Шестнадцать способов защиты при осаде

К. Дж. Паркер, 2019

Приближается осада, и у города очень мало времени, чтобы приготовиться. Нет еды, нет оружия, а противник поклялся вырезать всех, кто остался за крепостными стенами. Чтобы спасти город, нужно чудо, но у местных жителей, так получилось, есть только Орхан. Полковник инженерной части, он больше сведущ в постройке мостов, чем в битвах, а еще он – вор и лжец, к тому же по самым разным причинам не слишком любит собственное командование. В общем, идеальный кандидат для такой работы. Ведь история далеко не всегда плод великих и благородных дел. Иногда приходится тяжело поработать и кое-кого обвести вокруг пальца.

9

Я все откладывал, но это нужно было сделать. Но черта с два я бы пошел пешком. Холм круто забирает вверх, а я вымотался. Стилико в два счета раздобыл мне лошадь; ненавижу верховую езду.

Никогда еще не видел я Город таким пустынным. На улицах никого, окна закрыты ставнями, двери заперты, мертвая тишина. Даже глубокой ночью в комендантский час нет-нет да и услышишь пьяное пение, женские крики или визг бродяги, на котором разминает кулаки стража. На самом деле ночь — напряженное время, потому что именно в поздние часы прибывают с окраин тяжелые груженые повозки. Им запретили ездить днем, потому что они передавили кучу народу; ступишь в колею по колено глубиной — и ты покойник; надо быть чокнутым, чтобы попытаться перейти дорогу между закатом и третьей вахтой. В четвертую вахту бузят возницы в круглосуточных питейных рыночного квартала, за которыми всегда интересно наблюдать издалека; на пятой вахте, как правило, где-нибудь происходит драка или поножовщина — Синие и Зеленые так находят здоровый выход до поры сдерживаемой агрессии. Шестая вахта — и деревенский люд потихоньку начинает ставить ларьки и лавки; заступает на смену дерьмовый дозор, респектабельные мужья тихонько бегут по домам после ночи в публичном доме. Думаю, суть вы уловили. Пустынные и тихие улицы Города — взаправду страшное зрелище, особенно в середине дня.

Я прошел мимо группы моих парней, тащивших что-то (по-моему, узел приводного вала от водяного колеса) на ручной тележке; я помахал им, они помахали в ответ. Кроме них, я не встретил ни души, пока не добрался до стены, где пьяный сторож попытался арестовать меня. Я вынул ногу из стремени и пнул его прямо в зубы. Всегда хотел это сделать.

Чтобы подняться на крепостной вал, нужно одолеть одну из этих ужасных винтовых лестниц внутри сторожевой башни. С внешней стороны должна была висеть веревка, за которую можно было бы держаться, но ее не было, и ступени казались гладкими, будто отлитыми из стекла. Меня трясло, когда я вышел на яркий белый дневной свет, где какой-то шут гороховый сунул мне под нос лезвие мотыги и рыкнул:

— Кто ты, черт возьми, такой?

— Полегче, — сказал я ему по-алаузски; по цвету волос было понятно, что он из Старой Страны. — Я Орхан, полковник инженерных войск. А этой штукой можно и глаз выколоть.

Он ухмыльнулся и опустил мотыгу. Явно слышал обо мне — я единственный алауз, добившийся в Городе успеха, своего рода знаменитость. Говорят, что я продался, но уверен — говорят беззлобно.

— Проходи.

Я проскользнул мимо него и положил руки на парапет. Никогда не любил большую высоту, что, конечно, проблема в моей сфере деятельности. Я окинул взглядом равнину и увидел нашего врага.

На первый взгляд — вроде бы всё в порядке. Имперская армия, блестящая и аккуратная, — обнадеживающее зрелище на поле брани, если вы — на правильной стороне. Но вот приходит осознание — и в горле встает комок, и в коленках слабеет. Их было несметное количество, и выглядели они так, как и подобает врагу — устрашающе.

