Тем, кто не любит

Ирина Степановская, 2013

Поездка Натальи Нечаевой, молодого ученого-иммунолога, на конференцию в Санкт-Петербург кажется ее мужу странной. Подозрения вызывают и поспешные сборы, и забытый доклад, и старый кулон, валяющийся на постели… Вячеслав решает ехать вслед за женой. Неожиданные обстоятельства, странное переплетение судеб и встреча с любовью, пронесенной сквозь годы, ожидают умных, гордых и таких по-чеховски несчастных героев в этом безумно красивом и торжественно-печальном городе. Книга также издавалась под названием "Боковая ветвь".

5

Изысканно-прохладное балтийское лето обычно устанавливается в Санкт-Петербурге к концу июня. Не обмануло оно и на этот раз. Мало того, оно еще и порадовало Наташу тем, что на второе утро после ее приезда в Северную столицу во всем городе одновременно — во всех парках и садах, вдоль набережных и по бокам улиц, — бурно зацвела липа, и ее медовый аромат заполнил собой город. Этот запах ворвался в открытое Наташино окно, закружил, завертел сладостным преддверием счастья. И благодаря этому аромату забылось предательство — что оно, первое было, что ли? Исчезло ощущение потерянности, и, наоборот, пришла уверенность в себе, уверенность в том, что она вызывает интерес, в том числе и у мужчин. Другое дело, что мужчины Наталье Васильевне не нравились: мерзкий темный человек, мучающий ее, был мужчиной. Но, по крайней мере, в этот вечер аромат лип вызвал у Наташи приподнятое настроение — смутно в памяти замелькали воспоминания о том счастливом времени, когда надежды делали действительность менее противной, родители давали ощущение защиты, а тело было легким. Ах, каким же легким было тело!

Когда в пять часов вечера после последнего заседания Наташа вернулась в гостиницу для того, чтобы переодеться к банкету, принять душ и полчасика подремать, ворвавшийся в окно медовый сладкий запах прошептал ее отражению в зеркале: «Все будет хорошо! Все будет чудесно еще в твоей жизни!»

Банкет должен был состояться в небольшом, но респектабельном ресторане в семь. С Выборгской стороны ехать до него минут тридцать. У Наташи еще оставалось время. Она шлепнула на лицо маску из водорослей и прилегла. Темно-синий, переливающийся шелком брючный костюм, который она привезла из Италии, уже дожидался ее на стуле. Туфли-лодочки из мягкой кожи не жали. Сумка была той же фирмы, что и туфли. К черту Серова! К черту непонятного черного человека! Она сделала свою работу хорошо. Сегодня вечером она будет отдыхать.

Перед выходом из номера Наташа для удачи плюнула три раза через плечо и взглянула в зеркало. Из темноты коридора гостиничного номера на нее уверенно смотрела очень красивая женщина не старше тридцати лет — длинноногая, стройная, изящная. Наташа осталась довольна собой.

«А может, все-таки позвонить Алексею? — подумала она, на секунду задержавшись перед зеркалом. — Выгляжу хорошо, не стыдно показаться старому знакомому…» — Она повернулась к зеркалу спиной и вышла из номера. В лифте взвесив все «за» и «против», Наталья все-таки решила: не стоит. Старого не вернешь, зачем зря трепать нервы? Лучше расслабиться на банкете и, может быть, потанцевать. Давно она уже не танцевала, подумала Наташа, сдавая ключ от номера все той же, уже знакомой ей, опять заступившей на смену дежурной.

Наташина машина дремала под цветущей липой в гостиничном дворе. Крышу и капот запорошили крошечные желтые комочки.

Как от мимозы. Женщина вдохнула полной грудью и положила в рот мятную лепешечку жвачки. Привычку время от времени жевать жвачку Наташа переняла от своего сотрудника Жени Савенко, и каждый раз, ощущая на языке щиплющую мятную свежесть, она вспоминала этого молодого человека.

