Горизонты истины. Социально-философская повесть

Исабек Ашимов

В книге говорится об истории жизнедеятельности двух личностей, которые в одиночку, каждый сам по себе, осуществляет поиск истины. Причем, каждый в своем ее понимании. Если у Каракулова — это познание природы человека, то у Захида — познание Аллаха. Эти герои приведены как сопоставимые образы, выполнен психологический параллелизм ученого-философа и ученого-суфия: два человека — два мира; две судьбы — два мироощущения; два феномена — две правды; два замысла — два воплощения; две жизни — две истины.

* * *

Завершился утренний намаз. До утренней конференции в клинике оставалось более часа времени. Я, как всегда неспешно обошел мечеть, прошелся по территории клиники. Вновь вспомнилось, как пришла идея простроить мечеть во дворе больничного комплекса. В то время профессора Каракулова, инициатора такого решения, разумеется, вовсе не обуревали благочестивые религиозные мысли. Нет! Было совсем иначе.

— Много лет исследуя проблему морального кризиса общества и роль религии в сохранении общества в нравственно-цивилизованных рамках, в какой-то момент в моем философском мозгу засела доминанта — только с помощью религии можно еще удержать от дальнейшего упадка мораль и нравственность в обществе, а конкретно в рамках хирургической практики. Хотя, про себя сомневался — не наивность ли эта затея? — говорил Каракулов.

— Нет! Я вовсе не осуждаю и не оправдываю профессора. Он хотел, чтобы мечеть и не был мечетью в прямом смысле, а послужил бы центром духовного образования. Но не получилось. Если честно, то и я не стал настоящим имамом, постепенно тяготея к науке и хирургической практике, естественно, в ущерб своего религиозного дообразования. В моей трансформации роль профессора очевидна. Он мой наставник в клинической работе и научный руководитель.

Однажды Каракулов в беседе проронил, что он, в какой-то мере постиг одну серьезную истину. — Серьезно проанализировав взгляды на жизненные процессы, на мироздание, на науку, понял, что настоящей преградой для полноценного познания действительности является религиозное сознание. Ошибается не здравый смысл ученого, а религия, подсказывающая неверные решения, подтасовывающая ничем не подтвержденные факты, — откровенничал он.

Мне кажется такой разговор не был случайностью. Разговор за разговором о религии мы дошили в своем споре до того, что Каракулов, ссылаясь на высказывания Блеза Паскаля, категорично сказал: — «Нийма-ходжа! Ты не обижайся! Истина такова, что не Бог создал человека, а человек — Бога, причем по своему образу и подобию». Естественно, недоумение, горечь и обида читалось на моем лице. Метнув колючий взгляд на профессора, я что-то хотел высказаться против, но затем передумал и, обхватив голову руками, весь сник. Услышанное для меня было сверх моего понимания. Помнится, я встал и отошел в сторону, ругаясь в глубине души.

В кабинете надолго воцарилось молчание. Каждый думал о своем. У меня раскалывалась голова, в ушах стоял звон, а в глазах пошли круги. Я недоумевал, как можно не верить в Бога? Как это возможно? Почему? — возмущался я, понимая, что волей судьбы встретился в жизни с оголтелым атеистом, но не без жизненного интереса к проблемам религии и религиозного сознания. Обидевшись на слова профессора, я в те минуты был готов отказаться от своей цели — заняться наукой. Поразмысли ситуацию я подумал — зачем идти в противоположную сторону от задуманного? Я не стал спорить с профессором.

Каракулов долго и молча сидел неподвижно, обхватив руками голову. Своими длинными, не расчесанными волосами, худой, отрешенный от мира сего, он продолжал сидеть в глубокой задумчивости. О чем он думал, размышлял? Было понятно, что для него — истинного ученого, наоборот, совершенно непонятно было то, что человек с высшим медицинским образованием, к тому же желающий приобщится к науке, так искренне верит в Бога. Для профессора такая ситуация была столь же невыносимой, как для астрофизика непонятные возмущение во Вселенной.

Проходили месяцы и годы. В один из дней я заглянул в кабинет Каракулову, чтобы повидаться и проконсультироваться по поводу первых набросков своей диссертации. На удивление он оказался не занят. Тепло поздоровались, за чашкой кофе разговорились.

— А что это у тебя? — спросил профессор, увидев папку в моей руке.

— Азиз Раимович! Вот решил занести первый вариант диссертации, в котором изложил результаты своих исследований, — неуверенно сказал я, протягивая ему папку.