Разве что ничего особенного они не делали. Пять рядов стояли при оружии — щиты на земле, копья к небу. Слишком жарко было, чтобы что-то делать, кроме как стоять на месте, когда на тебе надет весь ассортимент скобяной лавки. Позади них довольно много людей в ватниках, но без железа устанавливали палатки, носили туда-сюда припасы, копали отхожие места, разводили костры. До моих ушей доносился далекий перестук молотков — кузнецы подбивали подковы лошадям и чинили заклепки. Очевидно, никто никуда не торопился. Я еще разок огляделся, высматривая признаки того, что мои коллеги по ту сторону стены работают над большими баулами с пиломатериалами, — будь я с ними, давно бы уже строил лестницы, осадные башни и тараны. Насколько я мог судить — ничего подобного. А как же вязание толстых снопов — фашин, как мы их называем, — как же саперные работы, скрежет лопат подрывников у самого основания стен? Где широкие крытые повозки с распорками для пороховых ям? Такое не спрячешь запросто. Опять-таки — не видать.

Они чего-то ждали. Чего-то или кого-то.

Впрочем, этого я не знал наверняка. Но я знал, что нужно делать дальше. Строго говоря, это не моя работа; но у меня было неприятное чувство, что делать ее буду я. Надежда, впрочем, умирает последней — может, все еще есть шанс переложить груз на плечи кому-то еще. То есть…

То есть — да поможет мне Бог — следующим делом придется идти на поклон лично к его императорскому величеству.

Клеменс IV, брат Непобедимого Солнца, регент Неба и Земли, Необоримый, Отец Своей Страны, Царь Царей, неважно. Он провел на троне семнадцать лет, что по меркам правящей верхушки очень даже недурно. В среднем двенадцати лет хватало за глаза, ну и всех тех, кто продержался несколько месяцев и кончил как голова на пике с прекрасным видом на Холмовую улицу, я попросту не считаю. К тому же он был рожден в пурпуре, что много значит для робуров. Практически невозможно предугадать, войдет ли человек, сидящий в Большом Кресле при вашей жизни, в историю как Великий, или Мудрый, или Жестокий, или Старый Скряга, или Безумный. Правящая верхушка хочет, чтобы вы верили, будто он никогда не ошибается и вы живете в наилучшем из времен, но ваши друзья на рынке или в «Собачьем дуэте» уверяют вас же, что император — полоумный выпивоха-извращенец и Империя катится в ад на садовой тележке; ну а то, что вы видите собственными глазами (сияющие новые храмы, могучие многочисленные армии, марширующие на Новый год и Вознесение, заросшие поля, голодающие дети на улице), почти наверняка является нетипичным или единичным случаем или исключением, подтверждающим правило. Если бы вы спросили меня, я бы сказал, что Клеменс хорош, но был бы еще лучше, если бы не промахивался так часто в выборе советников. Ну, я бы хотел верить в такое положение вещей. Хотя мне ли вообще о таком задумываться?

Некоторые факты легко доступны любому, кто умеет читать или слушать, как их ему зачитывают. Клеменсу было сорок шесть лет; у него было два сына, Аудакс и Робуртинус, девятнадцати и пятнадцати лет от роду соответственно, так что наследование престола в его случае было делом вполне решенным. Его супруга, Волумния Молосская — холодная дама, большую часть времени проводившая за молитвами, — была мертва уже десять лет; ходили слухи — как же без них? — о дипломатическом браке либо Клеменса лично, либо отпрыска Аудакса с одной из эхменских принцесс; их всего две: одной пятьдесят шесть, другой — двенадцать, но такие вещи никого не волнуют в кругах власти. Забавно, наверное, быть императором.

Мне нужно было позарез увидеть императора, объяснил я префекту Фаустину, чтобы прояснить ситуацию. Если я остался самым старшим военным офицером в Городе (чего мне страшно не хотелось), мне нужно было подтверждение, или ордер, или что-то в этом роде. Если и был тут кто-то выше меня, я отчаянно хотел услышать о нем и попросить его приказать мне что-нибудь. Итак, как можно это устроить?

Фаустин окаменел.

— Откуда, черт возьми, мне знать? — Он успел почти протрезветь и чувствовал себя не лучшим образом. — Я никогда с ним не встречался.

— Никогда?