«Бедный Женя! — подумала она в этот раз. — Ему так хотелось поехать, а я его не взяла. Может быть, напрасно! Но я же заботилась не только о собственной репутации… Мне не хотелось, чтобы и об этом мальчике шли в лаборатории досужие разговоры».

Усевшись, Наташа включила двигатель. Автомобиль заурчал, готовый мчать свою хозяйку на край земли. Она привычным движением потянула ремень безопасности, защелкнула его в крепеж, проверила, на месте ли сумка с документами, кошельком, записной книжкой, и тронулась с места. У поворота на Ушаковский мост под красным глазом светофора она уже дрожала от нетерпения, от возбуждения скоростью, от свежего ветра, врывавшегося в окно ее машины. И как только сменился сигнал светофора, она рванулась в дикой стае ревущих машин через Каменный остров к центру, держа скорость вместе со всеми. Пробок, к счастью, не было. Светлой стрелой пронесся под колесами Каменноостровский проспект. Пролетел за правым окном, мелькнул и исчез мрачный кронверк Петропавловской крепости, и мимо его толстых стен, не задерживаясь нигде, Наташа вынеслась на ажурную дугу Троицкого моста. Тут она не смогла удержаться и взглянула направо. Здание Биржи на стрелке Васильевского острова, вдалеке, в дымчатом мареве воздуха и воды, было великолепно именно так, как Наталья помнила. Стрелка и Каменный остров являлись любимыми местами ее отца. Стрелку Наташа помнила с раннего детства, а вот на самом Каменном острове ей пришлось отдохнуть три или четыре года назад.

Тогда по приглашению влиятельных знакомых она провела здесь на одной из бывших партийных дач незабываемую неделю. Дальнейшая дружба с этими знакомыми не сложилась — приглашение было сделано в знак благодарности за консультацию, а Наташа всегда тяготилась такими отношениями. Потом же она узнала, что эти люди всей семьей уехали жить за границу. Но та неделя на живописном архипелаге островов, возлежащих среди почти недвижной воды и соединенных между собой нежными дугами мостов, переплелась в ее памяти с детскими прогулками по острову с отцом.

У ребенка было тяжелое заболевание крови. Она согласилась приехать. За ней прислали длинную черную машину.

— Куда мы едем? — спросила она у шофера.

— На Каменный остров.

Услужливая память вытащила из неведомых глубин образ маленького императора с курносым лицом, для которого строила Каменноостровский дворец всевластная, царственная мать, чтобы удалить до времени нелюбимого и неласкового сына. И одновременно всплыл в сознании высокий военный моряк — ее отец. Он нежно вел ее по всем этим сказочным мостикам и мосточкам и покупал ей в тот приезд все, что она хотела. И мороженое крем-брюле с желтоватой розочкой крема поверх вафельного стаканчика, и плюшевого мишку, которого девочка внезапно увидела в окошке затрапезного киоска, хотя таких мишек было у нее штук двадцать всех мастей и размеров, и немецких пупсов из валютного магазина, и самое главное — прелестные платья для нее и для мамы, каких не было тогда ни у кого из ее подруг. А потом, очень быстро после этой поездки, вещи из валютного магазина кончились, мама перестала мотаться на короткие встречи с отцом то во Владивосток, то в Архангельск. Закончились и разговоры об их возможном переезде в северный порт Северодвинск. Однажды мама объяснила Наташе страшные для отца слова, звучащие приговором: «Комиссован по состоянию здоровья». Отныне они навсегда осели в городе на Волге, откуда все были родом — и она, и отец, и мама. А отцовский китель без движения повис в шкафу, окутанный марлей. Так и висит там до сих пор.

С детства Наташа любила трогать его черное сукно, проводить пальчиком по золотым шевронам, ощущать его запах. Ей всегда казалось, что китель пах морем, хотя скорее всего он пах нафталином. Маленькой, она любила представлять себе, как вырастет и пойдет цветущей весной в красивом пышном платье под руку с отцом по широкой улице, и все встречные женщины будут заглядываться на его красивую форму и сухощавое обветренное лицо морского волка и завидовать ей. И эти мечты сбылись как раз на Каменном острове.

