Искупление кровью

Карин Жибель, 2010

«Искупление кровью» – роман Карин Жибель, лауреата Prix Polar du meilleur roman Francophone, чьи детективы и психологические триллеры заворожили Францию. Марианне де Гревиль всего двадцать лет. Но путешествия по свету, лекции в университете, ночная музыка или посиделки с друзьями в кафе ей недоступны. Единственное, что ей суждено видеть долгие годы, – квадрат бледного неба сквозь тюремную решетку. Вспышка неконтролируемой ярости обернулась для нее пожизненным заключением. А это означает ненависть, жестокость и повседневные унижения. Бежать из ада можно лишь в забытьи – благодаря сигарете, книге или отдаленному грохоту скорого поезда. Гордость, независимость и красота девушки лишь усугубляют ситуацию. Но дружеское участие и невероятное чудо – любовь способны пролить свет в самое сердце тьмы. Дать надежду, что однажды дверь откроется и забрезжит свобода. Но ее цена для Марианны – это искупление. Искупление кровью. Впервые на русском!

Среда, 25 мая, 6:00

Перед глазами сырой и серый рассвет.

Дождь, пока она спала, прошел, но ветер нес на себе его отпечаток: память о запахе, сильном и сладком. Посреди преисподней такие мелочи, малозаметные, приобретают чрезвычайное, даже чрезмерное значение.

Сидя на койке, Марианна растягивалась — методично, не забывая ни единую группу мышц. Приступ кашля сотряс ее. Смолы и никотин поднимаются на поверхность, легкие бунтуют, принимая вертикальное положение. Марианна протянула руку за пачкой «кэмел», лежавшей на столе. Поморщилась, вспомнив кошмарный сон, который ей приснился ночью. Ей пригрезилось, что…

Брошенный пакет попался на глаза. Марианна поперхнулась дымом. Новый приступ кашля. Она здесь не одна… Мадам Фантом! Неудержимый гнев заполнил каждую клеточку тела, от макушки до пяток. Нет, не какой-то там безобидный сон: другая — здесь, в ее, Марианны, собственной камере! Будто опасный паразит завелся в доме. Быстро, словно фильм в ускоренном показе, она прокрутила события, и к горлу подступила тошнота. Но кто тошнотворней: насекомое или тот, кто давит его, просто наступая пяткой? Не важно. Она толкнула створку и обнаружила сокамерницу свернувшейся клубочком возле унитаза. Окоченевшей от холода, с глазами, опухшими после целой ночи слез.

— Убирайся, нужно поссать! — пролаяла Марианна.

Эмманюэль с трудом поднялась, опираясь о горшок, и мигом исчезла. Марианна задержалась у зеркала, оглядела себя, как делала каждое утро. Наконец решила сократить очную ставку и уселась на унитаз. Вот только ничего не получалось. Та, другая, за перегородкой. Можно услышать ее шаги, даже увидеть, как она подходит. Как пописаешь в подобных условиях. А ведь надо, и даже очень. Холодный пот выступил по всему телу, Марианну охватила дрожь. Через несколько долгих минут ей удалось расслабиться и опорожнить мочевой пузырь, причем ходячий труп наверняка приник ухом к перегородке и ловит каждый звук.

Когда Марианна вышла, Эмманюэль уже взобралась на койку. Верхнюю. Так обезьяна залезает на дерево, чтобы спастись от змеи. Но змея тоже умеет лазать по деревьям.

Сожительство невозможно, немыслимо. К чему стараться? Марианна знала, что у нее не получится. Лучше как можно скорее покончить с этим.

— Слезай, — велела она. — Надо поговорить.

Эмманюэль не двигалась с места, оцепенев от страха. Одним прыжком Марианна очутилась на самом верху лесенки. Дернула за руку свою жертву, заставив ее совершить прыжок ангела, затем слезла и нагнулась над телом, распростертым на полу, будто ветхая тряпка.

Та, другая, покалечилась, падая. Держалась за левую щиколотку обеими руками.

— Вставай, нечего тут! — заорала Марианна.

Схватив за волосы, подняла ее с пола и швырнула в стену. Эмманюэль закрыла руками лицо. Но Марианна ограничилась нещадно бичующими словами:

— Мне от одной твоей рожи блевать хочется. Не желаю, чтобы ты оставалась тут! Попросишь перевести тебя в другую камеру, о’кей? Эй! Ты поняла?

— Да, — отвечала мадам Фантом. — Но… Но…

— Но, но! — передразнила Марианна ее сбивчивую речь. — Но — что?

— Вдруг они не захотят?

— Будь убедительной! Если останешься здесь еще на ночь, не увидишь, как наступит утро. Усекла или тебе показать наглядно?

Марианна провела рукой себе по горлу. Эмманюэль расплакалась внезапно, это вошло уже у нее в привычку. Рухнула на колени. Марианна закатила глаза.

— Ты хуже тряпки! — выпалила она с безжалостной улыбкой.

— Можете убить меня, мне все равно…

Марианна, исчерпав угрозы, опять вздохнула. Если я хочу, чтобы она свалила, нужно набить ей морду. Но как ударить женщину, которая стоит на коленях, вся в слезах? Выше ее сил.

— Черт, прекрати рыдать! В ушах звенит!

Эмманюэль не могла остановиться. Ее худое тело содрогалось в нервном припадке, будто от шедших изнутри толчков. Закрыв лицо руками, она безудержно изливала весь запас своих слез. Марианна кружила вокруг нее, сжав кулаки и оскалив зубы. По мышцам словно пробегал сверхмощный разряд тока.

Нужно покончить с ней! Вырубить ее, чтобы перестала терзать мне слух! Прекратить ее страдания, а заодно и мои!

Наконец она вернулась на свой тюфяк, внезапно обессилев. Вымотанная, немощная. Только и сделала, что заткнула уши. Было в этих рыданиях что-то адское. Демоническое. Они мучительно отдавались по всему телу, полосовали мозг, наподобие скальпеля. Я должна ее остановить. Господи, она сведет меня с ума!

Внезапно дверь камеры отворилась. А ведь до завтрака еще далеко. Явился Даниэль в сопровождении Жюстины. Несколько мгновений они стояли, ошеломленные. Переводили взгляд с одной женщины на другую. С Эмманюэль, которая продолжала рыдать, на Марианну, которая сидела по-турецки на койке, заткнув уши.

— Что здесь происходит? — властным тоном осведомился начальник.

Жюстина склонилась к Эмманюэль.

— Вам плохо? — спросила она со своим обычным участием.

— Она все время вот так ревет! — выкрикнула Марианна. — Я больше не могу!

— А не ревет ли она из-за тебя, случайно? — спросил Даниэль.

Марианна направила ему вызывающую улыбку:

— Кто знает!

Жюстина, смерив ее суровым взглядом, обхватила жертву за плечи, подвела к стулу, налила воды в стакан. Черты Марианны исказила ревность.

— Эй! — заорала она. — Нечего ей пить из моего стакана!

— Довольно, мадемуазель де Гревиль!

Марианна умерила гнев. Надзирательница давно не называла ее так! Даниэль тоже подошел к мадам Фантом:

— Она причинила вам вред?

Эмманюэль глядела на него с отчаянием.

— Нет, месье, — пробормотала она. — Просто для меня это место невыносимо…

У Марианны отвалилась челюсть.

— Вы уверены, что она ничего не сделала вам? — настаивал офицер. — Почему вы не можете наступить на ногу? Вчера вечером вы не хромали.

— Я упала с кровати… Я не привыкла спать наверху.

— Ну ничего себе! — воскликнул он с сарказмом. — Вы взяли да и упали с кровати, сами по себе! Я склонен полагать, что вы лжете, потому что смертельно напуганы!

— Нет! Уверяю вас, эта девушка очень любезна…

Даниэль едва удержался от смеха, услышав последнее замечание, всю несуразность которого новенькая не могла оценить. Но для Марианны это было чересчур: она взорвалась, как дорожка из пороха. Нашла себе сестру милосердия!

