Жена моего любовника

Ирина Николаевна Ульянина, 2008

Катю Макееву долгие пять лет мучил вопрос: почему Сергей оставил ее? Видимо, только она считала, что их страстный роман больше чем курортное приключение. Пока девушка тосковала и терзалась, ее бывший возлюбленный женился и обзавелся двоими детьми. Случайно встретив его, Катя решила еще раз попытать счастье. Оказалось, что у любимого темное прошлое и весьма противоречивое настоящее. А тут еще и проблемы ненавистной соперницы, жены ее любовника…

Глава 1

Линии метро в Новосибирске коротки, как бабий век: не успеешь юркнуть в вагон, устроиться на сиденье, — пора на выход. А карта нашего метро похожа на крест: восемь станций вдоль и четыре — поперек. И все, кто живет в нашем городе, несут этот кривоватый, будто изогнувшийся под тяжестью антигуманного климата крест, — спускаются под землю и едут. Добираться метро всяко быстрее, чем по устланным гололедом, засыпанным снегом и забитым пробками автотрассам, пусть и с пересадками.

Я в подземке частый гость. Многих кассирш, продавщиц, музыкантов и попрошаек знаю в лицо. Мне нравится разглядывать метрополитеновский народ. Пока поезд мчит, нескольких минуточек хватает, чтобы напридумывать про встречных-поперечных с три короба, выстроить им судьбы. Наверное, будь я писательницей, цены бы мне не было!.. Но, увы, я не хозяйка даже собственным жизненным сюжетам. И счастье, и удача несутся мимо. Их, точно поезда, со свистом засасывает в черный тоннель…

На станции «Студенческая» в вагон влились конечно же студенты. Ну, может, не одни только студенты, но преимущественно молодые люди, испорченные вульгарными представлениями о модных тенденциях, всеми этими трэшами и трендами, топами и брендами. Среди парней преобладали аутисты в темной, практичной одежде, заткнувшие уши аудио — и телефонной гарнитурой, читающие Esquire или «Компьютерру». А по облику девчонок было заметно, что они не читали ничего тяжелее Cosmo или «Я покупаю», зато точно знают, где дешевле наращивать ногти, делать перманентный татуаж и лечить ЗППП (заболевания, передающиеся половым путем). У них повсюду стразы — на сумочках, пряжках ремней, застежках, заколках — и немыслимые шпильки. Фейсы отглянцованы не по-детски, волосы измучены красками и лаками, а изо рта попахивает табаком и перегаром, который не перебивает мятная жвачка. Сразу заметно, что часто ночуют не дома. Эти девушки думают, что выглядят страшно сексуально, оголяя животы и поясницу вопреки злым морозам. На самом деле окружающим страшно представить, что станет с их почками.

Напротив меня приземлились две свиристелки. Та, что посимпатичнее, смахнула с белокурой головки норковый капюшон, достала из сумочки навороченную плоскую фотокамеру, — не сомневаюсь, там двузначное количество мегапикселей. Она тыкала отманикюренным ногтем в кнопочку, рассматривая отснятые кадры на крошечном мониторе, и возбужденно хихикала, будто ее щекотали. По ходу хвасталась бойфрендами, разжигая зависть блеклой подружки, до ушей обмотанной самосвязанным шарфом. Красавицам нравится окружать себя дурнушками. По тому же принципу аранжируют цветы на клумбах: в центре — крупные, роскошные, сортовые розы, а вокруг для контраста — линялый ситец васильков и незабудок. Кому надо, тот оценит их скромность, польстится на обаяние застенчивой девственности. Но кому, интересно знать, надо, если роза — вот она, эротично топорщится всеми своими лепестками и благоухает, прямо-таки просится в глаза?!

Все девушки похожи на цветы. Вот я, например, далеко не роза, но и не таксебешный полевой лютик. Скорее садовый ирис — неброский, но изысканный цветок на стройной ножке. Чтобы подчеркнуть сходство, постоянно оттеняю глаза фиолетовой тушью и фиолетовой подводкой. А что? Синеглазая брюнетка смотрится довольно эффектно!.. У ирисов один недостаток — они цветут всего ничего, с мая по июнь. По ботаническим параметрам я пребываю как раз на границе между весной и летом, на пике расцвета, в самом соку — недавно тридцать лет стукнуло. Лепестки ланит еще свежи, но слегка, совсем чуточку, тронуты увяданием. Вот кто придумал морщинки, неотвратимый ужас старения? Как было бы прекрасно жить да радоваться вечной молодости…

