Нарочно не придумаешь!

Катерина Сапьян, 2023

Перед Вами сборник юмористических рассказов о сельской жизни в Краснозёрском районе Новосибирской области, основанный на личных детских воспоминаниях автора и воспоминаниях коренных жителей района. Здесь вы найдёте описание быта деревни второй половины ХХ века и взаимоотношений между людьми, проживающих среди бескрайних степей юга Западной Сибири. Деревенские были и небылицы, невероятные стечения обстоятельств, смех и горе, взаимовыручка и помощь ближнему – всё это есть в каждой из этих историй. Многое здесь основано на реальных событиях, которые часто бывают невероятнее любой, даже самой богатой фантазии. Книга пропитана огромной любовью к Сибири и сибирякам.

Что б ты умер!

Сашка рос без матери. С отцом ему повезло — Володя был колоритный мужик с золотыми руками, уважаемый всеми в Ильичёво. А вот Володе с сыном повезло гораздо меньше — Сашка рос шалопаем и хулиганом, вечно подначивающим других ребят на всякие шалости. Эти шалости не всегда заканчивались хорошо. Чего стоит только последняя его выходка! Как уж у него получилось уговорить Серёжку сунуть пойманной щуке в рот палец — можно только догадываться. Зубы у щуки в несколько рядов, и все загнуты вовнутрь. Кое-как раскрыли рыбине пасть! Палец Серёжкин, конечно, в лохмотья к тому моменту был порван.

Про этот эпизод Володе рассказала тётя Маша — продавщица в магазине. Прознав, кто подначивал Серёжку, Володя вздохнул, пошёл к дому и нашёл Сашку при исполнении очередного преступления — Сашка находился возле коптильни на табуретке в окружении своих почитателей — таких же пацанов, как и сам Сашка — и воровал из коптильни чебаков. Володя молча раздвинул пацанов, прыснувших при этом в разные стороны, снял сына с табурета и лёгкими подзатыльниками направил Сашку к дому.

— Бать, да я просто проверял их — готовы вже чи не! — оправдывался Сашка.

Впрочем, оправдывался он не особенно — понимал, что наказания не избежать.

В доме было тихо, темно и прохладно. Володя привёл сына на кухню, одновременно служившую столовой и Сашкиной спальней — в углу стояла его кровать. Смежная с кухней комната была залом и спальней Володи.

— Мне рассказали про Серёжку, — буркнул Володя, — Два дня будешь сидити вдома. И нияких гостей! Ослухаэшься — нарекай на себе.

— Бать, завтра же в школу, — перешёл на чистый русский Сашка.

Он всегда переходил на русский в школе, или даже когда его мысль вдруг оказывалась в окрестностях школы, хотя родным языком для него был, всё-таки, сибирский диалект украинского.

— Пропустишь, — равнодушно отозвался Володя, отвернулся к буфету и загремел кастрюлями — пора было готовить ужин.

Сашка сжал зубы. Очень обидно, но уговаривать отца смягчить приговор было совершенно безнадёжным делом. Вместо этого Сашка молча принялся помогать отцу с приготовлением ужина.

На следующий день Володя разбудил Сашку как обычно. Они вышли на улицу, накормили скотину, затем отец выдал Сашке список поручений на день и ушёл на работу. Сашка уныло принялся за хозяйственные дела, раздумывая о том, что новая учительница математики снова вкатит ему двойку за прогул контрольной.

Любовь Николаевна приехала в их деревеньку в конце лета из Новосибирска. Как уж так получилось, что молодую учительницу перевели в Ильичёво из городской школы у Сашки любопытства не вызывало. Перевели и перевели. Бывшая математица, Клара Генриховна, была такой старенькой, что не слышала не только ответы учеников у доски, но и надсадный скрип открывающейся парты, которым Сашка как-то развлекал весь класс в течение целого урока. С приходом молодой Любови Николаевны, Клара Генриховна ушла на заслуженный покой со спокойной совестью. Правда, как-то в начале сентября она неожиданно появилась в классе со звонком — забыла, что уже на пенсии.