— Скажешь тоже! — заорала она с искаженным лицом. — Я едва не пустила ей кровь! Я заставила ее спать на полу в сортире! Она у меня даже вылизала толчок! И я скинула ее с койки как раз перед вашим приходом!

— И ты гордишься собой, полагаю? — отозвался Даниэль.

— Мне здесь никто не нужен! Мне не нужна эта размазня! Если вы оставите ее здесь, я ее порву на кусочки и спущу в унитаз!

Жюстина подошла, глаза ее пылали гневом. Марианна вдруг заработала оплеуху, да такую, что яд в ее железах мгновенно иссяк. Охранница осталась на месте, стоически ожидая того, что могло воспоследовать.

— Отойди, — посоветовал Даниэль.

— Нет, — спокойно ответила надзирательница. — Хочешь ударить меня, Марианна?.. Давай.

Никакой реакции. Полный нокаут. Никогда не думала, что Жюстина способна… То был шлепок, не более. Но от нее все гораздо хуже.

— Ну что? С ней, поди, легче, чем со мной, не так ли? — отчеканила охранница.

— Ты прекрасно знаешь, что я никогда не ударю тебя, — прошептала Марианна со слезами в голосе.

— Нет, не знаю. Я вижу перед собой маленькую дрянь, которая рада измываться над бедной беззащитной женщиной. Думаю, это называется трусость.

Новый удар, куда сильнее первого.

— Жюстина…

— Надзиратель. Нет больше никакой Жюстины!

Марианна вжалась в тюфяк. Ей просто хотелось избавиться от непрошеной соседки. Как им это объяснить? Стыд на мгновение сковал ей язык. Мучительный стыд, скачущий по черепной коробке, словно шарик от пинг-понга. Даниэль присел рядом с Эмманюэль:

— Это правда? Она вам в самом деле угрожала? Вы действительно ночевали в туалете?

Марианна закрыла глаза. Еще и этот ублюдок будет разыгрывать доброго самаритянина!

Эмманюэль перестала плакать. Она бросила на сокамерницу испуганный взгляд:

— Нет! Не понимаю, зачем она это говорит!

— Вы боитесь? Мы здесь, вы можете говорить свободно…

— Да нет же! Она ничего такого не делала! Это… моя вина! Это я не давала ей спать… Все время вставала, шумела. Думаю, она сорвалась, вот и все.

— Заткнись! — завопила Марианна.

Пусть она замолчит. Марианна подобрала свой башмак, стоявший под койкой, и изо всех сил запустила в Эмманюэль. Но промахнулась, и Даниэль получил прямое попадание в висок. Простой башмак, брошенный Марианной, представлял собой грозный снаряд. Начальник потерял равновесие, рухнул на пол. Марианна язвительно расхохоталась, глядя, как он поднимается, явно чувствуя свое унижение. Силу удара тоже. Жюстина достала наручники, и Марианна тотчас же перестала смеяться.

— Это мы лучше уладим в другом месте! — холодно объявила она. — Повернись ко мне спиной и протяни запястья!

— Черта с два я вам протяну! — заголосила Марианна. — Я не оставлю ее одну в моей камере! Не хочу, чтобы она трогала мои вещи своими грязными лапами!

Надзиратели прижали ее к койке, сковали руки за спиной.

— Гнусные вертухаи! У вас больше нет права надевать на меня наручники!

Ее подняли, поволокли в комнату надзирателей, силой усадили на стул. Жюстина встала перед ней, скрестив руки, с суровым лицом:

— Давай рассказывай, что ты заставила пережить мадам Оберже!

— Я не желаю с вами говорить! Идите на фиг!

— Сбавь тон! — приказал начальник. — Мы здесь не для того, чтобы терпеть твои выходки!

Последовало долгое молчание: всем требовалась передышка. Допрашивать Марианну, предварительно силком затащив ее в кабинет, — все равно что жонглировать гранатой, из которой выдернули чеку. Она вскочила с места одним прыжком, Даниэль без церемоний пихнул ее обратно на стул, который отъехал чуть не на целый метр.

— Еще раз прикоснешься ко мне, и я тебя убью! — прорычала Марианна.

— У тебя, похоже, нервы шалят! Несколько часов в подвале их, наверное, успокоят!

— Хорошо, сажайте! Лишь бы не видеть твою поганую ублюдочную морду!

Даниэль хотел было схватить ее, но получил удар ногой, особенно прицельный. От боли у него перехватило дыхание, он сложился пополам над столом, инстинктивно схватившись за весьма чувствительные части своей анатомии.

— Здорово попало, а, начальник? — ревела Марианна. — Наверное, дикая боль!

Жюстина бросилась на выручку, помогла ему выпрямиться. Даниэль стоял, опершись о стол, закрыв глаза, и пытался справиться с болью, которая пронизывала его до самых пяток, а потом снова поднималась наверх.

— Хочешь, позову врача? — спросила надзирательница.

Он помотал головой, еще сильней стискивая зубы.

— Ага! Позови врача! Нужна ампутация! — ликовала Марианна.

Даниэль, такой же бледный, как мадам Фантом из сто девятнадцатой, глубоко, прерывисто дышал. Потом поднял веки и вонзил в Марианну уничтожающий взгляд. Его глаза, такие голубые, в данный момент были скованы полярным холодом.

— В карцер ее! — приказал он.

Даниэль вытащил из ящика стола электрическую дубинку, они с Жюстиной подхватили под руки заключенную, которая яростно отбивалась, выкрикивая самые грязные ругательства из своего словарного запаса. Но ее держали крепко, она только напрасно тратила силы. В подвале Даниэль остановился перед первой камерой и удерживал этот комок истерии, пока Жюстина подбирала ключ. Дальше зарешеченный тамбур, за ним еще дверь. Он швырнул Марианну в клетку.

Она с размаху грохнулась на пол, что прервало поток оскорблений; ей понадобилось несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Это место она знала назубок: смирительная камера. Вертухаи использовали ее, чтобы изолировать заключенных, бьющихся в нервном припадке. Маленькая темная каморка, почти пустая. Ни стола, ни тюфяка. Только отхожее место в виде дыры и кран с холодной водой.

И большое кольцо, вделанное в стену, к которому приковывали самых неукротимых.

— Жюстина, поднимись и займись новенькой, — приказал начальник.

Охранница заколебалась. Она не имела права оставлять его наедине с заключенной. Тем более что представляла себе, зачем нужен такой тет-а-тет.

— Нет, я останусь…

— Говорю тебе: поднимись.

— Что ты собираешься делать?

— Не спорь со мной, дьявол! Поднимайся! Немедленно!

Жюстина развернулась, закрыла за собой двери. Закрыла глаза на то, что может произойти. Предоставила Марианну ее судьбе.

Придя в кабинет, налила себе кофе. Она сама напросилась, в конце концов… Руки дрожали, кофе лился мимо чашки. Да, напросилась, что верно, то верно, и все же… Это не ее вина… Она не способна себя контролировать… Я не могу ему позволить. Нет, не могу…

Одни в камере, одни на этаже. Она одна в целом мире. Можно начинать поединок.

— Что, все еще болит? — с вызовом бросила Марианна.

Она улыбалась, но ненависть перекосила ее черты. Улыбалась, чтобы скрыть, как ей страшно. Она нарушила правила, перешла все границы. И ждала наказания.

Даниэль не станет писать рапорт, созывать Дисциплинарный совет: он их тех, кто предпочитает старые добрые методы. Око за око, зуб за зуб. С Марианной он мог себе это позволить. Уж она-то не слабая беззащитная женщина. Скорей разъяренная масса мышц, ведомая больным рассудком. Дикий зверь, которого следует укротить. И жгучая боль между ног взывала к отмщению.

— Как болит — сейчас сама узнаешь, — буркнул он, потрясая дубинкой.

— Брось это! И сними с меня наручники, если у тебя еще что-то осталось в штанах!

— О’кей! Но сначала надо уравнять шансы!

Разряд, направленный в низ живота, отбросил Марианну к стене, откуда она медленно сползла на пол.

— Теперь мы на равной ноге? Так, Марианна?