Свиристелки, не подозревавшие о своем счастье — той самой реальной молодости, которую утратить можно, а вернуть ни за какие деньги нельзя, — беспечно шушукались. За их спиной мелькали голые деревья, подо льдом текла река. Перегон между «Студенческой» и «Речным вокзалом», когда поезд, вырвавшись из-под земли, летит по мосту над Обью, похож на ленту кинопленки. Кадры, в которых заснеженное, белое, как наряд невесты, русло целуется с белесым небом, чередуются с темными поперечинами проемов. А в визуальной совокупности они образуют завораживающее черно-белое кино.

На станции «Октябрьская» девчонок как ветром сдуло, но в метро свято место пусто не бывает. Скамейку напротив заняли бедненькая старушка и хмурый, неопрятный мужчина. Они наверняка не имели друг к другу никакого отношения, а смотрелись родственниками — чувствовалось, что обоих жизнь крепко отвалтузила. Бабушка узловатыми пальцами крепко прижимала к животу кошелку, дабы никто не уволок. Неухоженный мужичок теребил в обветренных руках снятую с головы шапку. Ноль эмоций на лице и безвольность позы выдавали в нем тихого, латентного алкаша, который и на работе, и в койке — не большой удалец. Самое обидное, что такие клинические неудачники среди мужчин среднего возраста составляют большинство. Попробуй-ка устрой с ними личную жизнь!.. Фу, даже смотреть тягостно. Я перевела взгляд и оторопела: у сомкнутых створок выхода, отвернувшись к черному стеклу, стояло… мое наваждение, моя эротическая галлюцинация. Лучший из парней — Сережа Волков. Тот, кто блазнился мне повсюду с тех пор, как мы расстались. Когда это было? Кажется, лет пять прошло… С ума сойти, целая вечность!.. Представила, что поезд остановится, он выйдет и… И что дальше? Снова его потерять? Еще пять лет маяться с «разнообразными не теми»? Ну уж нет!

Я поспешно поднялась, приблизилась к материализованной галлюцинации, встала позади нее, вперившись в затылок. Вьющиеся, креативно подстриженные волосы приглажены гелем. А раньше кудри были длинными и буйными, как заросли плюща. Ворот сорочки — белее ангельского крыла, крепкая спина обтянута добротным кашемировым пальто. И пахло от молодого человека едва уловимо и притягательно — туалетной водой с нотой благородной древесины типа сандала. Нет, вряд ли это Серега Волков! Уж слишком респектабельно прикинут — как пассажир из салона бизнес-класса, готовый из самолета катапультироваться в руководящее кресло! Нет, мой Серый Волк был отвязным, безденежным шалопаем. К тому же его двойник носит очки. Я опять обозналась! Так жалко…

Состав замедлил бег перед остановкой. Качнулся, притормаживая, и сила инерции завалила меня на импозантного господина, похожего на Сергея. Он чуть не ткнулся лбом в стекло и с неудовольствием обернулся. Сердитое выражение мгновенно сменилось удивлением, глаза округлились, сделались больше очков.

— О, Катрин, ты, что ли? Ни фига се…

— Ой! Да… Сережка… Здравствуй!

— Привет…

Мы так давно не общались, что растерялись, не зная, как себя повести. Застыли истуканами, онемелыми соляными столбами. Поток пассажиров вынес нас на перрон. Волков зачем-то стал оправдываться:

— Сто лет метро не пользовался, а сегодня пришлось загнать машину на станцию техобслуживания, вот и спустился… как говорится, опустился ниже плинтуса.

— А я постоянно опускаюсь, ничего такого уж страшного, — пожала я плечами. — Подумаешь…

— Кать, а сейчас ты куда направляешься, если не секрет?

— Мне туда, налево. — Вообще-то мне нужно было проехать еще две станции, чтобы попасть домой, но я зачем-то махнула рукой в противоположном направлении. — В театр «Красный факел» решила сходить.

— Катька-а, какая ты стала-а, — восхищенно протянул окрутевший до неузнаваемости Волков и возложил ладони мне на плечи. Ага, разглядел, осознал, наконец, подлец, что потерял!

— Ты тоже изменился, Серенький.

— Надеюсь, к лучшему?

— Ну да: гламур, глянец, все такое… Стал старше, солидней.

