Швейная династия

Ирина Пуць (2024)

Многие думают, что без предпринимательской жилки не стоит и мечтать о собственном бизнесе. Но жилка эта — не какой-то волшебный дар, и взрастить ее в себе может каждый. Например, трансформируя ради любимого дела свои «неподходящие» навыки в нужные и обращая даже невыгодные и безнадежные ситуации в новые точки роста. О том, как этому научиться и успешно применять, рассказывает автор книги Ирина Пуць — мама троих детей, сумевшая создать компанию в лихие девяностые, развить ее, невзирая на финансовые кризисы, и превратить в процветающий семейный бизнес. История и философия Ирины Пуць будет интересна и полезна не только начинающим и действующим предпринимателям, но и всем тем, кто хочет качественно изменить свою жизнь.Поклонникам книги Б.Ю.Александров «Сырок.История моей жизни».

Глава 1. Родом из детства

Неожиданное открытие

«Это уж точно не про меня!» — подумала я, мельком зацепив острым взглядом яркую афишу.

Было это в 2012 году. В Екатеринбурге проходил смотр-конкурс семейных династий «Мы — предприниматели!».

Строгановы, Демидовы, Турчаниновы… При слове «династия» в памяти всплывали громкие фамилии уральских промышленников, и только. Нет, конечно, я слышала и о трудовых династиях доменщиков, рудознатцев, литейщиков, но где я, а где они?!

Однако приятельница, с которой тем утром мы бежали через дорогу на зеленый свет, все-таки переспросила:

— Вы же семейная династия?

— Нет, — ответила я машинально, но тут же задумалась.

— У тебя же мама швея, ты сама говорила, — не унималась она.

— Да ладно тебе, — отмахнулась я, открывая тяжелую входную дверь администрации города.

Дела и заботы закрутили, и о том разговоре на перекрестке дорог я быстро забыла. Да и школьные каникулы начались: мы поехали в гости к моей маме в Удмуртию.

Помню тот вечер, как кадры из фильма: сидим мы с мамой в гостиной, о чем-то по-домашнему говорим. Я перебираю старые альбомы: хочу забрать с собой в Екатеринбург несколько фотографий из детства.

С черно-белых снимков на меня смотрят младенцы, дети, юноши и девушки, мужчины и женщины всех возрастов, старики и старушки. Интересно, как наш род уместился в трех альбомах и на нескольких десятках фото!

Пока мама заваривает свой фирменный чай из трав, я погружаюсь в воспоминания. В задумчивости начинаю листать второй альбом, и мои глаза останавливаются на потертой фотографии старика с бородой. Взгляд цепкий. Смотрит прямо на меня. Изучаю и я его. Не помню, чтобы видела этот снимок раньше.

— Мам, а кто это? — спрашиваю я, спускаясь из гостиной в столовую.

— Это дед Егор.

— Мой еще один дед? Двоюродный, что ли?

— Твой прадед, а мой — дед, — поправляется мама. — Кстати, он тоже шил: шубы, тулупы, полушубки. Рукастым был. Сам он из деревни Лыштанка Вятской губернии. Сейчас это Кизнерский район. Вот по другим деревням и ходил. Собирал заказы, скорнячил, потом разносил людям.

— Отец моего деда Ивана, который тоже шил? — казалось, я с трудом подбираю слова.

— Да, — отвечает мама и пожимает плечами: мол, что тут такого. — Твой дед — мой папа, Иван Егорович, был портным в рабочей артели уже у нас тут, в Можге. Обшивал и свою семью, конечно. Помнишь ведь свое синее пальто в средних классах школы? Дед Иван его шил.

Я помнила…

— И ты, — произношу я медленно. — И ты швея.

— Была когда-то, — мама улыбается. — Давай чай пить.

Меня будто озарило:

МЫ — самая настоящая ДИНАСТИЯ!

Сразу вспомнила про конкурс трудовых династий. Картинка выстроилась мгновенно: прадед Егор — скорняк из девятнадцатого века. Условно он — первое поколение династии. Чем занимались его родители, мы, к сожалению, уже не узнаем. Сведения в семье не сохранились.

Дед, мама, я — работали и шили в 20-м веке. Это второе, третье и четвертое поколения нашей династии.

Пятое поколение — мои дети. Старшая дочь Дарина присоединилась к моему делу еще в вузе: «Смысл куда-то мыкаться? Только время и деньги терять, — заявила она. — Я с детства в твоем бизнесе, все знаю, а это — фора!»