Действовать, пока к ней не вернулись все ее способности. Даниэль нагнулся, чтобы снять браслеты, потом поднял ее с пола, как соломенную куклу. Первый удар кулаком в живот согнул ее пополам. Второй, под ребра, заставил задохнуться. Оба удара неодолимо сильные. Все-таки Марианна ответила апперкотом в челюсть, который заставил начальника провальсировать до решетки. Но продолжить она не смогла, все еще не хватало дыхания. Даниэль вернулся на ринг. Новый тычок под ребра, мощный удар по спине. Методичная взбучка… Не бить по жизненно важным точкам, чтобы не отправить ее в больницу. Просто в нокаут.

Он остановился, когда Марианна уже не пыталась встать. Верный знак, что она капитулировала под лавиной ударов. Прислонившись к решетке, Даниэль пошевелил разбитой челюстью, потом закурил, глаз не спуская с узницы. Она не стонала: всегда стеснялась выказывать, что ей больно. Так или иначе, она не встанет, пока не подадут знак. Иначе незамедлительно воспоследует наказание.

Докурив, Даниэль схватил ее за свитер, поднял на ноги. Одной рукой надел на нее наручники, другой притиснул к стене. Схватил за горло. Марианна выдержала его взгляд.

— Ну как, унялась?

Он так сдавил ей гортань, что она не могла говорить. Безмолвно, одними губами произнесла: «иди ты на…» Снова удар правой по лицу, чуть не выворотивший шейные позвонки. Останется след. Но Марианна канючить не станет. Пусть себе бьет и бьет.

— Повторяю вопрос: ты унялась или я продолжу?

— Чтоб ты сдох! — просипела Марианна.

Жуткую боль причиняла необходимость унизиться перед ним, признать его победу. Куда более сильную, чем удары. Марианна стукнула его по ноге, увидела, как исказилось от боли его лицо, но он не ослабил хватку. И она получила новую порцию. Даниэль держал ее так крепко, что она даже не могла упасть.

— Сдаешься, Марианна?

— Прекрати! — пробормотала она.

Он еще сильней притиснул ее к стене. Довольный.

— Ты больше никогда не посмеешь меня ударить, грязная маленькая шлюха! — проорал он. — Поняла?

Марианна кивнула, опустив глаза. Все закончилось, он выпустил ее, позволил упасть. Потер ушибленную ногу, а Марианна съежилась на полу, стараясь расставить органы по местам. Даниэль вымыл под краном руки, красные от крови, затем, не жалея воды, ополоснул лицо; только прерывистое дыхание Марианны нарушало тишину в камере. Пару секунд он вглядывался в нее с беспокойством. Не слишком ли далеко я зашел? Но ведь она донельзя крепкая… Такое впечатление, что он колотил каменную стену. Надо просто дать ей немного времени.

Он подобрал наручники, дубинку и запер за собой дверь. В коридоре прислонился к стене, голова кружилась. Ему даже пришлось присесть. Закатав штанину, увидел шишку величиной с мяч для гольфа.

Прихрамывая, добрался до цивилизованных этажей. На верхней площадке лестницы его ждал Санчес.

— Поранился? — спросил директор.

— Да нет, это так, ничего…

— Зайди ко мне в кабинет. Надо поговорить.

Даниэль дотащился до ледника, устроился в кожаном кресле.

— Жюстина приходила ко мне, — начал Санчес.

Начальник вздохнул, массируя ногу. Эта фурия явно оставила трещину в берцовой кости.

— Она мне рассказала, что произошло с Гревиль. Хотела, чтобы я спустился в карцер. Я сказал, что полностью доверяю тебе. Что ты знаешь, что делаешь…Ты задал ей трепку?

— Да.

— В каком она состоянии?

— Я не убил ее, если ты это хочешь знать! Скорей у меня болят кулаки!

— Кажется, она врезала тебе ногой по…

— Проехали, — отрезал Даниэль.

— Ты отреагировал верно.

— Если не убрать новенькую из ее камеры, Марианна ее в порошок сотрет!

— Я на тебя рассчитываю, только ты можешь ее вразумить.

— Вразумить?! Попроси лучше вразумить целый приют для буйнопомешанных!

— Ознакомь ее с условиями договора, пусть принимает или пеняет на себя! Со всеми вытекающими последствиями!

— По моему мнению, такая угроза на нее не подействует. Вот подожди, пока она узнает, за что Оберже попала к нам! Та и трех часов не продержится!

— Думаю, это можно уладить…

— А я думаю — тебе плевать: пусть хоть поубивают друг дружку!

— Прекрати молоть чепуху! Не нужна мне новая волна, — прорычал Санчес. — Довольно того, что было…

Самоубийство, двое серьезно пострадавших при пожаре в мужском блоке месяц назад. Дурная слава заведения могла заморозить карьеру директора, помешать его продвижению по службе.

— Дай ей понять, что у нее нет выбора. Если понадобится… удвой дозу порошка.

— О’кей, попробую, — вздохнул Даниэль.

— Даю тебе карт-бланш, чтобы обуздать девчонку! И пойди переоденься, у тебя кровь на рукаве…

Выходя из кабинета, Жюстина нос к носу столкнулась с начальником. Она отступила.

— Ты куда? — спросил Даниэль.

— Скоро прогулка…

— Девки подождут, — отрезал он, закрывая дверь. — Нам есть о чем переговорить с глазу на глаз…

Он уселся и знаком велел надзирательнице устроиться напротив.

— Я был у Санчеса, — начал Даниэль.

Она не ответила, взгляд ее был прикован к пятнам крови на пуловере шефа. Крови Марианны.

— Что это тебе в голову взбрело пойти к директору, а?

— Что ты сделал с Марианной?

— Немного поучил ее хорошим манерам… Ты что-то имеешь против?

Она наконец посмотрела ему в глаза:

— Ты не имеешь права!

— А она? Она имеет право, чтобы снять стресс, швырять мне башмак в физиономию или бить по яйцам? Она имеет право измываться над бедной женщиной, которая едва стоит на ногах?.. Полагаешь, я должен был составить рапорт об инциденте и подать в судебную коллегию?

— Именно так!

— Хорошо, пойди спроси у нее, предпочла бы она заработать сорок пять дней карцера? Уверен, она ответит «нет»…

— Никто не собирается ее спрашивать! — вскричала охранница. — Есть процедура! Мы здесь не для того, чтобы избивать заключенных!

— При чем тут заключенные? Марианна не такая, как все, если ты еще этого не заметила! С ней процедура не проходит и никогда не пройдет… Как будто у меня в обычае избивать заключенных!

— Знаю, с ней трудно справиться, но до последнего времени ее удавалось держать под контролем…

— Ах, в самом деле? И как, по-твоему, нам это удавалось?

Жюстина недоуменно воззрилась на него.

— Что, по-твоему, творила бы Марианна, если бы не получила одну-другую взбучку с тех пор, как ее к нам перевели? Что творила бы она, если бы у нее не было сигарет, чтобы успокоить нервы?

Жюстина опустила взгляд. Она давно это подозревала.

— Это ты снабжаешь ее, верно?

— Да, я, — выпалил он без страха. — И чтобы ты не предпринимала бесполезных шагов, знай: директор в курсе…

Глаза охранницы расширились от изумления.

— Да, да! Жаль разбивать твою светлую мечту о правосудии! Но дело обстоит так, и ничего не изменится…

Жюстина хотела выйти из кабинета, но Даниэль схватил ее за руку:

— Погоди, я не закончил… Жюстина, ты хороший надзиратель, лучший из всех, в этом нет сомнений… Моника слишком ограниченна, а Соланж — садистка! Я думал, что ты достаточно умна, чтобы понять… И достаточно человечна…

— Чего ты требуешь в обмен на подарки, а?

— Чего я требую?.. Ничего! Неужели ты намекаешь…

Даниэль состроил оскорбленную мину, достойную студии актерского мастерства.

— За кого ты меня принимаешь, в конце концов? Я требую, чтобы она вела себя как подобает, только и всего!