На ее памяти за последние несколько лет отец надел форму, кажется, только раз, когда ездил хоронить своего старого друга, умершего в том самом Северодвинске от лучевой болезни. Хотя был еще один эпизод — в форме он появился на банкете в «Праге» по случаю защиты дочерью докторской диссертации.

Ресторан, к которому подрулила Наташа, оказался не тот. По рассеянности она забыла название, а порывшись в сумке, не обнаружила программку конференции с указанием места, где состоится банкет. Спокойно закрытые двери, равнодушный швейцар у входа сразу навели на мысль, что она ошиблась адресом. На всякий случай Наталья решила выйти спросить.

— Никак нет, не в курсе! — вытянулся перед ней не старый еще швейцар, и Наташа с ужасом и жалостью заподозрила в его выправке привычку бывшего военного.

— А есть на этой улице еще какие-нибудь рестораны?

— Так точно, двумя кварталами дальше тоже есть ресторан. Может быть, там то, что вы ищете.

Наташа поблагодарила и вернулась к машине. Швейцар в позументах скрылся за тяжелой дверью. Наташа повернула ключ зажигания, но двигатель, вместо того чтобы четко и радостно схватиться в ответ, вдруг как-то судорожно захлюпал, зачихал и остановился.

«Вот тебе и на! — подумала Наташа и, безуспешно повторив операцию три раза, прекратила попытки. Машина ее была не новая, но надежная и никогда раньше не подводила. — Что же это такое? Может быть, свечи?» — решила она, панически перебирая в уме достаточно скудные познания в автомеханике. Она посмотрела на свои чистые руки, на свеженанесенный на ногти лак, на безупречную прическу и шелковый итальянский костюм и поняла, что, если все-таки хочет танцевать на банкете, капот открывать не следует ни в каком случае. Наташа вышла из машины и постучала швейцару в окно.

— Не посмотрите, что с моей машиной? — попросила она.

— Не положено отлучаться, но давайте посмотрим.

Пока швейцар открывал капот, Наташа стояла рядом. У него были неуверенные движения и трясущиеся пальцы. Однако лицо его — спокойное, уже морщинистое, с тремя глубокими складками вдоль щек и подбородка все-таки не казалось отталкивающим, а даже вызывало симпатию.

Швейцар проверил свечи.

— Нет, вроде все нормально.

«И не должно бы», — подумала Наташа. Она ведь проехала восемьсот километров — если б что было со свечой — забросило бы сразу же. Правда, заправлялась она в дороге на неизвестной бензоколонке. Может быть, топливо не очень?

— Ну, попробуйте еще раз, — сказал швейцар. Она попробовала, результат оказался тот же. Швейцар развел руками и постоял немного, переминаясь. Наташа дала ему деньги и, бросив кошелек на сиденье, села в машину, задумавшись. Швейцар еще постоял немного, походил вокруг, просунул голову в открытое окно с другой стороны, спросил, не высветилось ли что на электронном табло.

— Ничего не высветилось, — сунулась носом в табло Наташа. Потом швейцара кто-то позвал громким сердитым голосом, и он торопливо скрылся в недрах своего ресторана. Наташа осталась одна.

«Сигнализация вообще ни при чем, — думала она, доставая из бардачка новую упаковку мятной жвачки. Освободив тонкую пластинку от бумажки, Наталья положила ее в рот, а бумажку в сердцах швырнула на соседнее сиденье. — Соображай же, что делать», — ругнула она себя. Не сидеть же вот так в машине всю ночь?

В рассеянности она провела рукой по сиденью, смахнула бумажку на пол, потом полезла за ней — ненавидела мусор в машине.

«Двигатель чихал, значит, искра прошла, контакт был, — Наташа сосредоточилась и стала соображать. — Может, дело в аккумуляторе… — Перспектива вынимать на месте аккумулятор с риском прожечь кислотой костюм ее уж вовсе не прельщала. — К тому же, что мне это даст, если я даже его выну? Если аккумулятор так не вовремя сдох, надо ловить кого-нибудь, кто может взять на буксир, и ехать в сервис или в автомагазин… — Она посмотрела на часы. Где этот автомагазин, и нужно ли менять аккумулятор?.. — Нет, нужно в сервис. Должен же где-нибудь здесь быть сервис, работающий двадцать четыре часа? Однако разочарование от того, что вместо веселого общества коллег ей придется очутиться в пропахшем бензином и смазкой сервисе, оказалось так велико, что Наташа чуть не заплакала. — Ну, надо же было так не повезти!»