На конкурсе нашу династию мы с Дариной представляли вместе. Заняли первое место как единственная династия на Урале, сохранившая свой трудовой профиль и пронесшая его через века. А дочь на том конкурсе победила еще и в номинации «За молодость в бизнесе»: ей было тогда всего девятнадцать лет. Она училась на втором курсе университета и уже работала со мной.

Прошли годы…

Младший сын Паша и внучка Лиза, с рождения находясь на производстве и участвуя во всех наших фотосессиях в качестве юных моделей, открыли династии ворота 21-го века.

…Начало любого бизнеса, выросшего во что-то хоть немного стоящее, — всегда загадка.

Эта книга, возможно, поможет и мне самой понять, почему так все сложилось. Ведь я и не думала связывать свою жизнь с «тряпками и нитками в окружении женщин», как выразился о швейном бизнесе один мой знакомый.

Пишу эти строки и чувствую: это не совпадение и не случайность. Скорее уж это династия меня призвала, а я услышала.

Династии сильнее всех человеческих сообществ. Они сильнее любого государства. Государство рухнет, а династия все равно продолжит свое дело: на руинах прежней страны или переместив своих представителей в другую. Так считает автор метода «Терапия души» психолог-исследователь Евгений Теребенин.

Династия ли призвала, кривая ли вывела, сама ли почувствовала, нащупала, выбрала — еще разберемся. А я рада, что так вышло.

Я та, кто…

Я та, кто в поздний час смеется

И тайно плачет на рассвете.

Кто днем на фабрику несется,

А в голове — муж, кот и дети.

Я та, кто молится за маму,

В субботу внучку обнимает.

И вопреки вселенским драмам

В саду пионы размножает.

/Ирина Пуць/

Живите долго!

«Живите долго!» — говорю я на всех встречах. Неважно, собрались ли это близкие друзья или я выступаю на каком-то мероприятии. Долго жить в здравии — это быть живым носителем воспоминаний о себе и своей эпохе для своих детей, внуков и вообще следующих поколений.

Когда мне было пятнадцать лет, умерла моя бабушка Зоя Ивановна — папина мама. Я плакала не только потому, что потеряла родного человека, но и потому, что утратила возможность узнать больше о ее жизни и детстве папы, горевала о потерянных уже навсегда, не рассказанных бабушкой историях и не освоенном мною искусстве вязать крючком удивительные цветы, какие умела вязать только она. Мне не хватило времени взять то, что она могла мне дать.

Бабушка Наташа, мамина мама, прожила дольше — восемьдесят пять лет. Но я не успела узнать тайну приготовления бабушкиного зырета — удмуртского национального молочного соуса, подаваемого вместо сметаны к оладьям.

Дед Иван Егорович тоже ушел слишком рано для меня — едва мне исполнилось тринадцать. Он начал покидать нас еще за восемь лет до своей смерти, когда тело стало отказывать ему и все его силы тратились на то, чтобы этому сопротивляться.

…Я помню деда жилистым, размеренным, спокойным стариком в шляпе. Хотя трудно назвать стариком пожилого мужчину без единого седого волоса в бороде.

Дедушка всегда был за работой: то сеть рыболовную латает, то будущее пальто кому-нибудь ладит.

Он не любил вспоминать о войне. Фотография, на которой дед Иван запечатлен в бескозырке с надписью «Военно-морской флот», да его скупой рассказ о том, как всю войну его судно простояло на охране границ с Японией, — единственное, что осталось нам в память об участии дедушки в Великой Отечественной. Так ли спокойно она прошла для него, сейчас уже не узнать.

Как кадры из фильма, помню летние вечера в уютном дворике их с бабушкой дома. Деда, сидящего на завалинке, а рядом с ним его сына и зятьев — еще молодых дядю Сережу, папу и дядю Андрея. Какие они были разные! Взрывной весельчак, легкий на подъем христианин Сергей, размеренный, но категоричный коммунист — мой папа и мягкий, но основательный старовер Андрей.

Дед ладил со всеми. Он ГОВОРИЛ с этими разными, но родными мужчинами, а они слушали его. В наше время, увы, общаться так умеют немногие…

Как здорово, что все мы здесь…

«Голос крови стучал в висках, звал и гнал их на немыслимые поступки…» — так мне представляются передвижения моих предков по Центральной России.

Для того чтобы я родилась в обычной успешной семье в Можге — маленьком городе в Удмуртии, в котором населения всего порядка сорока пяти тысяч человек, мой прадед Егор — основатель династии — перебрался сюда с семьей из деревни, а предки папы бежали в это место от репрессий и голода с Вологодчины.