Жюстина пожалела, что зашла так далеко. Даниэль надавил еще сильнее:

— У Марианны нет ни гроша. Ни разу ни единой передачи. Как же ей покупать сигареты, в которых она так нуждается, чтобы выживать? Иногда я приношу ей еду, потому что она подыхает с голоду. Ты знаешь не хуже меня, что рацион скудный и те, у кого нет денег, не едят досыта. Иногда я ей доставляю гостинцы, которые помогают скрашивать пребывание в этом аду…

Жюстине хотелось плакать.

— Я предоставляю ей мужскую поддержку. Это тоже важно. Она молода, полна жизни и… лишена всего. Ей нужно, чтобы рядом был мужчина, кто-то вроде отца.

Отца — нет, он для этого недостаточно стар. Даниэль быстро поправился:

— Или, скорее, старшего брата… Не я придумал эту систему. Я работаю здесь девятнадцать лет и знаю, о чем говорю, поверь. Не будь меня, вы бы сами все это расхлебывали.

Жюстина помотала головой, не желая признавать очевидное.

— Ты можешь возражать, это ничего не изменит! Такая девушка, как Марианна, — бомба замедленного действия. Ей двадцать лет, и она знает, что всю жизнь проведет здесь! Никакой надежды, никакого будущего. Ни посещений, ни писем. У нее нет ничего. Отчаявшийся заключенный — оружие, заряженное и всегда нацеленное на нас. А она — оружие боевое! Ее сбыли сюда, к нам, потому что не знали, что с ней делать! Она уже напала на двух охранниц, нужно было найти способ держать ее в руках. Она сама подошла ко мне и спросила, не могу ли я помочь, представь себе! Даже предложила… заплатить натурой. Я отказался, конечно… Но пожалел ее…

— Ее вынудили… пасть так низко! — отозвалась надзирательница.

— Да, возможно. Но не я ее вынуждал! Это система.

— А наркотик? Я все знаю об абстинентном синдроме… Это тоже ты?

Даниэль слегка побледнел.

— Да, — признался он. — Это единственный способ держать ее…

— Это действительно мерзко! — вскричала Жюстина. — Ты хочешь прикончить ее, да?

— Я ей не даю убойных доз, если тебя это утешит… Просто чтобы продержаться… Она меня умоляла об этом. Если бы я отказал, она давно уже покончила бы с собой или того хуже: угробила бы надзирательницу. Тебя, например…

— Нет! Я тебе доверяла… У меня были сомнения насчет сигарет и наркотиков, но…

— Ведь ты сама знаешь, что я прав! Послушай… Марианна сказала мне, что без дури просто помешается. Подохнет… Как, по-твоему, я должен был поступить?

— Доктор должен был назначить ей лечение, основанное на замещении! Как всем прочим!

— Марианна — не все прочие! И потом… Она просит всего лишь одну дозу время от времени, чтобы успокоиться, она не подсела по-настоящему. Это был единственный способ ее контролировать… Ты ведешь себя смирно, а я тебе приношу то, чего ты требуешь… Я ничего другого не смог придумать! Если бы я так не поступил, она бы вела себя, как в централе. Убила бы кого-нибудь, и ее отправили бы в психушку…

Жюстина колебалась: осуждать его или благодарить за то, что он рисковал ради Марианны.

— Никто другой не в курсе, разумеется. Ты можешь меня выдать, это твое право. Но ты должна все спокойно обдумать, прежде чем сделать шаг, о котором будешь жалеть всю жизнь…

— Ты мне угрожаешь?

— Вовсе нет. Так или иначе, если ты на меня настучишь, меня переведут в другое место… Я пострадаю, пострадает моя семья. Но и ты тоже. Все охранники ополчатся на тебя… Что до Марианны, то… Пойди сама у нее спроси! Она тебе скажет, что об этом думает! Можешь быть свободна, девушки начинают волноваться…

Из камер в коридор доносились яростные крики, заключенные барабанили в двери.

— Я спущусь и навещу Марианну! — заявила Жюстина.

— Нет. Она еще слишком опасна. Я сам спущусь. Не хочу, чтобы она тебя пришибла. И потом, я должен с ней поговорить… Вразумить ее насчет новенькой. Ты сможешь навестить ее вечером, когда я ее приведу в камеру.

Он открыл дверь, и Жюстина пошла по коридору.

— Кстати, нужно отвести Оберже в санчасть… Марианна могла вывихнуть ей лодыжку.

— Хорошо…

— Спасибо, Жюстина.

Охранница ускорила шаг: еще не хватало, чтобы заключенные взбунтовались. Еще не хватало пустить слезу перед Даниэлем. Но с чего бы ей плакать, если разобраться? Из жалости к Марианне, которой задали взбучку? Или оттого, что доводы, так упорно отстаиваемые Даниэлем, что-то сломали в ней?

Из-за дверей доносились неистовые крики: ПРОГУЛКА! Жюстина себя почувствовала одинокой и расстроенной. Плакать из-за того, что эта работа ей стала в тягость? На самом деле, чтобы плакать, у нее есть много причин. Но совсем нет на это времени.

Уединившись у себя в кабинете, Даниэль обдумывал стратегию дальнейшего укрощения Марианны. Но мысли о Жюстине ему не давали покоя. Что, если она донесет? Он этого немного боялся, это выбивало его из колеи. Даниэль зашел в раздевалку переодеться, стал разглядывать себя в зеркале. Удар в челюсть оставил след. Завтра он не будет бриться, чтобы скрыть уже наливающийся синяк.

Вынув из ящика несколько зерновых батончиков, Даниэль спустился во двор. Он любил наблюдать за тем, как заключенные, собравшись все вместе, пользуются полусвободой. Во время прогулки он выявлял напряженные отношения, наличие кланов, видел, кто страдает, а кто лучше переносит невзгоды заточения, выковав себе для сопротивления кольчугу. Достаточно было понаблюдать. Это и делала сейчас Жюстина, стоя на верху лестницы. Она прекрасная надзирательница. Она в конце концов поймет…

Когда Даниэль подошел, она отвернулась, как обиженная девочка.

— Хочешь передохнуть? Я могу здесь побыть немного…

— Нет, спасибо. Обойдусь.

— Ладно… Ты на меня рассердилась?

— Сама не знаю, — призналась та, потупив взгляд. — Просто не знаю… Не знаю, и все.

— Если хочешь, мы еще вернемся к этому разговору…

— Да. Разумеется…

Он направился к камере 119. Эмманюэль, которая сидела на своей койке, устремив взгляд в пустоту, вздрогнула, когда начальник вошел. Еще не привыкла, что входят без стука.

— Как вы? Вас отведут к врачу, чуть позже…

— Да, спасибо, месье.

Прежде чем оставить Эмманюэль в ее полном отчаяния созерцании, он забрал пачку «кэмел». Еще раз зашел в комнату надзирателей, приготовил там чашку кофе и наконец спустился в подвал. Открыл дверь, помедлил перед решеткой. В полутьме разглядел Марианну, все еще лежащую на полу. Она ни на сантиметр не сдвинулась, так и лежала на боку, в позе зародыша. Он вдруг ужасно перепугался. Поставил чашку на пол, встал перед ней на колени.

— Марианна? Слышишь меня?

— Отвали…

Вздох облегчения. На какой-то миг он подумал…

— Давай вставай! Нам нужно поговорить!

Девушка отказывалась повиноваться, и тогда он силой развернул ее к себе. Ожидал увидеть лицо, залитое слезами раскаяния, смешанными с кровью, но глаза ее были сухи. Даниэль дал ей пачку бумажных платков и отошел в сторону.

Марианна протерла лицо и шею, потом присела у стены, невольно застонав от боли. Тогда она и заметила чашку кофе.

— Это тебе. С тремя кусками сахара.

Главное, не благодарить, не показывать, насколько это тебя зацепило.

— Не хочешь? — изумился офицер.

— Чтобы доставить тебе удовольствие, — процедила она сквозь зубы, поднося чашку к губам.

— Я не в восторге от того, что произошло утром…

Кофе был великолепен. Но никакого меда не хватило бы, чтобы усластить реакцию Марианны.

— Перестань! Ты обожаешь меня дрючить! — проговорила она все еще слабым голосом.

