Научи меня любить

Каролина Шторм, 2021

"Меня все предупреждали. С самого первого дня, как я здесь оказалась. И я сама многое видела. Но продолжала на что-то надеяться. Он казался со мной другим. Не таким, как его привыкли видеть". "Страшно признаться, но эта девочка зацепила меня больше, чем кто-либо за всю мою жизнь. И поэтому я так отчаянно хочу убежать – подальше от этих пронзительных глаз, которыми хочется любоваться, … от её чистой и нежной души, которую хочется любить. Как можно дальше, дальше – туда, в будущее, которое я сам себе заказал, и в котором для неё уже не будет места. Она ворвалась внезапно, без предупреждения, грозясь нарушить мой привычный ритм жизни. И я ослеп на какое-то время, попав под её обаяние. Теперь же я убегаю, чтобы больше никогда её не видеть. Потому что рядом с ней быть не смогу". Эта история о ЛЮБВИ – всепоглощающей, безумной, невозможной. История взросления и поиска себя в большом мире. История, которую хочется прожить вновь… Содержит нецензурную брань.

Глава вторая

Ксения

Мама расспрашивала непривычно жадно, глотая каждое моё слово. Признаться, я не ожидала от неё такого внимания. Наши отношения стали прохладными, и расстояние им теплоты не прибавляло. Я приехала домой вечером в пятницу после учебных занятий. От вокзала добиралась на такси. В девять уже совсем темно, и ходить одной по тёмным улицам мне некомфортно. Да я и не привыкла к таким прогулкам.

Меня встретили радушно. Дядя Петя принял у меня сумку, затем куртку. Он человек воспитанный и деликатный. Если бы не история с отцом, я бы решила, что матери с её новым мужем очень повезло. Но, увы, родным может быть только один. А значит тот, кто пришёл вторым, всегда будет чужой. Он ничего не просит у меня. Но своих детей у него нет, и потребность заботиться о ком-то, кто меньше, даёт о себе знать. Они завели кота, потом собаку. Вряд ли они захотят завести детей. У матери нас трое, и я не уверена, что она захочет в четвёртый раз попытать счастья.

Увидев, как я налегаю на еду, мама поинтересовалась, чем я питалась всю неделю.

— Ты ведь ничего не умеешь готовить, — она любила об этом напоминать. — В столовой, наверное, обедала?

— Днём — в столовой, вечером — в общежитии с девочками готовили ужин, — я старалась отвечать спокойно, не повышая голоса. Хотя в разговоре с матерью мне часто хотелось именно этого.

— Подружилась с кем-нибудь?

— Да, в первый же день.

— Это очень хорошо, — одобрила мать. — Здесь ты была затворницей. Может, там, наконец, начнёшь с людьми общаться.

Обида, снова обида!.. Неужели я так остро реагирую на её слова? Ведь по сути они ничего такого не значат. Но нет, мне всё время кажется, что она хочет меня задеть. Только я не понимаю, зачем? У неё ведь в жизни всё хорошо. Чем же я ей не угодила?

Выходные прошли скучно и однобоко. Я сидела дома и никуда не выходила. Но, когда наступило воскресенье, заметно оживилась. Всё потому что теперь у меня появилось место, куда я могла бы сбежать. Сбежать из родного дома…

Юля встретила меня первой. Я заранее ей позвонила и сообщила, что скоро приеду. А она ответила, что у неё есть для меня сногсшибательные новости.

Моя соседка по комнате до сих пор не появилась, поэтому Юля почти каждую ночь оставалась у меня. Я поставила сумку на пол и сразу включила чайник. В тот момент, когда я разливала по кружкам чай, вошла Юля, широко распахнув дверь, и громко объявила:

— Вчера я лишилась девственности!

— Вот зараза! — я обожгла руку кипятком.

— Прости, — Юля кинулась ко мне, засуетилась. — Я, конечно, знала, что это произведёт на тебя впечатление, но не настолько.

— Ты бы ещё на весь коридор крикнула! А то вдруг ещё не все слышали, — упрекнула её я.

— Да мне, в принципе, всё равно. Кому есть дело до меня?

— А как же репутация? — возразила я.

— Плевать я на неё хотела! — беззаботно ответила Юля. — Здесь мне никто не указ. К тому же мне скоро восемнадцать. Давно уже пора.

— Давно? — я всегда считала по-другому.

— Знакомые все уже всё перепробовали. И гораздо раньше. Одна я осталась нетронутая. Зато теперь будет чем похвастаться.

Я не представляла, как этим можно хвастаться. Видимо, у нас слишком разные понятия о чести и достоинстве. Впрочем, Юля недолго храбрилась. Опустившись на кровать, она мрачно заметила:

— Если честно, я не так себе всё это представляла.

— А как? — мне стало любопытно, и я села рядом, чтобы лучше слышать.

— О чём все девочки мечтают в детстве? О принце на белом коне, о любви неземной и единственной, на всю жизнь. А в жизни получается совсем не так.

Я уловила грусть в её голосе. И действительно, заглянув в её лицо, я увидела, что она вот-вот готова расплакаться.

— Как же так получилось? — спросила я. — Выходит, ты не хотела?

— Сама не знаю. С одной стороны хотела, с другой… Наверное, не с ним.

Ничего себе признание! Я не знала, что сказать в ответ. Впервые столкнулась с подобной ситуацией. Школьные подруги со мной не откровенничали. И интимная часть взрослой жизни для меня была почти не познана. Разве что имелось некоторое представление на основе порнофильмов, которые я периодически смотрела, находясь дома одна. Мне было интересно узнать хоть что-то. В школе нам, естественно, ничего не рассказывали. Сестер у меня не было, а мать предпочитала не общаться со мной на подобные темы. Конечно, у меня были определённые фантазии, но, как сказала Юля, в жизни всё иначе. И порнофильмы меня не впечатлили. Может, я не те смотрела?

— Вчера здесь была пьянка, — стала рассказывать Юля. — Мы отмечали День Рождения Фауста. Всё шло хорошо. Потом он вызвался меня проводить.

— До комнаты? — уточнила я. — А сама бы ты не дошла?

