К центру

Катрин Аполлонова

Сказки. Мистические. Для взрослых. Глубокие. Вполне серьёзные.Чей голос внутри слышу, когда бегу глазами по строкам этой книжки?«Просто прочитай это», – шепчут в комнате предметы.Просто читаю. Не головой, но сердцем мудрость вбираю. Что-то меняется в жизни. Подмечаю. До физики, до ума пока добежит, я уже их забываю.Книга снова в руках. Перечитаю.

К центру

Новая встреча

Я выбросила себя без обуви в грязный, одинокий подъезд. Мчалась, оглушённая болью, за тобой. В повороте пролёта ты исчез. Сбегал от меня, что было сил:

— Оставь меня в покое! — на прощание гневно вопил.

А я умоляла, звала:

— Вернись, Крылатый, прошу! Ты уходишь и уносишь мою Душу.

— Мне наплевать на всё! Разрушена грань, черта!

— Но это же мы разрушили, не я одна!

— Убери от меня эти пустые слёзы, объяснения!

— Но в них же правда! — кричала я, с сожалением наблюдая, что не докричусь.

Смотрю, ушёл. Открылся не его, но свободный путь, куда он и направился, спасая то, что от него оставалось. Хотя его Дух понимал, что всё это разрушалось не напрасно, что всё это нужно ему и его потоку, его росту, новых сил притоку. Но не выдержало человеческое в нём, не увидел, пропустил он хитрый приём бытия и сдался, сломался, сбился.

Я бежала за ним босая, пока он совсем с глаз не скрылся.

— Я ошиблась! Ошиблась, прости меня! — кричала я вслед. Вслед кому? Я открыла глаза — никого уже нет. Скрыла путь кисея. — Я тебя подожду, — прошептала я.

За обувью в дом. Там весёлый встречает пёс. Он рад мне всегда. Но меня словно бес принёс. В больной испарине по комнатам мечусь: ключи, носки, телефон и огромный шлейф боли накинула Грусть на меня, прыгнувшую уже за порог. Если бы он понял, если бы увидел, почувствовал, обнял… Но его нет, искать его несусь. Пёс один снова в доме. Вкус Грусти загоняет его под диван, оттуда глядит — хозяйка уходит. Хромает, кивает в такт слезам. Если бы не он, меня бы здесь вообще никто не удержал. Да кто же знать тогда мог, что, сидя на скамейке, утомлённая бегом по пустым улицам, записывая добрые тёплые сообщения, я и не подумала обернуться?

Ведь Крылатый рядом стоял, ожидая своего решения. И уже к скамейке почти подошёл, но последнее моё с просьбой вернуться отправленное сообщение, мольба остаться рядом были пропитаны утомляющей Грусти ядом. Сделал он шаг, но в сторону от неё:

— Я решил. Я пошёл. Завершилось терпение моё.

***

Тихий вечер, потоки боли и слёз. Нет дыханья, нет жизни, всё Крылатый с собой унёс. Только давящая пустота и поблескивающие ножи: «Боже, я хочу к тебе, от промаха меня удержи!»

Я стонала, как зверь, металась в пьяном бреду. Я хотела большой любви, но вышла в большую беду. Кто же вёл так меня, неужели моя Душа? Только время спустя до меня дошло не спеша, что всё это время я с Болью вела диалог, что она выстилала между мной и Крылатым огромный порог. Позже вырастила каркас двери, нам закрыла возможность слышать друг друга внутри — не проходили слова, чувства, тепло, только ненависть, страх — такой Боль ставит замок на свои деяния слабости и порока.

Ведь дверь между нами пока открыта была — для Боли морока: закрывать её снова и снова, чтобы мы теряли основу нашего общего бытия, чтобы ушла из-под ног земля и, друг друга кляня, обвиняли во всём не себя, но того, кто был рядом и пытался Беду прогнать. Мы устали, измучены, сколько можно без отдыха воевать?

Год, другой — и мы держимся сами за ручку двери, запираем её на засов, словно дикие звери, пытаясь друг друга от себя самих же спасти. Щелчок, другой и уже вот-вот — оба сидят взаперти. Но! Спасительно «но» зазвучало внутри.

Я передумала, я очнулась, я поняла! Силюсь замок открыть — не хватает меня. Я за нож — как манил он, как звал! Он в моих руках, но теперь это не кинжал, который хотела я в сердце своё воткнуть, чтобы раз и навсегда остановить этот болезненный путь.

— Не выход, это не выход! — кричала навзрыд Душа. Я услышала, я замерла, я не ушла.

Я с ножом у сооружённой Болью двери. Раздираю замок, мои руки в крови.

— Ну, давай, Жизнь, Любовь, помоги!

И откликнулась Жизнь:

— Посмотри на себя, — говорит.

И пришла Любовь:

— Посмотри в себя, — говорит.

Жизни я отвечаю:

— Смотрю.

— И что видишь ты, светлое дитя мира?

— Боль. Много Боли. Нет света во мне, только чёрные дыры, изрытая Болью суть.

— Ты хочешь в ней быть?

— Что ты! Нет! Ничуть.

Начался новый ужасно тяжёлый путь. Ведь каждую минуту своего нового бытия я должна была помнить, что я — больше не я. Что рождаюсь я заново той, кем сама хочу быть, сильная, добрая, чуткая. Крепла нить моих намерений яростных быть собой. Той, которой рождалась, пока не начался с Жизнью бой ещё во младенчестве. Но я не герой, это просто был путь такой. А теперь он иной.

«На себя опирайся, ищи счастье в себе», — говорили мне люди, бредущие по земле где-то рядом, но так далеко. У них дороги свои, но мне их шаг почему-то знаком. Их слова через них говорил мне Бог. И они разрушали — с дичайшим сопротивлением сути ложной моей — за блоком блок, что воздвигла Боль, свою укрепляя цель: между мной и Крылатым навеки захлопнуть дверь.

Я сказала: «Да!»

И то было «да!» всему. Ищу свет, ищу счастье и посвящаю это всё не ему, не тому, на кого я взвалила всю свою жизнь. И на время пришлось его жизнь себе одолжить. Не понравилась — острая, как игла, и запутанная в ней ведётся игра. Впрочем, дело его — я обратно её отдала, лишь немногое осталось во мне, как перегноя гора. Он стал легче, свободнее, но не сразу смог оценить. Но оставим это к финалу, сейчас первую продолжу нить.

Посвятила я поиск иного пути только себе.

— Где ты, Счастье моё?

И слышу ответ:

— Везде. В каждом прожитом даже с Болью дне, в каждом сне, в каждой крупице мира, в твоём бытии.

— Но как же я раньше тебя не замечала?

— На то причины были. Теперь начнём сначала.

— Я думала, что без Крылатого не смогу. Огляделась, перестала жить на бегу. И руки мои на месте, и сердце, и Душа. Я могу без тебя, Крылатый, — шептала я, чуть дыша, своему отражению в зеркале.

И пришла Жизнь иная:

— Ты в Счастье поверила бы ещё день назад, что оно возможно?

— Я искала его, но была неосторожна. Я искала его не в себе, а в тех, кто рядом, кто попадался мне на пути, призмой Боли искажённом, теперь всё иначе — на сердце раненом, обожжённом затягиваются отметины. Я опираюсь на себя.

Жизнь в ответ:

— Я заметила. Не пора ли, Сильная Душа, подойти с ножом снова к двери?

Я с поклоном:

— Конечно. Я попытаюсь открыть. Смотри.

Прикоснулась к замку — поддался, зашаталась стена. Я за ручку, рывком на себя — за дверьми пустота. Ушёл.

— Навсегда?

— Конечно же, нет.

— Новый голос. Это Вера моя?

— Да. Твоя. Пошепчи Пустоте в ответ то, что хочется выразить, отпустить из себя.

— Я буду ждать тебя. Буду жить, и светить, и мечтать. С тенью своей танцевать. Много читать, творить, гулять. Я буду ждать.

Я сижу на пороге перед пустым пролётом. Я грустна, но Боль всё тише шепчет что-то о том, как я никому не нужна, что нелепая, кривая у меня Душа.

— Подними на меня глаза, — слышу голос.

Поднимаю глаза, встаю сама. В полный рост. Предо мной красота — величественная Любовь. Наступил ей черёд знакомиться со мною вновь. С обновленной мною. Так она начала, изучая спокойно, глядя прямо в сутевое.

— В твоём сердце теперь есть жизнь, в Душе опора. Дух твой счастьем питается новым. Ты готова к Любви настоящей.

— А прежняя как же, какая была раньше?

— Та была незрячей. Хилой, больной. Яркой, но не той, для которой ты здесь живёшь. Ты вышла в новый поток, сейчас ты поймёшь, что такое — жить в Любви настоящей. Той, что силой насыщает — видящая, питающая, парящая.

— И сейчас всё начнётся?

— Уже началось.

— Он вернётся?

— Вы и не жили врозь.

— Но как же? Нет же его здесь физически.