Взяв в руки многостраничную рукопись диссертации, Каракулов вопросительно посмотрел на меня, будто бы спрашивая прочесть ее сейчас или что?

— Прошу вас просмотреть на досуге, — сказал я, как бы угадывая вопрошание профессора. — Если позволите, я зайду завтра.

Я очень дорожил не только вниманием Каракулова ко мне и к моей научной деятельности, но и к тому, как он с ответственностью, с присущей ему тщательностью и объективностью, прорабатывает любую научную работу. Мне было важно услышать мнение и оценку профессора в отношении основных положений моей кандидатской диссертации.

Каракулов, удобно устроившись в кресле возле окна стал неспешно листать мои записи, делая какие-то пометки на полях страниц. Периодически он откладывал рукопись и откинувшись по долгу о чем-то размышлял, а затем вновь возвращался к записям.

— Надо же так завернуть, — удивлялся вслух профессор, закрывая последнюю страницу моей работы. — Вроде все стройно, но что-то недосказано. Но это дело наживное, — сказал он.

Это было для меня высшей похвалой. Уже потом профессор признавался в том, что не ожидал от меня такого результата. Каракулов относился к тем людям, которые всегда ищут такие вещи и явления, которых не должно было существовать на свете, нарушающие все видимые законы природы и здравого смысла. Такие люди всегда живут по концепции «найти, изучить, применить», это их вечный девиз и образ жизни. Он многое познал, в его голове строились и рушились научные концепции, пересматривались принципы и идеи, — размышлял я.

— Чем отличается лаборатория, куда я влился? — когда-то задавался я. — Сотрудники лаборатории продвигали официальную науку, их объяснения научных фактов всегда были подкреплены солидной базой доказательств. Каракулова же отличался тем, что хватал все на лету, часто абстрагировался, торопился с выводами. Он не боялся критики, не выносил закулисных интриг. С одно стороны, это настораживало, но с другой…. Свобода. Своя территория интересов, свое пространство творчества, жизни — вот что было его извечным желанием. То есть то, что всегда было желанным для самого.

— Слушай, Ниймат-ходжа. «Ну и завернул ты с гипотезой», — протянул профессор, сделав строгое лицо. Однако, пока твоя идея малопонятна, она чрезмерно закручена, да и сам, судя по записям, зачастую теряешься в положениях своей гипотезы. Тем не менее, работа сделана и теперь нужно время, чтобы осмыслить. Причем, на всех уровнях научной верификации твоего предположения. Я имею в виду семинары, научные диспуты, конференции, симпозиумы, ученые советы.

Я был рад такому мнению Каракулова. — Идея — есть, потенциал — есть, время — найду, — решил я тогда и с жаром принялся править текст, дополнять содержание, шлифовать основные положения работы. Кое-чего, однако, по-прежнему не хватало. Самого главного…. Не хватало четко выверенных научных принципов. На этом этапе подключился Каракулов. Вот-так была завершена диссертация. Предстояла предзащитное ее рассмотрение, а по традиции перед этой процедурой необходимо было доложится у директора центра.

Мне вспомнилось, в назначенный час мы с Каракуловым поднялись на административный этаж. Широкий коридор с высоким потолком, пол устлан ковровой дорожкой, на окнах красивые шторы, везде цветы и настенные картины. Директорский кабинет такой же широкий и светлый, современная мягкая мебель, книжные полки, заставленные книгами. Всю стену за креслом директора занимает длинная вереница сертификатов, дипломов и почетных грамот в рамках.

Увидев в дверях Каракулова и меня, директор, разговаривающий с кем-то по телефону, дал понять нам, чтобы заходили и присели к нему поближе. Повесив трубку, он обернулся к профессору. На меня вообще не обратил внимание, как будто бы меня и не было здесь.

— Азиз Раимович! Как здоровье? Как работа?

Сразу после традиционного обмена приветствиями, директор, как мы и предполагали, спросил на счет меня. Каракулов дал пояснение, изложил свою точку зрения на счет планов моих исследований, а также некоторые наброски основных положений, выносимых на защиту. Однако, по выражению лица директора, такое объяснение его явно не удовлетворило. Почему-то его охватило административное негодование, которого, кстати, мы ожидали.

— Что за вздор? Имама мечети вы зачисляет в штаты лаборатории. Более того, вы предоставляете ему научную тему для написания диссертации. А сейчас вы приносите уже выполненную диссертацию. Как это понять? С кем и когда согласовывали?