— Я не настолько была пьяна. Но его предложение меня вполне устроило. Как и последующее…

— Так это был Фауст? — догадалась я. — А почему… именно он? — на мой взгляд, не самый привлекательный молодой человек. Волосы у него рыжие и бакенбарды тоже. Кроме того, он полноват. Хотя, в общем и целом недурен. Но есть же другие. Евгений, например. После нашего знакомства я думаю о нём каждый день. Жаль, что он редко бывает у нас. Я хотела бы видеть его чаще.

А Юля продолжала:

— Вчера я ночевала одна. Мои соседки разъехались по домам. Фауст привёл меня в комнату и,… как-то всё само собой произошло. Я даже не поняла толком.

— Замечательно! — я вскинула руки. — То есть твой первый раз прошёл почти бесследно? А как же «особые ощущения» и всё такое?

— Да никаких особых ощущений не было. И боли тоже я не почувствовала. Как и удовольствия. В общем, ничего особенного, — заключила она.

Я слушала свою подругу и не знала, могу ли я что-то ей ответить. Мои принципы не пошатнулись ни разу. И я убеждена в том, что такой ответственный шаг надо делать осознанно. И уж точно не с первым встречным, а с человеком любящим и любимым. Иначе зачем? Чтобы похвастаться перед подругами: поглядите, я стала взрослой? Чушь! Взрослость — это совсем о другом. И такими способами она не достигается. Думаю, что Юля и сама это понимает, только признаваться не хочет. Она хорошая девчонка, мне с ней очень легко и приятно. Да, и росли мы и воспитывались по-разному. А это очень важно. Я никогда бы не позволила себе поступить так, как она. Нет, это вовсе не означает, что я останусь чиста вплоть до бракосочетания. Но… есть принципы, через которые я не переступлю.

— У меня никогда и ни с кем ничего не было, — призналась я Юле. Наверное, она сама это поняла. — Ко мне никто ни разу не прикасался.

— Но ты хотя бы целовалась с кем-то?

— Пару раз, — нехотя сказала я. — И то мне не понравилось.

Действительно, что мне могло понравиться в этих неловких попытках малознакомого парня соблазнить тогда ещё пятнадцатилетнюю школьницу? Он приезжал к нам на лето во время каникул. И водил знакомство с моей школьной приятельницей. Вернее, с её парнем. А случилось всё во время празднования его (этого парня) Дня Рождения. Мой новоиспечённый ухажёр отвёл меня в дальнюю комнату, чтобы, как он выразился «поговорить по душам». А там долго тянуть не стал.

Целоваться с ним мне не понравилось. Да я и не ответила ему по-настоящему. Но мне было интересно попробовать. Не более того. Как и Юле, вероятно. Только я бы никогда не зашла так далеко.

— Значит, Фауст… — протянула я. — И как он? Хорош?

— Пока не с кем сравнить, — к Юле вернулась её обычная беспечность. — Вот будет следующий, тогда скажу.

— Ты уже о следующем думаешь?

— Присматриваюсь. Например, к Евгению, — и она хитро посмотрела на меня.

— Как — к Евгению? Почему именно к нему? — мне совершенно не понравилась эта затея.

Но Юля, похоже, и это знала. Поэтому, обняв меня за плечи и притянув к себе, сказала:

— Не бойся, я шучу. Евгений, конечно, хорош, но я-то знаю, что кое-кто к нему не равнодушен.

— О ком ты? — я постаралась изобразить удивление.

— Не притворяйся, Ксюш. У тебя на лице всё написано. В тот самый первый день, когда вы познакомились. Ты так смотрела на него!.. Думаю, он тоже это понял.

— Неужели? — но ведь он на самом деле мне понравился. Разве можно скрыть очевидное?

— Это очень заметно, Ксюш. Но, я думаю, тебе нечего стесняться. Он очень неплохой парень. Жаль только, несвободен…

Я встрепенулась.

— Что это значит? — хотя ответ был очевиден.

— У твоего Евгения есть подруга. Я видела её вчера на Дне Рождения Фауста.

Юля смотрела на меня с сочувствием. Но я не видела этого. Мой взгляд был направлен сквозь неё — туда, где от меня быстрыми шагами уходило призрачное счастье, ещё несколько секунд назад жившее в моём воображении.

Евгений

Наутро после празднования Дня Рождения Фауста я с трудом разлепил глаза. Спать было ужасно неудобно. Эти маленькие кровати не предназначены для двоих. Здесь и одному бывает тесно. Сколько раз я летал со второго яруса!.. Хорошо, что приземлялся удачно. Надо какие-нибудь бортики придумать. Мало ли что…

Лиза спала рядом, отвернувшись к стене. Она не стала снимать одежду, так как в комнате мы были не одни. Неподалёку храпел Толян. А прямо подо мной на первом ярусе — Юрец. Где ночевал Пашка, я понятия не имею. Про Фауста знаю точно, что он ушёл со своей новоиспечённой подругой.

Я сделал попытку пошевелиться. Шея ужасно затекла и теперь болела. Онемела рука, которую я подложил Лизе под голову. Ненавижу эти общажные кровати! Как будто специально сделаны для того, чтобы убить всякое желание спать. И ещё это правило — размещать по несколько человек в комнате! После такой бурной ночи, как вчера, здесь просто дышать нечем. И какой-то… нехороший человек закрыл окно — единственное отверстие, связывающее нас с внешним миром.

В комнате стоит перегар. Табачного дыма я не ощущаю, потому что сам курю. Но если кто сейчас зайдёт, рискует отравиться этими парами. Боже мой, в какой клоаке я живу! Я — человек, воспитанный в условиях строгой военной дисциплины, где даже пылинки не допускалось обнаружить на полке, не говоря уже о невыглаженных брюках и рубашках с пятнами от еды, вот уже четвёртый год в этом зловонном месте разлагаюсь, словно гниль, и тону в этом болоте смрада и порока! Как же мне противно чувствовать себя таким дерьмом!..