— Вовсе нет, и ты это прекрасно знаешь. Так что даже не начинай! Расставим все по полочкам, раз и навсегда: я не хочу, чтобы ты поднимала руку на меня и на любую из надзирательниц. Ты поняла, Марианна?

Она не желала давать никаких обещаний.

— Не ты здесь командуешь. Начальник — я, и никто другой.

Лицо по-прежнему бесстрастно. Что творится у нее в голове?

— Ты что, язык проглотила? Можешь, по крайней мере, смотреть на меня, когда я говорю с тобой!

Она подняла глаза, сверкнувшие в полумраке, как два солнечных затмения. Даниэль внезапно ощутил какое-то странное жжение внизу живота. Вовсе не от коварного пинка. Что-то другое. Такое всегда случалось с ним, когда Марианна пронизывала его взглядом. Но сейчас нельзя было терять голову.

— Если ты ждешь извинений, то можешь состариться здесь! — надменно проговорила она.

Даниэль вынул из кармана пачку «кэмел» и бросил ей. Этот новый знак внимания удивил Марианну.

— Думал, тебе это доставит удовольствие…

— Два часа назад ты меня лупил почем зря, а теперь хочешь доставить мне удовольствие? — бросила она с презрительной улыбкой. — Ты, вообще, нормальный?

— Гнев поутих, — признался он.

— Ты меня удивляешь! Если учесть, как ты меня отделал!

— Ты сама напросилась и получила по заслугам. Пора бы уже усвоить…

Марианна вынула сигарету, поднесла ко рту. Опухшая, разбитая губа непроизвольно скривилась.

— У меня зажигалки нет…

Даниэль дал ей прикурить, и она наконец вновь насладилась вкусом табака. После кофе — божественное ощущение.

— Есть хочешь? Ты ведь так и не позавтракала утром…

Марианна задрала свитер, показала гематомы на животе. Даниэль огорчился, но не подал виду. Она прошла к крану, смочила водой лоб и щеки. Нагнувшись над дырой сортира, ощупала лицо вслепую, кончиками пальцев.

— Черт, — пробормотала она. — Ты меня совсем изуродовал!

— Да нет! Ты по-прежнему очень красивая, поверь!

Этот разговор уже граничил с абсурдом. К чему вообще говорить с типом, который так зверски ее избил? Но так ли уж сильно она пострадала? Несколько кровоподтеков, физическая боль поверхностная. Нет сравнения с теми ранами, какие нанесла Жюстина. Они гораздо глубже… Их взгляды на мгновение встретились. Нет, Марианна не затаила на него злобу. Она и в самом деле сама напросилась и заслужила урок. В тюрьме она усвоила другой образ мыслей, другое отношение к происходящему. Если взглянуть извне, это избиение показалось бы чудовищным. Но тут, в глубинах ада, эпизод не имел значения. Марианна снова села. Все-таки было трудно стоять.

— Я бы могла тебя убить, — прошептала она. — Не хотела, но могла бы…

— Знаю, — улыбнулся он. — В любом случае ты могла бы защищаться лучше. Но ты приняла наказание.

Марианна не стала с этим соглашаться и закурила новую сигарету.

— Ты бы предпочла сорок дней в карцере?

— Плевать на твой карцер! Так или иначе, что там, что в другом месте… Везде сплошной кошмар.

Она отвернулась, удерживая слезы, готовые вот-вот прорвать оборону.

— Да, везде кошмар. Но ты ведь здесь не случайно… Ты убийца, Марианна. Не забывай об этом.

— Как, по-твоему, я об этом забуду! — вскричала она. — Ты что себе вообразил? Что мне наплевать?

— Ты сожалеешь?

— Что это меняет, скажи?

— Все. Это меняет все. Если ты сожалеешь, значит не так безнадежна, как о тебе говорят.

Ее глаза наполнились пронзительной грустью. Сверхчеловеческое усилие, чтобы не пустить слезу. Ведь она никогда не плачет перед другими.

— Ты не злая, просто не умеешь совладать с яростью, которая клокочет у тебя внутри. Я был бы рад, если бы тебе это удалось. Ты можешь. Я уверен в этом.

— Это слишком трудно… — произнесла она, помотав головой.

— Зачем ты мучила ту бедняжку?

Лицо Марианны исказилось. Ненависть захлестнула ее.

— Я не вынесу… Ты не знаешь, что это такое… когда кто-то все время рядом…

— Но ты жила так в начале своего заключения… И привыкнешь снова.

Она опять помотала головой.

— И все-таки придется.

— Почему вы так хотите, чтобы она осталась со мной?

— Кажется, мы заключили сделку… Ты должна была это принять в обмен на некоторые послабления. И не выполнила условия.

— Я ничего не обещала!

— Ты промолчала в знак согласия, милая моя!

— Стало быть, я предпочитаю наручники и все остальное.

— Слишком поздно. Обратной дороги нет.

— Почему бы вам не засунуть ее в другое место?

— Ее нельзя поместить абы с кем, а одиночных камер у нас больше нет. К тому же рискованно оставлять ее одну…

— Еще того хлеще! Самоубийца! — взвилась Марианна. — И вы никого другого не нашли, кроме меня? Я ей не нянька!

— Ты кое-что получила взамен, так что дело не в этом.

— Ничего не понимаю! Что в ней особенного, в этой кукле? Разве что у нее такой вид, будто она восстала из гроба и хочет поскорей туда вернуться!

Даниэль смутился. Марианну вдруг осенило:

— Черт! Только не говори, что… Не говори, что она педофилка! Если ее нужно изолировать, значит она…

— Детоубийца, — закончил он.

Марианна подскочила, будто ужаленная осой:

— Вы подсунули мне в камеру тетку, убивающую детей?! Поверить не могу!

— Если ее поместить в камеру на троих, она не продержится и недели…

— Со мной она и трех часов не продержится! — заявила Марианна голосом, охрипшим от ярости.

— Подумай хорошенько… Тебе это выгодно. Ты ее не трогаешь, никто не трогает тебя…

— Что именно она сделала?

Даниэль стащил у нее сигарету. Нелегко было произнести это вслух, представить воочию такой абсолютный ужас.

— Детоубийство, как я сказал… Она убила своих детей, двоих.

— Убила собственных малышей? И ты хочешь, чтобы я оставила в живых такое чудовище?

— А ты сама? Разве ты не убила беззащитного старика?

— Это вышло случайно!

— Ага… Ты не задавила его на пешеходном переходе! Ты избивала его, чтобы выманить деньги! Думаешь, ты лучше, чем она? Тебе ли судить других?

Марианна, уязвленная до глубины души, уничтожала его взглядом:

— Все-таки лучше старик, чем ребенок!

— Это как посмотреть! Ты должна сделать усилие, Марианна.

— Усилие? Мне и без того хотелось ее по стенке размазать! А теперь… Убить собственных детишек! Так или иначе, если не я, так другие ее прикончат.

— Мы усилим охрану… Если понадобится, будем ее одну выводить на прогулки. И ведь она не продала своих малышей в порностудию. С тем, что она сделала, можно как-то примириться…

— Ты бредишь! Я, во всяком случае, с ней мириться не собираюсь! — упорствовала Марианна.

— С тобой заключили договор, милая. Подумай об этом. Вечером я зайду за тобой.

— Вечером? Но у меня свидание в два часа дня! — вскричала она.

— Неужели? Опять свидание? С кем?

— Не твоя печаль!

— Ну что ж, твой таинственный посетитель придет в другой раз, вот и все. Ты до вечера в изоляторе.

— Сволочь! Отведи меня наверх!

— Только не начинай, иначе…

— Отведи меня в камеру! — попросила она другим, более мягким тоном.

— Это не обсуждается. Здесь тебе не Средиземноморский клуб! Не ты планируешь свой досуг.

Он положил на пол рядом с ней зерновые батончики.

— Не нужна мне твоя жрачка!

— Не хочешь — не надо. Угощу кого-нибудь еще.

