Лиса в курятнике

Карина Демина, 2020

Была у Лизаветы семья, и не стало. Были перспективы, да сгинули вместе со смертью любимого батюшки. Остались лишь сестры, тетушка немощная и желание отомстить, которое и привело Лизавету в «Сплетникъ». Газетенка, по мнению общественному, премерзкая, зато популярная в народе. А глас народа, как известно, на многое способен. Вот только начальник Лизаветиных стремлений не разделяет, да и не он один… многим пришелся не по нраву Никанор Справедливый пронырливостью своей. Однако и ему придется попритихнуть, благо иное дело нашлось: вот-вот состоится в Арсийской империи конкурс красоты. И кому как не Лизавете его освещать? Правдиво. И желательно изнутри… главное, в политику не лезть. Лизавета и не собиралась. Оно как-то само вышло.

Глава 6

— А ведь знаешь, — матушка принюхивалась к ароматной пудре, — в этом и вправду что-то да есть. Я помню Властимиру распрекрасно… Говоря по правде, не хотела ее отпускать — она одна меня встретила пусть без особой любви, но с уважением… а после уж… Сильная женщина.

Пудру из отделанной драгоценными камнями коробки матушка пересыпала в обыкновенную. Она была исключительно рачительной женщиной и в хозяйстве ее превеликом всему находилось применение, даже ядам, составленным столь хитро.

Мало ли как оно в жизни повернется…

— И историю ту помню, она меня изрядно удивила. Моровое поветрие, конечно, беда, но вот для двоих целителей высшего уровня…

Коробку она протерла шелковым платочком, который спрятала в рукаве.

Змеевне ли ядов бояться…

Мелкие чешуйки, проступившие было сквозь кожу, в нее и ушли. А императрица коснулась бледной щеки:

— Может, представиться больною?

— А конкурс?

— Твоя правда… позже, когда начнем, значит. Все равно не сразу подействует. А ведь тогда именно Дубыня Таровицкий разбирательство учинял. Ходили слухи, что поветрие не просто так началось. Дубыня к младшей Одовецкой сватался, только она отказала, выбрала мальчишку из простых, но с даром сильным. Одовецкие кровь всегда берегли. Они, чтоб ты знал, мужей в род предпочитали принимать, и не помню, чтобы слышала, что кто-то да не согласился.

Императрица похлопала себя по щекам.

— Дубыня и отписался, что оба преставились — магическое истощение, мор уж больно силен был. Я тогда не слишком в людях разбиралась, чтобы понять… Теперь вот, значит, и у нее сомнения. Скажи Митеньке, чтобы встречу мне с княгиней устроил, только тихую. И девочке надо будет защиту сделать… К слову, присмотрись…

— Мама!

— Мама, мама… — Императрица-матушка поправила роскошное ожерелье, в котором скрыто было с полдюжины амулетов. — Я тебе, охламону, добра желаю… исключительно.

В Царское Село, которое давным-давно собственно селом не являлось, Лизавета добиралась на конке. По ранешнему времени она была приятно пуста. Дремал на первом сиденье лощеный господин в слегка мятом костюме приятного желтого колеру. Сидели, взявшись за руки, гимназисточки, глазели на потрепанный Лизаветин чемодан и громко обсуждали классную даму, которая, однако, чересчур уж строга.

Ей самой удалось еще поучиться в приличного свойства гимназии, и воспоминания об этом времени сохранились у Лизаветы самые светлые, а вот сестры…

Гимназии стоят денег.

Но и при должном старании рекомендации дать могут для поступления, а там один шаг до государственной стипендии. С Ульянкой, конечно, поздно, но если получится, младшенькую можно будет устроить куда… в тот же Вдовий дом, к примеру.

Она вышла.

Поправила слегка сбившуюся шляпку, украшенную ленточками и атласными розочками, из старых лент крученными. Шляпки у тетушки выходили преочаровательные, однако Лизавету не отпускало чувство, что одного этого будет недостаточно.

Но разве легче было тогда, когда она горничной устраивалась? Стояла на коленях от рассвета до заката за сущие гроши?

Или тот раз, когда — страшно и подумать — в публичный дом проскользнула, правда, модисткою, но все же… Узнай кто, и Лизаветиной репутации придет конец. Хотя ее так и подмывало написать статейку о том мире, что скрывается за узорчатыми дверями. Сводни и мамочки.

Бланкетки, иной жизни не видавшие.

И девицы почти приличные, скромно именовавшиеся камелиями. Стареющие смотрительницы домов, отчаянно боящиеся нищеты и старости. И уличные «билетницы»^[2], которые сгорали рано…

Не пропустят.