Я ничего здесь не могу изменить. Когда я вселился, уже было так, как сейчас. Меняются только лица. Суть остаётся неизменной. Кто бы сюда ни попал, все в скором времени начинают тонуть. И я давно бы ушёл на дно, если бы не крепкая рука отца, держащая меня за волосы и не позволяющая захлебнуться окончательно. Я не люблю это место, но я живу здесь вопреки всему — своим убеждениям, ценностям, идеям. Мне хочется бежать всякий раз, как я вижу, к чему приводят наши ежедневные пьяные посиделки. Но когда стакан оказывается в руке, рассуждать уже поздно. Обратно не вернёшь, на стол не поставишь. Пей, душа, заливай всё, что есть!..

Мои родные не знают и половины того, что происходит здесь. Но я всё время ощущаю себя как на иголках, ожидая, что в любой момент сюда может войти отец. И тогда… позора мне точно не избежать.

У меня были попытки уйти, соскочить. Не принимать эти условия буквально. Но что бы я сказал отцу? Что не хочу жить в общежитии среди алкашей и наркоманов? Что сам становлюсь одним из них? Что не могу справиться с собственными пороками? А где же тогда пресловутая сила воли? По-видимому, утонула в стакане с водкой. Поэтому она всё время кажется такой горькой. А ведь продолжаю пить…

Лизе здесь, конечно, не место. И как хорошо, что она учится в другом городе и сюда приезжает редко. Я бы не хотел видеть, как она превращается в одну из тех, кто здесь по соседству почти наравне с мужиками лакает водку чуть ли не из блюдца, будто кошка — молоко. А потом такие заползают в первую попавшуюся постель и продолжают мурлыкать на ухо, требуя ласки. Мне не нравится вся эта система, но повлиять на неё я не могу. Остаётся молчать, что я и делаю чаще всего.

В дверь постучали. Ну, вот оно, началось! Не иначе сама Жанна Аркадьевна пожаловала. Наверняка, ей уже донесли добрые люди. Праздник у нас — не спит вся общага. Как же уснуть, если музыка на всю громкость?

Никто не просыпается, не встаёт, чтобы открыть дверь. А стук всё настойчивее. Жанна Аркадьевна может сколько угодно за дверью стоять. Ей торопиться некуда.

— Женя, открой! — её голос. Как угадал. Нехотя сползаю со второго яруса, подтягиваю штаны без ремня и босой иду открывать. Не уйдёт ведь, пока своего не добьётся. Поворачиваю ключ в замке и выглядываю из-за двери. — Ну, доброе утро, Евгений! — строгая, прямая Жанна Аркадьевна смотрит на меня сквозь прозрачные очки взглядом воспитательницы детского сада. — Почему так долго не открывал?

— Спал, — ничего лучше я придумать не мог. Голова ещё плохо соображает.

— Могу я войти?

Плохая идея.

— Э-э-э… у нас в комнате не убрано, — тоже, кстати, правда.

— А у вас когда-нибудь бывает убрано? Пропусти, Женя, — настаивает она. — Я хочу посмотреть, что у вас в комнате творится.

Я, похоже, не в себе, потому что отстраняюсь и пропускаю её. Жанна Аркадьевна опытным глазом быстро окидывает комнату, задерживается на мирно храпящем Толяне, замечает Лизу.

— Почему в вашей комнате девушка? Кто она?

Я, помявшись немного, отвечаю.

— Это моя девушка. Приехала в гости.

— А у нас здесь разве гостиница?

Дальше началась самая настоящая проповедь. Я готов был сквозь землю провалиться, только бы не слушать всего этого. Да, мне известно, что мы систематически нарушаем правила проживания в общежитии. Да, я знаю, что алкоголь — это яд, и принимать его — опасно для здоровья. Да, у нас в комнате ужасно накурено и не мешало хотя бы открыть окно и проветрить помещение. И да, приводить и оставлять на ночь посторонних лиц в общежитии запрещено.

— Я вызову вас всех на студсовет, — пригрозила Жанна Аркадьевна. — Получите выговор с занесением в личное дело. Я предупреждала не раз. Но, по-моему, всё без толку. Что делать с вами, Евгений? Может, пора твоего отца вызвать?

— Не стоит, — голос от волнения стал хриплым. — Отцу, вообще, ничего говорить не надо.

— И как долго это будет продолжаться? Все эти ваши ночные попойки, гулянья до утра, скандалы?

— Мы никогда не скандалим, Жанна Аркадьевна, — возразил я. — Мы тихо, мирно.

— Сказки мне будешь рассказывать? Или ты думаешь, я ничего не знаю? Кстати, а где остальные? — она пошарила глазами. — Не вижу Сазонова. И этот ваш друг без имени…

— Фауст, — подсказал я. Зачем только напомнил?

— Именно они. Один отчислен был, второй год назад окончил университет. Почему я постоянно их здесь вижу?

— Так им место предоставили.

— Где? В комнате, которая для троих предназначена?

Я промолчал. Никогда не умел спорить. Да и какие могут быть возражения, если она говорит правду?

Толян, громко всхрапнув, затем перевернулся на другой бок, а после открыл глаза. Увидев коменданта, он тут же закрыл их, вновь притворившись спящим. Жанна Аркадьевна только рукой махнула.

— Передай своим друзьям, Евгений, что я намерена поставить вопрос об их выселении из общежития.

Она развернулась и ушла.

— Женя, — услышал я тихий голос. Лиза легла на край кровати и позвала меня. — Кто эта женщина?

— Комендант.

Лиза села, свесив босые ноги.

— А она, правда, может вас всех выселить?

— Правда, — кивнул я.

— Да ничего она не сделает! — подал голос Толян. — Только пугает, как обычно. Я здесь пять лет живу, и за это время столько слышал от неё всяких угроз! Только всё это на словах. До дела никогда не доходит.

— Ну, знаешь, терпение у неё не железное. Однажды может лопнуть.

— Главное, чтобы мы в это время поблизости не оказались, — не открывая глаз, сонно пробормотал Юрец.

— А мы тогда, Юрка, тебя к ней отправим в качестве посла доброй воли, — сказал Толян. — Ты хорошо умеешь говорить. Нальёшь ей елея сладкого в уши, и она растает.