Затем директор встал и вышел, хлопнув дверью, но спустя несколько минут, переговорив с кем-то по телефону в приемной, вновь возвратился и выдал длинную, витиеватую, но сердитую тираду:

— Устроили здесь балаган. Есть один, довольно простой критерий, по которому можно распознать, установил ли человек, идущий в науку правильное, внутренне-обоснованное отношение к научной деятельности, утвердил ли он ее в рамках общемировой морали и нравственности, а не с позиции исламской идеологии. Между тем, ваш Ниймат-ходжа является официальным имамом мечети. Вы подумали о том, что могут сказать в Высшей аттестационной комиссии?

Сделав паузу, директор вновь и зло набросился на Каракулова.

— Почему вы решили, что духовное лицо может выполнять научную работу? Что, для вас трудовой кодекс, научный коллектив, имидж клиники, рейтинг диссертационного совета, пустое место?

Обратившись к Каракулову, резко и сквозь зубы, он промолвил: — Азиз Раимович! Пожалуйста пересмотрите свое мнение о Ниймат-ходже, как соискателе. Мне кажется, что вы потакаете его самолюбию и амбиции. Вы не правы! Предзащиту нужно отменить! До свидания!

Мы молча покинули директорский кабинет. Уже потом Каракулов признавался в том, что у двери своего кабинета задержался и несколько мгновений задумчиво смотрел мне вслед. — Может быть в чем-то директор прав? Он, безусловно, прав в том, что современная наука — коллективная, прежде всего. Прав и в том, что не следует смешивать рациональное с иррациональным. Но он далеко неправ в том, что имам не может заняться научными исследованиями в области естествознания. А если в нем есть способность и навыки, показал себя достойным исследователем, не лишен любопытства, настойчивости в продвижении конкретной исследовательской тематики?

Оказывается в тот день профессор допоздна задержался в кабинете, вновь и вновь прокручивая в голове все, что связано со мною и директором.

— М-да… Мы проживаем свою жизнь, трудимся, совершенствуемся, чего-то достигаем, получаем признания, но, в то же время, забываем, что для этого нужны, прежде всего, взрастить в себе не только страсть к познаниям, но и накопить нравственность, увлеченность, трудолюбие. Все это есть и у Ниймат-ходжи. В чем он виноват? В рвении во имя науки? В том, что занимается духовным совершенствованием себя? — оказывается возмущался он в душе. — Да. Зачислил Ниймат-ходжу в свою лабораторию, дал тему для диссертации. Исследования выполнены, диссертация написана.

— Найти единомышленников в некоторых вопросах исследований практически бывает невозможным, и тогда ученому остается уповать исключительно на свои силы и возможности. Так, видимо, формируется психология ученого-одиночки, — говорил профессор.

Каракулов по его признанию импонировала моя личность — молод, инициативен, тяготеет к индивидуальному исследованию, но, к сожалению, нетерпелив. Якобы его подкупала моя честность, порядочность, ответственность, а эти качества из категории надежных в человеке, — подчеркивал он. — Плюс ко всему мое стремление к самосовершенствованию.

Оказывается, профессор еще долго сидел в своем кабинете совершенно отрешенный. Хотя для него это было обычным состоянием. О чем он думал и размышлял? Мы лишь догадывались. У него свой мир — глубокий, неведомый, интересный. Вот и на этот раз, задумчиво перебирая в памяти высказывания выдающихся умов ученых-гуманитариев, сам того не замечая втянулся в постановку интересного научного вопроса: в каком направлении движется природа человека? Именно эта проблема всегда интересовало его больше всего. Он осознавал, что ему предстоит долгий и тернистый путь осмысления новоявленного парадоксального научного вопроса.

Я подошел к окну, откуда виднелся кусок тенистого двора мечети. Мне вспомнилось, как к нему пришли новые мысли. Это было примерно десять-двенадцать лет тому назад.

— Разочарование, безысходность, осознание, что тебя в своем научном кругу просто использовали для своих целей, из тебя «выжали» все, что хотели, — негодовал профессор. — Это чувство, от которого хотелось сбежать, но бежать некуда, потому что научное сообщество, паразитирующая на тебе уже не переделаешь, а с другой стороны разве убежишь от самого себя? — удрученно говорил он.

Каракулов в одной из бесед рассказывал о том, что на воскресные дни выехал на дачу. — Как ни странно, ночью не спалось. Рано утром, поднявшись на крутой холм напротив дачи, долго любовался панорамой дикой природы: горы, реки, арчовые леса, альпийские луга, — говорил он. — Вдыхал полной грудью воздух, наблюдая за полетом птиц, медленным перемещением на лугах и отрогах пасущегося табуна лошадей и стада овец. Солнце уже давно поднялось, а я все сидел на холме, размышляя о том, что коллектив ученых всегда разнороден.