— Так уж и солиднее? Нет, тебе кажется. Это, наверное, из-за очков. Стеклышки виноваты! Мартышка к старости слаба глазами стала, — рассеянно отшутился он. — Впрочем, не важно… Послушай, Катрин, может, тебе не обязательно тащиться в «Факел», да еще в красный? Чего ты там не видела, в театре?.. Может, ну его к бесу?

Он ненадолго умолк, изобретая альтернативный вариант, и не придумал ничего оригинального. Мужчины, если они не схимники и не жмоты, обычно завлекают дам приглашением «посидеть где-нибудь». Мой бывший любовник — точно не монах и не скупердяй, за это могу поручиться. К тому же его явно подогревала мысль о том, что в отсутствие автомобиля не грех и накатить, что называется, залить за воротник. А я и так, без выпивки вела себя как та неприкаянная чудачка из песни «Напилася я пьяна, не дойти мне до дома…». Да уж, завела меня тропка дальняя… Довела до ручки! Пожалуй, даже если бы Серый никуда меня не пригласил, сама бы навязалась. Но когда мы вынырнули из подземки на вольный свет — на осиянный вечерней иллюминацией Красный проспект, я погнала картину, — вздохнула, бросив печальный взор в сторону улицы Ленина — вроде как досадовала, что пропускаю встречу с прекрасным. Хотя никого прекраснее Сергея, клянусь, в жизни не встречала!

— Сладкая, пошли в «Патио-пиццу»?! Или можем податься в «Иероглиф», закинуться суши. Ты как, Катрин, к японской кухне относишься? Нравится?

— В общем, да, но… — Я бы под пыткой не призналась, что не умею пользоваться палочками, да и в целом не мечтаю о сырой рыбе с рисом. Я, если что, мечтаю похудеть. И какой извращенец внедрил у нас моду на худышек и гадскую японскую кулинарию?.. Заявила: — Предпочитаю европейскую кухню.

— Лады, заметано — выбираем пиццерию. — Сережка взял меня под руку, переводя через Красный проспект на зеленый свет светофора, и тут в его кармане запиликал мобильный телефон. Разговаривая, он напрягся, скорчил досадливую мину, будто страдал от боли в печени: — Да!.. Нет!.. Я уже все сказал… Нет, не передумаю! Шли бы вы…

Он прижимал трубку к уху правой рукой, и я имела возможность заметить, что на безымянном пальце отсутствует обручальное кольцо. Мелочь, а приятно… Отключив мобильник, Волков подбросил его на ладони, словно прикидывая, сколько тот весит, и, нимало не колеблясь, метнул в урну. Попал точно в цель. Я в изумлении крикнула:

— Что ты делаешь?! Зачем?!

— Не грузись, Катрин. Не хочу, чтобы всякие моральные уроды отвлекали меня от общения с очаровательной девушкой, — подмигнул этот дьявольски обаятельный подхалим, распахивая передо мной дверь в «Патио-пиццу» и пропуская вперед. — Прошу, моя радость!

О, кто-кто, а Серж горазд на широкие жесты! Мужскому населению сибирской столицы — нашим вялым, серым валенкам и кроличьим шапкам — определенно есть чему у него поучиться.

На первом этаже пиццерии тренькали на струнных музыканты, гоняли шары бильярдисты. Сразу трое игроков, ожидавшие очереди к столу под зеленым сукном, поздоровались с Волковым. Похоже, он был здесь таким же своим среди своих, завсегдатаем, как я среди пассажиров метро… Мы поднялись по лестнице, и мне показалось, что все присутствующие девицы с преувеличенным вниманием выпучились на Сережку. Убила бы нахалок!.. И молоденькая официантка кинулась к моему спутнику со всех ног, как только не споткнулась от преувеличенной расторопности.

— Ой, кто к нам пришел! Сергей Владимирович, рада видеть. Как вы? Как дела? — расплылась она в улыбке, одергивая белую маечку униформы, под которую забыла нацепить лифчик. Впрочем, грудь была столь мала, что в поддержке бюстгальтера и не нуждалась.

— Все супер!

Да уж, нелегко иметь красивого кавалера, доложу я вам. Можно сбрендить от ревности, от перманентной угрозы угона… Потому что у этих молодых девчонок гордости — ноль целых, ноль десятых, сами на шею вешаются… Но Сережа ни на кого, кроме меня, не обращал внимания, словно все вокруг были неодушевленными предметами. Мы заняли столик рядом с перилами балюстрады — местечко вполне уединенное и в то же время предоставляющее широту обзора.

