Дикая сердцем

К. А. Такер, 2020

Калла Флетчер возвращается в Торонто другим человеком и изо всех сил пытается жить дальше, но не может выбросить из головы сурового пилота, покорившего ее сердце. И когда Джон появляется на ее пороге, она с энтузиазмом бросается назад на Аляску, в их захватывающее совместное будущее. Проходит не так много времени, когда Калла понимает: возможно, за этот компромисс придется заплатить высокую цену. Жизнь в темной непроходимой глуши, Джона, которого вечно нет дома, соседи, один из которых хочет превратить ее в настоящую жительницу Аляски, а второй – скорее застрелит сам, чем придет на помощь… Все это – лишь часть испытаний на пути к счастью. Не похоже на то будущее, которого хотела Калла, и это заставляет задуматься: что, если она все же обречена пойти по стопам матери?..

Глава 11

— А что было прописано в договоре?

— Я проверю.

— Вы наверняка в состоянии хоть что-то сделать с этим. — Удивленный тон моей матери хорошо слышен через динамик телефона, даже за тысячи километров. — Выставьте ему счет за услуги клининговой компании или за потраченное вами время. В крайнем случае оставь жалобу риелтору. Разве он не осматривал дом перед вашим приездом?

Я подавляю стон, зная, что сейчас получу взбучку, когда признаюсь:

— Не было никакого риелтора. Это была прямая продажа.

Все бумаги — контракт, право собственности, залог и кучу других вещей, в которых я не хочу разбираться, — оформлял юрист в Уасилле.

— Без риелтора! — Она издает нечленораздельный звук. — Тогда ничего удивительного!

Сказать, что моя мама осталась недовольна тем, что мы не прислушались к ее предупреждениям и купили, а не арендовали жилье, сильно преуменьшить.

— Я уверен, что это сэкономило им немалую сумму на комиссионных, Сьюзан, — привычно возражает спокойный голос Саймона.

И я легко представляю их противостояние в гостиной: моя мама при полном макияже и с уложенными волосами окидывает мужа возмущенным взглядом, и Саймон — с чашкой чая в руке и включенным на заднем фоне спецвыпуском BBC, брови которого выгнуты дугой с выражением «она взрослая женщина, живет со взрослым мужчиной, принимает собственные решения и совершает собственные ошибки».

— Мы действительно сэкономили. Фил сбросил шесть процентов от стоимости, — подтверждаю я, шаря в шкафу рукой в резиновой перчатке.

Нащупываю что-то металлическое, лежащее в углу. При виде ручной колотушки свожу брови. Скорее всего, она лежит тут несколько десятилетий, забытая. Плюс один в ящик для пожертвований.

— Не важно. Это не конец света. Верхний этаж уже убран, и мы продвигаемся хорошими темпами.

Прошло четыре дня, а мы уже перевернули всю домашнюю утварь и сентиментальный хлам, десятилетиями копившийся в почти каждом шкафу. Наш первый этаж выглядит как рай барахольщика, однако в этом хаосе есть своя система: коробки с вещами, предназначенными для сожжения, выстроены вдоль узкого коридора в ожидании, когда Джона оттащит их к кострищу; то, что мы решили оставить, свалено на кухонных стойках и маленьком обеденном столе, чтобы потом мы это отчистили и рассортировали; пожертвования для местной Армии спасения — на полу в гостиной. Все остальное отправляется прямо в черные пластиковые пакеты. Набралось уже семнадцать мешков мусора, и мы все еще продолжаем.

— И старому владельцу ничего из этого не нужно? — Мама не может скрыть своего отвращения.

— Не-а. — Я поднимаюсь на ноги и иду в гостиную, где мы отодвинули от стен диван и потрепанные тумбочки, чтобы освободить пространство. — Джона звонил ему вчера. Он сказал выбрасывать все, что нам не нужно.

— Это очень необычно. — Через динамик доносится мамин вздох. — А где Джона?

— У костра.

Он там с тех пор, как начало светлеть сегодня утром. И каждый раз, когда он приходит за очередной коробкой, он приносит с собой запах обугленной бумаги и горелого дерева, а в небо тем временем поднимается темный, густой и полный пепла дым.

Не то чтобы я могла жаловаться. Последние четыре дня я убираюсь в одном и том же комплекте одежды — в мешковатой толстовке и трениках, которые нашла в комоде с женскими вещами в спальне. Теперь они покрыты грязью, пылью и чистящими средствами.

— У тебя уже была возможность сфотографировать что-нибудь интересное? — спрашивает Саймон с проблеском волнения.

Однажды он признался, что в какой-то момент своей жизни мечтал стать фотографом дикой природы. Моим собственным навыкам работы с камерой — его «Кэноном», который я объявила своим, — я отчасти обязана его любительским наставлениям.