Любовь Николаевна оказалась строгой, но справедливой учительницей. К тому же, она взяла классное руководство над Сашкиным классом. Два раза в неделю Любовь Николаевна собирала класс после уроков, и они вместе готовили Праздник Осени, который планировалось провести после окончания уборочной, где-то ближе к началу ноября. Сашка в празднике играл ключевую роль. Его артистическую натуру Любовь Николаевна заприметила на самом первом уроке, когда Сашка пытался изобразить петуха.

Сегодня была назначена очередная репетиция Праздника Осени. Сашка вздохнул, посмотрел на часы — было около двух часов пополудни. Пора было кормить Кабысдоха. Сашка взял с подоконника гнутую кастрюлю, в которой находилась каша, сваренная на костях — любимое лакомство Кабысдоха — и вышел во двор.

Кабысдох — крупный серый пёс, радостно заскакал вокруг Сашки, повизгивая от удовольствия.

— Видыйди, чёрт! Миску перевернешь, бовдур! — отмахивался от собачьих нежностей Сашка.

Кабысдох вилял шикарным пушистым хвостом. Он отлично знал, что Сашка его обожает. Кабысдох вообще был редкостной умницей. Когда кто-то подходил к калитке, он начинал басовито лаять, но стоило позвать его по кличке — и Кабысдох сразу терял всякий интерес к человеку, с чувством выполненного долга ложился в тени сиреневого куста или забирался в будку, давая пройти визитёрам. Он был совершенно равнодушен к курам, уткам и гусям, позволяя себе лишь изредка погонять гусака. Но у Сашки складывалось впечатление, что и Кабысдох, и гусак просто приятно проводят время, бегая друг за дружкой.

Покормив Кабысдоха, Сашка подошёл к калитке. Со стороны школы шли Ванька и Таня — его одноклассники.

— А тебя почему в школе не было? — спросил Ванька, — Любовь Николаевна велела узнать, что у тебя на этот раз случилось, — он мелко затрясся от смеха.

— Она сказала, что вечером к твоему отцу придёт, поговорить с ним хочет, — подхватила Таня с беспечной улыбкой на веснушчатом лице.

— Батя наказал. Сказал дома сидеть, да ещё и работу задал, — ответил Сашка и нахмурился.

Этого ещё только не хватало — чтобы Любовь Николаевна с отцом поговорила!

— Значит, ты сегодня на репетицию не пойдёшь? — сочувственно поинтересовался Ванька.

— Не пойду, — буркнул Сашка, развернулся и пошёл во двор.

Кабысдох подбежал к нему, но Сашка отпихнул друга ногой и скрылся в доме. Кабысдох понурил голову, и дал себе собачье слово заслужить похвалу хозяина так или иначе. И случай показать себя во всей красе ему вскоре представился.

Вечером Сашка ушёл на скотный двор — чистить свинарник и сколачивать новое корыто. Отца дома ещё не было — он часто задерживался на полях до темноты. В это время Любовь Николаевна шла по улице в сторону Сашкиного дома. Она была одета в строгое шерстяное платье, светло-коричневые колготки, красивый оранжевый плащ — предмет зависти всех сельских женщин. На её ножках были ботиночки на небольшом каблуке, слегка испачканные — дороги в деревне не отличались цивилизованной чистотой. Сами селяне предпочитали передвигаться в зависимости от времени года босиком, в галошах или в валенках.

Любовь Николаевна подошла к Сашкиному дому. Возле калитки она остановилась — со двора донеслось басовитое приветствие Кабысдоха. Но Любовь Николаевна была предупреждена по поводу этого препятствия. Ванька с Таней на репетиции объяснили учительнице, что Кабысдох на самом деле лапочка, главное — позвать его по имени.

— А как его зовут? — спросила тогда Любовь Николаевна.

— Кабысдох, — ответил Ваня.

— Какая странная кличка, — задумчиво сказала Любовь Николаевна, переведя кличку на русский язык.

— Обычная, — пожал плечами Ванька.

В общем, Любовь Николаевна смело открыла калитку и вошла во двор. Кабысдох, решивший доказать Сашке, что он лучший пёс на сто вёрст окрест, кинулся к Любови Николаевне. Любовь Николаевна, увидев перед собой белые клыки монстра, со страху забыла всё на свете, и, в первую очередь, азы украинского языка, которые ей пришлось освоить после поступления на работу в деревеньке, основу жителей которой составляли переселенцы из Украины.