— Советую вам заказать лазанью, у нас сегодня Федор готовит, пальчики оближете, — пританцовывала перед моим Волковым плоскодонка в белой майке. Руководствуясь своей ботанической классификацией, я отнесла ее к семейству репейников.

— Не хочу лазанью, хочу салат-бар, — безапелляционно заявила я, лишь бы что-то сказать наперекор ей.

— Точно! Я тоже буду салат-бар, — поддержал меня Серенький. — Остальное, если что, закажем позже, по ходу пьесы.

— А пить? Чего желаете выпить? — Надоеда принялась цитировать по памяти карту вин.

— Нет-нет, предпочитаю светлое пиво, — перебила я.

— Короче, Наташка, тащи кувшин «Гессера», — послал ее Серега и, обернувшись к вешалке, погладил мою лиловую шубку. — Ты все еще носишь ее, Катрин… Я часто вспоминал…

Непосвященный мог бы воспринять его заявление буквально — будто Волков часто вспоминал мою шубу. Обхохочешься! Станет ли нормальный, здравый парень вспоминать про жалкие кусочки норки? Нет, конечно. Он имел в виду, что помнит, как я их купила с его подачи в знойной Греции, заваленной мехами не слабее, чем морозный Новосибирск снегом. Это сейчас вектор пушного шопинга переместился в Китай, а тогда, пять лет назад, съездить в колыбель цивилизации и не привезти оттуда шубу считалось чем-то вроде симптома идиотии. Греки утверждали, что торгуют канадскими мехами, которые вроде как всем мехам меха, круче не бывает. На самом деле полный отстой, в чем я убедилась на опыте носки. Впрочем, если бы от качества верхней одежды зависело качество жизни, я бы давно сменила шубку, но… Вы же понимаете, что быть хорошо одетой и быть счастливой — разные вещи.

Я была очень счастлива, отдыхая в маленьком курортном городке Лутраки, припертом горами к берегам сразу двух морей — Ионического и Эгейского. Неугомонные аргонавты под предводительством Ясона задолго до нашей эры соединили их воды Коринфским каналом, выдолбленным в высоченных, монолитных отвесных скалах, и отправились за золотым руном. Титанический труд! Проплывая через канал на экскурсионном корабле, декорированном под старинное судно с полотняными парусами, я недоумевала — зачем аргонавтам понадобилось руно? Я бы на их месте добра от добра не искала, в Лутраках и так все есть, настоящий земной рай… Стоял дивный август — ароматный и сладкий, как переспелые персики, которыми я объедалась. Море прогрелось настолько, что из воды не хотелось вылезать. В парке рядом с моим отелем днем и ночью били источники минеральной воды, приглашая заботиться о здоровье. Набережная по вечерам звенела цикадами, гитарами и скрипками, тосковавшими об утраченной любви. Здоровье я берегла, а вот лирикой голову не забивала. Ездила то в археологический музей, то в Эпидаврус, где отлично сохранился крупнейший амфитеатр, в котором под открытым небом разыгрывались трагедии Софокла и Еврипида. Мифы и легенды Древней Греции словно оживали перед глазами; я почтительно трогала камни на развалинах, чувствуя, что прикасаюсь к вечности. А вот на пляже только и слышалось жужжание соотечественниц, наперебой делившихся рассказами об удачных покупках. Я была, что называется, не в теме, о покупке манто сначала и не помышляла, ведь на тридцатипятиградусной жаре не придумать вещи менее актуальной. Про себя насмехалась над меркантильными тетками и напевала: «Ну а твои подруги, Зин, все вяжут шапочки для зим, от ихних скучных образин дуреешь, Зин!» Но как-то постепенно вирус шубной лихорадки проник в сознание, поднял меня с лежака и понес в Афины.