— Физика — единица вашего мира. В Любви всё практически живёт на уровне тонких планов, вне материй. Вот, посмотри на Болью сооружённые двери. Ты хочешь, чтобы он через них вернулся сюда?

Смотрю, стоят в уголочке Боль, Горе, Беда и глядят со страхом на Любовь мою неземную, которая приготовила для них ловушку такую, как моё огромное и сильное сердце, как мой крепкий Дух, горячая Душа. Никуда им теперь не деться. Не пожелали с миром уйти, когда я их просила. Теперь придётся познакомиться с новой силой, что во мне стала жить и множиться. Я на них смотрю — дрожат губы их, слёзы текут по унылым рожицам.

— Ну, прощайте, спутники верные. Примите искреннюю благодарность за всё, что вы в моей жизни сделали. Опиралась на вас я так много лет. Были вы защитой, опорой моей, но секрет настоящей жизни и любви от меня вы скрыли. Хотели, видно, снова попировать на моей могиле. Ведь это не первый наш с вами круг, не первое воплощение, где я не справилась сама с вашей игрой, получила путь разрушения себя разными способами — дикими, жёсткими. Люди, события, ситуации — никто не прошёл мимо нашей с вами провокации. Мы убили меня много раз, не был пройден урок. Это было тогда, но сейчас мне Крылатый помог. Я нашла вас, ватага лихая, я вас вижу, а вы меня? Я другая!

Слово это придавило троицу. Начали гневаться, за себя беспокоиться. И мысли мои тараканами побежали за внутренними экранами существа моего, застоявшегося в ложном покое — новый удар жизни, новая тишина, новое горе. Но не знали они, горемычные, что я встретилась с силой новой, не статичной, но подвижной и гибкой. И каждый их новый выпад закалял меня пуще прежнего, давал новый выход из тупика: «А куда же теперь бежать?» Туда, конечно, где Горе и Боль продолжают воевать с Сутью сильной моей и живой. И Беда здесь… уже недолго ей осталось со мной.

***

Я не знала раньше, что есть во мне такие потаённые ходы, лабиринты сознания, куда тройка пороков мчалась, выплёскивая задания Разуму моему заморозиться, сбиться. Чтобы Душа в росте к Любви захотела остановиться. Пару раз у них получалось — я почти-почти сдавалась: слёзы, отчаяние, телефонные разговоры. «Я не справлюсь, точно».

Эти Любви и Боли споры были прерваны добрыми словами, смыслами и новыми энергиями с прежними названиями, что зависли надо мной огромным облаком силы.

— Это всё тебе, — сказал Мир. — Ты поддержки просила, вот и она. Здесь со всех по чуть-чуть для тебя тепла.

Я услышала:

— Благодарю, — это Жизнь озвучила песнь сердца мою. Благодарность, Покой, Доброта — это новые стражи, в Душу мою врата. Они жили во мне и со мной всегда. Но внимание моё было не с ними тогда, когда я теряла себя в слабостях и привычках. Они ждали, искали смычку, чтобы раскрыть меня себе во всей мощи своей. Дали Боли построить стены, двери. И Крылатый из-за них улетел, не выдержав напряжения. Этим вручил он иллюзию Боли — и она победила. Торжествовало Горе. Но всё было игрой, шуткой, забавой Жизни. Случился переворот. Переписались мысли.

В благодарности и покое я склонилась перед пороками Сердца и Души. Больше вам здесь не место — сейчас начнётся чистка. Кто хочет спастись, надо спешить. В путь собирайтесь по миру. Несите коварные свои знания тем, кто молится о них, да не распознаёт картину роста. И по наивности думает, что из Ужаса жизни в Любовь — это очень просто.

***

Я ломаю стены и дверь ложного дома, что строила годами. Я хотела покоя в нём, точила камни. Но это лишь башня Боли и Лжи. В ней нет места для жизни моей Души. Значит, нет места и сути моей. Это ложная жизнь. И Любви тесно в ней.

— Ключ! — закричали Боль, Горе и Беда. — Мы так прятали его от тебя! Как ты его нашла?

— У себя внутри. Вы туда его закопали, забавные мои, как вы были правы, что именно там ему и место, как встретиться с ним было важно. И мне интересно, что будет теперь?

— Ой, а где дверь? — огляделась я: ни стен, ни дверей.

Башня рухнула, а за ней оказалось ровное поле с ветром, доброй, тёплой рекой. Здесь однажды я Тень свою приняла, встретила новой формы покой. Здесь Вода и Огонь открыли мне столько добра.

Здесь узнала я, что нет смысла Тень убивать. И тогда я дала ей право сказать, а себе разрешила принять всё, что мудрый древний Дух её согласился мне передать. Что нужна она мне, что с нею всегда я буду сильней, чем в бессчётных попытках её убивать.

«Разве можно допустить, что, отринув часть себя, ты будешь счастливее жить?», — вспоминаю слова Тени. Ответ отрицательный. Нет никаких сомнений. Иной закон у бытия: «Принимай себя любой и такой, какой Жизнь тебя ставит на Путь твой. Ведь недаром у слов „Любовь“ и „любой“ общие буквы и общий смысл — любой, любит, любовью — как он красиво сейчас раскрылся».

***

Вышла в поле, иду не одна. Со мной Благодарность и Доброта.

Позади пустота поедает остатки Боли и Бреда прежней жизни. У меня новый Путь, в голове ни одной мысли. Иду день, время к вечеру, темнеет. Впереди лучик нежный алеет. Я к нему — а это фонарик тихий. Постойте… На нём тонкие, вялые крылья в мелких порезах.

— Крылатый! Это ты там? Я сейчас к тебе залезу.

Сделав шаг, увидела — нет его. Остались лишь крылья. Поле его увело, или в пропасть затянуло бессилие. Или мечется он по открытым просторам, себя от усталости забыв. Или глотает его голодная пропасть несбывшихся молитв.

Слышу голос. Это его голос. Встрепенулась, словно в поле тонкий колос. Подтянулась, выпрямилась в струну. Делаю лёгкий шаг в его сторону. Дорогу мне преграждает Страж, опускается Мрак на чистый простор.

— Кто ты? Ужас? — начинаю я разговор.

— Нет. Я Путь. Я Страж Судьбы роковой. Я ужасно устал, но готов говорить с тобой.

— Подскажи мне, хранитель моей Судьбы… — начинаю, и что-то смыкает зубы, заставляет замолчать.

— Не твоей Судьбы, а его. Уяснила? Теперь можешь продолжать.

— Подскажи, как мне ему… — я хотела сказать, «помогать», но магия слов оголяет зависимость, слабость, а я не хочу больше Душе своей врать. — Как ему… Как мне… Как нам… дальше?

— Подскажу, — улыбнулся Страж. — Хотя бы в том, чтобы не допустить фальши в изложении твоей просьбы милой. Рисуй в мыслях картину. Откажись от слов человеческих, дешёвых. Дай мне мир, описанный чувствами! Тот новый, что родился в тебе недавно.

Глаза закрыла, молчу. Картину вижу. Внутренним шёпотом звучу: «Он идёт. Я за ним. Теперь рядом. Он за мной. Оборачиваюсь. Ловлю взгляд. Это не его глаза, а мои. Дрожь пробирает до центра земли. По нам льётся Боль в её ядро. Поднимается Сила без всего наносного. Материализуется в чистый луч жизни. Любовь с нами танцует. Дом счастьем наполнен. Поток рисует — мы учим, делимся, отдаём. Великое взамен берём».

— Я готов дать ответ на вопрос твоей картины, — зазвучал голос Стража. — Отдавайте Миру то, что в вас есть, даже если вы думаете, он не оценит. К вам пришло, значит, он к этому готов. Значит, его целью было через вас это передать. Жизнь так много хочет через вас сказать. Мир нуждается в Любви, вере в Чудо. В Счастье нуждается. Подключайте рассудок, прокачайте разум, волю, веру в себя. Отдавайте в Мир всё, что из чистоты идёт. В этом смысл вашего бытия.

Страж поклонился. И я ему в ответ. Тучи остановились. Сквозь них пробился свет. Обещал Страж по жизни рядом идти. Ответы подавать. Подсказки ставить на пути. А пока отошёл, оставив во мне покой.

Постояла. Сделала вдох. И шаг. Один, другой. Сквозь сумерки иду по тропинке одной. Рядом ещё одна тянется, но остаётся пустой. Вижу следы босых ног на ней. Крылатый, видно, здесь был. Без крыльев шаг его тяжелей.

***

Мне казалось, что вечность я иду одна. И Мрак заползал в Душу, и пела мне Беда об удобстве жизни с ней. И как много открывается дверей, если доверю ей свою Судьбу: «Все хороши, выбирай одну». И когда я решила никакой Путь уже не выбирать, но и на месте не стоять, остаться в центре понимания только мгновения шага, что лишь миг «сейчас» важен, а больше ничего существу моему не надо — снова запела Любовь. Пришла Радость моя. Проявилась фигура, силуэт впереди меня.

— Крылатый, — как я ждала этой встречи. У края обрыва стоит, смотрит в Вечность. — Это ты?

