-он там, видите, местность под откос идет, а деревья хилые, много поваленных? Там болото начинается.

— Мы по болоту пойдем? — спросила Радмила, которая хоть и была почти русалкой, но не любила стоячей воды. Ей по нраву были реки, озерца. Она бы, подумал Стоян, и в море запросто сориентировалась и стала бы там своей. Он тоже терпеть не мог болото, помня, как чуть не погиб там.

— Мы краешком его обойдем, — успокоил парень. — Можно сказать, только понюхаем. Ох, и мерзко же там пахнет!

Несмотря на то, что до темноты было еще несколько часов, всадники спешились и решили сделать привал, чтобы уже с рассветом двинуться дальше. Местность незнакомая, а близость болота — это вероятность встречи со змеёй. Были случаи, когда змея кусала коня. А кому хочется коня потерять!

Чем ближе к селению дреговичей, тем нетерпеливей становился Стоян. Он понимал, что идти близ болота, когда солнце вот-вот покинет небосвод, неразумно, но сердце его так и рвалось вперед.

Ладно, успокаивал он себя, осталось чуть-чуть, сутки, не более. Зато неделю, а то и более он проведет с друзьями! И пусть Ждана не торопит его. И вообще, он собирался идти один, без сопровождения.

Тут по коже мороз прошел — вспомнил, что без подогривцев так и остался бы рабом на ладье. А может, он бы и не попал в рабство, стал юлить сам перед собой Стоян. И вообще, если пошли с ним, так и нечего торопиться. Подумаешь, Мать Домогара разочек без них в поход сходит. Сколько тех походов у них впереди за жизнь! Целее будут.

И опять мороз по коже: а ведь из-за него они могли потерять кого-нибудь на той ладье. Им повезло, что ладейщики не ожидали нападения, расслабились, да и разошлись по разным сторонам. А если бы они были в одном месте, удалось бы освободить его, Стояна, без потерь со стороны его спутников? Да-а-а, наделал он дел и подставил своих под удары мечей ни за что ни про что. Нет в нем осмотрительности и настороженности. Был бы воином — давно бы сложил голову.

— Ну, чего ты всё возишься, как матерый единец (дикий кабан)! — шикнула на него Ждана. — Спи! А не спится, так смени Юра в дозоре!

И вправду! Все равно не спится.

— Пойду, сменю.

— Да не усни, не проворонь коней, — крикнула вслед девушка. — С зарей разбудишь.

Стоян пробрался к месту, где Юр следил за стреноженными конями и отослал его спать. А сам всю ночь сидел, слушал возню зверей и птиц, пытаясь разгадать, кто есть кто, считал, сколько раз крикнет на болоте выпь, сколько раз бухнет из-под тины выхлоп болотного газа.

К утру густой туман опустился на лог, и дальше собственной руки ничего не было видно. Пусть еще поспят, решил Стоян, и, ёжась от сырости, собрал коней, повел к ручью. Сейчас он разведет костер, вскипятит воды с шиповником, что собрал вчера по пути, да так и не съел. Туман разойдется, они быстро перекусят и двинутся в сторону селения дреговичей. И хорошо бы без приключений!

Вместе

У селения дреговичей гости из Подогривы появились ближе к полудню. Стражники на воротах сначала насторожились, увидев вооруженных людей, потом узнали Дизеля, хотя тот за прошедшие годы сильно возмужал. Но его белозубая улыбка, румяные щеки, длинные вьющиеся волосы и довольный хохоток выдавали в здоровяке парнишку, который появился в компании своих друзей неизвестно откуда.

— Тур, Бажен, узнаёте?! Ха-ха-ха! Это же я — Дизель! Не ждали?! А я вот не один, со мной… — тут он обернулся к своим спутникам. Те настороженно смотрели на стражников, держа наизготовку оружие. — Ждана, скажи своим, пусть расслабятся. Их здесь не обидят.

Дизель слез с коня, широко раскинув руки, подошел к стражникам.

— Ну, здорово!