Помню, битых два часа угорала в автобусе, потом угорала, плутая по сизой от зноя, бензиновых испарений и пыли столице Греции. Не представляю, как там выживают аборигены? Дышать абсолютно нечем!.. На центральной площади Омония, что по-русски означает Согласия, меня сшиб с ног обдолбанный наркоман. Разумеется, сделал это не нарочно, просто ничего перед собой не видел пустыми зенками. Я шмякнулась на грязный асфальт и расшибла локоть — боль была настолько чудовищной, что печатными словами не передать. Чуть сама не ослепла! А когда прозрела, убедилась, что тротуар вокруг этой паршивой площади забросан шприцами и окурками, к тому же густо заплеван немытыми и нечесаными, одичавшими личностями. И жутко, и грустно сделалось: в какую помойку выродилась древняя цивилизация!.. Встала, отряхнулась и в самом гнусном настроении потопала назад к автостанции. Так, на всякий случай заглянула в первый попавшийся меховой салон, хотя желание примерять шкуры дохлых крыс к тому моменту совершенно иссякло, но в магазинчике было чисто, пусто и прохладно, да и хозяин оказался — сама доброта. Предложил мне «Метаксы», а я предпочла колу. Уселась, с кайфом вытянув усталые ноги, жадно присосалась к ледяной баночке и… Увидела Сережку и шубу! Это произошло одновременно, будто сама судьба вознаградила меня двойным везением за разбитый локоть и тепловой удар.

Парень появился откуда-то из-за кронштейнов, откинул назад упавшие на лицо спутанные кудри и подмигнул мне. Он держал плечики с шубкой необычной лиловой расцветки и оглядывался, куда бы ее пристроить. Понравился мне сразу до изнеможения! Ну и шубка тоже понравилась…

— Откуда вы приехали? — спросил меховщик.

На миг я позабыла, кто я и откуда. Смотрела на него бессмысленно, как овца:

— А? Что?

Он повторил вопрос, и, когда я ответила, кудрявый парень обрадованно вскинул брови:

— О, землячка! Я тоже из Новосибирска, — и протянул ладонь для рукопожатия. — Давай знакомиться. Меня зовут Сергей.

Он походил на актера Антонио Бандераса, но был намного лучше, выше ростом, красивее. Майка-боксерка обнажала мускулистые плечи и сильные, развитые руки, похожие на передние конечности гориллы. Потертые джинсы ладно обхватывали узкие бедра. А главная прелесть содержалась в выражении карих глаз — веселых, лукавых, обольстительных… Мне захотелось до него дотронуться, потому попросила примерить шубу. Серега, накинув лиловую норку, словно невзначай приобнял мои плечи, а хозяин заведения зацокал языком:

— Нца-ца, супер! Супердевочка.

— Да, очень классно, — подтвердил Бандерас.

Поторговаться, как учили многоопытные кумушки на пляже, я не сумела, вернее, вообще забыла о такой возможности. Отвернувшись к стене, достала из бюстгальтера скрученную рулончиком валюту и рассчиталась сполна. Пока земляк упаковывал мою покупку, грек наполнил рюмки «Метаксой». Других посетителей в салоне не было, и мы обмывали обновку долго и упорно, наверное, целый час. Сергей рассказал, что приехал в Грецию три месяца назад с десятью евро в кармане, автостопом пересек всю страну, подрабатывая чем придется — и апельсины собирал, и малярным делом занимался. Меховщик время от времени приставал с предложениями купить еще что-нибудь, демонстрировал то енота, то бобра, то каракуля, а я разводила руками: «Денег нет. Кончились», и он потерял ко мне интерес, спрятал бутылку с бренди. Пора было уходить, а я все не могла насмотреться на Сережку. Волевым усилием отодвинула пустую рюмку, встала, и догадливый парень схватился за пакет с шубой:

— Катрин, я провожу тебя в отель.

— Долго провожать придется — за сто километров. Я в Лутраках живу.

— Ну, хотя бы до автостанции доведу. — Он посмотрел так, словно признался: «Умираю, как хочу тебя!» Чуть не обуглил пламенным взглядом! И увел из царства убитых зверей, обнимая за талию. В ожидании автобуса мы самозабвенно целовались. А когда эта газовая камера на колесах прибыла, Сережка следом за мной запрыгнул на подножку. Наверное, ему было без разницы, где оттягиваться, но я верила, что он влюбился с первого взгляда. В ту же ночь мы стали любовниками…

— Вспоминал, говоришь? — Я иронично прищурилась, возвращаясь к реальности. — Отчего же так резко смылся? Да еще Кастанеду прихватил, а я, между прочим, ту книгу сама дочитать не успела.

— Какого Кастанеду? Ты, Катрин, меня с кем-то путаешь. — Серый изобразил оскорбленную невинность. — Нет, девочка моя, я мог взять разве что Камасутру.

— Не смеши, Камасутру нормальные люди успевают изучить в средней школе, в период полового созревания.