— Это я, — тихо мне говорит, сутулит широкие плечи. — Я устал, понимаешь, хочу прыгнуть, отдать себя Вечности. Мне так плохо без крыльев моих, без Любви, но та Боль, та Беда… Кстати, а где они? За тобой ведь шатались всегда по пятам.

Я в глубокую, тёмную пустоту позади себя махнула: «Где-то там».

— А ты здесь?

— Я здесь.

— Ты другая.

— Я счастливая, мой Победитель. Я такая, какой всегда хотела с тобою быть.

— Хотела? Теперь не хочешь? И почему Победитель я? Ведь всё сделала ты.

— Ты и есть я. Одна из частей жизни моей красоты. Бог создал меня из Пустоты и наделил вибрациями бытия. В общем, я осознала, что ты есть я. И победа яркая к нам обоим пришла. Поэтому я так тебя назвала. И буду звать теперь постоянно: не Крылатый, а хранитель Победы желанной.

Он слушал, но не слышал меня глубоко. Он не верил себе и мне, давили оковы. Я всё всматривалась внутрь себя. Дышала, мешала энергиям страха нами завладеть. Понимала, если мне удастся и сейчас преодолеть то, что поднимается якобы в нём, можно считать, что мы справились со всем вдвоём.

Посмотрел на меня Победоносный прямо, я улыбнулась легко его холодному взгляду.

— О чём же меня ты просишь?

— Ты меня с обрыва сбросишь? — голос его не дрожал. Он был верен себе.

Просьбу слышала внутри себя, но понимала, что надо прыгнуть туда не ему, а мне. Что-то в Бездне таится важное, кажется. Разбегаюсь, толчок… я вовне. Я лечу, я раскрыла крыла, смогла на полёт отважиться.

— Ты летишь? — кричу ему, оставшемуся на берегу. Эта Вечность новой рекой Жизни оказалась. А он её не видел. Она ему пропастью открывалась.

— У меня нет крыльев, ты обозналась. Ты же видела — крылья мои на столбе. С ними моя Любовь осталась, её нет больше — ни к тебе, ни к себе.

— Победоносный, остановись! — я вернулась на берег к нему. Уговорила потоки ветра меня повернуть, и они согласились. Я рядом с ним легко приземлилась. — Как ты не видишь сейчас, что Любовь подарила нам крылья сильнее в сотни раз, чем те, что были с нами прежде?

— Ты так шутишь? Это же мои надежды. Мои желания сильные, планы, мечты.

— Они свершились.

— Но как?

— Это не важно. Ты просто поверь. Закрой в прошлое глупую дверь. И не заходи в двери иные. Оставайся центром в своём личном мире.

Он кивнул почти незаметно, я его обняла. Его руки вокруг меня впервые за долгое время обвились, и новые крылья красоты неземной за могучей спиной появились.

***

— Я пришла, чтобы напомнить о себе снова, — говорила Любовь, озаряя всё существо своё светом новым. — Вы привыкли, что я иная: яркая, яростная, но та я — не живая. Та я — созданная болью чувств, та — без разума, из мира грёз и искусств. Где всё вычурное, наносное. Где хорошее и плохое сети свои тугие плетут, на меня их набрасывают, предполагая, что взаперти я — точно такая, как на свободе. Наивные люди. Я полёт люблю, мне нужна жизнь — только так моё сердце будет с вашим стучать в унисон. Мои песни поются через потоки и слёзы счастья, через волны эмоций и переживаний настоящая я только добрый ресурс открываю.

— Так ты тоже Любовь, — сказал Победоносный несмело.

— Я и есть Любовь. Я всегда хотела тебе это сказать тихонько, когда гладила на ночь тонкой своей ладонью. Я не дикая, не яростная, я не топливо Жизни. Я есть Жизнь сама, я есть Путь, я ближе, чем простой ресурс, чем идея о материальном. Я есть здесь и сейчас — посмотри, как я реальна.

— Но где волны, поднимающие за облачные дали? Они мне столько силы, уверенности давали…

— То был пьяный обман. Неуверенность то была. Это Боли и Гнева в тебе запускалась игра. Ты боялся, ты вспомни, как ты дрожал, как сворачивалась комочком твоя Душа. Вдруг ошибка, вдруг ложное слово — едва дышал. Это — Жизнь? Это — Сила твоя?

— Ты права. Но зачем же я всё это переживал?

— Всё легко: это был первый шаг. Ты читал его в книгах, и как-то решила Душа, что для выхода в чистый поток необходим антураж — пригласила меня, но в башню скорей заперла. В этой башне принцесса твоя тебя уже ждала, а меня её Боль пленила. Так я пришла. Ты решил… Вы оба решили, что слияние Боли, Страха и Гнева — это образ меня, но за пеленой кошмаров и ложных сомнений. Что пройдёт время, и я выйду на свет сама. Я хотела признаться, но никак не могла. Это была задача для вас обоих. Пришлось встретиться с Болью, Тоской, Гневом, Горем. И — что видим мы сейчас: перед нами две великие силы стоят, объединённые Душами, Духом, сердцами. Вы есть целое из целого созданное. Вы великие Жизни две, в единую срощенные, но оставшиеся на свободе каждая.

— Это тонко так всё. Мне не почувствовать даже.

— Я сверхтонкая стала, ты прав. Но я всегда такая. Где живу, где дарю жизнь — я играю на тончайших волокнах Души и покоя, благодарность питаю, принятие дышит мною. Я не дам тебе того интенсива, что тело твоё измученное когда-то просило. Но я дам тебе новое понимание бытия, вот, смотри, чувствуй глубже. Настоящая — такая я.

И Победитель закрыл глаза, утопая в чувствах. Я была рядом, я всё видела, мне было светло и грустно. Я ведь тоже ждала от Любви ярких красок, того плена, огня, что был размазан о стены башни, что вместе мы собрали и темницы которой тайнами мрачными питали.

И мои глаза закрылись тоже. Я Дышу — тепло и холодок по коже. Разливается добрая волна покоя в сердце, заполняя каждую клеточку тела, раскрывая все дверцы существа моего, силу набирающего.

— Любовь, ты такая понимающая. Такая лёгкая, воздушная, красивая. Такая тонкая, игривая. Чистая, неповторимая. Так тихо звучит твоя музыка нежная, проникая во всю суть мою неспешно.

— Я есть ты, — отвечает Любовь.

— Ну конечно! Это же я говорю сама с собой. Я Любовь? Я Любовь! Я есть Жизнь. Внутри меня покой. Я разгадала загадку Жизни: Любовь — та, что смыслом живёт во мне, новый цвет обрела. Я открыла в себе себя. Вот ты, правда земная моя. Любовь есть я.

Мы с Победоносным по миру идём, за руки держимся. Рядом с нами Благодарность, Доброта, Богатство тешатся — им хорошо и покойно, мы питаем их нашей Любовью. Тихой, нежной Любовью нашей. Настоящей, без фальши.

— У меня есть послание, — зазвучало в нас новой Любви понимание. — Вы пропитаны мной полностью и глубоко. Миру сейчас, вы видите, нелегко. Он нуждается в заботе таких, как вы. Пора, любящие, покидайте свои искусственные миры, коконы, зоны комфорта. Мир вас ждёт, открываем огромных Душ ворота. Отдаём Любовь в свет — для вас границ никаких здесь нет.

Мы мягко кивнули, за руки взялись, вышли к Миру. Отдали Души, сердца, начали творить картины нового бытия, где Любовь, Мудрость, Вера и много Счастья. И чем больше мы Мир Любовью питаем, тем больше в ответ Любви получаем — тонкой, мягкой, красивой и нежной — её заземляем, в блага материальные обращаем, чтобы Души она от забот земных освобождала, больше духовного к ним приглашала.

Любовь не становится ярче, мощнее, она дышит покоем Свободы, и она виднее на фоне тишины Жизни. Мы к ней навстречу вышли. К настоящей, светлой, благой. Позволяющей быть собой настоящим каждому в Мире. Мы правильный штрих в его идеальной, несовершенной картине.

Катрин

Ждала темноты

Ждала темноты, чтобы сделать то, ради чего пришла на этот невысокий обрыв ещё днём. Не пришла — спасаясь, сбежала из дома, где царили мрак и ужас.

Она больше не могла это терпеть, а они — те, кто жили там тоже, — могли и хотели продолжать терзать друг друга. Она же мечтала, чтобы вода освободила её от жизни, где она чувствовала себя ненужной, разочаровалась в каждой крупице бытия. Где она была подневольной, где её всегда ограничивали и требовали делать что-то против воли. Требовали быть там и с теми, с кем ей тяжело.

— Тяжело… — шепнул мужской голос за спиной.

Оборачиваться она не стала, понимая, что это всего-навсего призрак тишины, который опять завёл свою игру: повторять эхом, ударяя дерево за деревом волной своей разрушительной пустоты, имя состояния, которое ему удавалось распознать.