— Конечно, никогда, не городи чепухи. Естественно, мы общаемся через посредника.

Я кивнул.

— Прекрасно. И кто этот посредник?

— Камергер.

— Понятно. Значит, веди меня к нему.

Безумная улыбка снова появилась на его лице.

— Он сбежал на первом же корабле. А также Великий Логофет, Главный Паж, Хозяин Гардероба, Глава Палаты и Хранитель Конюшен. Никаких посредников не осталось. Их нет.

У меня начала болеть голова.

— Это невозможно, — сказал я. — Должны же где-то быть…

— Нет. — Фаустин повысил на меня голос — он никогда так не делал прежде. — Ты знаешь, как в этом Городе все устроено: есть иерархия, система, протоколы. Только теперь в них проделали дыру, хоть на телеге проезжай. Мы отрезаны от всего — с таким же успехом император мог оказаться на необитаемом острове. Мы не сумеем с ним связаться — у нас для того нет каналов.

Бедный Фаустин! Как же крепко его промыли. Единственный способ сделать что-то — через иерархическую цепочку, а если порвется — это конец. Я взял его за подбородок и приподнял ему голову.

— Возьми себя в руки. Кто следующий после Хранителя Конюшен?

Он посмотрел на меня так, словно я сошел с ума.

— Я. Наверное.

— Ладно, — сказал я. — Ты сойдешь. Пошли вместе.

И мы отправились во Дворец.

Фаустин говорил, что это безумие, что нас не пропустит стража.

Стражи не было. Через полуприкрытую дверь мы спокойно вошли в очень большой и очень пустой сводчатый вестибюль.

Фаустин надумал сдать назад, но я урезонил его, заломив руку за спину. Мы прошли в другую просторно-пустую залу — с великолепным расписным потолком и статуями в два моих роста, выстроившимися вдоль одной стены. В конце коридора нас ждала лестница из зеленого мрамора, по бокам которой стояли позолоченные бронзовые львы размером с быков. Мы поднялись по ней, производя жуткий шум — ну, главным образом я, спасибо подбитым гвоздями башмакам. На верхней площадке мы встретили лысого мужчину в белой тунике. Он сидел на последней ступеньке, обхватив голову руками.

— Мы пришли к императору, — сказал я.

Он уставился на нас. Фаустин повторил то, что я только что сказал сам. Лысому до нас, кажется, никакого дела не было — он глядел нам поверх голов, — и я вмазал ему.

Это его слегка оживило.

— Где он? — спросил я.

Мужчина указал направо, дальше по длинному высокому коридору с мозаичным полом. В конце коридора была бронзовая дверь высотой в двенадцать футов. Я толкнул ее — дверь распахнулась.

— Все это неправильно, — сказал Фаустин. — За это нас могут казнить.

Я улыбнулся.

— Ага. Кто?

— Мы не можем туда войти. Это Пурпур. Никто туда не ходит.

Я доказал, что он ошибался. Пурпур — это огромная квадратная комната, названная так потому, что ее стены, пол и потолок сделаны из полированного порфира. Что-то вроде гардеробной, как мне показалось, только без единого предмета мебели. Следующая дверь попирала все пределы разумного, будучи отлитой из чистого золота. Окажись здесь кое-кто со Старого Цветочного рынка, она вместе с петлями исчезла бы без следа ровно за пять минут.

— Спальня его величества, — прошептал Фаустин. — Мы не можем…

Я был сыт им по горло.

— Оставайся там, — сказал я. — Надолго я не задержусь.

Я легонько толкнул дверь, и та открылась.

Было темно. Я мог разглядеть только огромную кровать, отгороженную занавесями. Перед нею на низком табурете сидел старик.

Он повернулся и посмотрел на меня. Думаю, света было достаточно, чтобы он мог разглядеть мое лицо. В его взгляде сквозила грусть — я знал, о чем он в ту минуту думал.

— Я полковник Орхан, — представился я, — инженерные войска. Мне нужно увидеть Императора.

Старец рассмеялся.

— Извольте.

Он указал на кровать. Мне это не понравилось, но я не знал, что еще можно сделать. Поэтому, подойдя как можно тише, я отдернул занавеску.