— Чтоб ты умер! — крикнула она псу, в надежде, что он сию же секунду превратится в обещанного Ванькой и Таней лапочку.

Но, к её сожалению, Кабысдох даже не догадывался, как переводится с украинского на русский его кличка. Он щёлкнул челюстями, а Любовь Николаевна выставила перед собой классный журнал, который прихватила из школы, чтобы продемонстрировать Сашкиному отцу сомнительные успехи его сына на поприще общего среднего образования. Кабысдох, тренированный Сашкой со щенячьего возраста, вцепился в журнал всеми своими зубами. Любовь Николаевна завизжала, но журнал не выпустила из рук и попыталась его вырвать из пасти пса. Но Кабысдох оказался сильнее. Он резко дёрнул журнал на себя, Любовь Николаевна не удержалась на ногах и упала на четвереньки. Кабысдох тем временем откинул журнал прочь и бросился к учительнице. Любовь Николаевна проявила чудеса ловкости — с невероятной скоростью она пересекла двор на четвереньках, порвав по дороге колготки и запачкав оранжевый плащ. Наконец, она юркнула в будку Кабысдоха — как раз перед самым его носом. Кабысдох на долю секунды замешкался — никогда никто не забирался к нему в будку! Даже Сашка не позволял себе такого грубейшего нарушения границ частной собственности!

От этого Кабысдох разозлился ещё сильнее. Он яростно залаял, сунул нос в будку, но Любовь Николаевна находилась в безвыходном положении, поэтому она с неожиданной даже для самой себя отчаянностью начала дубасить Кабысдоха по морде, при этом завывая заклинание:

— Чтоб ты умер! Чтоб ты умер!

Сашка даже сквозь стук молотка услышал, что во дворе творится что-то неладное. Он отбросил молоток в сторону и побежал к дому. Кабысдох бегал вокруг будки и обиженно, яростно, властно лаял на неё, а будка верещала, захлёбываясь рыданиями:

— Чтоб ты умер! Чтоб ты умер!

— Кабысдох, до мене! — крикнул Сашка и кинулся к Кабысдоху.

Кабысдох, услышав голос хозяина приободрился, и снова предпринял попытку достать из будки Любовь Николаевну. На этот раз ему удалось вцепиться в рукав её оранжевого плаща. Рыча и упираясь всеми четырьмя лапами, Кабысдох начал вытаскивать оккупантшу из своего законного жилища.

Сашка, увидев оранжевый рукав, показавшийся из будки, похолодел от ужаса. Его коротко стриженные белые волосы зашевелились на голове. Он в один прыжок подскочил к Кабысдоху, оседлал его, и стал тянуть собаку за уши.

— Кабысдох, фу! Кабысдох, до мене! Кабысдох, видпусти, чёртова псина!

Кабысдох задыхался под тяжестью Сашки, оранжевый рукав забился ему в глотку, так что его рычание постепенно превратилось в скулёж. В этот момент что-то большое и сильное схватило Сашку поперёк туловища, отшвырнуло в сторону. Кабысдоху достался сильнейший пинок под рёбра, и он откатился к кустам, всё ещё сжимая в челюстях оранжевый клаптик.

Сашка приподнялся на локтях и увидел, как отец поднатужившись сорвал с будки крышу. В будке, уткнувшись лицом в колени, сидела до смерти перепуганная Любовь Николаевна. Сквозь её всхлипы слышалось безумное бормотание:

— Чтоб ты умер! Чтоб ты умер!

Володя если и удивился, обнаружив в будке Кабысдоха Любовь Николаевну, никак удивление своё не проявил.

— Пойдёмте в дом, — произнёс он слегка подрагивающим голосом по-русски, — Сашка, бижи, став самовар!

Сашка стрелой помчался к дому, отряхивая по дороге штаны и потирая ободранные локти. Володя тем временем помог Любови Николаевне выбраться из будки, и всё бормотал: «Простите, ради Бога!». А она всё повторяла: «Чтоб ты умер!»

В доме Любови Николаевне предоставили умывальник, Сашка сноровисто накрыл на стол, стараясь не приближаться к отцу. Но Володя, казалось, не обращал на сына внимание. Он только расхаживал по кухне туда-сюда, ожидая, когда войдёт Любовь Николаевна.

Конец ознакомительного фрагмента.