Мое высказывание заинтриговало официантку, подоспевшую с бокалами и тарелками. Она поделилась мнением, что сексом надо заниматься, а не читать о нем. Можно подумать, ее кто-то спрашивал. Мы с Сережкой направились к стойке с салатами, где мой отличник по курсу постельных наук простонал:

— Селедка под шубой, обожаю!

— Как тебя легко ублажить, — усмехнулась я и сглотнула голодную слюну. Разум подсказывал, что нужно подсчитать калории прежде, чем метать снедь на блюдо. С тех пор как я рассталась с законным мужем, лишившись источника постоянных стрессов, талия и бедра поплыли вширь, вышли из берегов старых юбок и брюк. Если продолжать в том же духе, рискую догнать и перегнать гиппопотама! Но перед искушением едой я не устояла точно так же, как в свое время перед Волковым. Тарелку нагрузила с горкой, обильно полила соусом и посыпала измельченным грецким орехом. Мой спутник отсутствием аппетита тоже не страдал, однако пиво в кувшине иссякло раньше, чем мы наелись.

— Давай, душа моя, вмажем водки за встречу! — вошел в раж Серенький.

Он не спускал с меня глаз, подернутых нескрываемым вожделением, от высокой температуры взгляда, кажется, даже линзы в его очках запотели. Что уж говорить обо мне? Естественно, занялась жаром, и этот внутренний огонь спалил дотла застарелые обиды и комплексы, отправил в тартарары пятилетку разлуки. От желания в горле пересохло, и, сглотнув ком, я выдавила из себя:

— Похмелье будет страшным…

Эх, кого волнует завтрашнее похмелье, когда алкоголь и страсть уже торкнули в мозги?.. Сережка призывно махнул официантке и, придвинувшись ко мне, положил под столом руку между моих коленей:

— Катрин, сокровище мое, ты по-прежнему живешь с родителями?

— Нет, сейчас живу с Азизом, — поддразнила я.

То ли от удивления, то ли от гнева он оставил в покое мои ноги, сурово нахмурил брови, отчего очки сползли с переносицы.

— Что еще за Азиз? Таджик со стройки?

— А что ты имеешь против таджиков? — Иногда мне удается выступать в образе завзятой интриганки. Поставив руку на локоть, устроила лицо в лодочке ладошки и невинно захлопала фиолетовыми ресницами. Сережкина ревность служила мне лучшим комплиментом. Поделом ему! Не одной же мне страдать пять лет подряд?..

Подбежала официантка, возрадовалась, что клиент дозрел до водки, посоветовала взять «Журавлей». Серега продолжал сердито сопеть, и я не выдержала, раскололась, сообщив, что Азиз не мужчина, а экзотический попугай неописуемой красы и невероятных размеров. На столе возникла запотевшая бутылка с узким горлышком, и Волков приготовился к возлияниям — ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговичку рубашки, после поднял наполненную рюмку:

— Ну ладно, если попугай, то прощаю. Махнем на мировую!

Вторую рюмку мы скрепили поцелуем, ради которого пришлось тянуться губами друг к другу через стол. Так увлеклись, что моя грудь оказалась в тарелке, джемпер испачкался майонезом. Серенький промокнул пятно салфеткой и переместил свой стул почти вплотную к моему, чтобы было удобнее гладить под столом мои ноги. Оглядевшись с запоздалой стыдливостью, я убедилась, что во всей «Патио-пицце» другой такой парочки наглых развратников не имелось. Волков интимно нашептывал: «Катюшка, солнце, давай свалим отсюда? Хочу поскорей снять с тебя все-все…» Его очки балансировали уже на кончике носа. Поправив их, я выдержала паузу, изобразила глубокую задумчивость. Сидела, накручивая на палец прядь волос, хотя хотелось со всех ног бежать в койку. Он не отступал:

— Катрин, не упрямься. Раз ты живешь одна, поехали к тебе, а?

— Не одна, а с Азизом, — пьяно настырничала я.

— Сергей Владимирович, вас кто-то по телефону разыскивает. Подойдете к трубочке или включите свой мобильник? — встряла репейная колючка.

— Посылай всех на… — Сережка споткнулся, сдерживая ругательство, и помрачнел. Велел официантке ответить, что он уехал.

Она почему-то пропустила просьбу мимо ушей, прямо приклеилась к нашему столу. Разлила водку по рюмкам и предложила:

— Может, все же горячего принести? Лазанью покушать не надумали? Хотите, я вам тарелочки поменяю?

