Смирение

Катерина Павловна Геттерих

Счастливой жизни Калвина Боуннера можно было позавидовать: любящие родители, работа мечты, красивая невеста, которая всегда рядом с ним несмотря ни на что. Но в считанные минуты мир Калвина рухнул, оставив после себя лишь руины той счастливой жизни и превратив его в параноидального шизофреника. Этот дневник о днях, проведенных в психбольнице, о том, что происходит с человеком, заключенным в своем самом жутком страхе, о том, что только разрушив себя, можно прийти к долгожданному самопринятию.

День 1

Резкий звук пронзил мои уши, фантомом рассеиваясь по стенкам черепной коробки. Я почувствовал, как холодный воздух заставляет меня съежиться и моментально открыть глаза. Толком ничего не понимая, я брел за людьми в белых халатах.

Скрип железной двери пронесся по всему первому этажу мрачного холодного здания, стоящего на окраине города, подальше от любопытных глаз местных жителей. Люди здесь появлялись крайне редко, многие даже обходили это место стороной, таким образом, отгораживая себя от всего этого сумасшествия, будто безумие заразно. Помнится, на соседней улице хотели строить школу для одаренных детей, но жители города так взбунтовались, что стройку пришлось отменить, перенести поближе к центру, чтобы людям было спокойнее, и убедить народ, что их детям ничего не угрожает.

Здание было огорожено забором, он был не особо высокий, но, во избежание недоразумений, на его верхушке красовалась колючая проволока, напоминающая стереотипную американскую тюрьму. Во дворе ничего не росло, лишь пару деревьев, но они не спасали унылый вид лечебницы. Трава была коротко подстрижена и уже пожелтела, что повергало в ещё большую тоску.

Внутри все выглядело печальнее, чем снаружи, если такое вообще возможно. Серые стены делали больницу ещё более безжизненной, возникало ощущение, что этот дом заброшен. Но, к моему великому сожалению, нет, здесь держали людей, лишенных разума и свободы. Они, словно зомби, слонялись по каменной кладке пола, ища утешения в своем бесцельном бодрствовании. Безэмоциональные лица пациентов заострили свое внимание на мне в немом вопросе: «Это посетитель или новый заключенный клиники „Смирение“?». Думаю, все мы знаем ответ на этот вопрос.

Их интерес ко мне иссякал быстрее, чем пятилетний ребенок терял концентрацию, направленную на неподвижный предмет. Погруженные в себя, они направлялись по своим комнатам, тихо шоркая подошвами тапочек по голому полу, перебирая в руках подол белой, потертой и уже пожелтевшей от многочисленных стирок, ночной рубашки. Свет приглушенных ламп освещал их потухшие лица, придавая им более безумный вид. Я был уверен, что, заглянув в их глаза, могу лишиться рассудка. Точно дементоры, они высасывают все силы, доводят тебя до безумия, заставляют забыть все самое светлое, что было в твоей жизни и повергают тебя в вечно ностальгические настроения.

Может, я слишком преувеличиваю, но в тот момент я именно так все и видел. Это был мой первый день в этой клинике. Первые воспоминания, говорят, самые важные, именно на них строится все дальнейшее восприятие окружающей действительности. Но это не все воспоминания с того вечера. Я слышал громкий вопль, разнесшийся по всей лечебнице и эхом отразившийся за ее пределами. Он заставил мои волосы на затылке встать дыбом и волной пронесся по всем моим клеточкам тела. Схватившись за живот, я согнулся пополам, будто этот крик боли и отчаяния принадлежал мне. Поняв, что больше никто не кричит, а я все ещё держусь за живот, сделал глубокий вдох и выпрямился.

Меня волокли в дальнюю комнату на втором этаже, идти самому сил не было. Дыхание учащалось, глаза бегали, осматривая коридор, будто ища выход. Но его не было. В голове звучал лишь один вопрос «Почему я?». Что Я здесь делаю? Пытавшись напрячь память, мне ничего не удавалось вспомнить, будто какие-то помехи, что-то не дает воспоминаниям вырваться наружу. Когда включаешь старый телевизор во время грозы, когда антенна не может поймать сигнал — вот, что я сейчас чувствую. Я будто тот сломанный старый телевизор, который отнесли на чердак, потому что от него больше нет толка.