Даниэль отошел. Марианна заметила, что он хромает. Но вообще пострадал меньше, чем она, и эта мысль вдруг сделалась нестерпимой. Она подобрала пустую чашку, подняла руку, как для броска в баскетболе. Целить в затылок, проломить череп. Но Даниэль резко обернулся в самый момент броска, как будто почуял опасность. Марианна заколебалась, опустила руку. Слишком поздно. Взгляд начальника изменился. Пропитанный пылью луч, пробивавшийся сквозь подвальное окошко, осветил его, будто специально, чтобы в нужный момент подчеркнуть неожиданно жесткое выражение глаз. Настолько голубых, насколько они у Марианны черные. День и ночь. Она бросила чашку, медленно отступила.

— Ты теперь нападаешь сзади, исподтишка? Не похоже на тебя, Марианна. А я еще кофе тебе принес! Вот дурак…

Во взгляде его читалось разочарование. Ощущение провала. Он медленно приближался, она прижалась спиной к стене. Начиналось новое противостояние.

— Зачем ты это сделала?

Что тут скажешь? Простой рефлекс. Действие, которым управляет мозг. Он мне велит наносить раны. Причинять боль, чтобы облегчить собственное страдание. Исторгнуть избыток насилия, которое подтачивает ее изнутри. Как ему объяснить? Он уже совсем близко. Она в пределах досягаемости для его кулаков.

— Сама не знаю зачем, — попыталась она. — Мне с этим не справиться, это выходит само собой…

— Ах, так? Я тебе не боксерская груша, Марианна.

Она закрыла глаза, готовая снова терпеть удары. И отвечать на них.

— Ты видишь, я тоже вне себя, — прошептал он. — И все-таки владею собой…

Он оперся одной рукой о стену, совсем близко от ее лица, а другой стер с ее щек последние следы засохшей крови.

— Я вернусь вечером; надеюсь, ты подумаешь хорошенько и возьмешься за ум. В противном случае твоя жизнь превратится в ад.

— Я и так живу в аду…

— Обещаю тебе, все будет гораздо хуже. Ты потеряешь все, Марианна. Мои маленькие подарки я приберегу для другой заключенной. Более понятливой, чем ты.

— Ты не сможешь без меня обойтись!

Он отстранился, язвительно усмехаясь:

— Кем ты себя возомнила? Ничего себе вдруг замашки! Тут много девушек куда лучше тебя!

Марианна топнула ногой.

— Я могу испортить тебе жизнь, Марианна. Пока ты не сдохнешь. Никто даже не заметит этого. Никто меня в этом не упрекнет. Весь мир вздохнет с облегчением, избавившись наконец от тебя. Не забывай об этом. Никто не станет по тебе скучать.

Он повернулся к ней спиной, будто показывая, что не боится.

— Ты разбила чашку Жюстины. Она будет недовольна…

Наконец он ушел. Остановился в коридоре, чтобы унять сердцебиение. Адреналин повышается, стоит приблизиться к ней. Но перед злой собакой нельзя показывать страх. Иначе нападет.

Оставленная в карцере, Марианна какое-то время стояла, распластавшись по стене. Потом ноги у нее подкосились, и она упала на колени.

Какая же я? Наверное, в самом деле ужасная, раз заслужила все это. Даже не человек. Животное, вещь.

Исхудавшее лицо Эмманюэль явилось перед глазами. Чтобы напомнить Марианне, на какие зверства она способна. Потом настал черед папашки, уж тот не пропустил свидания.

Они ничего мне не сделали. Так как же я могла?

Марианна оперлась руками о пол, омерзительно грязный. Надо было сказать «да» тем копам. Не важно, что они приведут меня на бойню. Уж лучше умереть, чем валяться на полу, носом в этих адских нечистотах. Теперь слишком поздно. Они больше не придут. И Даниэль больше не принесет дури.

Ломка, всегда дремавшая где-то в глубинах мозга, потихоньку зашевелилась. Потянулась, зевнула и разорвала свой гнусный кокон.

Желудок возмутился. Неистовый спазм заставил извергнуть кофе, буквально вывернул наизнанку. Кажется, она достигла дна. Ниже упасть уже невозможно. Марианна встала, у крана прополоскала рот. Жадными глотками стала пить холодную воду с привкусом хлорки. Потом набрала туалетной бумаги и протерла пол. И без того здесь достаточно грязно. Все эти действия она выполняла как робот. Медленно, автоматически. В ней вызревало что-то скверное, мучительное. Огромное. Какой-то ком вроде чудовищного нарыва. Там, прямо под легкими.

Она съежилась у самого входа, под металлической решеткой. Пустые глаза, источенные тьмой. Это причиняло все больше и больше боли. Это сдвигало органы с места, толкало их, сплющивало. Это уже почти не давало дышать.

Уже опускалась ночь, когда в коридоре послышались шаги. Марианна не пошевелилась, так и сидела, прижавшись к решетке. Окоченевшая, прижав колени к груди. Босыми ногами в грязный пол. Она чувствовала, как проходят часы, видела, что умирает. Ком вырос, заполнил почти все тело. Скрипнула дверь, свет ослепил ее. Это Даниэль, он ее спасет. Он открыл решетку, встал перед ней. Он ей показался еще выше, чем обычно.

— Сейчас отведу тебя наверх, в камеру, там ты сможешь поесть.

Она не пошевелилась, Даниэль вздохнул. Лучше проявить осторожность. Вдруг это хитрость? Дождется, пока он склонится, и схватит за горло. Применит один из смертельных захватов, секрет которых известен ей.

— Марианна! Вставай!

Она снова стиснула руками живот. Ком вот-вот лопнет, кишки разлетятся по стенам. Даниэль слегка пнул ее по ноге, посмотреть на реакцию. Разбудить. Ближе подойти не решался. Марианна подняла на него взгляд, который приковал его к месту. Как будто перед ней возникло видение Страшного суда. Потом она вся задрожала, с ног до головы. Не притворялась. Даниэль согнулся над ней:

— Марианна? Что с тобой?

— Не знаю…

Струйка крови вытекла изо рта, как только она заговорила. Он подумал о внутреннем кровотечении. Но сохранял спокойствие. На миг представил ее мертвой. Это даже принесло какое-то облегчение.

— Попытайся встать, — сказал он, беря ее за руки.

Такое впечатление, будто он схватился за две ледышки. Осторожно потянул, поднял ее с пола.

— Как ты себя чувствуешь?

— Больно вот здесь, — сказала она, прижимая руки к животу. — Кажется, я умираю… Будто вся распухаю изнутри.

— Пойдем в соседнюю камеру, там можно прилечь.

Он провел ее в соседний карцер, осторожно уложил на тюфяк. Задрал свитер: синяки повсюду, кроме того места, где, по ее словам, болело больше всего; это его немного успокоило. Он положил туда ладонь, Марианна дернулась. Она часто дышала, будто только что пробежала марафон.

Ее помертвевшие губы дрожали.

— Замерзла? Я принес тебе другой свитер, можешь переодеться.

— Мой совсем пропал! Весь в крови! Уже не отстирать… У меня больше нет шмоток… У меня ничего нет…

— Ты из-за этого переживаешь? — удивился он. — Я найду тебе другой свитер, такого же цвета…

— Ты врешь! Ты говоришь это, чтобы я поднялась в камеру!

— Разве я когда-нибудь врал тебе, Марианна? Достану я другой свитер. Нужно время, чтобы найти такой же, только и всего.

— У меня уже нет времени…

Она умолкла, судорожно вздохнула. Ее глаза, широко открытые, были устремлены в пустоту.

— У тебя ломка, да?

— Не думаю… Кажется, меня вот-вот разорвет… Не могу дышать… Не хочу подниматься наверх! Хочу остаться здесь!

Даниэль вдруг успокоился. Ведь хватает же у нее сил упрямиться. Губы она себе искусала, отсюда и кровь. Никакое не внутреннее кровотечение. Скорей колоссальный приступ тоски. Значит, нужно ее сломать. Вывести из себя, ему не привыкать к этому.

— Все, хватит спорить! Переодевайся и пошли наверх! Там Жюстина уже заждалась тебя!

Марианна задрожала еще пуще. Даниэль насильно усадил ее, она вскрикнула.

— Хватит хныкать!