— Счет принеси и катись колбаской, — утратил вежливость мой спутник. Самое досадное, что и любовный пыл его как бы угас — на меня не смотрел, откинулся на спинку стула и отрешенно ковырял во рту зубочисткой.

— Что-то случилось? — не выдержала я.

— А? — Он вздрогнул, качнул головой и пришел в себя, снова стал прежним обольстителем. Подмигнул мне: — Ну так как, Катрин, приглашаешь меня в гости? Э-эй, солнце Пелопоннеса, оливка Южной Греции, сдавайся!

— Сам ты оливка, — буркнула я, вспоминая, как в таверне этого самого Пелопоннеса, пропахшей рыбьим жиром и кислым молодым вином, Серый Волк кормил меня маслинами — брал черную ягоду и клал мне в рот, будто маленькой. Я целовала его солоноватые пальцы, сплевывала косточки и просила: «Еще!» Я часто просила у него добавки — во всем. Солнце Южной Греции очень способствует ненасытности, тяге к излишествам… Улыбнулась Сережке: — Да сдаюсь я, сдаюсь! Сейчас поедем, только сначала навещу дабл.

В дамской комнате я убедилась, насколько крепко набралась: кафельные плитки казались кривыми, закручивались подобно ленте Мебиуса. И мое отражение в зеркале уплывало за горизонт, двоилось. Проклятая водка! Из-за нее баллончик с блеском для губ выпрыгивает из рук, точно резвый луговой кузнечик. Опля! Укатился под раковину… Ну и пусть. Зачем мне блеск? Все равно Серенький его мигом слижет.

Вновь обретенный любовник сидел за стойкой бара в обнимку с моей лиловой норкой и беседовал с каким-то хмырем. Увидев меня, вскочил и проявил незаурядное терпение, помогая попасть в рукава шубы. А потом прижал к себе, как тогда, на автостанции в Афинах, и от сладких предвкушений меня закачало, заштормило.

— Не желаете вызвать такси? — Хмырь, который, наверное, был администратором, взялся за телефон.

— Не-а, не желаем. Нам некогда ждать, — рассудил Волков и взялся за дверную ручку. — Чао!

Мы вышли на проспект, накрытый метелью. Под ноги бросилась поземка, порыв ветра распахнул шубу, охладил разгоряченное лицо и шею. Сережкины кудри тотчас облепила белая мошкара — он не носил головного убора. Я потянулась, чтобы смахнуть снег с его волос, и открыла рот, желая выразить, как рада, что мы снова нашли друг друга. Не успела… В ту же секунду возлюбленный резким толчком опрокинул меня на землю и навалился сверху, заорав:

— Лежать! Не шевелись!

Я была крайне возмущена — все же асфальт, покрытый бугристой ледяной коркой, отнюдь не пуховая перина. Скорее кухонная терка — я пробороздила ее непосредственно щекой. Алкоголь смикшировал остроту ощущений, но все равно было очень больно. И главное — не вырваться — Серега крепко-накрепко прижимал меня за шею к тротуару. Ужасно обидно: сначала целует, потом кидает!.. И тут прямо над головой оглушительно засвистел хор взбесившихся цикад. Не веря собственному слуху, я изо всех сил вывернула шею и увидела, что из приоткрытого окна черного джипа, едущего на замедленной скорости, нас поливает автоматная очередь — хлесткая, как град.

Зазвенели осколки витрины, во все стороны полетели ошметки штукатурки. Стреляная гильза, срикошетировавшая от металлической урны, упала непосредственно перед моим носом. Я дико завизжала и зажмурилась, уже добровольно вжимаясь в наледь.

Благим матом орала не только я, но и другие прохожие, тоже вынужденные попадать. А смертоносный стрекот, захлебнувшись, стих, и джип умчался, вздымая снежную пыль мощными колесами.

— Бежим, — скомандовал Волков и рывком поднял меня.

— А куда?

От сильнейшего испуга я протрезвела и окостенела, ноги ощущались как плохо пригнанные протезы, а уж мыслительные функции и вовсе отключились. Сергей тащил меня волоком, рыча:

— Скорее! Да шевелись же, твою мать!

— Сер-р-реж-жжа…

— Что?

— Т-ты оч-чки пот-терял, — заикалась я.

Он и не подумал тратить время на поиски слетевших окуляров. Вцепившись в меня крепче, чем солдат в полковое знамя, поволок к дому с аптекой. Мы юркнули за угол, в освещенный двор и, петляя подобно загнанным зайцам, дунули в глубь квартала.