— Тяжело быть разочарованной и подневольной, да? От этого ненависть и обида через полное отвержение себя и чувство собственной никчёмности сочатся в мир, разрушая…

— Ты кто? — Неть обернулась и уставилась на незнакомца. Она поняла, что это не дух, а некто проявленный.

— Твоих серых глаз не видно из-за неба. Они сливаются с ним. Ты знала? Будто бы в твоей голове две большие серые бездны, они взирают на меня сейчас.

— Ты Пораж? Ты не должен был приходить.

— Я и не пришёл.

— Как так? Ты же здесь.

Неть уже не боялась гостя. Она много слышала о нём. Долго опасалась. Но время прошло. Перестала. К тому же сегодня она была готова ко всему.

— Ко всему, — игнорируя вопрос, сказал Пораж. — Сегодня ты готова ко всему, поэтому ты здесь, но ты же не пришла.

— Я прибежала.

— И я не пришёл. И не прилетел. Я сюда распространился. Так я появляюсь. Ты готова. Я тоже.

— Я не хочу спасения. Я знаю, ты спасаешь. Я пришла не к тебе. Я пришла за освобождением, к твоей сестре.

— Овда не освободит тебя.

— Но почему? Я же решила…

— Малютка, ты ещё так юна. Тебе всего шесть земных лет, ты не совладаешь с Овдой. Она освобождает только тех, кого посчитает нужным освободить. И внезапно, а не подготовившись.

— Но другие, которых находили…

— Да, их танец с Овдой был ужасен. Она не была им рада. Отталкивала. Прогоняла. Но и она подчиняется законам. Возможно, подневольна, как и ты.

Неть сникла. Опустила длинные ресницы, будто смирилась и согласилась со словами Поража.

— Смирение — сильное качество твоей оборотной стороны. Не спеши к нему прибегать. Побудь ещё со мной. Возможно, я сумею тебе помочь.

Неть закинула тонкие ноги на обрыв, уперлась испачканными ладошками в костлявые коленки и встала.

— Ты позволишь? — спросил Пораж.

— Рассказать мне сказку?

— Да. Ты знаешь о сказках! Как прекрасно. Я люблю действовать, ничего не объясняя, ни о чём не предупреждая. Как ты умна и прозорлива для своих лет!

— Если не хочешь, чтобы Неть исчезла, не давай мне оценок.

— Я хочу, чтобы ты преобразилась. Чтобы твой внешний образ встретился с внутренним, прошёл сквозь него, создал нечто новое и свободное. Как хорошо, что ты не спросила, но позволяешь выражать себя… Я хочу, чтобы ты трансформировалась, накормив меня своим ложным, наносным и раскрыв живое, настоящее…

— Я пыталась…

— Сама? Без меня?

— Разве я не могу без тебя?

— Могла бы, будь ты чуть старше и опытнее в делах нечеловеческих. А так… ты ничего толком не сделаешь. Только расщепишься. Уже, кстати, начала. Ты видишь?

— И вижу, и чувствую.

— Тебе пора послушать сказку. Позволь рассказать её. Погружайся, дитя, в мои словесные игры самоотверженно. Чувствуй дым потока. Дыши глубоко. И делай, делай, делай…

***

Девочку эту звали… И была она столь многогранна и уязвима в каждой грани своей, что качало её, словно былиночку на ветру. А заодно и тех, кто рядом.

Утром она самовлюблённым, довольным собой паразитом слонялась по дому, разыскивая того, кто захочет и сможет её обидеть, чтобы ещё глубже подпитать свою самовлюблённость. Она внимательно слушала близких людей, придиралась к ним, подлавливала на неловких оборотах. Обращала услышанное против себя. Погружала всех в переживания вины, обиды, долга. Тяжёлые чувства. Могут свалить с ног даже очень сильных людей.

Днём, заботясь о хаосе в доме, хваталась она за любую возможность себя отругать, глубоко отвергая себя. Как она неряшлива, как нерасторопна. Никому такая не нужна. Уверяла себя, что у неё всё получается либо неправильно, либо очень плохо и слабо.

А вот и пришло её имя, Крошка. Анастасия. Земное имя. Царское.

Анастасия делала домашние дела вполсилы из-за усталости и раздражения, нарушала обещания, грубо возмущалась миром и людьми вокруг. Так и попадала в иллюзорную точку собственной никчёмности — отвергая себя.

Она уводила самооценку на низший уровень — добивала её неприглядными делами, едкими доказательствами своей бестолковости, которые выдумывала или брала у близких людей. В итоге она взрастила мощное дерево боли и ужаса, а вокруг густой бурьян травм, который не позволял ни срубить его, ни подступиться.

Вечерами же Анастасию окутывало глубочайшее безразличие. «Лучше не станет, я обречена, мир безнадёжен», — пело нечто внутри неё. Она кивала в такт и погружалась в ритм тягучего разочарования. Завораживающий, поэтичный, вязкий ритм. Удушливый и монотонный, он не оставлял никаких шансов на иную реальность. Ритм пустоты. Ритм бездны бытия.

Всё, с чем пришла она на землю, было забыто. Новое, созданное стало ближе и яснее. И в потоках ощущений поменялись местами верх и низ, день и ночь, зима и лето. Чёрное и белое проявилось, раздало ярлыки, разнесло жизнь по категориям, обмануло, затемняя светлое и выбеливая тёмное.

«Что ты делаешь, Анастасия?! — кричал Мир. — Ты же губишь себя и меня внутри!»

Но она не слышала. Отторжение себя завораживало, уводило в болезненном танце от истинного, и глубокая ничтожность царила в мире внешнем и внутреннем.

Самовлюблённость тоже не дремала. Получив открытый доступ к тонким струнам Души и сознания, она, словно паразит, рождала новые обиды внутри Анастасии: на себя, на мир, на людей.

***

И это дерево пороков теневых являть посмело новое в других: рождало боль, волну зависимости, грубость, что заставляли рядом всех идти на гнусность. Терзать телесно приходилось людям, себя забыв в отчаянье, друг друга. Удары, жертвы, битое стекло. Порезы, синяки, но, как назло, всё это не рождало состраданья, а только новые пророчило страданья, телесные, душевные терзанья. Границы, нормы нарушались смело. Мыть кровью пол — обычное здесь дело. Мораль же отвернулась, обессилев. Любовь и честь ушли, едва заметив, как далеко заходят существа, не видящие граней, но тела отдав потокам грязи истеричной. Им застил гнев глаза; забыв приличья, они заходятся до белого каленья. И ладно только бы они — таких здесь поколенья.

Дороги новой день настал, однако всё развалилось — это стало знаком, что жизнь закончилась привычная, простая. На горизонте свет блеснул, иная на них обрушилась судьба. Причиной стала тайная мечта той самой Насти, что однажды, забыв привычное ненастье, одна осталась в комнате пустой. Заметить сразу не смогла, что на постой к ней добрый Ангел с тёплыми лучами прибыл. К ней, тихой и печальной — такой она была, когда её никто не видел — он опустился и крылами плечи обнял мягко. Заплакала и внятно услышала внутри себя свой голос:

«Я жить хочу. Но по-другому. Той жизнью, где любовь, где доброты прибои ласкают человека изнутри, а он весь мир… О Боже, помоги. Ведь ты же где-то есть за облаками. И я пришла к тебе с открытыми руками. Я больше не могу так, делать вид, что у меня за Душу сердце не болит, что будто я совсем не понимаю, происходящее — до жути ненормально. Ты помоги пройти твои уроки, извлечь из тела грубые пороки. Мне хочется совсем другою быть. Лишь нежность, радость, творчество дарить. И наполняться счастьем для себя. Что стало с жизнью, это же не я!»

За Анастасией Ангел записал и передать желание от сердца пообещал.

Но новый день рождает снова схватку. Она, химера, подошла украдкой и… битва, бойня, грубые слова. Слепая ярость, кругом голова. Панический кошмар, раздался хруст — то ствол сломался древа ужаса и боли. Полезло новое, привитое, другое, что ярче засияло во сто крат. А что случилось? Ангела подарок направлен был в деянье неблагое. Энергия пришла, но на дурное вся послана была и родила побег могучий, яростный, широкий.

Что делать Мирозданью? Ведь всё то, что родилось в его потоках — невозвратно. Пришлось принять. Плоды собрать стократно

Мы слышим: в дверь стучат. Там слуги новой жизни торопят, чтобы открыли им, впустили в новый мир той девочки, что сил и радости просила. Открыли. И перед ними появились злые псы сторожевые. Пришли наследники неистовой человеческой Злости. Готовы войти, заносят над порогом лапы нежеланные гости.

Пришлось посторониться, чтобы их впустить. Это страхи, капризы психики, стражи Пути. Не Жизнь, но Смерть их приглашает. Ужас и Печаль их сопровождают. Недвижные стоят. О себе предупреждают.

Имя первого злого пса — Неудовлетворённость. Искривлённая гримаса, сутулость, хромая походка. Колченогий он явился и укрыл Путь туманом. Настю слепотой наградил и быстро убедил, что мир полон мерзости. Что нет идеального. Что всё есть пустое стремление к чему-то недостижимому. И делать шаги к лучшему напрасно. Куда проще всех обвинить, приводя доказательства вины неопровержимые.