Улыбаюсь, безмолвно благодаря Саймона за то, что он увел нас от прежней темы.

— Нет. Джона сказал, что видел лису, пробегающую вдоль деревьев, возле ангара, но я была слишком занята уборкой, чтобы отвлечься.

Еще даже не распаковывала фотоаппарат. Диана настойчиво просила меня выложить что-нибудь в Сеть, но я пока не успела обдумать ее требование и не знаю, какой кадр хочу сделать для сайта.

— Не подходи к ним слишком близко ради фотографий, — предупреждает мама. — Даже лоси могут быть опасными.

— Не думаю, что это то, о чем нам стоит переживать относительно Каллы, — сухо произносит Саймон.

Мы болтаем еще пять минут, прежде чем мама начинает прощаться.

— Что ж, не будем тебе мешать.

— Да, я собираюсь заняться балдахинами.

Я вытягиваю руки над головой, морщась от боли в пояснице и плечах. И мечтаю о горячей ванне.

— Фу! Балдахины. Никогда не понимала, кому они нравятся.

— Правда?

— Передавай привет Джоне от нас.

— Передам. И определитесь, когда приедете к нам!

Мы уже заканчиваем разговор, когда раздается голос Джоны:

–…Отказывается возвращаться туда, если он там. Бандит, похоже, не против, по крайней мере, пока.

Входная дверь со скрипом открывается.

— Я поспрашиваю, не будет ли кто заинтересован, — раздается знакомый мне женский голос. — Что-то мне подсказывает, что не так уж много людей хотят купить старого бесполезного козла-мужененавистника.

— Эй, Калла, к нам приехала Мари! — зовет Джона, входя в дом вместе с высокой стройной женщиной.

Я снимаю резиновые перчатки и бросаю их в сторону, а затем оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с сине-голубыми глазами Мари. С тех пор, как мы видели ее в последний раз, когда она прилетала в Бангор, чтобы оказать ветеринарные услуги деревне, прошло два месяца.

А теперь она живет всего в пятнадцати минутах пути от нас.

— Привет, Калла, — улыбается она. Ее руки судорожно обхватывают горшок с комнатным растением и подарочный пакет, формой напоминающий бутылку с ликером. — Решила зайти посмотреть, как у вас дела.

Я провожу пальцами по волосам, приглаживая растрепавшийся узел.

— Рада тебя видеть.

И это действительно здорово — видеть знакомое лицо, пока мы пребываем в самых глубинах ада уборки дома, даже если мы с Мари никогда и не заходили дальше вежливого обмена приветствиями, а я на сто процентов уверена, что она влюблена в моего парня.

Мари засовывает пакет с подарками под мышку, освобождая руку, чтобы откинуть с лица прядь длинных золотистых волос.

— Так… — Она обходит гору мусорных пакетов посередине зала. — Как у вас дела?

— Ну… Я одета в одежду умершей женщины и копаюсь в ее вещах. И я только что нашла подушку от геморроя в глубинах шкафа в прихожей. А еще я обломала себе все ногти и всерьез подумываю открыть бутылку вина, — бросаю взгляд на часы, — в полдень.

Мари поджимает губы, чтобы сдержать улыбку, и ее взгляд останавливается на пятнах отбеливателя, которые я посадила вчера на коленях, пока скребла ванну на первом этаже.

— Ты отлично выглядишь. Впрочем, как всегда.

— Спасибо, но я выгляжу как бродяга, — возражаю я, заимствуя любимое словечко Саймона.

Мари более нарядная, чем обычно. Она все еще в джинсах, однако свитер, проглядывающий сквозь распахнутое зимнее пальто, розового цвета и плотно облегает ее стройную фигуру. На веки нанесены легкие тени, коричневая тушь делает и без того густые ресницы длиннее, а пляжные волны волос, скорее всего, были уложены утюжком.

Интересно, она всегда так выглядит, когда не выступает в роли крестоносца, мотаясь по всей Западной Аляске, или она приложила максимум усилий только сегодня, для этой встречи?

Мари смеется, и ее взгляд скользит по окружающему пространству.

— Здесь много всего.

— Они были женаты пятьдесят лет. Ты имеешь представление, что это за штука? — спрашиваю я, постукивая по круглому пластиковому прибору, который обнаружила в кладовке.

Мари морщит нос в задумчивости.

— Думаю, это дегидратор. Для сушки фруктов, овощей и… — Ее слова обрываются, когда она замечает мою гримасу. — Кому-то нравится подобное.

Я отправляю его в кучу для пожертвований.

— Будем еще что-нибудь сжигать сегодня? — спрашивает Джона, пихая ботинком пустую картонную коробку на полу.