— Оставь меня в покое! Я хочу умереть здесь!

— Умереть? Увы, не сегодня вечером. Сначала Жюстина хочет с тобой поговорить. Она так разозлилась, слов нет!

Даниэль швырнул ей свитер в лицо, она приняла это как пощечину.

— Ну что? Подходит? — заорал начальник.

Марианна запуталась в рукавах.

— Ты что, уже и одеться сама не можешь?!

Она взглянула на него растерянно, он ответил насмешливой улыбкой. Грубо сорвал ее с койки, потащил к выходу. Она вцепилась в решетку.

— Не хочу туда идти!

Даниэль схватил ее за руку, но она держалась крепко.

— Хватит меня доставать! Будто мне делать больше нечего! Шевели ногами, маленькая грязная зэчка!

Марианна, не отрывая рук от решетки, зарыдала в голос и соскользнула на пол. От этих конвульсивных рыданий все тело ее сотрясалось, будто под ударами тока.

Даниэль закрыл решетку, присел рядом. Он никогда еще не видел ее в таком состоянии. Внутреннее кровотечение, почти что так: истечение слез, криков, страдания, слишком долго сдерживаемого. И все-таки последним усилием она пыталась обуздать прилив, воздвигнуть плотину перед потоком. Даниэль привлек ее к себе: такое впечатление, будто в его объятиях стальная пластина.

— Дай себе волю, — прошептал он. — Пускай все выльется…

Марианна положила голову ему на грудь, туда, где начинается шея, руки закинула ему на плечи. И ее наконец прорвало. Настоящий потоп слез… Пусть его пуловер промокнет, это ничего. Зато расплавится сталь. Даниэль провел рукой по ее непокорным волосам. Даже поцеловал в лоб. Так он утешал свою дочь. Вот только Марианна не была ему дочерью. Пробуждала в нем совсем другие чувства. Немного опасные. Но эти движения, эти ласки, казалось, умиротворяли ее, и он повторял их. Снова и снова.

— Так лучше? — спросил он.

Марианна немного отстранилась. Ровно настолько, чтобы открыть глаза.

— Ты не мог бы погасить свет? — попросила дрожащим голосом.

Он прошел к выключателю, потом вернулся. Прикурил сигарету, дал ей. Искусственный свет проникал в окошко, ни единый звук не нарушал спокойствия. Даниэль и сам закурил. Свитер весь промок. Бывают же такие дни. Один свитер в крови Марианны, другой в ее слезах. Он протянул руку, дотронулся до ее волос, погладил по щеке. Марианна перехватила его руку, стиснула ее, развернулась к нему лицом. Он угадывал в полутьме ее глаза, в которых сверкали тысячи огней. Слезы еще текли. Затяжной дождь. Марианна докурила сигарету, бросила окурок в унитаз. Прямо в кольцо. Она никогда не промахивается.

— Ну что, пошли? — произнес Даниэль. — Пора подниматься…

Ее ладонь, вложенная в его руку, сжалась от страха. Она еще не была готова.

— Я… Я хотела бы остаться здесь… Отдай мою камеру той, другой…

Даниэль улыбнулся. Кто бы поверил, что однажды услышит от нее такое…

— Ты вернешься в сто девятнадцатую…

— Я причиню ей зло! — всхлипнула Марианна. — Причиню ей зло! Я только это и умею делать! Я злая, насквозь испорченная!

Он уже не улыбался, растроганный до глубины души. Марианна снова расплакалась, растаяла, приникла к нему. Даниэль искал нужные слова, долго не находил их.

— Вот видишь, ты молчишь! — прошептала она между двумя рыданиями. — Знаешь, что я права… Надо это прекратить! Надо прикончить меня. Как бешеную собаку! Тебе всего лишь надо меня убить! Скажешь, что я угрожала тебе! Что на тебя напала!

— Хватит молоть чепуху! — резко оборвал он.

Тяжело было это слышать, даже ему — а он видел и слышал вещи куда похуже.

Она цеплялась за Даниэля, буквально растекалась по его телу. Никогда еще она так не чувствовала его близость. Давно так не чувствовала чью-либо близость.

— Я не должен был так избивать тебя утром, — произнес он, будто говорил сам с собой.

— Ты должен был бить сильнее… Тогда бы все уже кончилось.

Он попытался понять ее боль. Разделить ее. Давно ему не доводилось так страдать.

— Нельзя терять надежду, Марианна… Знаю, тюрьма — жестокая вещь, но все же…

— Ты ничего не понял… Это саму себя я больше не могу терпеть… Видеть, что я натворила, кем стала… Каждую ночь я снова и снова убиваю тех людей… А они возвращаются, все время. Даже когда я сплю…

Все еще тяжелей, чем он думал. Но прежде всего следует подумать о себе. Не дать затащить себя в пропасть. Даниэль хотел отстраниться, Марианна в отчаянии уцепилась за него. Он стиснул зубы. Сам виноват. Преступил пределы, которые нельзя преступать. Совершил ошибки, которых совершать нельзя. Как теперь ее оттолкнуть? Дать захлебнуться? Хватит ли у него жестокости бросить ее на произвол судьбы? Может быть, препоручить ее Жюстине?

— Марианна, мы сейчас поднимемся… Если захочешь, можешь поговорить с Жюстиной…

— Нет! Она ненавидит меня!

— Что ты, ничего подобного! Я тебе соврал! Просто хотел, чтобы ты выплакалась! Какое там «ненавидит»! Она даже ходила к директору, жаловалась, что я тебя избил!

Марианна вглядывалась в него с безмерной тоской:

— Ты теперь меня бросишь?

Он выдавил из себя улыбку:

— Что ты! Я не такой подлец!

— Не хочу, чтобы ты меня бросал…

У нее было ощущение, будто ее затягивает трясина, будто перед ней чаша, в которой не иссякает питье. Почему ей так хочется остаться рядом с ним? С ним, кого она так часто ненавидела, столько раз презирала… На кого злилась из глубины своей камеры столько долгих ночей. Кто так сильно избил ее не далее как утром!

— Очень мило с твоей стороны, — проговорил он, стараясь скрыть неловкость. — Успокойся, я никуда не денусь… А теперь нужно идти. Тебе оставили горячий ужин…

— Я не голодна.

— Ты за весь день не проглотила ни крошки. Тебе необходимо поесть…

Он уже и не знал, чем еще выманить ее отсюда. Можно было, конечно, действовать силой. Ведь он так часто с ней эту силу применял. Но в этот вечер к ремеслу вертухая не лежала душа. Будто эти свои замашки он оставил в гардеробной, вместе с мундиром. Скобки, которые следовало как можно скорее закрыть. Вот только Марианна все еще прижималась к нему. Ее лицо совсем близко. И он не хотел, чтобы это кончалось. Ее глаза, такие красивые, все еще под пеленою слез, струящихся по щекам так тихо, медленно… Без остановки…

— Больно? — спросила она, погладив его подбородок.

Да, вообще-то, уже становилось больно. Настолько он ее хотел. Настолько терял над собой контроль.

— Еще чего! Думаешь, ты способна сделать мне больно своими кулачишками?

Может быть, обидев ее, он своего добьется. Вскочит в последний вагон! Надо же, запутался в собственных сетях! Сказать, что ли, что его ждет жена? Чувствуя себя последней сволочью, он грубо оттолкнул Марианну.

Встал, глубоко вздохнул. Не проходило. Закручивалось в нем какой-то адской спиралью. Марианна по-прежнему не сводила с него влажных глаз обиженной девочки.

— Пошли! — заорал он.

— Не надо кричать! — взмолилась Марианна.

Ей вдруг стало так холодно. Она опять задрожала, поджала ноги под себя. Нет сил встречаться с кем-то еще. Особенно с Жюстиной или с мадам Фантом. Она решила остаться на ночь здесь. Здесь и умереть. Достаточно уговорить Даниэля. Почему он так резко вскочил? Рядом с ним было так хорошо. Она хотя бы согрелась. Даниэль глядел на нее так странно. Потом начал ходить кругами по камере, в которую сам себя запер. Пока снова не остановился и не вгляделся в нее еще раз с тем же непонятным выражением. Может, я чем-то рассердила его? Не важно. Если он не захочет мне помочь, я найду другой способ. Брошусь с лестницы, с самого верха.