Второй пёс — Сожаление. Он рычал об испорченной жизни, о пропащем мире, о том, что не исправит время. Внимательно Анастасия слушала его звучание и соглашалась. Жалость к себе её охватила, Смущение в ней зарождалось. Такое, которое заставляет бояться и подозревать, одни лишь угрозы от мира ждать. Она вскричала: «Меня все обижают!», — но и подумать не могла, что первая страх у людей вызывает. Колкие комментарии бросает, претензии предъявляет, грубит, чуть что — в болезненные переживания впадает.

Ей, конечно, грезилось своё поведение иным. Хотелось быть доброй, чуткой, понимающей. И шла она к людям с настроем таким. Но псы её сопровождали. Она им верила. Они шептали, кто плох, кто ею пользуется, а кто старые ошибки бывшей семьи повторяет, тем самым её унижает, хочет предать. Пока Анастасия до человека доходила, в ней уже кипела яростная сила, которой она во мрак всё вокруг погружала, уничтожая. Она хотела светить, но ближе были злобные псы. Свет быстро истощался, а вытащить из темноты хоть искорку его не получалось.

Здоровье Анастасии сломалось. Душа в темнице боли оказалась. Жалость к себе парализовала её несчастьем вездесущим и позвала страхи и отчаяние ловушку эту охранять.

Кто рядом ещё оставался, пытались ей помочь, стучали в заколоченные окна, но не достучались. Забота и любовь ей стали чужды. А грубость принимать привычнее, хоть и не нужно. И так она одна осталась. Неловкость с ней — огромный пёс. Ест с рук, оправдывает Путь кривой, ласкается. Неловкость — да и всё. За стенкой Старость и Усталость. С той стороны Печаль и Ярость. Всё это охраняют злые псы. Неудовлетворённость. Сожаление. Неловкость. Три головы. Три стража. Три уголёчка Злости.

***

Пораж расходился всё больше и больше, а нежная Неть легла на землю и горько заплакала под его сказку, ведь за свою жизнь она еще не набрала достаточно сил, чтобы принять такой натиск правды.

— Я остановился, крошечная Неть. Давай дадим порокам этим перегореть. Ведь все они — не живое. Придуманное. Наносное. Они деревья без корней. От них энергии не больше, чем от тех сухих ветвей, — он указал на деревья, что росли у реки.

Неть вскочила и начала яростно обламывать ветви, умершие на дереве и уже начавшие его убивать. Пораж тем временем поставил чернильную точку на бумажном свитке. «Она готова», — произнёс он мысленно. С неба спустилась маленькая звёздочка.

«Подожди, — мысленно попросил звёздочку старец, и она замерла, не коснувшись рукописи. — Я хочу объяснить всё нашей Крошке».

Неть собрала большую охапку веток, чудом умещавшихся в её цепких руках.

— Они нам пригодятся. Неси их сюда. Ровно пятнадцать веток. Я вижу. Для первой части достаточно.

— Для первой части чего? — спросила запыхавшаяся Неть.

— Для расставания с иллюзиями, конечно. Ты видишь этот пергамент?

— Вижу бумагу.

— Точно, — улыбнулся Пораж. — Бумага. А буквы и слова ты видишь на ней?

— Вижу текст, — ответила Неть.

— Да. Это разные вещи. Верно. Это текст. Текст той сказки, что я тебе рассказывал. Это первый. Будет две.

Неть кивнула и узнала обрывки фраз, которые так её расслабили, что она позволила себе слёзы.

— Хорошо, — сказал Пораж. — Мы готовы. Ты же видишь эту звёздочку?

— Огонёк… Можно его потрогать?

— Можно, но сгоришь, а твой срок ещё не пришёл. Он сожжёт первое, к чему прикоснётся, для этого он здесь.

— Какая простая миссия.

— У каждого своя. Позволим ему?

Неть кивнула. Огонёк коснулся бумаги и превратил её в гигантский костер. Словно прощаясь с чем-то ценным, мудрец опустил бумагу, объятую пламенем, на землю. Неть уже стояла, занеся веточку и ожидая разрешения. Пораж попросил внимательно посмотреть на ветку и прочитать, что на ней написано.

— «Самовлюблённость», — медленно произнесла Неть, не веря своим глазам, затем схватила ещё ветку, и ещё.

— Видишь? Ты видишь их, Крошка?

— Да! Это мои слова? «Непринятие себя», «Безразличие».

— Это ваши с Анастасией качества. Брось их в огонь. Расстанься с ними.

— Навсегда? А вдруг они меня защищали? Вдруг помогали? Служили?

— Так и было, — отвечал Пораж. — Но ты пойми, пожалуйста, они выдуманные, занесённые в твои планы из других родов и воплощений. Отдай их огню, высвободись.

— Высвобождение вместо освобождения.

— Верно! Позволь это себе.

Неть кинула «Безразличие», «Непринятие себя» и «Самовлюблённость» в волшебный огонь. Оранжевые языки пламени взвились в воздух, и берег озарила оранжевая вспышка.

— Так уходит лишнее, — пояснил Пораж. — Через цвет. Через впечатление, изображение. Всё это уже давно существует вне времени, только силой цвета движения.

Неть, заворожённая красотой, несколько мгновений стояла неподвижно.

— А теперь? — подтолкнул её Пораж.

— Теперь дальше, — ответила Неть не своим голосом.

— Ты меняешься. Теряешь возраст. Не пугайся.

— И не думала, — нараспев ответила Неть взрослым голосом. — «Обида», «Недооценённость», «Разочарование», — читала она вслух.

Она раскинула руки, и ветви, высвободившись, упали в огонь, который вспыхнул синим цветом и пробудил жителей речных с самого дна. И запела вода. И поднялась из неё Овда.

— Продолжай, Прекрасная, — приобняв, прошептала она.

— «Жалость», «Сожаление», «Неудовлетворённость», — прочла Неть. — Одно вытекает из другого, усиливает, парализуя реальность. Сначала «Неудовлетворённость», она первая, — Неть кинула веточку в огонь, и он моргнул голубыми искорками. — Затем «Сожаление», — новый бросок, столб голубых звёздочек поднялся вверх и, замолчав, растворился. — И всё это ведёт к агрессивной «Жалости», — третья ветка улетела в огонь, и земля вокруг пламени стала покрываться голубой коркой льда.

— Не обращай внимания. То есть обращай, но не отвлекайся от своего занятия, Равная Мне, — произнёс Пораж.

Едва отзвучало последнее слово, Неть приняла образ крупной женщины, грузной и сосредоточенной. Схватила новые ветки.

— «Беспокойство», — чеканила она слова, швыряя в огонь ветку за веткой. Тонкая игра, запускающая глубокие процессы. Огонь взвился фиолетовым столбом. — «Тревога», — ещё одна ветка оказалась в огне, приведя его в фиолетовую ярость. — Ты опора трудных состояний и мать бесов в умах людей. «Страх», — новая ветка метнулась в огонь. Фиолетовое пламя стало вязким и медленным. — Да… ты парализуешь, поражаешь закоснелостью.

Столб пламени, воя и качаясь, вздымался до небес.

— Продолжай, Могучая, продолжай, — приговаривал Пораж.

— Пусть пройдёт подчистую, — подбадривала Овда, поглаживая Неть.

— «Стыд», — Неть кинула очередную ветку в огонь и застонала от сковывающей боли. Жёлтое пламя слепило и стенало.

— Тебе помочь? — спросил Волшебник.

— Я сама, — ответила Неть и закричала что было сил: — «Смущение», «Неловкость»! — на несколько мгновений дыхание её прервалось, и она чуть не упала в жёлтый каскад огня.

— Дыши… — услышала Неть со всех сторон, сделала глубокий вдох и выдохнула, содрогаясь всем телом. — Дыши ещё, дыши.

Она продолжала делать вдохи и выдохи, высвобождая себя из сгоревших вымышленных пороков.

— Но я не пуста, — с ужасом обнаружила она, обращаясь к гостям. — Я всё ещё болю.

— Конечно. Это же только первая сказка. Ещё вторая ждёт.

— И я жду.

Неть превратилась в высокую худую женщину с длинными яркими волосами. Грациозно поправила длинную юбку и осторожно села на мягкую траву у затихающего огня.

— Он нам ещё понадобится, — сказал Пораж. Смотри на него пристально, Элегантная, а я продолжу свои сказки. Новая сказка будет короткой, но интенсивной. Слышишь?

***

Как сыплется капель? Это сок жизни утекает из неё. И когда-то влажная, прохладно-освежающая, она становится скользкой, липкой, раздражающей. Что ведёт её тропой убивающей?

Природа, этот мир рождающая. Но нам кажется, что она подневольна. Что идёт тропой своей — по листу вниз, даже если ею недовольна. Она повторяет этот маршрут недобровольный изо дня в день. Капля… а если это человек и путь его повторяющийся, неизменный? Это больно.