Она уже забыла про одуряющий запах лип и чувство, что жизнь все-таки состоялась. Теперь ей хотелось выйти из машины, броситься на асфальт и застучать по нему кулаками. Только ведь она прекрасно знала, что этим делу не поможешь. Она вздохнула, пошарила по сиденью, нащупывая кошелек, чтобы еще раз обратиться к швейцару за помощью, и ощутила, что внутри у нее похолодело. Поверхность сиденья оказалась совершенно пуста, кошелька не было.

«Я, наверное, бросила его в сумку!» — решила Наташа и потянулась к заднему сиденью. В дорогой сумке из мягкой кожи лежали платок, пудреница, флакончик духов, паспорт и записная книжка. Кошелька не было.

«У меня же еще нет склероза. Я точно помню, как положила кошелек на сиденье рядом с собой».

Женщина посмотрела на полу под сиденьем, откуда доставала бумажку. Все было чисто.

«Швейцар упер, когда я отвернулась! — подумала она и хотела бежать в ресторан, но остановилась, буквально уже высунув из машины ногу. Даже если он и упер, как я это докажу? И тут же сама себе ответила: — Да никак! Он скажет, что ничего не видел».

Наташа решительно взяла сумку с документами и вошла в ресторан. Швейцар как ни в чем не бывало сидел за своей стойкой у самой двери.

— Э-э-э, не знаете, далеко ли пешком до того, дальнего ресторана? — сказала Наташа первое, что пришло в голову.

— Пешком минут двадцать, — с готовностью ответил швейцар.

— Далеко… — пробормотала Наташа.

— А вы возьмите частника, — услужливо подсказал швейцар.

— Дело в том, — Наташа решила пойти ва-банк и проницательно посмотрела собеседнику в лицо, — что, пока мы с вами возились с машиной, у меня кто-то украл кошелек. Ведь я его буквально на минуту оставила на переднем сиденье!

— Ай-я-яй! — осуждающе покачал головой мужчина. — Разве ж можно на переднем сиденье оставлять? Народу по улице вон сколько ходит!

— Да ведь в тот момент к машине никто и не подходил, — настаивала Наташа.

— Разве ж уследишь! — отозвался швейцар и скептически поджал губы. — Вон у нас в ресторане раз случай был…

Наталья Васильевна развернулась, вышла из ресторана и громко хлопнула дверью. Швейцар сначала нахмурился ей вслед, а потом простил ей этот хлопок. Неприятно, конечно, девушке, что кошелек у нее украли. Вот и у него дочка такая же. Никогда ни за чем не смотрит. Интересно, а сумма-то в кошельке большая была?

Наташа опять села в машину и соображала, что же все-таки ей делать. Взять частника и доехать до дальнего ресторана было, конечно, можно. Но где гарантия, что это окажется действительно именно тот ресторан, который нужен? Хорошо, если ресторан окажется тот и Нирыбанимясо приехал на банкет и ждет ее. У него, конечно, всегда можно одолжить денег. А если он отлеживается в гостинице? Ехать к нему в гостиницу?

Наташа рассеянно перебирала вещи в сумочке. Взяла флакончик с духами, слегка провела пробкой за ушами, по шее. Аромат духов окутал невидимым легким шарфом ее голову и лицо. Как много все-таки значат запахи в жизни. Любимые духи — верные товарищи, они умеют подбодрить и утешить. Наташа закрыла глаза и вздохнула. Решение лежало перед ней в сумке под кожаной корочкой записной книжки. Единственный человек в этом городе мог реально ей помочь. У него наверняка есть «свой» автосервис, в котором ее не обманут, и этот человек вполне мог бы одолжить ей денег. В конце концов, они ведь никогда не были в ссоре, чтобы она не могла позвонить ему в трудную минуту….