— Нет, лучше мы к ней Пашку отправим с бутылкой водки, — возразил Юрец. — Тогда она точно обрадуется. Даже слушать не станет.

— Да, у неё к Пашке особая приязнь.

Как будто зная, что говорят о нём, Пашка широко распахнул дверь и вошёл в комнату.

— Доброе утро, страна! — громко провозгласил он. — Хватит спать! Сегодня такой день!

— У тебя хорошее настроение? — улыбнулся всё ещё лежащий на кровати Юрец.

— Отличное! — Пашка вытащил из пакета две бутылки шампанского и поставил на стол. — Это на вечер. Лиза, сообразишь что-нибудь перекусить?

— Да у тебя, я смотрю, всё серьёзно, — Юрец даже привстал.

— А то! — Пашка широко улыбнулся. — Есть повод.

Мы с Толяном переглянулись. Кажется, студсовета нам, всё-таки, не избежать.

Ксения

Я, действительно, расстроилась, узнав о том, что Евгений несвободен.

Почему-то раньше мне не приходило это в голову. Мы знакомы чуть больше недели, и с каждым днём мой интерес к нему растёт. Мне хотелось бы думать, что и с его стороны что-то есть. Когда он смотрит на меня задумчиво-печально, я чувствую, что он знает гораздо больше, чем может сказать. Тихий, скромный и невероятно сдержанный. Даже, когда играет. Его длинные пальцы перебирают струны, а взгляд устремлён куда-то вдаль. И никому не ведомо, о чём он думает в тот момент, что представляет себе.

Я зашла в его комнату под предлогом спросить, была ли здесь Юля. Была, ответили мне, и Фауст её увёл. Ничего удивительного, если учесть, что она мне рассказала об их внезапно начавшихся отношениях. Получив ответ, я уже собиралась уйти, как Юра радушно пригласил меня к их столу «разделить этот вечер». Я взглянула на молчавшего всё это время Евгения и, повернувшись к Юре, сказала: «С удовольствием».

Мне пододвинули стул, поставили стакан. Я хотела было отказаться, но потом подумала, что это будет выглядеть очень странно: сама же согласилась остаться. К тому же сегодня наливали шампанское. Я и его не люблю, как и алкоголь в целом. Но всё же лучше, чем водка, от одного запаха которой меня воротит.

За столом помимо меня сидело ещё несколько человек: Юрка (Юрец, как его здесь называют), Толик, Евгений с гитарой и… его девушка. Она протянула мне руку, улыбнулась и назвала своё имя. Очевидно, её обрадовало моё появление, так как находиться одной в компании мужчин не очень приятно. По крайней мере, я бы себя чувствовала неуютно на её месте. Но даже из чувства солидарности я не могу ей симпатизировать, потому что она — с ним. И мне грустно всякий раз, как я об этом думаю.

Да, она не виновата в том, что узнала его раньше, чем я. Возможно, если бы они познакомились сейчас, всё могло бы быть иначе. Ну, не может он не замечать того, как я смотрю на него. Как замираю в тот миг, когда он начинает играть. Мне кажется, это понимает каждый здесь сидящий. Каждый — но только не он… Самый молчаливый из всех, кого я здесь видела. Длинная чёлка наполовину скрывает его взгляд, а тень от ресниц спускается вниз, оставляя усталые следы под глазами. Он очень хорош собой. И, по-видимому, совершенно этого не знает.

В коридоре раздался знакомый громкий голос. И следом широко распахнулась дверь, и в комнату вошёл ещё один её обитатель. Вот уж кому самомнения не занимать! Павел Сазонов, первоначально произведший на меня приятное впечатление, в тот же вечер сам это впечатление испортил своей грубостью и резкостью. Да, он, действительно, такой, как о нём говорят. Внешне выглядит щеголем — одет чуть ли не с иголочки, рубашка выглаженная, на брюках стрелочки, ботинки, начищенные до блеска. Я удивляюсь каждый раз, как его вижу здесь в таком образе. Потом вспоминаю, что так он одевается, идя на работу или возвращаясь с неё. А ещё он любит производить впечатление на окружающих. Вот и сейчас, едва поздоровавшись со всеми, проходит к своей кровати и, ни мало не смущаясь, начинает раздеваться. Юра оборачивается к нему:

— Паша, мы тебе не мешаем?

— Нисколько, — Павел совершенно спокойно расстёгивает рубашку, затем снимает ремень на брюках. Я отворачиваюсь, пока краска стыда не залила лицо. Впервые в жизни вижу такого, как он. А Толик поясняет:

— Паша может и догола раздеться. Его ничто не смущает.

А вот к этому я совершенно не готова. Поэтому хватаюсь за стакан, как за спасательный круг. Остальные воспринимают моё действие как призыв.

— Меня подождите, — говорит Павел. — Шампанское кто принёс?

— Кстати, Паша, а что за повод? Ты нам так и не сказал, — вспомнил Юра.

— Повышение по службе, — Павел подошел к столу, достал единственный свободный табурет и поставил его рядом со мной, потеснив тем самым Толика. — Админ увольняется. На его место хотят поставить меня.

— О! — воскликнул Юра. — Это большое событие! Пахан, ты просто молодец! Расскажи, как тебе это удалось?

Павел взял в руку стакан. Осушил его одним махом. Разве можно так пить шампанское? Потом достал сигарету и закурил. Не люблю запах табака. Я отодвинулась немного, насколько позволяло мне пространство. Он бросил на меня беглый взгляд и тут же переключился на Юру. Кажется, я для него не более чем пустое место. И, пожалуй, это к лучшему.

— Я в этом клубе работаю уже два года, — начал Павел. — Начинал, если ты помнишь, — он обращался именно к Юрке, — простым подметалой. Потому что на нормальную должность не брали. Кроме того, меня отчислили тогда из универа, и вопрос о продолжении обучения висел в воздухе. За два года многое изменилось.

— Только не у тебя в голове, — Юра был откровенен с ним, как никто. Вряд ли кому-то другому Павел позволил бы так с собой разговаривать. Но к Юрке у него было особое отношение. Юрка, вообще, всем нравился.

Павел неожиданно усмехнулся.