Удмуртия — республика, расположенная не где-то на краю земли, а ровно посередине между Москвой и Екатеринбургом. Так я всегда объясняла местоположение своей родины уральцам, не сведущим в географии.

Мои родители — руководители советских организаций. Оба с высшим образованием по своей специальности, оба — члены коммунистической партии Советского Союза. Оба — убежденные строители светлого будущего.

У моего папы семья была большая: у него было четыре брата, а у меня — настоящее сокровище: четыре дяди! Его мама, моя бабушка Зоя Ивановна, поднимала детей одна. Дед умер почти сразу после войны: контузия, черепно-мозговая травма в бою в Великой Отечественной войне. Сильная духом, красивая русская женщина с шикарной русой косой, она не только вырастила всех сыновей. Они еще и дом вместе построили! Все парни получили образование.

А мама моя была поздним, третьим ребенком в семье красавца-портного — мастера мужского и дамского костюма. Ее мать, моя бабушка Наташа, — скромная, изящная, голубоглазая женщина. Она была очень набожная, много трудилась на сезонных работах и всегда говорила: «Никогда не сиди дома! Дома работа в спину стучится и все тебя за прислугу держат».

Такие вот разные были семьи у моих родителей и у меня — бабушки. А семена во мне посеяли одинаковые, научив тому, что работа — лучшая награда.

Мама была отцовой любимицей! Ребенком, родившимся после войны во имя мира и в предвкушении светлого будущего. Дед Иван буквально таял от счастья, приключившегося с ним в сорок пять лет. Дочке не понравилось ходить в детский сад, и он заставил жену бросить работу и сидеть с малышкой дома. А когда ему случалось где-то задержаться до позднего вечера, возвращался всегда крадучись, неизменно задавая жене шепотом один и тот же волнующий его вопрос: «Фаинка спит?»

Мама у меня — женщина уникального воспитания. В семь лет она должна была уметь так аккуратно полоть огород и ухаживать за курами, как ее старшая шестнадцатилетняя сестра. А вечерами и в выходные помогала отцу сметывать слои ватников и отпаривать готовые кители — военную форму заказчиков.

Дед брал подработку домой, так что мама с самого детства не только научилась шить фартуки, юбки, платья и постельное белье, чинить, штопать и латать одежду, но и работала подмастерьем у своего отца.

…Не одна лишь мама перенимала семейное мастерство. Вместе с ней к делу приобщалась и Гутя — таким необычным сокращением звалась в семье сноха и моя тетя Августа Афанасьевна.

По стечению обстоятельств дядя Сергей выбрал в жены именно швею. Сейчас, в свои восемьдесят пять, Августа Афанасьевна на удивление ярко помнит, как Иван Егорович работал раскройщиком в мастерских и как шил дома костюмы.

Что касается моих родителей, они познакомились еще в детстве: были одноклассниками в самой прогрессивной школе города — школе № 3. Я тоже ее окончила.

После выпускного они разъехались учиться: папа — в Казань, в строительный вуз, на дорожника, мама — в Москву, на модельера-конструктора. На это ее подвигла лучшая школьная подруга Надя, которая тоже мечтала стать дизайнером одежды и создавать для советских женщин модные и красивые наряды.

Печально это или нет, но ни мама, ни ее подруга в московский вуз не поступили. Мама вернулась в Можгу, а Надя поехала в Ижевск, столицу Удмуртии, жить и работать на Ижевской трикотажной фабрике, а заодно и готовиться к новому поступлению в будущем году.

Но и на следующий год удача снова была не на их стороне. Тогда и мама осталась жить в Ижевске и тоже стала швеей на фабрике. А к высшему образованию девчонки пошли другим путем, через средне-специальное — поступили в Ивантеевский механико-технологический техникум. Техник-технолог трикотажного производства — не дизайнер-модельер, но и не рядовой рабочий.

Подруги — это сила! Сила, движущая нас в наше будущее.

…Я появилась на свет, когда папа еще учился. Тогда всем семейным студентам по окончании вуза при распределении на работу выделяли квартиры. Вот они с мамой и подсуетились с этим делом. Им дали комнату в холодном бараке, а папе еще и предоставили отсрочку от армии как молодому отцу и нужному специалисту.