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Звонить или нет?

Она погладила пальцами обложку записной книжки. Нужная страница открылась сама. Наташа слушала в трубке гудки и улыбалась. Незнакомый мужчина, вышедший из ресторанного зала, разгоряченный вином и сытным обедом, смотрел на нее приглашающим взглядом. Наконец что-то щелкнуло. Ответил резковатый молодой женский голос.

— Алло-о?

И тут Наташе совершенно неожиданно показалось, что ее сердце вдруг необъяснимо замерло и остановилось.

Проспав часа полтора, Алексей Фомин со смущенным видом вышел из спальни. Алена, свернув губы узлом, доставала посуду из посудомоечной машины.

— Ну, я устал, извини, — сказал он жене, но она не ответила. — Чайник поставь! — попросил он тогда, и Алена мимоходом шмякнула по кнопке электрического чайника. Зазвонил телефон. Алена решительно сняла трубку.

— Алло-о?

И тут Алексей скорее почувствовал, чем услышал, как тот самый девичий голос, что чудился ему два часа назад, заполнил собой все пространство его квартиры.

— Добрый вечер! — вежливо поздоровался голос. — Попросите к телефону, пожалуйста, Алексея Николаевича!

Ему на миг стало душно.

В кухне облаком повисла тяжелая пауза, и через секунду Алена резко спросила:

— А кто его спрашивает?

Скрываться не имело смысла.

— Говорит Наталья Нечаева, его старая знакомая.

Алена не знала, что предпринять. Как не вовремя Алексей оказался в кухне! Так бы, конечно, она соврала, что его нет, но врать при нем невозможно.

Наташа перехватила инициативу. Она тут же поняла все, что Алена успела только подумать.

— Прошу вас, не говорите мне, что его нет дома. Я попала в безвыходное положение, и только ваш муж может меня выручить.

Любопытство возобладало:

— А что случилось?

Наташе, которая заранее просчитала этот вопрос, стало неприятно. Она даже хотела прекратить разговор. Как было бы радостно вдруг завести сейчас двигатель и умчаться от этого места прочь! Однако двигатель молчал, в неподвижной машине стало холодно, и это заставило Наташу продолжать.

— Я приехала из Москвы на конференцию, и у меня очень не вовремя сломалась машина. Я понятия не имею, где в вашем городе приличный сервис. Мы ведь с Алексеем старинные друзья, если вы не знаете… Наверное, я не затрудню его, если попрошу мельком посмотреть мою машину.

Сработало! Наташа услышала, как его жена сказала в глубину пространства:

— Там тебя спрашивает твоя старая подруга! Не притворяйся! Твоя институтская б…, Наталья Нечаева!

«С чего бы это его жене называть меня так? — поразилась Наташа. Что-то странное — глухое и темное стало шевелиться внутри. — Какое право… как она смеет…» — и все, что можно было почувствовать — и оскорбление, и желание прояснить, и оправдаться, и даже отомстить, — все это вихрем промелькнуло в уме Натальи Васильевны.

Алексей подошел и взял трубку.

— Прости, что беспокою тебя, мне просто больше не к кому обратиться. — Наташа была кротка, как овечка. Ее московский говор выдавала нежная удлиненность гласных.

— А что случилось?

Тот же вопрос. Говорят же: муж и жена — одна сатана.

— У меня сломалась машина, и я не знаю что делать. Мне так неловко, я собиралась на банкет, а застряла посреди дороги. Я ведь завтра должна была уже ехать домой, — грустным голосом закончила Наташа. — Ты не мог бы посмотреть мою машину и, если надо, дотащить на тросе до сервиса?

Какой же джентльмен откажется помочь знакомой даме, если у нее сломался автомобиль и к тому же не надо потеть, меняя колесо? Наташа не ошиблась в своих расчетах.

— Конечно, я сейчас приеду! Где ты стоишь?