Те с удовольствием стали хлопать здоровяка по плечам, тыкать кулаками в ребра. От полноты чувств тот схватил Бажена и Тура в охапку и закружил, чем вызвал улыбки у девушек. Ждана знала, какой силой обладает её Стоян, и ей было приятно видеть подтверждение тому.

— А тут мало что изменилось, — крутил головой Стоян, проезжая по улице и успевая здороваться с сидящими у очагов женщинами, бегущими навстречу ребятишками. — О, Дед, здорово!

С деревянными вилами в руках на дорогу вышел дед. Он еще больше высох телом, на голове почти не осталось волос, но в глазах сквозь веселый прищур плясали черти, и он с удовольствием оглядывал гостей, оценивая стать незнакомых девиц.

Стоян спрыгнул с седла, обнял Деда, приподнял над землей, потряс как спелый сноп.

— Ты всё при конях? — кивнул в сторону десятка коней, морды которых были опущены в кормушку с овсом. — К походу готовишь?

— Не, из похода вернулись, — Дед аккуратно прислонил вилы к стожку свежескошенной травы, вытер руки о штаны. — Две охромели, одна ранена…Остальных подкормить надо да шкуры подлатать. Твои тебя заждались. Что так долго добирался?

— Ох, Дед, рассказал бы, да времени нет. Не сердись, хочу сначала своих увидеть. А ты приходи вечером, посидим, поговорим.

— Отчего не прийти, — улыбнулся беззубым ртом Дед. — Приду. Все придут. Светояр пир устраивает, всех зовет.

— Вот это любо!

Тут Дед взглянул на Ждану.

— Твоя невеста?

Стоян смутился.

— Богатырша. Под стать тебе, — Дед причмокнул. — Как величают тебя, красавица?

— Жданой отец назвал. Сына ждал, а родилась я. Вот и Ждана.

— С такой дочкой и сын не надобен, — усмехнулся Дед. — В битве, вижу, ты двоих стоишь.

— Не мне судить, Дед, — пожала плечами девушка, но было видно, что ей приятны слова старика.

— И спутницы твои без изъянов.

— Мои подруги Богдана и Радмила, — кивнула Ждана. — А это Дичка и Юр. Не могли мы отпустить Стояна одного, так что гости мы незваные.

— Мы гостей всегда привечаем, — ответил Дед. — Погоди, может, какую красотку из вас у себя оставим. У нас таких светлооких и белокурых не сыскать. Мы в тёмную породу, — Дед провел ладонью по лысой голове.

— Ты, Дед, точно помнишь, каким цветом волосы у тебя были? — подковырнула старика Богдана, а остальные захохотали.

Дед не обиделся на шутку, а тоже посмеялся.

— Езжайте, что на старика время тратить.

Конники продолжили путь, с интересом поглядывая по сторонам. Дреговичи тоже с любопытством рассматривали гостей, цокали в восхищении, глядя на волнистые длинные пряди волос девиц, цветом напоминающие отбеленный лён. Внимание девушкам было приятно, и они еще выше поднимали головы, выпячивали грудь и поигрывали мышцами обнаженных рук и ног.

На развилке Стоян придержал коня. Куда сначала — поприветствовать Общую Мать или к дому Ярика?

— Едем к Общей Матери, — махнул рукой спутникам.

— Верно, — поддержала его Ждана. — Долг велит, и подарки надо вручить.

Через несколько минут они уже спешивались у главного дома селения. Тут же на пороге появились Общая Мать, вслед за ней Старая Мать. Обе внимательно вглядывались в лица приезжих, а когда увидели Стояна, улыбнулись.

— Приветствуем тебя, Общая Мать, — опустился на одно колено Стоян, прижав кулак правой руки к левой ключице. Ждана и её сородичи сделали то же самое. — Приветствуем тебя, Старая Мать.

Хозяйки и гости обменялись ритуальными рукопожатиями — локоть к локтю, а потом Радмила отвязала чпаг от седла и вытащила из него приготовленные подарки.

Конец ознакомительного фрагмента.