Я не мог сосредоточиться на действительности, в голове было слишком шумно, во рту пересохло, череп будто сдавливали со всех сторон. Я и не заметил, как оказался в кабинете врача. Но эта комната напоминала скорее какую-то подсобку, в которой никто никогда не делал ремонт. Стены были обшарпанные, обои отклеивались, пол грязный. На столе валялись какие-то бумажки, осмелюсь предположить, что это медкарты. Они были не в самом хорошем состоянии, некоторые листы в папках порваны, фотографии пациентов выцвели, скрепки немного заржавели. Мои рецепторы уловили слабый запах амиака, отчего я сморщил нос.

Приведя меня в этот кабинет, санитары вышли за дверь, оставив с врачом наедине. Увидев, что я осматриваю помещение, доктор прокашлялся и сделал ко мне пару шагов. Я был обездвижен, лишь наблюдал за ним, пытаясь угадать его следующие действия.

— Калвин Боуннер? — сухо без особого интереса спросил доктор. Его глаза без остановки бегали по мне, изучая. — Меня зовут Элфи Миллиган, я буду твоим лечащим врачом.

— Д-да. — последовал запоздалый ответ.

Мой голос сорвался, я сглотнул и перевел дыхание. Немного разомкнув губы, я выдохнул, но сделал это незаметно, чтобы доктор не понял, что мой голос дрожит совсем не из-за холодных стен, не пропускающих в эту комнату ни малейшего намека на теплый воздух. Страх. Кончики пальцев начали дрожать, заражая этим всю руку. Меня трясло. Сердце, как взбешенное, стало колотиться сильнее, вызывая тем самым судорожные вздохи и учащенное дыхание.

— Нервничаете? — последовал следующий вопрос врача.

Он что-то записывал в коричневатой папке, параллельно поглядывая на меня. На его реплику я решил не отвечать, лишь сглотнул накопившуюся слюну и повернул голову в сторону окна. Маленькое решетчатое отверстие, по моим смелым предположениям, это и было окно, находилось на уровне моих глаз, поэтому я мог разглядеть вид, скрывающийся за стеной этого здания.

Небо решительно заволакивали тучи, загораживая собой солнце. Холодный ветер агрессивно вторгался в личное пространство деревьев, срывая по пути зеленые и желтоватые листья, находившиеся на верхушке болезненных стволов. Меня это настолько заворожило, что я забыл, где нахожусь. Мои глаза лишь судорожно бегали от одного дерева к другому, следя за колышащимися ветками и представляя, как эти тучи сходятся над моей головой, как этот ветер треплет мои волосы. Мне хотелось уйти, сбежать, забыть сюда дорогу. Хотелось принять душ и смыть с себя весь этот блевотный омерзительный запах психбольницы, который просочился сквозь все мои ткани, распространился, словно вирус, инфицируя все мои клетки от ногтей до корней волос. Гипноз понемногу спадал, и я наконец понял, что происходит. Я нахожусь в лечебнице! В психушке! Дрожь снова возобновилась, поражая все тело. Ноги стали подкашиваться, я облокотился о стену, судорожно дыша.

— С тобой все в порядке, Калвин?

Доктор Миллиган закончил что-то записывать, закрыл папку, отложил ручку и поднял на меня глаза.

— Сейчас мы закончим твою регистрацию и перейдем к осмотру, если ты не против. — добавил врач.

— А если я против? — задал я вполне логичный вопрос, учитывая то, что меня сюда привели принудительно, но он лишь улыбнулся, обходя стол, чтобы удобнее было взять бумаги.

Мне протянули какие-то документы и синюю шариковую ручку. Заметив мой недоумевающий взгляд, доктор продолжил:

— Тебе нужно поставить свою подпись на полях, которые я тебе отметил галочкой.

Мои брови сами собой устремились к переносице, а губы сжались. Что будет, если я этого не сделаю? Меня заставят силой? Доктор, видимо, понял, о чем я думаю и добавил:

— Это обязательно.