Мы не отводим от неё взгляд. Что происходит? Капля продолжает движение. Ей всё равно, но человек останется недовольным. Он ходит одними и теми же тропами. Утомился. Он раб. Так привык, но где-то ещё стремится всё изменить. Не выходит. Утро-вечер, один маршрут жизни. Он в нём заперт. Подневольный.

Капля продолжает скольжение. На поверхности листа за нею остаётся след. Впечатление. Она забывает на нём часть себя. Это естественная её часть бытия. Её, но не твоя. Человек, свой отпечаток оставляя, себя теряя, однажды понимает, что он себя растрачивает, на лоскутки рвёт. Отторгает. Не о том следе речь, что многих восхищает. А о тех, которые он не на своём, а на вымышленном или чужом пути оставляет. Потенциал его сгорает. Он себя истощает. Может быть и готово что-то новое в жизнь прийти. Да нету сил взять. Отвергает. И он себя, и мир его. Отторгает.

Какой следующий шаг у капли? Падение. Лёгкое парение, в бездну устремление. Ей так хорошо. Она летает. Быть дождём или каплей в траве — что лучше? Кто же знает. Капля всё принимает.

Человек же, когда всё теряет, когда его путь настолько не удовлетворяет, а мир отвергает, — он в психическом бреду, в страдании себя забывает, его глубокая ненависть накрывает. Ненависть вектор в нём берёт и в мир отправляет: «Я ненавижу его, ненавижу её, как тот живёт, ты посмотри, никто ведь жизни не знает!» Всех осудит, обвинит, до кого сможет докинуть взор. Понимаешь?

Вот только он забывает, что ненависть — наша подруга. Она напоминает, что мы не в ладу с собой, что мы себя обманываем, отторгаем. Мы с нею можем договориться, если на себя самих её направляем. Себе не врём. Себя не избегаем. Себя ненавидим и это принимаем. Но мы не так делаем: себя теряем, теряем, теряем. Другого обвиняем. Конечно, этим вопрос не решаем.

Ты видишь каплю? Дай ей замереть. Себя почувствовать, собой её согреть. В твоём теперь кармане шесть ключей, шесть имён и состояний. Сейчас есть шанс все изменить.

Ты готова? Дышишь? Начинаем.

***

Неть неотрывно смотрела в огонь. Угасающее пламя рождало дым, который резал глаза. Навернулась слеза.

— Поймай, — попросила Овда.

Неть подставила ладонь, и в неё упала крупная капля со щеки.

— Передай потоку, позади проистекающему.

Неть обернулась к реке. Осторожно приподнялась, легко встала на ноги и направилась танцующей походкой к воде.

— Посмотри…

В ладони плескалось озерцо и слово «Подневольность». Попросилась вторая слеза.

— Поторопись поймать следующие правильно.

Неть сошла с обрывчика и опустила руку к реке. Вода позеленела и поглотила слезу.

— «Отторжение себя», — прочитала послание второй слезы Неть и тепло взглянула на Овду.

— Продолжай, Прекрасная.

Ярко-зелёной стала вода, принимая слезу с ладони.

— «Ненависть», — капля скатилась в воду, обернулась зелёной змеёй и, проплыв несколько метров, растворилась в воде целиком, без остатка.

— Мне так больно, режет глаза, кипит что-то в груди, — призналась Неть.

— Осталось немного, нужно потерпеть, — сказал Пораж.

— Я дойду до конца.

Засияли глаза, в голосе появилась новая сила, раскрылись плечи, и пришла слеза. Слеза счастья преображения.

— Прочти, — просила Овда.

— «Эмоциональное раздражение от необходимости действовать или бездействовать».

— Прощайся.

Вода вспенилась, закипела красными волнами. Сильная Неть — тонкая, изящная — не шелохнулась. Она начала танцевать, негромко мурлыча что-то мелодичное. Прикрыла глаза и дала новой слезе упасть на ладонь.

— «Враждебность».

— Прими.

— Да. Это моё. Отпускаю, — красная вода унесла и эту слезу.

— Последняя. Приготовься, — подбадривала Овда.

— «Гнев», — слеза скатилась с ладони и, едва коснувшись реки, стала огромным драконом, взвилась к небу, а после стремглав бросилась вниз, к самому ядру земли, сквозь воду.

— Я…

— Ты. Это ты, — сказал Пораж. — Ты принята. Я расскажу тебе о тебе позже. Сейчас поспи, Свободная, Хрупкая, Сильная. Я буду рядом.

***

Одинокая, она бродила по пустому городу и повторяла внутри себя, подыгрывая внутреннему голосу:

— Да, что-то не то, что-то не так. Я какая-то не такая.

— А какая ты? — зазвучал Внутренний.

— Я не знаю. Только понимаю, что меня сильно напрягает то, что он вечно занят и какой-то ерундой.

— А деньги?

— Да, они нам нужны, и он их сейчас зарабатывает, не реализуя себя. Он деградирует. У него связаны руки. Ему не дают действовать. Он просто получает пустые деньги.

— А ты?

— А я не знаю. Себя я со стороны не вижу. Знаю только, что всё время, когда думаю о нём и его работе, мне становится очень и очень плохо.

— Такое уже было?

— Да. Когда-то давно. Там, где был обман, предательство, коварство. Там, где сбился человек с Пути, а я сделать ничего не могла. Не в этой жизни. Или не в этой реальности. Может быть, я встречала его во сне. Или где-то ещё.

— И что с ним сейчас? — спросил Внутренний.

— Не знаю. Плутает. Не может до сих пор найти себя. Но периодически находит меня, чтобы…

— Чтобы ты — что?

— Чтобы я направила.

— Как? — уточнил Внутренний.

— Я не знаю. Битвой пробовала. Лаской, жертвой. Не работает. Любовью сейчас направляю. Любовью к себе, к нему, к жизни, к миру.

Перед ней на бульваре родилась и увеличилась в сотни раз пропасть. Она восприняла это спокойно. Видимо, не поверила своим глазам. Остановилась. Заглянула внутрь. Это была воронка с зеркальными стенами, в которых отражалось небо. Бездна зияла огромной дырой. Зеркала, преломляя свет, превращали пропасть в пирамиду, уходившую вершиной к небесам.

— Верх стал равен низу, — сказала она вслух.

— Так и есть, — ответил голос за спиной. — Всё конечно в этом мире, и твои скитания, и скитания того, кому ты столько воплощений помогала. Ты произнесла ключ.

— Ключ? Что именно я сказала? «Любовь к себе, к нему…» — ты об этом? — обернувшись, она увидела его светлые глаза и замерла в благоговении. — Да. Ты о ней. Я смогла выйти в счастье и любовь.

— И имя тебе?

— Анастасия.

— И вопрос твой?

— Кто тот человек, которому я помогаю?

— Его имя звучит в пространстве как Победоносный, земное его имя иное. Оно меняется, оно непостоянно. Свет твой, Душа твоя, Дух твой давно его ведут, держат.

— Почему у него больные лёгкие? И психика?

— Он мается. Ты нужна ему для Пути, для Света. Он хочет продолжать движение только с тобой. Он зависим и независим, добр и гневлив, слабый, очень слабый. Ему больше не нужно трогать силу. Не подпускай его.

Пророк смахнул зеркальную пирамиду с Пути жизни. Растворил одну иллюзию и создал другую. Берег прохладного моря, чистого и одинокого. Они стояли теперь на берегу и продолжали свой неспешный разговор. Анастасия приняла перемены смиренно. Будто бы ждала их и знала, что это в порядке вещей — оказаться в новом месте молниеносно.

— Он — это море, — говорил Ангел. — Бескрайний, чистый. Ты — это море, сильная, великая. Он — это берег, надёжный, неровный. Ты — это берег, целостная, принимающая. Видишь? Вы берёте качество каждой стихи, каждого явления ровно такое, какое каждому из вас нужно. Сила — не его качество, а твоё. Надёжность не твоё качество, а его.

— Как же мне не подпускать его к силе?

— Займи её собой. Встречай силу, распределяй силу, будь силой. Храни её в себе. А ему выдавай маленькими порциями. Его защищай от своей силы. И от любой…

— Помоги мне, Ангел, молю.

— Я делаю это. Обратись, как ты умеешь.

«Крылатый, я здесь. Мой свет со мной. Я открыта и чиста перед тобой. И я сильна, защищена тобой. Я принимаю Путь свой. И он через меня идёт, а я смотрю. Я для себя. Сначала для себя живу. Себе всю силу я беру… Ты помоги мне разобраться. Куда направить взор, как перестать себя терять и оступаться».

— Исполняю, — ответил Ангел-Пророк. — Идём со мной. Я расскажу важное о тебе.

Они зашли в идеально серую пещеру, где Хранитель создал свет, тепло и уют. Анастасия ступала по мягкому ковру песочного цвета. Сняла обувь и прилегла, подобрав ноги, на мягкое кресло. Ангел улыбнулся такому доверию и покою.

— Ты видишь свет, Анастасия?