Мама до сих пор помнит, как зимой в этом их первом семейном жилище даже вода от холода замерзала. А когда к ним в гости приехала ее мама, моя бабушка Наташа, уложить спать ее смогли лишь на пол, ногами под стол, на котором в ванночке (кроватки не было) спала я, — такой крошечной была комната.

Папа ушел в армию, когда мне было девять месяцев, а мама стала ждать его, вернувшись в Можгу в дом к родителям: там было и теплее, и сытнее, и помочь было кому.

Все-таки родители — святые люди по факту, как ни крути!

После армии папа устроился работать в ремонтно-строительное управление (РСУ) в родном городе. Там от мастера вырос до главного инженера, а потом и руководителя организации, которая строила дома и дороги для всего города.

Уникальный факт того времени: папа стал тем единственным руководителем, при котором в городе закончилась очередь на жилье. Он всем построил квартиры.

Отец как-то умел и хотел помогать людям. Умел справно вести дела.

А маму, активную комсомолку, в Можге пригласили инструктором в промышленный отдел Горкома партии. Директором швейного комбината она была назначена гораздо позднее, будучи уже сильным руководителем с высшим образованием по специальности «Экономика промышленности».

…Словно горошины, раскатившиеся из порванного мешка, словно острова Полинезии, затерянные в океане, были рассыпаны по городу, по селам, по районам точки ателье индивидуального пошива и ремонта одежды и обуви. Все это хозяйство вверили в руки мамы, и она выполнила свою задачу.

Несмотря на то, что — или, наоборот, благодаря тому, что взрослые были очень занятыми, я, а потом и мой младший брат Алексей быстро стали самостоятельными. Это тоже сыграло свою роль в будущем.

Я научилась управлять временем и поставленными задачами.

Режим дня

В нашей семье распорядок дня был очень строгим и четким.

В 07:00 папа уже уходил на работу и из прихожей будил нас.

Мне и младшему брату — в школу, а маме — на работу к 08:00. На то, чтобы умыться, причесаться и одеться, на троих — полчаса. И это при том, что ванна и туалет у нас были по одному экземпляру. Мы еще успевали позавтракать! Благодарна сейчас своей школе за то, что на уроки девочкам нельзя было приходить накрашенными, а все попытки настойчивых модниц казаться взрослыми всегда заканчивались насильственным умыванием в раковинах школьных лаборантских комнат.

Родители создали отличную, удобную и понятную, хоть и не всегда приятную систему. Но, как говорит современный психолог Екатерина Мурашова, самое главное — быстро дать ребенку понять, куда он попал. Это освободит его созидательные силы.

Мое детство — явный пример эффективности этой теории воспитания.

«Ну и что, — скажет скептичный читатель, — большинство советских детей были либо предоставлены сами себе, либо завалены делами и пропадали во всевозможных кружках в домах творчества. И учились при этом по шесть дней в неделю. Все так жили!» В чем-то наш скептик окажется, безусловно, прав.

Родители работали, поэтому на нас с братом были посильные обязанности по дому. Ну как «посильные»: готовка без микроволновок и мультиварок, стирка без машин-автоматов, уборка без роботов-пылесосов и умных швабр — просто с ведром и старыми колготками вместо современной тряпки из микрофибры. Ковры выбивали на улице — безупречный сеанс антистресса!

Аккуратность, трудолюбие, дисциплина.

По субботам порядок в квартире мы наводили всей семьей. И это тоже было неким символом единения, который каждый раз подтверждал, что вместе мы — мощная сила. Завершающий аккорд общей уборки — поход в городскую баню.

В баню!

Уставшая, злая и хмурая, тащилась я в эту баню, проклиная русскую приговорку: «Вот пришла суббота — девочкам работа».

В бане — очередь. Сидишь, а по большей части стоишь, ждешь, пока пришедшие до нас горожанки намоются, напарятся и выкатятся блестящими, чистыми до скрипа и румяными из заветных дверей в облаках пара, пахнущего березовыми вениками, цветочными шампунями и чем-то еще вкусным.

Городская баня — человеческие университеты!

В ней все без прикрас. Пока моешься — изучишь облик человека и человечества во всех его вариациях и возрастных изменениях. Проанализируешь и сделаешь вывод, что бессмысленно убиваться по своей некогда гораздо более привлекательной фигуре. Она у тебя есть, и этого достаточно.