Схватив ручку, я сжал ее до белых костяшек и с отвращением все-таки подписал эти бумаги.

Мысли путались, создавая шум и мешая мне думать. Что сейчас будет? Осмотр? Зачем меня осматривать? Пока я заваливал себя вопросами, доктор успел положить подписанные мной документы на место и подойти ко мне.

— Тебе нужно раздеться. — решительно сообщил мне лечащий врач.

— Что?

Я сделал шаг назад, поближе к стене и прислонился к ней спиной. Прохлада, исходившая от нее, забралась под рубашку, вызывая бесчисленное количество мурашек, которые мгновенно пробежались по моей теплой и немного влажной от пота коже. Я не хотел снимать одежду, из последних сил цепляясь за нее, как за спасательную шлюпку. Потому что сейчас только она напоминала мне о моей жизни за пределами этого здания. Я смотрел в глаза доктору, чтобы увидеть хоть какие-нибудь эмоции, хоть какой-нибудь намек на что-то реальное, живое. Мой мозг отказывался верить в происходящее, ему это все казалось сном и самое гадкое то, что мой мозг уверен, что я скоро проснусь. Как же это жалко.

Неожиданно в нос ударил резкий запах антисептика, от чего мои глаза заслезились, и я машинально их закрыл. Не плакать. Не плакать, Калвин. Останови это. Помни, ты нормальный. Здесь тебя быть не должно.

— Я говорю, тебе нужно раздеться. Я должен тебя осмотреть. Обычно это делает медсестра, но сегодня эту работу вынужден сделать я.

Он подошел ко мне ещё ближе.

— Прям полностью? — я немного насторожился, потому что мало понимаю, что происходит.

— До нижнего белья. — холодно произнес доктор Миллиган и отошел к столу. Он достал, судя по виду, чистую зеленую школьную тетрадку и положил ее на краешек стола. Я не обратил на это особого внимания, меня сейчас волновали немного другие вещи.

Глубоко вздохнув, мои руки медленно потянулись к вороту рубашки. Пуговица за пуговицей продевались через петли, освобождая меня от нее. Вскоре, минуты две спустя, она спала с моих плеч. Обессилевшие руки попытались схватить рубашку за рукав, но ничего не вышло. Она упала на пол. Я хотел наклониться и поднять ее, но ноги немного дрожали, я не стал рисковать. Ещё не хватало упасть здесь на глазах у доктора. Поэтому я почти сразу преступил к снятию брюк, слегка облокачиваясь на стену, чтобы было лучше держать равновесие. Мои пальцы потянулись к пуговице на ширинке и вдруг я остановился. Что я тут делаю? Кто этот доктор? И на предмет чего он меня собирается осматривать? Руки снова затряслись без видимых на то причин. Почему я так нервничаю, если знаю, что здоров? Что за глупость! Надо прийти в себя, иначе доктор Миллиган поймет, что что-то со мной не так. Закрыв глаза и восстановив дыхание, я отбросил все мысли и вернулся к своему занятию. На удивление, с брюками и обувью я расправился довольно быстро. Пришло время наклониться и спокойно поднять рубашку, что я и сделал, слегка пошатываясь.

Доктор, заметив, что я стою с одеждой в руках, кивнул сам себе и встал из-за стола. Он спрятал свою записную книжку в широкий карман больничного халата, слегка задевая тетрадь рукой, отчего та упала у ножек стула, но Элфи Миллиган, казалось, не обратил на нее внимания.

— Положи все вещи на стул.

На негнущихся ногах, я сделал пару шагов в сторону стула и положил на него одежду, а затем вернулся на свое место, где стоял минуту назад.

— Что вы хотите найти?

— Ничего, что могло бы тебя сейчас волновать.

Этот ответ меня не устроил, он лишь заставил снова начать нервничать.

— Но я здоров.

— Несомненно. — он натянуто улыбнулся. — Подними руки. — скомандовал доктор Миллиган.