— Друг, можешь не переживать за меня. Всё в порядке. Я знаю, что мне нужно делать.

И он точно знал. Один выпил почти всю бутылку шампанского, а потом потянулся за второй. Я с опаской поглядывала на него, памятуя, каким он бывает агрессивным. Его голос звучал всё громче, движения становились более резкими, порывистыми. Он постоянно сквернословил и не стеснялся, похоже, никого и ничего. Я ловила себя на мысли, что побаиваюсь его. Его движения, порой совсем не контролируемые, вызывали опасение, что он может зацепить кого-нибудь и вряд ли потом попросит извинений. А ближе всех к нему сидела я. И даже присутствие Евгения меня не успокаивало. Когда Павел совсем разошёлся, вступив в спор с Толиком (а делать это ему, явно, нравилось, судя по лихорадочному блеску в глазах), я поняла, что мне пора ретироваться. Встала со стула и только собралась со всеми попрощаться, как услышала громовой голос Павла:

— Опять пытаешься сбежать? Нет, красота, так дело не пойдёт, — и он, схватив меня за руку, потянул назад. — Ты даже ни одного стакана не выпила.

— Я больше не хочу, — возразила я. — Мне уже достаточно.

— А если я попрошу нашего Евгения исполнить что-нибудь для тебя, — останешься?

Павел смотрел на меня, не мигая. И под прицелом его глаз я ощущала себя неловко. Кто этот человек? Он напоминает мне самого дьявола.

— Велико искушение, да? — он нагнулся ко мне и прошептал. — У тебя всё на лице написано. Можешь не прятаться.

— А ты разве умеешь читать по лицам? — внезапно осмелев, спросила я.

Он улыбнулся и ответил мне: «Умею».

— Тогда прочти что-нибудь на моём лице, — я выпрямилась и гордо подняла вверх голову. Хватит! Не позволю ему себя запугать.

А Павлу, напротив, понравилась моя внезапная перемена настроения. В глазах зажёгся интерес. Он скользнул взглядом по моему лицу, внимательно всматриваясь в каждую его черту, затем спустился ниже. Я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Сейчас опять начну краснеть. Но он сам решил меня успокоить, сказав:

— Не нужно бояться, Ксюша. Я всего лишь смотрю на тебя. Обещаю, руками трогать не буду.

От его слов за километр веет опасностью. Он смотрит так пристально, что я ощущаю себя буквально голой. Такой взгляд и под одежду может беспрепятственно проникнуть. Попробуй ему помешай!

Я забыла, что рядом сидят другие люди. Его глаза меня не отпускали. Они приковали к месту и мешали пошевелиться. Он, действительно, меня не тронул. Но прикасаться можно не только руками.

— Пойдём, выйдем в коридор, — предложил Павел. — Там и поговорим.

И я встала и последовала за ним. Он открыл дверь, пропустив меня вперёд, а затем вышел сам. Тишина и тусклое освещение ламп мне уверенности не придали. Почему именно сейчас здесь никого нет?

— Хочешь? — он вытащил пачку сигарет и предложил мне. Не ведая, что творю, я взяла одну дрожащими пальцами. Он поднёс мне зажигалку, и я затянулась. Курить я пробовала несколько лет назад. Мне ужасно не понравилось, и я решила, что впредь делать этого не стану. Но теперь отступать было уже поздно. Я сама согласилась. Он провокатор, бесспорно. Или змей-искуситель. И то и другое ему подходит. Только не пойму до сих пор, какого цвета у него глаза. Может, зелёные?

Я поперхнулась и стала кашлять. Он взял у меня сигарету и потушил о стену.

— Зачем это тебе?

— Что ты имеешь в виду? — я всё ещё не могла откашляться.

— Ты же не куришь.

— Мне захотелось попробовать. Что в этом такого? — я, наконец, обрела нормальный голос.

— Чего ещё тебе хочется попробовать? Траву? Порошок? Таблеточку для поддержания бодрости?

— Нет, ты что! — я протестующе замахала руками. — Я никогда ничего подобного…

— Я вижу, — перебил он. — И сейчас не стоит, — повертел двумя пальцами окурок и бросил его в открытое окно. — А зачем делаешь вид, будто пьёшь наравне со всеми? Ты свой стакан только к губам подносишь, а сама даже не пробуешь. Потом выливаешь незаметно, чтоб никто не догадался.

Вот это да! А я наивно полагала, что моих маневров за столом никто не замечает. Оказывается, Павел за мной наблюдает.

— А тебе зачем это нужно? — не придумав ничего лучше, вскидываюсь я. — Почему ты смотришь за тем, что я делаю?

— Привычка, — ответил он. — Мне интересно наблюдать за людьми, — и уточнил. — Не за всеми.

— Значит, за мной — интересно?

— Ты не совсем такая, как другие, — задумчиво произнёс он. — Хотя, возможно, я ещё мало тебя знаю. Скажи, Евгений тебе, действительно, нравится?

Я решила, что врать ему в этот момент нет никакого смысла.

— Да, — спокойно сказала я. — А что?

— Ничего такого. Хотелось проверить, скажешь ли ты правду. Тебе сколько лет?

— Семнадцать. Скоро будет восемнадцать.

— Ты маленькая ещё, — и снова — задумчиво. — Зачем ты приходишь в нашу комнату? Чтобы его видеть?

Как много вопросов, на которые я бы не хотела отвечать!.. Он, что, решил меня замучить сегодня? Жертву очередную себе выбрал? Но ведь не отпустит так просто. Хотя и обещал руками не трогать. Но словами и глазами прикасается так умело, что я не знаю, куда себя деть.

— Я прихожу не только к нему, — объясняю я. — Мне со всеми ребятами нравится общаться.

— Да какое тут может быть общение, кроме совместной пьянки? Ты думаешь, здесь с кем-нибудь можно поговорить по душам?

Это прозвучало как взрыв. Я снова почувствовала страх. А Павел продолжал:

— Нет, все друзья здесь исключительно собутыльники. Я живу в общаге шестой год, и ничего за это время не изменилось. По крайней мере, в лучшую сторону, — я слушала его внимательно. — Ты думаешь, сидишь в этой компании, слушаешь их разговоры, и все кажутся такими открытыми, приветливыми. Так? А ты не знаешь, что каждый из них мысленно тебя уже раздел и поимел раз десять? Вопрос лишь в очередности.