Даже Соломон Вихстахович с его любовью к скандалам поостережется затрагивать неприятную эту тему. Однако, может быть, когда-нибудь…

Лизавета отмахнулась от глупых мыслей и подхватила чемодан: о настоящем думать надобно. О том, что писать, ведь ждут же и вовсе не этих почти непристойных откровений, услышанных ею словно бы между делом. А как быть, если клиент уж больно охоч был до дармового — кто ж с санитарного смотрителя денег затребует? — молодого тела.

И, к счастью Лизаветы, тело предпочитал столь молодое, что это прямо нарушало царский указ^[3].

Она остановилась у ограды.

А дальше куда?

Нет, ей велено явиться, она и явилась к назначенному времени, но кто встречает? Или… очередное испытание? Лизавета окинула взглядом чугунную ограду, оценив и немалую красоту ее, и высоту, и остроту шпилей. При нужде, конечно, она обошла бы… правда, тут идти пришлось бы долго, ибо Царское Село огромно, но что поделаешь… не может такого быть, чтобы в ограде этой не сыскалось махонькой калиточки.

Она для интересу поднесла конверт к воротам, но те остались заперты. Контур охранный тоже не дрогнул, будто бы и не было тут Лизаветы. И что делать?

Охраны не видно.

И вообще никого, к кому можно было бы за помощью обратиться.

— Посторонись! — Крик заставил вздрогнуть и отскочить.

Вовремя — по дороге летел изящного вида экипаж, запряженный четвериком вороных. Стоило коням приблизиться, и ворота сами собой распахнулись, пропуская гостей.

И Лизавету.

Почему бы и нет? Приглашение у нее наличествовало, а что ворота не открылись… мало ли, бывает. Зато она мстительно усмехнулась: вот и тема есть для первой статейки, о гостеприимстве высочайшем.

Карета унеслась.

Ворота закрылись, благо закрывались они неспешно: Лизавета не только сама вошла, но и чемодан прихватить успела. Она уж не единожды пожалела, что согласилась принять этакую монстру. Да, некогда, в счастливые времена тетушкиной молодости, чемодан, безусловно, был хорош.

Вместителен.

Надежен.

Рама из прочного дерева была обтянута темною кожей. Массивные замки блестели, да и сам вид этакого чемодана — огромного, солидного — внушал безусловное почтение к хозяину его. И что с того, что кожа протерлась и потрескалась местами, а рама и вовсе слегка покривилась? Замки тетушка от ржавчины очистила и маслом натерла.

Весила эта монстра и сама по себе изрядно, а уж вместе с вещами…

Лизавета с тоской посмотрела на мощеную дорогу, уходившую куда-то вдаль. По обочинам ее росли каштаны, за ними простирались зеленые поля, где-то там, дальше, начинался парк, а уж за парком и дворец обнаружится… должен, во всяком случае.

— Тьфу на вас всех, — пробормотала Лизавета, подхватывая монстру.

Она прошла с десяток шагов и остановилась. Этак она и до вечера не доберется, а ведь ей обещали, что встретят, что ей главное — прибыть…

Точно напишет.

И похоже, с нужной толикой эмоциональности.

Споткнувшись, Лизавета едва не упала вместе с треклятым чемоданом. Эх, приделать бы к нему колесики… Она попробовала было монстру тащить, но та скрипела, скрежетала и грозила развалиться.

Дорога же по-прежнему была пустынна.

И…

Ах, дорогие мои читательницы!

Добравшись до заветных каштанов, Лизавета вздохнула, присела — благо для этой цели чемодан подошел как нельзя лучше — и смахнула пот со лба. Хороша она будет… красавица… растрепанная, взопревшая…

Если у вас есть экипаж и чин батюшкин, открывающий ворота Царского Села, то на конкурс вы прибудете в виде наилучшем. Тем же, кому не повезло, придется искать способ проникнуть за ворота, ибо обещанная встреча…

Чирикали птички.

Благоухали розы, правда, где-то вдали, но ветерок доносил чудесный аромат их. Место дышало покоем и безмятежностью.

Однако, памятуя, что труд всякий человека облагораживает, следует надеяться, что счастливицы, которым все же удастся преодолеть Каштановую аллею и добраться до дворца, изменятся к лучшему и получат…

Лизавета задумалась.

А что, собственно говоря, получат, помимо мозолей на руках и больной спины, ибо странно думать, что какая-нибудь несчастная конкурсантка явится сюда вовсе без багажа?

— Что вы тут делаете? — резкий голос заставил ее очнуться, и она поморщилась: еще и мысль преудачную спугнули.