В бане не зевай: это тебе не спа. Пока тазик добудешь, пока место найдешь, пока воды принесешь, пока напаришься, намоешься, хочешь не хочешь — размякнешь и успокоишься в обязательно-принудительном порядке. По природе события. Если еще и на газировку удавалось на выходе двадцать копеек заполучить — вообще сказка! Горячая вода, пар, веники, погружение в себя среди людей — советские городские бани явно были прототипами популярных сейчас спа и ретритов. Не считаете?

…И вот возвращаемся мы домой из бани — напаренные и спокойные. Мама почти театральным движением (ее, кстати, приглашали работать в Ижевск в драмтеатр, увидев однажды в студенческой постановке в образе Василисы Прекрасной) открывает дверь квартиры, а там — ЧИСТОТА!

— Вот, — говорит мама довольным голосом, — посмотрите, какие мы все-таки молодцы были, что уборку сделали!

Я киваю, прохожу в гостиную, оглядываюсь вокруг так, словно впервые все это вижу. И только потом понимаю, как же она права! Снова права моя дорогая мамочка!

Выходные

…Вечер субботы прекрасен! Книги, прогулки с друзьями, любимые дела: печать фотографий в ванной комнате, подготовка семейной или школьной стенгазеты, запись новой музыки с радио на кассетный магнитофон, чтение интересного журнала, пришедшего по почте, и немного свободного времени — всего в меру. Рациональность во мне воспитали родители. Это точно.

По воскресеньям у нас не принято было валяться в постели. Вставали почти в то же самое время, что и на неделе, совсем чуть-чуть позволяя себе понежиться в кровати. В 08:00 нас уже обычно ждала бабушка с только что испеченными пирожками, затем мы отправлялись в поход всей семьей на лыжах или в пешую прогулку на сорок минут быстрым шагом в гараж за машиной. В 09:00 утра надо было ехать на дачу: полоть, рыхлить, что-то сажать или собирать урожай, а зимой — чистить снег у домов бабушек, у гаража, да мало ли где еще. Иными словами, нас с братом учили отдыхать, меняя один труд на другой.

Тогда казалось, что все так живут. А разве кто-то жил по-другому?

Вечерами по воскресеньям мы готовились к следующей неделе. Мама готовила для всей семьи еду на несколько дней, а мы все по очереди гладили свои платья, рубашки и брюки. Как большинство советских семей, иногда мы смотрели фильмы и новости на тех двух каналах, которые были у телевидения в то время.

Я даже и предположить не могла, что не все перед экраном телевизора занимались тем же, чем члены нашей семьи: пришивали воротнички и манжеты к школьной форме, марлевые прокладочки под мышки к платьям, собирали портфели, вязали, штопали носки. Только став очень взрослой, я узнала, что, оказывается, многие смотрели фильмы, просто сидя на диване, ничего не делая. Шокирующее, надо сказать, открытие!

В девять вечера по второму каналу шла программа для детей «Спокойной ночи, малыши!». Пропустить ее было никак нельзя. Там же мультик покажут!

А в десять свет в нашей квартире выключался. Весь. Для всех. Всегда. Без исключения.

Одноклассница как-то мне даже сказала:

— Мы дома по вашим окнам время узнаем.

— Это как?

— Смотрим, вы свет выключили. Неужели уже десять вечера? Идем проверять. Надо же, а ведь точно!

Я гордилась нашей семьей.

Усидчивость, внутренняя дисциплина, дружба со временем — все оттуда.

Все в копилку опыта. Все в копилку необходимых предпринимателю качеств.

Отпечатки зубов на граните науки

Мое поступление в музыкальную школу было восторженным и сказочным. Восторженным, потому что моя дворовая подружка Оксанка, с которой я встретилась в нашем общем первом классе, радостным голосом сообщила мне, что еще весной прошла отбор в музыкальную школу и теперь будет учиться играть на «пианине».

Я разделила ее восторг по этому поводу и притащила его значительный кусок домой со словами: «Я тоже хочу в музыкалку!» Музыкалка — так мы между собой называли музыкальную школу.

Сказочным же поступление было, потому что шел уже сентябрь, набор в музыкальную школу давно был закончен, но мой настойчивый папа убедил совет школы меня прослушать и принять. Немного растерявшись, строгие музыкальные светила меня и прослушали, и приняли.

Удовольствие это было не из дешевых: двадцать три рубля в месяц при средней зарплате в сто двадцать рублей. Учиться музыке считалось привилегией. Но я хотела непременно, как Оксанка, тоже овладеть волшебством извлечения чудесных звуков из пианино!

Однако музыкального таланта у меня не оказалось, а когнитивный диссонанс от того, что я, отличница и умница в основной школе, проживала вторую жизнь троечницей и тупицей во вселенной мелодий, мучил ужасно.