— Это, — указываю взглядом на кучу в углу.

— Ты хочешь, чтобы я сжег нашу мебель для гостиной? — Джона переводит на меня взгляд, и в его тоне слышится веселье.

— Она не наша. Она Фила. У нас будет новая. И почему нет? Большая часть ее деревянная.

— Как насчет того, чтобы повременить с заменой, чтобы нам не пришлось сидеть на полу? А потом я увезу все это на свалку. Она может еще пригодиться кому-нибудь.

— Кто-то может вытащить диван с помойки и принести его домой?

— Что для одного мусор… Так что-нибудь еще для костра или я его тушу?

— Может, их? — Я киваю в сторону стены с головами оленей.

Джона смотрит на меня так же, как когда я бросила старую потрепанную книгу в коробку для растопки.

— Мы не будем их сжигать.

— Ладно. Тогда сожги меня, — ворчу я, массируя болезненные узлы на шее и морщась от боли. — Прекрати мои мучения.

Я отчаянно хочу иметь пустой и чистый дом, чтобы было с чего начать.

Джона подходит ко мне за спину и опускает свои мозолистые руки на мои плечи, чтобы размять их умелыми пальцами.

Я испускаю глубокий стон благодарности.

— Лучше? — Он наклоняет голову и целует меня в подбородок.

Мари отводит взгляд, пристально уставившись на дешевый плакат в рамке с изображением национального парка Денали, который я еще не сняла со стены. Это чтобы нас не смущать? Или для того, чтобы избежать неприятного чувства, которое возникает, когда видишь, как кто-то, кто тебе дорог, близок с другим? Может, Джона и не видит этого, но я — вижу. И я не наивная. Нельзя просто так взять и отключить чувства к кому-то, если он любит другого, как бы этого ни хотелось большинству людей.

Что, если бы я была на ее месте? Если бы мы с Джоной остались «просто друзьями», и мне пришлось бы стоять в стороне и смотреть, как он влюбляется в другую женщину?

При этой мысли мою грудь пронзает острый укол сочувствия.

— Продолжение последует позже, — шепчу я, бросая на него многозначительный взгляд, и кладу свои руки на его, сжимая до тех пор, пока они не замирают.

Джона в последний раз целует мою шею, прежде чем отойти.

— У тебя были большие планы на сегодня, Мари?

Она переключает внимание на него.

— Нет, но меня вызвали по срочному делу, когда я уже подъезжала к вам. Мне придется вернуться, чтобы осмотреть больную кошку. В противном случае я бы предложила вам свою помощь.

— Беги. Спасайся, пока можешь! — стону я.

Джона игриво шлепает меня по спине.

— Как насчет быстрой экскурсии?

— Очень быстрой?

— Годится. Мне нужно вытащить отсюда эту чертовку, пока она не подожгла дом. — Он обнимает меня за шею, поглаживая ее пальцами. — Что скажешь? Съездим в Уасиллу, чтобы присмотреть новую мебель?

— Например, диван? — спрашиваю я, ощущая оживление в своих натруженных конечностях.

Он ухмыляется.

— Конечно.

Мои надежды найти что-то подходящее невелики, но идея съездить куда-нибудь — куда угодно — заставляет спешно попрощаться с Мари и с новыми силами помчаться наверх, чтобы принять душ в нашей мрачной, темной ванной комнате.

* * *

— Калла, вставай.

Меня мягко толкают в плечо. Я испускаю плаксивый стон. В теле болит каждый мускул.

— Ну давай же. Тебе нужно это увидеть.

— Снова северное сияние?

Джона смеется.

— Сейчас почти девять. Солнце уже встает. Пошли.

Я разлепляю веки и вижу, что Джона уже полностью одет и держит в руках красный махровый халат, который я недавно купила в уасилльском магазине.

— Лучше бы это того стоило.

Я с дрожью встаю с кровати и спускаюсь вслед за Джоной вниз по лестнице. По пустому первому этажу разносится мягкое бульканье отцовской кофеварки, варящей свежий кофе. Прошло уже семь дней с нашего заселения, и все вещи Фила, которые мы решили не оставлять, исчезли, отправившись на свалку, в магазин или в огонь. Даже головы животных нашли себе временное пристанище в мастерской, потому как я больше не могла выносить на себе их взгляды. И после трех дней складирования всех этих отвратительных вещей, которые, вероятно, и испачкали зеленый сизалевый ковер, Джона наконец согласился скатать его и вынести на улицу. Ковер он оставил рядом со старым диваном, который я также заставила Джону вытащить из дома, чтобы подготовить место к прибытию нашего нового дивана в пятницу со склада в Анкоридже.

Конец ознакомительного фрагмента.