— Отдыхаю. — Она развязала ленты и шляпку стянула.

Тетушка пришла бы в ужас, но проблема в том, что день выдался жарким, а Лизаветин веер, к слову, единственный, скрывался где-то внутри монстры.

Она помахала шляпкой.

— Здесь? — поинтересовался неизвестный, а Лизавета, положив шляпку на колени, юбку приподняла. Конечно, Царское Село — место такое… особенное, но она за свою жизнь насмотрелась всякого, а уж наслушалась… Не будет нормальный человек по кустам шариться.

— А нельзя?

— Отчего же… — В кустах зашебуршалось, а Лизавете удалось-таки подцепить ножичек.

Простенький.

Махонький.

Такой спрятать легко. Девки сказывали, что даже при полицейском досмотре при должном умении его сокрыть можно. Правда, места называли такие, что Лизавета краснела, чем вызывала у оных девок приступы смеха, мол, наивная.

Зато пользоваться научили.

Малафья, которая прежде в циркачках ходила, да сбегла с любовником лучшей жизни искать, с ножом обращалась, как иные благородные девицы с иглой. Всему не научила, но кое-что показала.

— Дурная ты, — сказала она снисходительно. — Пригодится…

И ножик она же подарила.

А Лизавета взамен платочек принесла, алыми розами расписанный.

Напишет.

Когда-нибудь. И про нее, и про других девиц, которых общество полагает отверженными, отказывая им не только в праве на маломальскую защиту, но и вообще на разум и чувства.

— Можно… — Мужчина выбрался на дорогу и отряхнулся. — Только здесь беседки имеются… в беседках отдыхать сподручней.

Прятаться в кустах — недостойно особы положения столь высокого. Так сказала бы матушка, немало гордившаяся титулом, хотя все знали, что получен он исключительно потому, что невозможно представить, чтобы царская кормилица к подлому сословию принадлежала.

Нет, она была хорошей женщиной.

Доброй.

Ласковой.

И обоих мальчишек любила той искренней любовью, за которую прощалось если не все, то многое. Она и умерла-то, защищая цесаревича, и отнюдь не из долга перед родиной, но лишь потому, что в голове ее не укладывалось, как это дитятко тронуть можно.

Бесчеловечно.

И что с того, что дитятко два десятка лет уж разменяло.

Князь вздохнул и затаился.

Матушка еще тогда, будучи живой, начала ему невесту подыскивать, перебирая девок придирчивей, нежели иной купец товар. Обычно робкая, стеснительная даже, она вдруг становилась иной, когда речь заходила о собственном ребенке. И нынешних девиц с их напористой наглостью, порой выходящей за рамки приличий, она бы точно не одобрила.

Девицы, заполонившие дворец, были милы.

Очаровательны.

Прелестны.

И порой глупы несказанно. Однако, что гораздо хуже, все до одной одержимы безумной мыслью выйти замуж. Лучше всего за цесаревича, потому как всем известно, вот-вот он шапку Мономахову примерит. А супруга его, стало быть, будет императрицей. Однако цесаревич один, а потому…

Впервые, пожалуй, ни репутация, ни происхождение низкое — а о нем, несмотря на титул и высочайшее расположение, помнили, — ни собственный дурной характер не отпугнули потенциальных невест.

— Ах, князь, — графиня Кизлявская закатывала очи и прижимала руки к груди, — вы та-а-акой умный…

— А вы такая красивая…

Девиц стало не просто много, как-то очень вдруг много.

Они терялись в коридорах дворца, умоляя о спасении. Словно случайно бы обнаруживались в местах, где им и находиться бы не положено. Падали в обмороки, жаловались на шебуршание и призраков. Многозначительно вздыхали или и вовсе норовили уцепиться за руку, будто бы предъявляя некие одним им известные права на свободу Навойского. И впервые, пожалуй, князь растерялся.

Не в подземелья ж их отправлять, право слово.

От графини ему удалось избавиться, перепоручив ее заботам какого-то дворцового бездельника, которых ныне тоже развелось больше обыкновенного: среди девиц имелись и неплохие, большей частью размером приданого, варианты. Однако на месте графини тотчас возникли княгиня… баронесса, и даже две, ревниво поглядывавшие друг на дружку…

И честно говоря, князь и сам не мог понять, каким таким расчудесным образом он оказался в зарослях шиповника. А шиповник здесь рос самого обыкновенного дикого сорту и потому был ветвист, шипаст и на редкость цепок. Зато девицы остались где-то позади, предпочитая держаться аллей и зеленых лабиринтов, где по чистой случайности — как иначе-то? — можно встретить подходящего жениха. А при должной толике смекалки и везении, без него-то в брачных делах и вовсе нечего искать, и вовсе обзавестись заветным колечком.