Ему оказывается вспомнился наш давнишний разговор. — Знаешь, Ниймат-ходжа. Много лет тому назад при просмотре фильма «Франкенштейн» я запомнил закадровые вступительные слово о том, что страсть к познанию является причиной горя и несчастий. Жизнь и практика показывает, что страсть и познание — смесь взрывоопасная. В то время, я хотел познавать, чтобы не потеряться в иллюзиях и самообмане. Меня беспокоило сомнение в том, достигну ли своей мечты стать исследователем или же моя несбыточная или несбывшейся мечта обернется драмой и трагедией для меня самого? — сомневался я.

Только что прочитал полуденный намаз. Вышел из мечети. Погода за день почти не поменялся, небо по-прежнему в облаках, свежий ветерок. Я не спеша проследовал по улице, затем свернул в сквер, устроился на скамейке, раскинув руки поверх спинки скамья. Откинув голову и вытянув ноги, минут десять сидел неподвижно, глядя на проплывающие по небу облака. Моя мысль опять завернулась к природе человека. Как расценивать то, что сказал Каракулов — «Не Бог создал человека, а сам человек создал Бога»?

— Да! В свое время Дарвину удалось убедить людей, что мы — завершающее звено эволюции. А что дальше? Испугавшись собственных мыслей я невольно читал дуа: «Аллах Всемилостлив! Хвала Аллаху, Господу миров! Направь прямой стезею нас!».

Слушая Захида, я все глубже понимал, что призвание этого дервиша — поиск и познание истины. К этой категории людей, безусловно, относиться и Каракулов. В одной из бесед с ним он высказался, что всю свою жизнь посвятил поиску истины. Кстати, эту же мысль высказал и Захид. Обе они были солидарны в том, что поиск истины — это труд — сложный, тяжелый и долгий. Казалось бы очень просто: истина — адекватное отображение действительности в сознании. Однако, все очень сложно… Иногда мы всю жизнь ищем истину, а она может быть постоянно рядом.

Как мне показалось, для обеих — профессора и дервиша, истина не является ни философским, ни религиозным понятием, потому что суть ее — психологическая. Дело в том, что истина — это первый и наиважнейший принцип личностного развития. Мы развиваемся как человеческие существа, открывая новые истины о себе и окружающем мире. Хотя есть афоризм Ф. Ницше: «Человеческие истины — это неопровержимые человеческие заблуждения». Мы постоянно усваиваем какие-то важные уроки, проверяем и перепроверяем их. Если ваши мысли, убеждения и действия не сориентированы на истину, то и результаты будут неважными. Одним словом, высший судья истины — реальность.

В одной из бесед с профессором на эту тему, он процитировал Генри Миллера: «Единственное, чего требует от нас жизнь, — осознавать ее, а не принимать безоговорочно. Все, на что мы закрываем глаза, все, от чего мы убегаем, все, что мы отрицаем, принижаем или презираем, в конце концов, приводит нас к краху. То, что кажется отвратительным, болезненным, злым, может стать источником красоты, радости и силы, если взглянуть на это без предубеждения. Каждая секунда может стать прекрасной для того, кто способен осознать ее как таковую».

— Какой вывод можно сделать из этих слов? — думалось мне. — Кто знает? Если хотим улучшить какую-то сферу своей жизни, то нужно понять, что один из лучших способов привнести больше истины в свою жизнь — это произведите самооценку. Нужно осознать, что именно в таких сферах, как оценка собственного «Я», то есть в самой слабой области, человек чаще накапливает ложь и отрицание, поскольку разобраться в них ему сложнее всего. Иначе говоря, улучшений в собственной жизни не произойдет, пока вы не откроете глаза и не примете истину!

Что самое странное, именно при осмыслении вышеприведенных мыслей у меня и мелькнула мысль: интересно было бы проследить судьбу этих двоих личностей — Каракулова и Захида. Две личности — два мира, две судьбы — два мировоззрения и при этом одна Вселенная и одна истина. Возможно ли одна истина на двоих? При этом мне думалось о том, что вот она судьба — два строения — Мечеть и Замок, похожие друг на друга, как мои ладони… Ученый Каракулов и Захид-дервиш, похожие друг на друга, как мои ладони…. Две обители — две личности.