Музыкалку я не полюбила. Я тратила на нее массу сил и времени, но способностей к музыке это не прибавляло, а значит, все усилия были напрасны. Я даже хотела ее бросить, но мама не дала проявить малодушие.

Чтобы жители нового двадцать первого века понимали, в двадцатом веке это было так: малолетний ребенок, возраста семи-девяти лет, сам утром бежит в школу, потом после четырех-пяти уроков той же дорогой трусит домой. На шее у него на веревочке или на резиночке висит ключ от квартиры. Родители на работе. Ребенок сам греет еду, обедает и бежит с папочкой нотных тетрадок на другой конец города во вторую школу. Теперь уже музыкальную. Это еще три-четыре урока в день. А потом снова сам своим ходом обратно. Обе школы задают домашние задания, что естественно. А в свободное время у советского ребенка еще кружки по интересам, домашний труд и походы к бабушкам.

Через четыре года такой жизни я наотрез отказалась продолжать эти мытарства. Но в это время папа вернулся из столичной командировки, привез мне куклу в подарок, и мама убедила меня не огорчать отца своей категоричностью.

Дополнительными аргументами были:

а) ты попросилась туда сама;

б) мы тебе пианино купили;

в) осталось мучиться меньше, чем ты уже мучилась: три оставшихся года против четырех прошедших — это сущая ерунда.

И вот что интересно: занимаясь одновременно в двух школах (общеобразовательной и музыкальной), я постигла важную мудрость, которую позже американский бизнес-тренер Брайан Трейси окрестил методом «Съешь лягушку».

«Съесть лягушку» — значит самую неприятную, большую, но важную задачу из списка всех дел решить в первую очередь. Быстро выполняя ненавистные задания по музыке, а потом еще быстрее — все школьные уроки, я освобождала себе время для других занятий.

А между этими пластами обучения, отнимающими огромные куски времени, невероятным образом втискивались: спортивная школа — в начальных классах, затем кружок по вязанию, танцевальный кружок, участие во всех школьных мероприятиях и их подготовка и тимуровская работа.

Тимуровцы

Тимуровцами называли советских продвинутых школьников средних классов: ответственных пионеров, безвозмездно совершавших хорошие поступки на благо конкретных людей и общества в целом. Термин появился благодаря книге Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», в которой главный герой — славный мальчик Тимур — организовал ребят, чтобы вместе с ними тайно помогать семьям погибших красноармейцев, пожилым и больным людям.

Мы с одноклассниками помогали старикам на улице, где жила моя бабушка Наташа. Улица носила имя героя Карбышева и вдохновляла нас на гражданские героические поступки. Первым делом мы прошли все дворы, со всеми познакомились, у всех узнали семейное положение, спросили, нужна ли наша помощь. Составили списки. Папа на работе отлил оловянные красногвардейские звезды. Мы их выкрасили в красный цвет и закрепили на воротах тех домов, которые были под нашим патронажем.

Чем может помочь пожилому или больному человеку ватага 10–12-летних тимуровцев? Трубадуры бродили по дорогам и пели песни, Робин Гуд с парнями грабил богачей и раздавал все бедным, а мы бегали за продуктами в магазин, таскали ведрами воду в дом (водопровода и канализации в частных домах тогда не было). Девочки мыли полы, стирали и гладили занавески, развешивали их на окна. Мальчики меняли воду, прибирали двор и даже рубили рейку на дрова.

Кстати, как и трубадуры, мы тоже устраивали «представления, которые народ очень любил». В каждом дворе, образованном многоэтажками, в те годы были установлены так называемые агитационные площадки — настоящие сцены под крышами и ряды скамеек перед ними. Во время каникул мы с ребятами готовили художественные номера: учили стихи, песни, ставили танцы и сценки. Сами рисовали объявления и расклеивали их на дверях подъездов, приглашая всех на наш концерт.

Собирали, как говорится, «полные залы». Точнее, скамейки.

…Когда после семи лет обучения музыкальную школу я наконец окончила, я считала себя самым счастливым четырнадцатилетним человеком на свете! И самым свободным для новых идей и свершений! Мне казалось, что я сверну горы — столько времени теперь будет в моем распоряжении. Но по факту вышло так, что меньшее количество дел стало делаться за большее количество времени.

Так я поняла, что

секрет вовсе не в количестве времени, которое у тебя есть, а в плотности дел, которые ты можешь в него уложить.