Я повиновался. Он изучающе посмотрел на меня и дотронулся до синяка рядом с животом.

— Я упал, наверно. — поспешно высказал я свои предположения.

Но доктор промолчал и продолжил осмотр.

А что будет, если он решит, что эти увечья нанес себе я сам? Но ведь это не я. Я не мог добровольно причинить себе боль. Я надеюсь, что он это понимает. Меня ведь не могут поместить сюда только из-за этих царапин, ведь так? Но я уверен, что здоров. Я хорошо себя чувствую, если исключить то, что я нервничаю. Это же обычное дело, кто бы не нервничал в такой ситуации?

— Повернись ко мне спиной. — послышался вдруг голос психиатра.

Я, будто зомбированный, покачиваясь на двух ногах, медленно повернулся лицом к стене.

— Хм… — послышалось снова. — повернись обратно.

Я повернулся.

Доктор Миллиган заострил свой взгляд на моей ключице, я опустил глаза и увидел ожог. Почему я не видел его до этого? Не подавай виду, что это что-то серьезное. Не подавай.

— Просто где-то обжогся, вероятно. Такое же бывает.

Но снова не последовало никакого ответа.

— Можешь одеваться. — доктор сел за свой стол, беря в руки ту самую коричневую папку.

И это все? Он больше ничего не скажет мне? Я хотел задать вопрос, но одернул себя, вдруг он подумает, что я переживаю. Будет лишь ещё один повод для подозрений. Схватив одежду и по инерции тетрадь, я стал поспешно одеваться, будто меня сзади подгоняли. Доктор не заметил, что я вместе с одеждой захватил и тетрадь. Машинально я засунул ее под кофту, чтоб санитары не увидели и не оповестили психиатра. Мне были непонятны мои действия и зачем я своровал эту несчастную тетрадь, но я решил, что разберусь с этим чуть позже. Это — меньшая из моих проблем.

— Это все? — вопрос вырвался быстрее, чем я успел подумать.

— Да, сейчас я позову санитаров, и они проводят тебя в твою комнату. — не отрываясь от бумаг, ответил он.

— То есть я остаюсь здесь?

— На некоторое время.

Что? На какое время? Они ведь должны были убедиться, что я здоров и отпустить меня домой. Нервно облизав губы, я снова сделал шаг назад к стене.

— А когда меня выпишут?

— Когда придет время. — сдержано ответил доктор Миллиган.

Я словно остолбенел. Не знаю, сколько я так стоял. Не заметил, как пришли санитары, чтобы увести меня. Двое рослых мужчин в белых одеждах стояли рядом с дверью.

— Калвин, тебе пора идти в свою комнату. Осмотр завершен.

Силы будто покинули меня. Я понял, что сегодня спорить по поводу своего состояния уже не смогу и единственное, что мне остается — пойти с санитарами в комнату.

Слишком много событий для первого дня, воспоминания о них до сих пор сидят в моей голове и ждут удобного момента, чтобы в очередной раз всплыть в моей памяти. Пару мгновений спустя у меня было все и, как мне кажется, я был счастлив. А сейчас я нахожусь в психбольнице в потрепанной ночной рубашке, которую, судя по всему, кто-то уже носил до меня. Интересно, что с ним стало? Что происходит с пациентами со временем? Может, бывшего обладателя этой лечебницы отпустили домой, и он сейчас лежит на уютной мягкой кровати, расслабленно улыбаясь. Или же он умер от такого давления со стороны медперсонала или собственной психики. Остается только гадать, что случается с жителями этого дурдома.

Достав тетрадь из-под кофты, я внимательно на нее посмотрел. Гладкая приятная на ощупь бумага. Я провел по ней ладонью, слегка надавливая, будто проверяя ее на прочность. Внезапно мне показалось, что я должен был ее взять и я знал зачем.

Мне нужно завести дневник, но только тайный. Никто не должен о нем знать и уж тем более, никто из здешних не должен его прочитать. Когда я выберусь отсюда, эта школьная тетрадка будет доказательством того, что я здоров и меня здесь не должно было быть. Мне нужно ее спрятать. Хорошо спрятать.