Он все ходил и ходил по камере, она искала решение. Самое радикальное. Произносила, дрожа и стуча зубами от холода, какие-то невнятные фразы.

— Что ты там бормочешь? — спросил Даниэль жестким тоном.

— Я брошусь с лестницы, — повторила она более внятно. — Двух пролетов хватит, не правда ли? Это, должно быть, ужасная смерть, но что поделаешь…

В ее голосе было что-то пугающее. Некое спокойствие, решимость, которую ничто не в силах поколебать. Даниэль подумал было отвести ее в санчасть, пусть накачают успокоительными. Почему он не в состоянии принять правильное решение? Ведь он хорошо знает свою работу! Но что-то сковывало ум. Нужно сначала побороть себя. Свои собственные инстинкты.

— Я замерзла… Почему ты не сядешь рядом? Это моя последняя ночь, не хочу помереть от холода…

Даниэль подхватил ее под мышки и поднял с пола. Она даже не пыталась сопротивляться, слишком изумленная таким грубым рывком. Стукнулась затылком о металл, боль пронизала все тело, до самых пят.

— Прекрати немедленно! — Даниэль был вне себя. — Ты достала меня, Марианна! Понимаешь?.. Я сыт по горло твоим бредом! И сейчас же перестань плакать!

Даниэль отпустил ее, и она медленно опустилась обратно на пол. Просунула сквозь решетку пальцы.

— Почему ты так злишься?

Да, почему? Это свидание наедине становилось для него невыносимым. Он умирал от желания заключить ее в объятия, эта борьба с собой была сущей мукой. Уж лучше снова подраться с ней, чем уступить чему-то такому, что его пугало.

— Ты осточертела мне! Я тебе не друг, мне не платят за то, чтобы ты мне изливала душу! Я пришел только затем, чтобы проводить тебя наверх, в камеру! И мы давно уже должны быть там!

Обиженная. Отвергнутая. Кто бы сомневался, что он быстро покажет свое истинное лицо! Разочарует ее в очередной раз. Они все здесь не для того, чтобы ей помочь. Только для того, чтобы держать в заточении.

Глухое бешенство овладело ею. Показались слезы, еще более горькие.

— Ты сволочь!

— Только сейчас дошло? — отозвался Даниэль с жестокой улыбкой. — Я пользуюсь тобой почти год, а ты только нынче уразумела?!

Она схватилась за прутья решетки. Вот бы вырвать один, вонзить ему в сердце. Только у него нет сердца.

— У тебя с головой не в порядке! — добавил он. — Что ты себе вообразила, а? Что я сочувствую твоей горькой участи?

Она сейчас набросится, он был в этом уверен и был готов. Он ее укротит, наденет наручники и наконец-то избавится от нее, заперев в ее собственной камере. Выполнит свою работу. Все, что угодно, только не выдать своих истинных чувств.

Но Марианна всего лишь расплакалась снова, уставившись на свои босые закоченевшие ноги. Она тоже ожидала, что Даниэль ударит ее. Она всегда ожидала худшего. Она здесь ради расплаты. И этому нет конца.

Перед лицом этих новых слез Даниэль почувствовал, как тает его последнее сопротивление, разрушается крайняя линия обороны. Он перепрыгнул через барьер, он уже по ту сторону. Опасную, неправильную. Когда он обхватил ее лицо руками, Марианна стала вырываться:

— Не трогай меня! Ты ничего не принес, так и не трогай…

Вот в чем дело! Он вдруг успокоился, потому что между ног засвербело. И подумал, что она снова пойдет навстречу его желаниям. Мужики все одинаковые! Только об этом и думают, ни о чем другом! Уж я-то должна была знать!

Даниэль не понимал. Почему ей больше не хотелось согреться, не хотелось ничего другого, кроме их обычного низменного обмена. Значит, два тела могут встретиться без того, чтобы хоть в какой-то момент души нашли друг друга…

Она вытерла слезы, покорилась. Нет сил противостоять гнусному шантажу. Начала расстегивать ему ремень, встала на колени.

— Нет, — сказал Даниэль, удерживая ее руку.

Она смотрела недоуменно. Что еще? Какой извращенный трюк?

Даниэль прижал Марианну к себе, так крепко, что она чуть не задохнулась.

— Что ты?.. — прошептала она.

Он гладил ее по волосам, целовал в губы, в щеки, в глаза, припал к шее на целую вечность. Его руки под свитером поднимались по спине языками пламени. Они наконец встретились, плыли на одной волне…

Оба знали, что момент неповторим. Не важно. Каждой минуте ведется счет посреди пожизненного. Особенно посреди пожизненного.

— Разденься! Я никогда не видела тебя без мундира.

— Сделай это сама! — попросил он, словно о милости.

Марианна помогла ему снять форменный пуловер, потом рубашку. Завладела ключами и наручниками, прикрепленными к поясу. На секунду он испугался. Все орудия в ее руках, она может убить его и сбежать. Поджечь тюрьму. Но какая разница? В нем самом полыхает гигантский пожар.

Она швырнула весь набор на пол, даже не заметив, что упустила свой шанс. Ласкала его, робко прикасаясь к коже. Словно боялась обжечься. Даже убогий, выстуженный карцер больше ее не страшил. Она ступала по лепесткам роз, потом по пылающим углям. Видеть перед собой нагой торс мужчины, впервые за столько лет: как тут не расплакаться снова.

Он, в свою очередь, раздел ее, заботливо спросил, не холодно ли. Просто какой-то сон. А ведь она не ширялась.

— У тебя другое белье?

— Это Жюстина подарила! — с улыбкой ответила Марианна.

— Да ну? Значит, и она ради тебя нарушает регламент!

— На день рождения… В прошлом месяце мне исполнился двадцать один год!

Он вдруг осознал, что даже не знает, когда она родилась. Ничего не знает о ней. Ничего, кроме того, что она совершила. Он смотрел на нее только сквозь совершенные ею преступления. Как сквозь узкую бойницу.

— На полу грязно! — проговорила она, повиснув у него на шее.

— Значит, управимся стоя!

Оба рассмеялись, она мягко повела его к столу. Бетонному, но более-менее чистому. Синяки, покрывавшие ее тело, вдруг бросились ему в глаза, словно упрек. Смертельная обида.

— Как я мог сделать с тобой такое?

Она поднесла палец к его губам. Только бы не дать ему разрушить сон. Не вывалиться в реальность. Забыть мерзкую обстановку, забыть все, что им пришлось вынести. Старую и новую боль. Унижения, придирки.

Забыть, что он тюремщик, сторожащий дверь ее ада.

Что они не любят друг друга. Хуже того: они — враги не на жизнь, а на смерть.

Может ли ненависть сблизить два существа так же, как и любовь?

Они вместе падали в пустоту, в пламя, готовое их поглотить.

Головокружения не избежать. Он понял, что не получится остаться невредимым. Придется заплатить свою цену. Любить эту девушку — почти что совершать преступление. Но он тонул в ее мрачном взгляде, погружался в дивное тело, распадался на части в разбушевавшихся волнах…

Она умножала каждую секунду, улетала из клетки, ломая балки, решетки и все, что сдерживало ее так долго.

В момент наивысшего наслаждения ей захотелось его убить, стиснуть руками горло. Душа самки богомола вдруг вселилась в нее. Но Даниэль крепко схватил ее запястья, он все прочел в ее взгляде. Увидел молнию, сверкающую перед атакой. Он держал ее в плену, пока она не расслабилась, не обмякла, прижавшись к нему, совершенно обессиленная. Безобидная.

Он ничего больше не слышал, кроме ее дыхания у своей шеи. Обнял ее, будто не давая исчезнуть этому мигу. Так, прижавшись друг к другу, они долго странствовали. И волна их вынесла на песчаный берег, залитый лунным светом.

На бетонный стол в глухом застенке.

В тени смотровой вышки. В окружении колючей проволоки.