В постели лежал мужчина. Обычный на вид; лысый, если бы не зачесанные волной пряди волос на загривке, одетый в простую белую ночную рубашку. Он смотрел на меня, его глаза были открыты, он дышал… но не шевелился.

— Он такой уже девять месяцев, — сказал старик за моим плечом. — У него случился обширный инсульт в тот день, когда ему сказали, что его сыновья погибли. С тех пор он не шевельнулся. Кстати, я его врач.

Помню, как однажды въехал на коне в низко нависшую ветку. В стремени удержался, но небо и земля поменялись местами. Вот как-то так я чувствовал себя сейчас.

— Император, — тупо произнес я.

— Император, — эхом откликнулся доктор. — Излишне говорить, что мы хотели удержать его состояние в тайне. Никто не знал — за пределами этой комнаты. Я не отходил от него ни на шаг с тех самых пор, как его перевели сюда.

— А он когда-нибудь…

— Нет, — доктор меня понял, — никаких шансов. Он останется таким до самой смерти.

Бессмыслица какая-то.

— Принцы?..

Я услышал, как доктор глубоко вздохнул.

— Аудакс и Робуртинус отправились на лодке в залив, — сказал он. — Они были пьяны — думаю, в то время это казалось хорошей идеей. Аудакс упал за борт. Он не умел плавать. Как и его брат, но он все равно пытался спасти его. Старик искренне любил их — одному Богу известно почему. В любом случае, вот он, твой император. Спрашивай, что захочешь.

Фаустин набросился на меня как кошка, когда я вышел.

— Ну что?

— Все готово.

— Что готово?

Я зашагал прочь. Фаустину пришлось припустить рысью, чтобы догнать меня.

— Я попросил у него полной власти, — сказал я.

— Что?.. И… что он сказал?

— Он дал согласие. Теперь я здесь за главного.

Я на мгновение остановился — меня тошнило и кружилась голова.

— Ты мой заместитель, Фаустин. Это тоже официально. Мы с тобой управляем гребаной Империей.

Он выглядел так, словно я только что отрезал ему ухо. Мне стало его жалко.

— И как мы… как ты это докажешь?

Я разжал кулак и продемонстрировал ему Великую Печать. Она лежала на столике у кровати вседержителя. Понятия не имею, как она оказалась у меня в руке. Должно быть, упала в какой-то момент, и я поймал ее не задумываясь.

— Пошли, Фаустин. Нас ждут великие дела.

Пурпур все так же пустовал. И две гулкие мраморные залы, и внутренний двор. Мы прошли через широко распахнутые главные ворота на Золотую Милю.

— Куда мы идем? — спросил Фаустин.

— На Старый Цветочный рынок, — сказал я. — Не думаю, что ты там когда-либо был.

Он поймал меня за рукав.

— Орхан. Вряд ли сейчас подходящее время.

Я высвободил руку.

— Самое время. А теперь — либо за мной, либо проваливай.

На Старом Цветочном рынке тоже никого не оказалось. Фаустин явно нервничал. Он все твердил мне, сколько нераскрытых убийств, поножовщин и грабежей произошло тут за последние шесть месяцев, что меня удивило — не думал, что кто-то утруждает себя подсчетом. Все будет хорошо, сказал я ему, ты со мной. Не думаю, что он мне поверил.

«Собачий дуэт» был заперт, окна упрятали за ставни. Я несколько раз постучался, а потом — пнул дверь со всей дури. Безрезультатно.

— Похоже, там никого, — заметил Фаустин, но я пропустил его слова мимо ушей. Уж в «Дуэте»-то точно должен кто-то быть — в противном случае спасать в Городе нечего. Но в округе не наблюдалось ничего такого, чем можно было бы сломать запоры, чтобы во всем убедиться самому. Хотя в таком районе подобные вещицы никогда не валяются без дела. Я несколько раз пытался ударить плечом в дверь, но мне хватило ума остановиться, прежде чем я вывихнул плечо. Вот же идиотизм — Верховный Лидер Империи не может открыть дверь.

Конец ознакомительного фрагмента.