— И ты тоже так делаешь?

— Я — в первую очередь!

Неожиданное признание меня сбило с толку. Я открыла рот, чтобы что-то ответить, и не смогла. Губы вдруг пересохли, и я машинально облизнула их. Павел следил за каждым моим движением.

— Что происходит? — спросил он.

Я подняла на него удивлённые, наверное, ставшие ещё большими глаза. Он громко выдохнул, потом вытянул вперёд руки и обхватил ладонями моё лицо.

— Только не бойся.

— Ты обещал меня не трогать, — напомнила я.

— Запомни: обещания очень легко нарушить. Особенно, если речь обо мне, — и быстро, чтобы я не успела ничего возразить, он притянул меня к себе и буквально впился своими губами в мои.

Я потеряла разум от страха. И сил на сопротивление у меня не нашлось. Руки уперлись ему в грудь, но это была, скорее, попытка обрести опору. А он прижал меня так крепко, что вырваться просто невозможно. Меня никогда не целовали против моей воли. Но этому человеку совершенно наплевать на чьё-то мнение. И на моё, в том числе. Он захотел и сделал.

Губы были жадными. Сначала он целовал порывисто, затем темп снизился, стал более плавным, мягким. До меня не сразу дошло, что я отвечаю ему тем же. А когда осознала, что я делаю, то первой мыслью было — отпрянуть. Но он снова не пустил. Ещё слишком рано, чтобы насытиться.

Я ощутила, как его руки скользят по спине. Он так легко может нарушить обещание!.. Опасно!.. Пора с этим заканчивать.

— Нет! — воскликнула я, отпрянув. — Не нужно ничего… больше.

Он отпустил меня.

— Трусишка, — беззлобно усмехнулся. — Чего испугалась? Мы же в коридоре. Я бы не стал ничего такого делать.

— Ты уже сделал, — напомнила я.

— Это упрёк? Мне показалось, ты не особо сопротивлялась.

— Ты просто застал меня врасплох.

Он улыбнулся и снова протянул ко мне руку. На этот раз я оказалась шустрее и отскочила в сторону.

— Не надо меня трогать.

— Хорошо, — неожиданно согласился он. — Не буду. Пойдём, провожу тебя в твою комнату.

Когда я открыла дверь и тихо, на цыпочках вошла, то увидела, что Юля лежит на моей кровати. Напротив неё, наполовину лёжа на полу, спит, мирно посапывая, Фауст.

— А почему он здесь? — спросила я.

— Не рассчитал сил. Уснул на подходе к кровати, — пояснила Юля. А затем переключилась на меня. — Всё в порядке?

— Нет. Я пила шампанское и курила отвратительную сигарету.

— Ну, ты даёшь!.. — воскликнула Юля.

— А ещё меня целовал Пашка Сазонов.

— Что-что? — Юля захлопала глазами.

— Ты прекрасно слышала. Сазонов меня целовал. В губы.

— А ты?

— А что я? Я… тоже.

— Ну и дела… Оставила тебя одну всего на один вечер, а ты уже столько дел успела натворить, — Юля покачала головой. — Как это получилось?

— Я сама не поняла. Мы сидели в одной компании. Потом разговорились. Вышли в коридор. И там всё произошло.

Я, действительно, не понимала, как так могло получиться. Он, определённо, к этому шёл. Но я не была готова к тому, что первым парнем, который меня поцелует здесь, будет именно он.

— Тебе понравилось? — неожиданно спросила Юля.

Я метнула на неё возмущённый взгляд.

— А что такого? — удивилась Юля. — Ты же спрашивала меня про Фауста.

— Да, но… Я в таком смятении, если честно… Никогда не думала, что окажусь в подобной ситуации с ним.

— Ну, почему же? — Юля стала рассуждать. — Парень он видный, интересный, весьма хорош собой и, по-моему, не дурак. Вот только репутация у него хромает. Но в некотором роде это добавляет ему привлекательности.

— Только не для меня, — возразила я. — Репутация хулигана меня не привлекает.

— Но с тобой он вёл себя хорошо?

— Как сказать? Если бы я не остановила, мог позволить себе лишнее.

— Ничего удивительного. Раз ты ответила на его поцелуй, значит, он вправе рассчитывать на продолжение, — заключила моя подруга. Что ж, в этом она, пожалуй, права. Женщина подаёт сигналы, мужчина их ловит. Всё естественно и закономерно. Но я совершенно точно не хотела от Павла ничего. Все мои мысли были заняты Евгением.

— Кстати, как там твой принц? — осведомилась Юля.

— Со своей принцессой, — мрачно заметила я. — Мы будем ложиться спать? Думаю, на сегодня впечатлений достаточно.

— Когда твоя соседка уже приедет? Или может, мне уже пора перенести сюда свои вещи?

— Разве ты ещё не сделала этого? — с улыбкой спросила я. Всё-таки, хорошо, что у меня появилась настоящая подруга, с которой можно поговорить обо всём на свете. Немного смущает присутствие бесчувственного тела на соседней кровати, но в принципе это уже не столь важно. И в подтверждение этой мысли Фауст, немного повертевшись во сне, окончательно сполз на пол.

— Пусть там и остаётся, — решила Юля. — Гораздо лучше смотрится, чем на кровати.

— Давай его хотя бы покрывалом накроем, — предложила я. — Замёрзнет.