— Ч-что это б-было? В к-кого с-с-стреляли? — Мне все еще мерещился душ автоматной очереди, и сердце обрывалось от страха.

Серый Волк мчался, зло сжав губы, и тянул меня вперед. Ему-то, поджарому, легко бегать, а каково мне с лишним весом, на костяных ногах, с душой в пятках?! Напрасно мы метались, озираясь, куда бы спрятаться, — подъезды повсеместно запечатаны массивными железными дверями с домофонами и кодовыми замками, ни щелочки, ни малейшей лазейки. Между тем силы мои совсем иссякли. Повалилась в сугроб, точно куль, и Сережку увлекла за собой.

— Ну скажи, кто стрелял? В кого? За что? — тряслась я, более не справляясь с истерикой, инстинктивно хватая его за отвороты шикарного кашемирового пальто.

— Тихо! — Он зажал мне рот, прислушиваясь.

Я тоже обратилась в слух, но уловила только собственное загнанное, сбившееся дыхание и уханье сердца. И вдруг… зловещий рокот автомобильного мотора. Сомнений не оставалось: кровожадный джип догонял нас! Я взвыла, прощаясь с жизнью: «У-а-ау!»

— Бежим! — опять велел мой погубитель.

А куда бежать? Некуда… Попробовали вжаться в стену дома с выступами полуколонн на фронтоне и убедились, что они и последнего доходягу скрыть не смогут. Обогнув здание, мы обнаружили яму возле подвального окна. Спрыгнув в нее, Серега поднял вверх руки, помогая мне спуститься. Машина прошелестела совсем близко, и я присела на корточки, а он, наоборот, приподнялся на цыпочки, выглядывая из ниши. Рассмеялся:

— Трусиха, отбой! Ложная тревога, это не они.

Выбраться из укрытия оказалось гораздо труднее, чем в него угодить. Я испачкалась, порвала колготки, расцарапала ладонь и вообще чувствовала себя отвратительно. А Серый Волк, наоборот, начал вполне оптимистично насвистывать. Приобнял меня, направляя к трассе, к Вокзальной магистрали, где поднял руку, голосуя:

— Говори адрес, Катрин.

— Какой адрес?

— Твой. Куда нам ехать?

— Нам? — переспросила я, потому что встреча с бывшим любовником перестала казаться радужно-прекрасной. Больше не хотелось ни секса, ни кекса. Лучше уж спать в гордом одиночестве, чем так рисковать…

— Ну а кому? Не им же?! Все-таки как клево, старуха, что ты мне подвернулась. Тебя же никто — ни одна собака! — не знает. Нас вместе никогда не видели, — повеселел Волчище, сверкая карими, опасными, галлюциногенными глазищами. — Эй, очнись, что ты как замороженная треска? Адрес, живо!

Возмутительная бесцеремонность! В одном он прав — нас вместе никогда не видели. Вот и отлично. Вот пусть и дальше не увидят. Хватит с меня приключений со стрельбой и спасением бегством!.. Я сделала шаг в сторону, но Серега тотчас поймал за шиворот и встряхнул, повторив свой вопрос. Мама недаром считает, что моя основная проблема состоит в неумении отказывать людям, почему-то мне всегда трудно бывает произнести коротенькое слово «нет». Вот и теперь понуро промямлила:

— М-метро «Гагаринская». Там недалеко от супермаркета, пешком можно дойти…

Серега затормозил первую попавшуюся машину — занюханные «жигули» оранжевого цвета с проплешинами ржавчины на капоте — и со смешком сообщил, что именно от этой развалюхи мы прятались в подвальной яме. За рулем сидел пожилой дядечка, которому приглянулась протянутая пятисотрублевая купюра — втрое больше чем достаточно, он довез нас на своей скрипучей развалюхе до супермаркета, всю дорогу с любопытством озирая в зеркале над ветровым стеклом. Наверное, удивлялся, почему мы поцарапанные и перепачканные. Я поминутно оглядывалась. Все еще мерещилась погоня. Черных джипов на трассе — как грязи. Вернее, как снега. Что же теперь, постоянно бояться?.. Ужасно. Зачем я опять связалась с Волковым, с героем давно забытого, быльем поросшего романа? Лучше бы в том вагоне метро познакомилась с неудачником, уныло теребившим шапку! В конце концов, все мы немножко неудачники… Теперь же я ощущала себя Серегиной пленницей, заложницей, которую никто и не собирается спасать.