Глава 11. Иван
Бабушка ушла и не вернулась. С кухни раздался грохот. Я посидел минуту. Выругался — я вовсе не хотел утешать свою повариху, утешитель из меня так себе, последний раз такая попытка бог пойми чем закончилась. Но блин, вспомнил ее испуганные глаза… встал, пошёл на кухню.
Я думал, она ревёт. Нет, не ревела, растерянно замерла у плиты кухонной, спину тонкую сгорбила и стоит.
— Ну-ка, — сурово заявил я. — Посмотрите на меня.
Вздрогнула, обернулась. Не ревёт, но круглые глазищи блестят подозрительно.
— Бабушка? — сочувственно спросил я. Кивнула. Я вздохнул. — Я её поругаю. Честное слово.
Только знал уже — не поможет. Я не знал, что случилось с милейшей моей бабушкой, что она вдруг принялась изводить людей. Девушка же всхлипнула, я снова мысленно выругался и притянул её к себе.
Она кажется, совсем дышать перестала в моих объятиях. Я её обнимаю, вдыхаю её запах. Сегодня она пахнет пряно, как какие-то изысканные азиатские специи, которые в средние века продавали по весу чистого золота. И кажется, нет больше таких, и ничего так вкусно не пахнет. Кроме этой девушки.
Нюхаю её и едва удерживаю порыв закатить глаза. Куда мир катится, Иван Павлович? А если твои партнёры увидят, как ты нежно утешаешь свою повариху? Тут же думаю, ну, чего ты Вань, не увидит же никто.
Девушка снова тихонько всхлипнула, я отстранил её от себя и усадил на стул.
— Валерьянка где-то должна быть, я вам накапаю сейчас.
Девушка вздрогнула и отрицательно замотала головой. Я пожал плечами — нет, так нет. Дело хозяйское. Потом посмотрел на поднос, на котором стояли очередные блюда, готовые к отправке на стол. В животе заурчало. Я знал, что меня дома вкусная еда ждёт, даже не думал перебивать аппетит. Жрать хотелось.
— А может, бабушка не все посолила? — задумчиво спросил я. — Вот это что за зелёная фигня?
Ткнул вилкой во что-то ни на что не похожее, но явно овощ.
— Артишок, — тихонько шепнула девушка, я первый раз услышал её голос. — Это артишок.
— Полагаю, если бабушка их не коснулась, они съедобные.
Она впервые улыбнулась. Улыбка была короткой, едва уловимой, и почти полностью преобразила её лицо, делая таким светлым, добрым, что хоть иконы с неё рисуй. Я даже завис на мгновение, а девушка снова потупилась, отводы взгляд. Волшебный момент был упущен.
Я снова поковырял овощ вилкой, попробовал — странно, но вкусно. И даже не пересолен, видимо, бабушка не успела.
— Покормите меня? — улыбнувшись спросил я. Алина метнулась к подносу, норовя унести его в столовую, но я её остановил. — Да здесь я поем…
Поел и артишоков, и мяса, и ещё какой невиданной фигни. Всё это буквально таяло во рту и я жмурился, от удовольствия, как деревенский кот, дорвавшийся до миски со сметаной.
— Садитесь, ешьте со мной, — попросил я, но молчунья лишь сделала шажок назад.
Ну, не заставлять же её силой. Но то и дело ловил себя на мысли, что придумываю — чтобы бы такое ещё сказать, чтобы она снова улыбнулась. Или заговорила. Не потому, что это казалось мне таким необходимым, просто походило на сложный квест, в котором непременно нужно было победить.
А ещё, чтобы она снова хлюпала носом, и глаза от слез блестели. Тогда бы я её обнял, но непременно от жалости, от чего же ещё? И слушал, как она сопит, старательно пытаясь не коснуться щекой моей груди, чудная. И вдыхал бы запах её волос.
— Пойду ругать бабушку, — решительно сказал я. — А вы, Алина, не вздумайте реветь.
А если вздумаете, продолжил про себя, то непременно зовите, я вас пожалею… вас же так приятно жалеть. И нюхать.
Бабушка уже легла спать. Полагаю — демонстративно, даже для неё ещё рано было. Я остановился у дверей, постучал, помедлил немного и приоткрыл.
— Бабуль, — тихо позвал я в темноту, зная, что ещё не уснула. — Ну, зачем ты изводишь прислугу? Чего тебе мало?
— Смыла в жизни, — недовольно проскрипела бабушка.
— Давай, я собаку тебе куплю? Будешь её воспитывать.
— Внука мне роди, — ответила она ещё более недовольно. — Четвёртый десяток тебе пошёл. Ты хочешь, чтобы на тебе мой род прервался? То женился на модели у которой вместо мозгов силикон, ладно, развёлся. А я, между прочим, прогрессивна! Я сижу в интернете! Я видела фотографии, с кем ты две недели назад на благотворительный ужин ходил! Ещё одна силиконовая! Смерти моей хочешь!
— Не хочу, — примирительно ответил я.
Хотел бы, не забрал бы к себе, не пытался бы организовать заботу, не смотря на все её попытки эту самую заботу отвергнуть.
— Вот как родишь внука, так и поговорим.
Я головой покачал — где я этого внука возьму? Да и поддаваться на такой неприкрытый шантаж верх глупости. Я не стану плодиться и размножаться, просто потому, что этого хочет моя бабушка.
Спать было рано. Я старался приезжать пораньше ради бабушки, но сегодня вечером это потеряло всякий смысл. И казалось, пребывание в этом доме, все мои достижения и даже жизнь — тоже. Как-то стало глухо и тоскливо.
Я пошёл на кухню. Не ради того, чтобы нюхать повариху, или даже говорить с ней — она же молчит. Просто налью себе кофе. И побуду там немного, понимая, что этим тёмным вечером я не один.
Но не доходя до кухни я замедлил шаги. Творилось нечто невероятно. Мелодично стучал нож о разделочную доску. А ещё, Алина…пела. Тихонько, мелодично, едва различимо. Подошёл ближе, понял, что мотив напева — русский народный.
Баю-баю,баю-бай!
И у ночи будет край.
А покуда детвора
Спит в кроватках до утра.
Я и правда почти не помнил мамы. Хотя мне было много — семь лет, когда она умерла. Видимо, психологическая травма просто вынудила меня забыть все, что причиняло боль. Помнил отдельные смазанные моменты, а сейчас…
Сейчас мне казалось, что я помню её объятие. Лёгкое, она тихонько поглаживает мои волосы. Тепло лёгкого одеяла. А ещё она поёт, и я чувствую кожей её дыхание.
Спит корова,спит бычок,
В огороде спит жучок.
И котёнок рядом скошкой
Спит под лавкою в лукошке.
На лужайке спит трава,
На деревьях спит листва
Спит осока у реки,
Спят сома и окуньки.
Баю-бай,крадётся Дрёма,
Он разносит сны по дому.
И к тебе пришел, Малыш,
Ты уже так сладко спишь…
Немудреная, русская народная колыбельная, но выворачивает душу. Думаю вдруг — чудная моя повариха не должна испуганно вздрагивать от каждого звука на моей кухне. Она должна готовить на своей кухне, своему мужу и петь колыбельные своему ребёнку.
А сам стою, боясь шелохнуться, зная, что стоит только вспугнуть девушку и петь она перестанет.