Она всегда была вежлива, поэтому еще раз сказала:

— Извини, что затрудняю тебя, наверное, это далеко от твоего дома…

Он быстро перебил:

— Не важно, назови адрес!

Она сказала:

— Ты не дослушал. Проблема еще в том, что у меня украли кошелек с переднего сиденья…

— Такое сейчас случается сплошь и рядом, — заметил Алексей. Совсем недавно и у Алены украли сумку. — Не волнуйся, я тебя выручу. Только скажи, как тебя найти.

Она надела очки и прочитала адрес на углу дома.

— Здесь еще ресторан…

— Я знаю это место. Буду примерно через полчаса.

— Я подожду в машине. — Наташа назвала московский номер и добавила: — Если твоя жена захочет поехать с тобой, я буду только рада. — Она не лгала. После слов Алены ей даже очень хотелось с ней повстречаться. Что же это за женщина, которая разговаривает с Алексеем таким уверенно-сварливым тоном?

Алексей опять, не дослушав, перебил:

— Я выезжаю.

— До встречи.

Она нажала кнопку и опустила телефон на колени.

Боже, они не виделись столько лет! Он приедет через полчаса.

Как быстро отлетел в прошлое тихий вечер! Что за странная сила может двигать поступками взрослых людей! Один короткий порыв ветра среди полного штиля, и вот уже мчатся на всех парах навстречу друг другу не озабоченные сексом прыщавые подростки, а двое взрослых людей — солидный коммерсант Алексей Фомин и его институтская подруга, руководитель научной лаборатории, замужняя дама Наталья Нечаева. А ведь еще час назад ничего подобного и не намечалось… Неисповедимы дела человеческие!

У Наташи осталось самое меньшее полчаса. Ей нечего было делать, пришлось ждать. Машинально она включила кнопку проигрывателя. Оркестр Поля Мориа играл ее любимое адажио. Естественно, она и думать не думала, что тот, кто откроет дверцу, узнает эту музыку. Что с того, что когда-то он подарил ей такую пластинку. Подумать только, пластинку, то есть черный диск, который нужно было прослушивать на стационарном проигрывателе! Как мчится время! Сейчас таких проигрывателей не сыщешь ни у кого. Даже дома у папы и мамы место проигрывателя занимает современный плоский телевизор.

Она даже не помнила, по какому случаю Алексей вообще подарил ей пластинку. И уж наверняка не слушал ее никогда. Где теперь эта пластинка? Выбросили, наверное, давным-давно. Но вот однажды, проходя мимо музыкального отдела, Наташа услышала это адажио. И тут же купила диск. Что с того, что давно миновали дни ее юности? Юность тут вообще ни при чем. Адажио звучало удивительно мощно. Наталье хотелось бы, чтобы так же прозвучала и история ее жизни.

Наташа вытянулась на переднем сиденье и закрыла глаза, слушая музыку. Густые, тяжелые звуки оркестра торжественно качались в воздухе, как волны моря накатываются в шторм на светлую полосу пляжа и, отходя, увлекают неумелых пловцов от берега вдаль. И низкое небо, и сизое море были сродни равномерной мелодии и запаху любимых духов. Их аромат возбуждал и пьянил. Она улыбалась. Она думала, что теперь, в середине жизни, стала умелым пловцом — храбрым, опытным, не боящимся волн. И вовсе не из-за девчачьей любви стала звонить своему институтскому приятелю в этот вечер. Ее записная книжка сама раскрылась на нужной странице лишь потому, что нужно было расставить все точки над «i». Потому что ей надоело каждый приезд в этот город вспоминать бывшего друга. Потому что одной из возможных кандидатур на роль «темного человека» был он — Алексей. Потому что ей надоело зависеть от памяти. Потому что Наташа хотела показать, какой она теперь стала. И потому что не могла простить ту холодность, которую он проявил к ней в юности и которую ничем не искупил до сих пор.

Разве она любила его очертя голову, как это бывает с другими? Говорят, от любви до ненависти всего один шаг, а что между ними, какие полутона? Равнодушие, нежность, а может быть, гордость? Кто знает…