— Да. Мне так хорошо в нём. Спокойно, красиво, легко. Это твой Свет. Ты одариваешь им любого, кто подходит, но при одном условии: ты остаешься в себе, центр твоего внимания, твоей вселенной — ты. Тогда рождается свет и покой, так нужный людям вокруг.

Она закрыла глаза и погрузилась в боль расставания с земными иллюзиями привязанности и зависимости. Увидела, как из неё выходят картинки, где она опирается на других, желает прорастать через них. Как она пускает корни сквозь чужие стволы. Как теряет в них себя. Со словами Ангела центр внимания перешёл внутрь. Она осознала свой центр, свою силу и засияла особым светом. Теплом, которое так нужно миру. Она осознавала себя солнцем в центре собственной вселенной. Она видела, как крепнет.

— Мне снился сон, — сказала она, не размыкая глаз. — Там была Неть, Пораж, Овда. Теперь я понимаю, что это игра букв: девочку звали Тень, и ею была я. Мне помогал старец Пожар и его сестра Вода. Они сожгли и утопили мои тёмные иллюзии, и я осталась собой, приняв Тень, — Анастасия перебирала пальцами в воздухе, будто бы прикасаясь к персонажам.

— Это был не сон. Всё было наяву. Перелистай страницы тетради, что лежит в твоём рюкзаке. Там ты увидишь записи той ночи. Она реальна и действительно с тобой случилась.

— Я благодарна ей, — спорить Анастасия не стала.

— Она благодарна тебе. Тень твоя давно хотела быть принятой, даже начала глубоко и подробно думать о смерти, об освобождении. Ясно, что никто бы ей его не дал, но она хотела. А ты, приняв её и отдав иллюзии о ней Огню и Воде, освободила её из тумана боли. Она теперь живёт и хочет продолжать жить в тебе, с тобой.

— Почему же люди не принимают Тени? Пытаются от них избавиться? Верят, что Тень это плохо?

— В Тенях много силы и боли. Тени забывают о разуме. Впрочем, как и Свет. Свет без разума — помешательство. Тень без разума — депрессия. Если подключить Тень и Свет к разуму, родится великий Духом, сильный телом, могучий Душой, ясный человек. Им и будешь ты, Анастасия. Смотри…

Ангел взял белый карандаш и начал крупными буквами писать на идеально гладкой серой стене.

«Первый шаг — Смирение. Принятие себя в миру — шаг третий. Между ними Удовлетворение собой и тем, что у тебя есть».

— Рождай опору на себя. На свой разум. На истинный Путь. Не на другого человека или живое существо опирайся, а на своих духовных помощников, на разум свой.

— Как же мне достучаться до своего разума? Там же паутина.

— Понимание этого — уже большой шаг.

Ангел продолжил писать:

«Из точки Удовлетворения ты движешься к Дружелюбности. Любишь мир и любишь людей через любовь к себе. Видимое становится красивым, невидимое — прекрасным. Так рождается Целостность».

— Всё это рождается в твоей опоре на себя, — произнес он.

— Одиночество? Я боюсь, что оно придёт, если я стану только на себя опираться. Словно я буду тогда только с собой. И занята буду только собой.

— Наоборот! Весь мир откроется. Он перестанет бояться тебя, страшиться, что ты прицепишься к нему и заразишься новыми ненужными иллюзиями.

— Что мне нужно для этого знать, что нужно чувствовать?

— То, что у тебя есть я. Есть твой внутренний Свет и Тень. Что на нас ты можешь опираться всегда, раскрываясь миру, расправлять крылья, выпрямлять спину.

— Что ещё?

— То, что у тебя есть разум.

И снова Ангел написал:

«Из точки Заинтересованности приходит Воодушевление. Из точки Объективности рождается величественная Одухотворённость. Из точки Понимания происходящего и не происходящего рождается Созидание».

— Созидай. Создавай своё. Созданное другими — уже не для тебя. Оно уже изжито и тобой пройдено. Ты рождалась и жила параллельно в нескольких реальностях. Это был твой выбор, чтобы собрать больше опыта. Но для этого нужно было расщепиться, что ты и сделала. Теперь время возврата в целостность.

— Целостность.

— Да, именно её мы встречаем, когда через удовлетворение собой, через дружелюбное настроение к миру, трезвую разумность включаем и раскрываемся нестандартно, непривычно и, как результат — с новой силой.

— Разумность? Силой? — Анастасия не могла сразу уместить в себе столько новых знаний.

— Дай потоку медленно пробираться в тебя. Это не досужий разговор, не простые слова и смыслы. Здесь концентрация, связка ключей. Дай им плавно проникать в тебя. Перечитай, переслушай. Погрузись ещё раз. Всё раскроется. Почувствуй. Могучая сила хранится в разуме твоём. Когда ты чувствуешь выгоду в своих действиях и бездействиях, тогда она включается. Твёрже опирайся на понимание — что, когда и для чего ты делаешь. Будь бескомпромиссна, выбирая лучшее для себя.

— Что, когда, для чего… — Анастасия повторяла ключевые слова.

— Да, зачем всё то, что к тебе приходит, нужно именно тебе. Именно твоей Вселенной. Разумный подход к выяснению этих деталей убережёт тебя от ненужного, от пустого. Так формируется твой настоящий Путь.

— Ангел…

— Да. Я Ангел, и ты Ангел. Но я твой, а ты — Воплощённая.

— Я устала, Ангел, — сказала она, снова закрывая глаза.

— Поспи. Я приглушу Свет, приглашу Тень. Она оберегает тебя во сне. Мне ещё многое нужно тебе написать и рассказать. Но это позже. Всему свой эпизод.

— Всему свой эпизод…

Анастасия закрыла глаза и погрузилась в иной мир.

***

Неть села рядом на скамейку. Анастасия смотрела на фонтаны в городском парке.

— Я рада тебе, — сказала Анастасия.

— Я чувствую. Я проявилась и окутала тебя. Но ты не борешься больше? Созерцаешь.

Анастасия кивнула и продолжила пустыми глазами вглядываться в струи и брызги, в стылые лужи под брызгами, в серый асфальт.

— Пойдём, — Неть встала и протянула руку. — Я покажу тебе свою силу, красоту своего величия. Ты поймёшь, что это не плохо и не больно.

— Я могу взять тебя за руку?

— Начни с этого. Но именно возьми, а не обопрись. Помни, что опора себе и своему счастью, как и несчастью, только ты сама.

Анастасия кивнула, взяла узкую ладонь Нети в свою грациозно-хрупкую, без усилия поднялась, и вдвоём они направились тихим шагом вдоль тусклых аллей парка.

— Отчего так серо кругом? — спросила Анастасия.

— Так сумерки же, — невозмутимо ответила Неть. — Всё в серых тонах засыпающего неба, пока не включают искусственное освещение. Так природа готовится к погружению в покой — отключает краски. Постепенно. Заполняет всё мудрым серым.

— Мудрым?

— Конечно! Смори, как серый цвет бережен к глазам. Как заботится об их покое. Как добавляет мягкости телу и глубины дыханию. Ты заметила?

— Нет… Но сейчас, когда ты сказала, подсветила эти эпизоды, заметила.

— «Эпизоды» — верное слово, — кивнула Неть. — А «подсветила» — забавное, если учитывать, что я посланник Тьмы. «Возле самого тёмного эпизода тени всегда самый яркий свет». Помнишь это твоё наблюдение и закон вашего творческого мира? Что в живописи, что в музыке, что в литературе он работает безотказно.

— Верно, — вспомнила Анастасия. — Но не хочется сейчас ловить то самое светлое пятно, я начинаю привыкать к тени. И знаешь, от неё на Душе становится светло… Ты слышишь музыку?

В глубине парка стоял одинокий скрипач и под примитивный электронный аккомпанемент выводил незамысловатые мелодии.

— Я хочу, чтобы ты попробовала потанцевать, — сказала Неть. — Станцуй для меня танец своей глубокой боли, которая посещает тебя в этой серости.

— Я стесняюсь, люди же кругом, — ответила Анастасия, оглядывая тропинки.

— Они не заметят. Танцуй так, чтобы они не видели. Остановись телом и умом и начни танец внутри себя. Только не закрывай глаза, не уходи внутрь. Поделись со мной танцем.

Так они стояли, глядя друг другу в глаза. Неть улыбалась тонкой струйкой губ. Глаза же Анастасии лучились движением танца. Танцевала её внутренняя женщина, сплетаясь с Духом, Душой. Едва заметно поводила плечом, поигрывала гибкими ладонями, качала бедрами. Танец просился наружу.

— Подержи его в себе, — сказала Неть. — Дай ему полноценно проявляться. Скажи, что ты чувствуешь сейчас?

— Во мне смешивается грусть внешнего мира и радость мира внутреннего, проявляемая танцем. И я осознаю какую-то тайну вокруг себя. Ведь я танцую, а кроме тебя никто не видит. Это придаёт мне особую психическую форму. Что это?

— Энергия сексуальности. Иногда она звучит так, — ответила Неть мягко. — Это одна из сил Теней — поднимать великие энергии в теле человека. Свет греет, толкает к действию, он и сам есть действие, а Тень есть накопление, подъём, включение энергии великой силы. И это лишь малая часть моих даров. Идём дальше.