Мы укрыли спящего Фауста, затем легли спать. Но сон пришёл не сразу. Взбудораженная произошедшими событиями, я вновь и вновь прокручивала их в голове. Евгений меня не замечает. Или делает вид, что не замечает. Это не может не огорчать. Мне хотелось бы, чтобы он вёл себя по-другому. Например, как Павел сегодня. Ему-то смелости не занимать! Только поведение его мне не понятно. Что ему нужно от меня? Всего лишь одного поцелуя? Слабо верится. Это не о нём. Он человек, не принимающий полумеров. Значит, просто развлекается. А раз так, надо побыстрее забыть этот эпизод, возникший так неожиданно. И не давать ему повода это повторить. Иначе… мне может понравиться…

* * *

А соседка приехала утром следующего дня. Милая, скромная девушка, ростом выше меня, не очень складная, зато приятная лицом. И совсем не разговорчивая. Она оказалась студенткой пятого курса факультета экономики, и, по её словам, в университете ей в этот период делать нечего. Она довольно равнодушно встретила известие, что теперь она не одна (хотя до этого комната, которую она занимала, считалась «однушкой»). Но, видимо, в этом году приток студентов оказался выше нормы, и пришлось изрядно потесниться.

Мою соседку звали Маша. Будни она проводила в общежитии, сидя на кровати, читала книгу и пила чай из кружки. Иногда разговаривала по телефону. Друзей у неё, как я выяснила, не было, молодого человека тоже. На контакт со мной она не шла, лишь изредка отвечала на мои вопросы. Странная девушка… Мне было скучно с ней, поэтому я часто покидала свою комнату и уходила в гости к другим своим знакомым — чаще всего, к Юле или, если она была занята, то к Насте. С ней разговаривать было сложнее, потому что она каждый раз норовила дать мне какой-нибудь дельный, с её точки зрения, совет. Но мне почему-то это казалось навязыванием мнения, и слушала я её вполуха. Настя любила поговорить о том, что происходит в стенах нашего общежития, и пообсуждать каждого студента. Мне это не очень нравилось, но я не смела упрекать её. Она была такой, какая она есть. Да, мы не сходились в этом. Но не её вина. Как, впрочем, и не моя.

С тех пор, как Маша появилась в нашей комнате, количество гостей сразу поубавилось. Пару раз заглянул Фауст, видимо, в поисках Юли, которая периодически его избегала. Заходила и сама Юля, но при виде молчаливой моей соседки сама умолкала. Зато мне было очень спокойно рядом с Машей, и я знала, что нашу идиллию ничто не может потревожить.

В гости к нашим весёлым друзьям я не заходила с того последнего раза. И у меня были на то причины. Во-первых, не хотелось лишний раз столкнуться с этой Лизой. Мне она не нравилась, и поддерживать с ней контакт не собиралась. Да и не хотелось видеть её рядом с Евгением.

Была и вторая причина. Я опасалась столкнуться лицом к лицу с Павлом Сазоновым. Неизвестно, что он может выкинуть на этот раз. И оказаться в опасной близости от него я не хочу.

Но долго избегать этих встреч мне не удалось. В один из вечеров, когда я сидела в своей комнате и готовилась к очередному семинару, формулируя развёрнутые ответы на вопросы, в дверь постучали.

— Войдите, — сказала я и подняла голову.

Оказалось, это Юрка. Я обрадовалась его появлению и пригласила войти.

— Да я ненадолго, — несколько смущённо улыбаясь, ответил он. — Меня делегировали сюда как чрезвычайного посла особой студенческой державы Алко.

— Замечательное название, — я еле сдержала смех.

— В связи с этим, милые дамы, разрешите пригласить вас к нашему скромному столу, — торжественным голосом продолжал Юра.

— Опять какой-нибудь повод? — поинтересовалась я.

— Да какой может быть повод? Ваш покорный слуга, наконец-то, сессию закрыл.

— А почему у тебя так рано сессия началась? — не поняла я.

— Так это с прошлого года!.. Теперь официально переведён на пятый курс, — и, посмотрев на мою соседку, сказал. — Да-да, Мария, к сожалению, это так. Умом не блещу. Зато как красноречив порою!

Маша скромно опустила глаза. Но, к моему удивлению, предложение приняла. И я, отложив в сторону конспекты и пригладив растрепавшиеся волосы, пошла за Юрой. По пути я думала, почему он решил зайти именно к нам. Неужели другой компании не нашлось? Мне во всём мерещился какой-то подвох. Видимо, я не привыкла к тому, что со мной можно дружить безо всякой корысти. В школе у меня появлялись друзья только, когда надо было списать домашнее задание или помочь на контрольной работе. Нет, они вовсе не были плохими ребятами. Это я, наверное, не была хорошей подругой. Просто не знала, как…

Юра пропустил нас первыми. Дверь в его комнату была открыта настежь. Но, вопреки ожиданию, я не увидела заставленных бутылками и стаканами столов. Толик нарезал овощи и хлеб, Яна (девушка из соседней комнаты) раскладывала салфетки (!). Евгений сидел на кровати и тихонько наигрывал на гитаре, временами прерываясь и делая какие-то пометки в тетради карандашом. Пашки, к счастью, не было. Я вздохнула с облегчением.

— Сейчас ещё Фауст подойдёт с подругой, — сообщил Юра. — И, думаю, этого хватит.

Я не удержалась, спросила, почему так скромно.

— Непривычно? Дело в том, что на днях к нам заходила Жанна — та, что Аркадьевна, и честно предупредила, что ещё один такой случай наподобие Дня знаний — и можно смело собирать чемоданы. А я, например, пока к этому не готов. И ребята тоже. Так что сидим тихо, скромно. Ждём, когда гроза поутихнет. Заодно, может, поговорим по душам.

Насколько я поняла, Лизы в этот вечер не предвиделось. Меня это так обрадовало, что я, забыв о своей скромности, села рядом с Евгением и весь вечер посвятила ему. И он неожиданно разговорился. Я узнала о нём много нового. Например, то, что в детстве он мечтал стать лётчиком. Но отец настрого запретил ему. Потом стали появляться другие мечты, но все они пресекались на корню, так и не воплотившись в реальность. Мне стало грустно от его откровений. Оказывается, мы с ним похожи гораздо больше, чем могло казаться вначале. Он тоже вынужден был жить по законам, что постулировались в его семье, а не по велению своего сердца. Отец обложил его границами от и до. И только здесь, вдали от родного дома он впервые ощутил запах свободы. Не в полной мере, не совсем так, как хотелось бы, чтобы полностью стать счастливым, но всё-таки…

Жаль только, что свобода в его понимании и выражении могла сосуществовать только рядом с пороками.