Колечек дарить князю не хотелось.

И ничего не хотелось, кроме как выбраться из зарослей, чем он, собственно говоря, и занялся, дав себе зарок более с девицами в беседы не вступать. И вовсе сообщить о своем отбытии, а самому личиной обзавестись… или нет, личина не пойдет. Девицы-то одаренные, а матушки их с нянюшками вкупе и вовсе опытны, мигом почуют неладное.

А вот если по стариночке? Усы приклеить. Паричок. Одежку победнее.

Князь мигом набросал портрет будущего себя: обыкновенного чиновника низшего класса. В меру подобострастного, слегка туповатого и, что куда хуже для чиновничьей карьеры, лишенного покровителя…

Такой точно интересен не будет.

Правда, додумать он не успел, ибо кусты вдруг поредели, и князь увидел выездную аллею, а на ней — очередную девицу, на сей раз сидящую. Сидела она на уродливого вида чемодане, явно знававшем лучшие времена, и мечтала.

Или думала.

Нет, эту мысль князь отбросил, редкая особа слабого полу к подобному приспособлена. А вот мечтать — это иное…

И что делать? Обратно в кусты лезть?

Во-первых, сие крепко ниже княжеского достоинства. Во-вторых, шиповник менее колючим не станет, а наряд его и без того изрядный ущерб претерпел. В-третьих… в конце концов, может, ей действительно помощь нужна.

Девица почесала кончик носа и нахмурилась.

Была она не сказать чтобы совсем уж юна.

Мила, но не более того, а еще напрочь лишена того особого лоска, который возникает на девицах после тесного общения с дворцовыми мастерами красоты. Рыжая коса ее слегка растрепалась, и из-под шляпки торчали тонкие прядочки.

Одна к щеке прилипла.

Князь моргнул и покашлял, давая знать о своем присутствии. Но девица даже не шелохнулась. Ногой качнула, рученькой махнула, осу назойливую отгоняя… Вот что она тут делает? На аллее?

Конкурсантка, что ли? А почему одна? Где мамка там или еще какая престарелая родственница, приставленная следить за моральным обликом? Или хотя бы компаньонка… и вообще кто-нибудь живой?

Князь нахмурился.

Одинокая девица выглядела на редкость подозрительной. И потому, откашлявшись — в горле запершило по-настоящему, — поинтересовался:

— Что вы тут делаете?

Девица подскочила, то ли от неожиданности, то ли эту неожиданность показывая, едва при том не сверзилась с чемодана.

— Отдыхаю, — сказала она, не скрывая своего раздражения.

— Здесь? — Нет, эта аллея, следовало признать, была ничем-то не хуже предыдущих. В меру тениста, в меру очаровательна. Цвели каштаны, гудели шмели. Камни на мостовой поблескивали, будто намасленные.

— А нельзя? — Девица сжала кулачок.

Она вглядывалась в заросли с на редкость воинственным видом.

— Отчего же, — вынужден был признать князь, выбираясь из зарослей. — Можно… Только здесь беседки имеются… в беседках отдыхать сподручней. А собственно говоря, вы кто?

— Лизавета. — Теперь девица смотрела на него хмуро, явно не слишком радуясь знакомству.

— Димитрий, — представился князь, слегка поклонившись. — Вам не стоит опасаться, я…

Не причиню вреда?

Как-то пошловато звучит. Впрочем, девица тряхнула рыжею гривой и заявила:

— Я не опасаюсь. Я просто… — Она вздохнула и указала на чемодан: — На конкурс вот… сказали быть, я явилась… а никто не встречает…

Она стукнула по чемодану пяткою, будто желая пришпорить, но тот остался недвижим.

— Позволите взглянуть на ваше приглашение?

Ситуация была по меньшей мере неоднозначной. А главное, приглашение девица протянула. Настоящее. На гербовой бумаге, сдобренное печатью и личной подписью княгини Игерьиной, которая была наилучшею рекомендацией.

— Гм, — сказал князь.

А девица вновь вздохнула и, убравши приглашение в ридикюль, произнесла этак задумчиво:

— Сдается, мне здесь не слишком рады…

Примечания

2

Низшая категория проституток, имевших вместо паспорта санитарный билет, в котором проставлялись отметки о посещении врача.

3

Несмотря на то что в царской России проституция была легализована и курировалась несколькими ведомствами, существовал довольно жесткий возрастной ценз.