Выходит, что лучше учиться у меня получалось при самой бешеной загруженности: в начальных классах каждый год мне вручали похвальные листы за отличную успеваемость. Тогда у меня было три школы: обычная, музыкальная и спортивная. После окончания музыкалки добавились «лишь» работа в школьном комитете комсомола, участие в олимпиадах по химии, написание статей в местную газету, увлечение макраме и изготовлением тортов с подругами и занятия в кружке кройки и шитья в доме детского творчества.

Вот он, еще один «звоночек»: при всей своей загруженности делами мне захотелось освоить именно кройку и шитье. В то время считалось, что каждая хорошо воспитанная девушка должна уметь шить. Конечно, этому нас учили и в школе на уроках труда, и дома. Дед и мама шили — оба могли мне все рассказать и наглядно показать. Но мне хотелось овладеть этими навыками именно на курсах.

Наитие?^[1]

Когда положение обязывает

Восемь классов я окончила с одной четверкой по черчению в годовом аттестате.

Восьмой класс был в те времена как сейчас девятый — ученики завершали неполную среднюю школу, сдав выпускные экзамены. Было обидно: чертила я хорошо. Предмет вел директор школы Михаил Алексеевич Алексеев, который был знаком с моим отцом. Это и понятно: папино предприятие шефствовало над нашей школой и во многом ей помогало.

Михаил Алексеевич вызвал меня после уроков к себе в кабинет и заявил:

— Если бы ты была простой девочкой, то я бы, не раздумывая, поставил тебе за черчение отлично. Но твой отец — главный инженер РСУ! А ты — его дочь! У меня рука не поднимается поставить тебе оценку выше четверки.

…Бесконечно расстроенная, я пришла домой. Папа внимательно просмотрел аттестат и нахмурился, увидев в нем единственную четверку. Пришлось рассказать про разговор в кабинете директора. Довольный смех папы еще долго жил во мне — теплый и близкий. Меня простили за эту отметку, но осадочек-то, как говорится, все равно остался.

Но и урок тоже:

Не рассчитывай на чье-то снисхождение: зря потеряешь время.

Неусвоенный урок

Школу я оканчивала уже с тремя четверками. Все — по математике. Все — от одного учителя: нашей новой классной дамы в новом классе, образовавшемся после слияния четырех восьмых в два девятых. Это было честно. Математика не мой конек. Но пренебрежение к человеку, унижение его достоинства, насмешки, издевки не мой язык общения. Поэтому мы с этим учителем столкнулись, не поняли друг друга и разошлись. Да и ладно.

Урок этот я, видимо, не усвоила.

Или усвоила по-своему: до сих пор очень горячо реагирую, когда при мне кто-то пытается нарушить чьи-то права, унизить или обескуражить своим хамством.

Про деньги

Говорить о деньгах у нас в семье считалось дурным тоном.

Многие наши знакомые, встречаясь с родственниками или друзьями, часто заводили разговоры о деньгах: то продукты подорожали, то детей в школу не на что собрать, то на зимние сапоги надо где-то найти некую сумму, то кредиты душат. У нас такие темы не затрагивались.

— У хорошей хозяйки деньги всегда есть, — говорила бабушка Наташа таким безапелляционным тоном, что никто не решался больше обсуждать при ней денежные вопросы, дабы не прослыть плохими хозяевами.

Самостоятельно деньгами распоряжаться я не умела.

Средства на домашние нужды нам с братом оставляли утром на полке с запиской, что на них купить. Сдачу мы возвращали маме вместе с покупкой. У меня даже карманных денег не было.

Однажды, лет в десять, я зачем-то стащила у мамы из кошелька десять рублей, но моей фантазии хватило только на покупку нескольких календариков и открыток в киоске «Союзпечати». Пропажа денег обнаружилась быстро: коробочку с оставшейся суммой я бесхитростно поставила на книжную полку в гостиной.

Про вещи

Вещи появлялись в доме двумя способами: волшебным и производственным.

Волшебный способ подсказала мне мама, а папа с улыбкой подтвердил.

— Если тебе что-то надо, надо написать это на листочке, — начала мама.

— И сжечь? — я вспомнила празднования Нового года.

— Нет, не сжечь и съесть пепел, давясь компотом вместо шампанского под бой курантов, — засмеялась мама и посмотрела на папу. — Записку с просьбой положи в верхний маленький кармашек папиного пиджака. Все.