— Алкоголь я впервые попробовал ещё ребёнком, — рассказал мне он. Каждый в нашей компании нашёл себе собеседника на вечер, и никто никому не мешал вести диалоги. Мы сели чуть поодаль от всех остальных, в угол его кровати, и тихо беседовали. — Знаешь, Ксюш, мне давно хотелось вырваться. Скинуть эти… оковы, которыми меня связали по рукам и ногам, и делать, наконец, то, что я хочу!

— И сейчас ты, действительно, делаешь то, что хочешь? — недоверчиво спросила я. — Вот это всё, что мы видим, и есть твоё желание?

— Ну, не совсем, конечно. Вряд ли я мечтал быть алкоголиком.

— Разве ты алкоголик?

— Похоже, что да. Во всяком случае, водку принимаю не реже, чем обычную еду.

— Ну, что ты такое говоришь? — мне не хотелось думать, что это всерьёз. А если он шутит, то делает это неумело. Но какая-то доля истины в его словах есть. Боже мой, они, действительно, слишком много пьют… И я с ними заодно. Сама не принимаю, но и никак не влияю. А могла бы?

Терпеть не могу алкоголиков! С детства их ненавижу! У моей одноклассницы отец умер от алкоголизма. Я видела, до чего его довела эта зависимость. Ужасное зрелище! Никогда бы не хотела вновь это увидеть. Хорошо, что в моей семье такого никогда не было. Я бы не перенесла.

Но Евгений, мой Евгений!.. О чём он только говорит? Откуда в нём столько пессимизма?

— Если ты сам осуждаешь своё поведение, — сказала я, — зачем снова его повторяешь?

— А я не знаю, как можно по-другому, — просто ответил он. — Я нашёл самый лёгкий способ уйти от проблем. Мне помогает, хотя и ненадолго. Но ведь всегда можно повторить.

Мне не хотелось больше это слушать, и я попросила его сыграть что-нибудь. Он охотно согласился. А пока он играл, я думала о том, как неудачно всё складывается. Парень, который мне нравится (а он на самом деле мне нравится), открыто объявляет себя алкоголиком и говорит, что другого пути искать не хочет. А у меня не укладывается в голове, как такое возможно. Если я знаю, что делаю что-то плохое, я остановлюсь, подумаю: а зачем мне это нужно. И скорее всего приму решение не продолжать. Но Евгений утверждает, что он на это не способен. Что другого решения для него быть не может. Что это такое? Склонность к саморазрушению? Для чего она нужна?

И тут я вспомнила, что говорила мне мать. Я спросила у неё, чем так плох мой отец, что она больше не хочет с ним жить. Она много чего говорила. И сейчас мне вспомнились её слова о том, что «невозможно жить с человеком, который сам на себе поставил крест. Рядом с ним сама волей-неволей начнёшь угасать».

Я не понимала её слов тогда и не понимаю сейчас. Для меня отец всегда был другим. Добрым, понятливым, любящим, заботливым. Возможно, излишне мягким. Не таким, как просила мать. Но он и не мог стать другим, даже для неё. Она сама его выбрала. Так почему теперь виноват оказался он?

Мне, конечно, не понять всей сложности их взаимоотношений. И никто мне этого никогда не раскроет. Но сейчас, глядя на Евгения, я уловила некое сходство между ним и отцом. Меланхолия во взгляде и погруженность в свой собственный мир… Да, в этом они похожи.

Но я — не моя мать! Критиковать и унижать не хочу и не буду. Я бы, напротив, хотела ему помочь. Если бы, конечно, могла. Но у меня слишком мало опыта в жизни. Семнадцать лет я прожила в тереме с забранными решеткой окнами. Никто не пытался ко мне стучать. Все обходили стороной. И мне казалось, так и должно быть. А потом вдруг я вырвалась. Но так ли это на самом деле?

Лязг порванной струны вывел меня из раздумий. Евгений чертыхнулся.

— Ну, вот ещё новость!.. — и потянулся за очередным стаканом.

Нет, он меня как девушку не воспринимает. У него уже есть девушка — его гитара. С ней он готов проводить и дни и ночи. А ещё другая девушка — которая под разным градусом к нему приходит. Втроём они способны творить чудеса.

Некстати вспомнился Артём, мой недавний знакомый. Он тоже не воспринимал меня как девушку. Вообще не могу понять, зачем он со мной подружился, если ему от меня ничего не надо было. Может, просто пожалел? Хотя жалкой я точно не выгляжу. Не знаю… Мужчин, оказывается, так сложно понять! Наверное, так же, как им — нас, девушек.

Тёплая мягкая рука легла мне на плечо. Я взглянула на моего Евгения и увидела его полусонные мутные глаза. Алкоголь развязывает не только языки, но и руки. А мне не хочется, чтобы он был таким со мной. Лучше уж как раньше — трезвый, но молчаливый. Не хочу разочаровываться в нём. Он казался почти идеалом.

Громкий возглас заставил меня вздрогнуть. Так в эту комнату может входить только один человек.

— Вот это сюрприз! — радостно воскликнул Павел. — А почему так тихо? Я уже подумал, что вы все вымерли.

— Не шуми, Паш, — попросил всё ещё трезвый Юра. — Ты же знаешь, что мы на особом контроле.

— Да плевал я на этот контроль! — заявил он. — Жанну, что ли, испугались? Она каждый раз грозит одним и тем же. И что?

— Но тебя, всё-таки, отчислили, — напомнил Толик.

— Меня — за драку, это совсем другое. И Жанна тут ни при чём. Декан сам решил.

Павел бросил взгляд на меня. Оценил нетрезвого Евгения, обнимающего меня за плечи, и присвистнул:

— Надо же!.. Евгеша, друг мой, ты времени даром не теряешь!

— Всё в порядке, Паш, — откликнулся Евгений и склонил голову ко мне на плечо.

Я снова почувствовала себя неловко под пристальным взглядом Сазонова. Он хотел, видимо, что-то сказать, но промолчал. Только поморщился и затем отвернулся. Он осуждает меня? Интересно, за что?

Конец ознакомительного фрагмента.