Мама оказалась права. Я не злоупотребляла этим волшебством, но, когда желание чего-либо заполняло все мои мысли, я бежала в комнату, писала записку и украдкой, пока никто не видел, пробиралась в родительскую спальню, находила папин пиджак и аккуратно, чтобы никто ничего не заподозрил, опускала листочек во внутренний карман.

Запах папиного одеколона долго ассоциировался у меня с волшебством, которое материализовывало для меня почти все, что я тогда писала. Вспоминая те возможности, сейчас я удивляюсь своей скромности. Ни разу не попросила у отца чего-то сверх нормального: ни джинсов, ни собаки, ни полета на Луну, ни килограмма конфет.

Какая странная девочка!

Второй способ появления вещей в доме — домашнее производство.

Отец и его братья строили, дед, мама и я шили. Бабушки вязали. Бабушка Наташа вязала по-хозяйски: носки да варежки. Мы с братом тоже вязали с удовольствием: в основном шарфики да шапочки, а вот бабушка Зоя божественно вязала все — от салфеток с розами до буденновок и курточек.

…На чердаке маминого дома в фамильных сундуках 19-го века до сих пор лежат первые мои фартучки, юбки и платья, сшитые в Доме детского творчества (Доме пионеров) на кружке кройки и шитья. Там есть и первые мои невероятно модные тогда штаны-бананы и кофточка из поплина, которые мама мне сшила для семейного отпуска в Волгограде. Там же хранится и модная юбка с клепками, сотворенная мной в пятнадцать лет для весенней школьной дискотеки.

Все деньги в семье четко распределялись на проекты. Раз в два года мы ездили в отпуск на Черное море. Поэтому два года жили на одну зарплату и вторую откладывали. Это не был режим жесткой экономии, скорее режим грамотного планирования, потому что и полученную от государства трехкомнатную квартиру, и автомобиль «Жигули» надо было содержать. Дача же шла приятным бонусом, который нас подкармливал и помогал еще лучше распоряжаться временем и своими силами.

Каждые выходные мы ездили восстанавливать и укреплять наше «сельское хозяйство». Папа в такие дни строил и совершенствовал садовый дом — красивый, но совершенно непригодный для житья в нем зимой. А впрочем, что делать зимой в огороде?

И пусть не было ни у кого торговой жилки «купи — продай», зато была деловая хватка. Ответственность, умение довести начатое до конца. Сноровка.

И да: я считала, что у меня все есть.

А чего нет — ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ, когда я этого захочу.

И это, пожалуй, самое главное ощущение, с которым я вышла из детства.

Сдайся правилам

Однажды мама научила меня одной потрясающей штуке. Сейчас это бы назвали самомотивацией.

Она, как палочка-выручалочка, всегда помогала мне потом там, в детстве; помогает и до сих пор здесь, во взрослой жизни.

Как-то раз, лет в двенадцать, когда мне снова предстояло мыть дома пол, я опять устроила душераздирающую трагичную сцену, жалуясь на свою горькую долю и несправедливую судьбу. Дала маме драмы, так сказать. Она все мои стенания внимательно выслушала и сказала, искренне потрясенная глубиной моей внутренней трагедии:

— Задумайся: ведь гораздо проще взять и вымыть пол, когда надо вымыть пол, чем так долго горевать о такой необходимости.

Самодисциплина перестает быть «самонасилием» с момента, когда ты как будто сдаешься правилам жизни.

Не надо ломать себя, тратить море энергии на сопротивление тому, чему сопротивляться бесполезно, бессмысленно и порой глупо. Столь же нелепо искать оправдывающие и вдохновляющие моменты. Можно, конечно, двадцать минут уговаривать себя помыть пол, потому что станет чисто, только вот зачем, когда нужно просто взять и сделать это?

Сдайся правилам, оставь освободившиеся от сопротивления силы и время на то, чем ты действительно рад заняться, «вымыв обязательный пол».

Иди и сделай. Чтобы успеть пожить.

Жаль, я не догадалась применить это знание в больших покупках. Помню, у меня уже были дети и я уже вела семейный бюджет, а все равно, когда нужно было купить что-то дороже заколки в «Союзпечати» или, скажем, пряжи для вязки свитера, подолгу раздумывала, не решалась на этот шаг. Сейчас я бы сказала себе: «Просто выбери и купи то, что выбрала. Перестань тратить на эти сомнения свое время».

Примечания

1

Наитие — это вдохновение, как бы внушенное какой-то высшей силой (Толковый словарь русского языка Д. Н. Ушакова).