— Твоих?

— Да. Тень — это я. И ты, пожалуй, единственная, кто на моей памяти решил не бороться со мной, не побеждать, а принять, отправиться в совместное путешествие и даже танцевать со мной, слушать меня.

— Неть… Тень, мне стало страшно.

— Правильно. Ты пытаешься спрятаться от этой информации, потому что она непривычная. А прятаться негде — всё уже происходит. Как чувствуешь себя сейчас?

— Мне стало тепло. Чувствую совершенство, — сказала Анастасия.

— Совершенство.

— Совершенство мира, покоя, тишины. Себя.

— Это лишь капля силы, которая есть внутри тебя и нашего с тобой танца. Мне ещё многое хочется тебе рассказать, но позже. Тебе сейчас пора.

— Пора?

— Да. Оглянись. Это к тебе. Я приду, когда эпизод сменится.

***

— Это же другая стена, — первое, что она сказала, открыв глаза.

Она обращалась к Ангелу-Хранителю, Старцу, Поражу — кем бы он ни воплотился в этот раз. Представился Пророком. Он стоял у окна в номере отеля, где Анастасия досматривала сны раннего утра. Глядел на большой, красивый город. Стена рядом с ним была выложена красным кирпичом, на ней висела серая доска с подставочкой для мела.

— О, ты осознаёшь своё присутствие в двух реальностях и перемещение в них. Я ждал тебя. Точнее, тебя очнувшуюся.

— Да, я же так недолго гуляла в парке с Тенью. И думала, что вернусь к тебе в пещеру. А оказалась здесь. И как я здесь оказалась, почему-то тоже помню. Но смутно. Я, кажется, поехала одна на поезде… Прошло совсем немного времени.

— Немного. Двадцать один день, — ответил Ангел-Хранитель. Указал в окно, за которым виднелась желтеющая листва старых деревьев.

— Я знаю этот город, — ответила Анастасия. — Знаю этот номер, знаю эти деревья. Не знаю только, как оказалась здесь. Были же в пещере, в иллюзии моря. Это тоже иллюзия?

— Конечно! Но сюда ты добралась сама, а я был рядом. Светил, но всё было как в тумане. Когда ты отвлекаешься на Тень, то не видишь меня.

— Она тоже важна для меня.

— И это правильно.

— Но мне придётся выбирать?

— Возможно. Это не точно.

— Выбирать между Тобой и Ею? Между реальностями, где мне находиться?

— Ты стала мыслить стандартно? Это на тебя не похоже, Анастасия. Куда ты захаживала ещё, кроме своих двух миров? Тебя, видимо, снова сманивали бестолковые тропы, где ты ходила, растрачивая себя понапрасну. Зажигала других людей, отдавая силы, внимание, знания, но ничего не брала взамен. Это не твой Путь.

— А каков мой?

— Тебе ещё предстоит его создать, объединив обе реальности, где есть я и Неть. Мы части одного целого, которое расщепилось.

— Да-да, я помню. Но не знаю, что делать.

— Никто не знает. Наша задача — просто продолжать Путь.

— Тогда давай продолжим, — Анастасия уселась в кровати и притянула к себе столик с лёгким завтраком. — Что я готова узнать сегодня?

— Обратишься?

«Да, прекрасный Крылатый! Я становлюсь внимательной, слушающей, будь же вещающим, глаза на истинную мою жизнь открывающим».

— Как ясно… Начинаю.

И Ангел начал записывать мелом на серой доске: «Осознавая в себе Энтузиазм, становишься более Уверенной. Такой, которая может себе позволить быть Решительной. Чтобы в разуме, подкреплённом чувствами живыми, было больше силы, вплетай в них эти качества: Энтузиазм, Уверенность — решительно».

— Ты видишь, здесь рождается питательный заряд. Тот, который помогает расцветать твоему дереву жизни, объединяя в себе глубокие смыслы бытия твоего личного.

— Почему-то для меня эти слова абстрактны.

— Ты с ними никогда не встречалась осознанно. Душила Энтузиазм, отталкивала Уверенность, разрушая любые их проявления. Давай пока остановимся. Приглашаю тебя пройтись в одиночку по твоему любимому городу. Явлюсь, когда пойму, что абстракция рассеялась. Новые семена лучше высаживать в благодатную податливую почву.

— Да. Я пойду. Пока просто побуду в твоём Свете, справлюсь с бытовыми человеческими проявлениями. Интересно, здесь я человек, женщина. И в том мире тоже. И имя у меня одно.

— Как хорошо, Анастасия, — зазвучал певуче Пророк. — Ты уже начала объединять реальности. Ты ищешь и находишь сходства. Какой великий дар для нас!

***

«Анастасия, домой!» — услышался внутренним слухом голос матери. Она знала этот тон, знала смысл этого имени. Анастасия — погружённая в Тень. Любопытно, почему голос раздался именно сейчас, когда она вышла на прогулку. Флёр этой женщины должен был остаться далеко в прошлом. Двадцатипятилетний перегной в судорогах её слуховой памяти неприятно напомнил о себе, но быстро растворился в медном воздухе.

Она ступала тонкими ногами в тяжёлых ботинках по набережной любимого города. Спустилась по аккуратным ступеням к воде. Там рыбаки, которые ловили рыбу скорее в спортивном азарте, чем ради еды, оставили раскладной стульчик. Она разложила стульчик, постелила шарф, присела.

«Так легче и теплее», — говорила она про себя.

Музыка фоном звучала в ушах. Шумы города отдалились. Внутренний звук вышел на авансцену.

«Анастасия!» — снова услышала она голос матери.

Река, ветерок. Сознание вернулось к картинке на обрыве из её сна. Там были Пораж и Овда. Там же она встретила и приняла Неть, растворив пороки её в огне и воде.

«Это что такое?» — перебил картинку резкий голос родительницы. Анастасия не видела, что именно та имела в виду, на что указывала. Но чувствовала щемящую боль в груди и холод в горле.

«Я сняла шарф», — решительно ответила Анастасия внутри себя.

Картинка, так и не проявившись окончательно, начала разрушаться. Верный признак, что мы освобождаемся от оков прошлого — мы можем вмешаться в ход своей истории. Сцена былой жизни затрещала, и остался только голос, диалогом звучащий в голове, сердце, горле. Во всём существе.

— Какой шарф? — звучала мать.

— С шеи шарф, — ответила Анастасия. — Та удавка, которая мешала мне жить, творить и быть собой все эти годы.

— Ну что ты? — заговорила мать своим редко-ласковым голосом. — Настенька-Крошка, что ты? О какой удавке речь?

Она вспомнила, как приятно было в детстве, когда мать называла её именно Настенька-Крошка. Доброе, манящее прозвище помогало раскрыться навстречу женщине, идущей в её пространство уверенными шагами: «Она говорит ласковое заклинание, доброе инканто, значит, не ударит, не обидит. Значит, я могу откры…»

Горло сдавило плотнее, Анастасия даже мысленно не смогла договорить фразу. Дикое удушье сковало плечи, грудь, шею.

— Надень шарф, Настенька-Крошка, — продолжал звучать голос матери.

Анастасия опустила немеющую руку, потрогала мягкий шарф, на котором сидела. Перебирая пальцами ткань, она заметила, что в руку возвращается сила.

«Видимо, для рывка, — подумала она. — Как ладно складывается — она приказывает, и приходят силы именно на это действие: вырвать из-под себя шарф, чтобы надеть его на шею. Она всё ещё вливает в меня нездоровую энергию. Значит ли это…» — новый приступ удушья и мысль прервалась.

— Долго! — зазвенел голос матери. — Надевай!

Анастасия замерла. Потупила взор, обращённый к реке. Почувствовала, как немеет язык. Такой паралич охватывал её, когда в детстве она боялась материнской бури агрессии.

«Почему она ничего не сделает с этой своей агрессией? Неужели совсем нет сил?»

— Тебе сложно, мама? — сипло, борясь с параличом, спросила Анастасия. Сделала шаг к привычному пониманию и оправданию матери.

— Да! — твёрдо ответила мать. — Мне очень тяжело! Очень!

Речной ветер окатил Анастасию порывом ледяного воздуха так, что из неподвижного её лица, из замёрзших глаз хлынули слёзы.

«Я — Терев, — игриво-певуче зазвучало внутри Анастасии что-то объёмное, но непостижимое, словно эхо в горах отозвалось на фоне её диалога с матерью. — Я хочу дать тебе урок. Когда я тихий — меня нет, когда я сильный — я весь здесь».

«Это так очевидно. Зачем это мне?» — вступила в разговор с ним Анастасия.

«Когда мне тяжело, когда я двигаться не могу, я Терев-тихий, как ты сейчас. Когда я полон сил, когда яростный, я звучу порывами, вызывающими слёзы, как…»

«Я поняла».

— Соберись! — зазвенел с тройной силой голос матери в её голове.

— Мама, тебе точно тяжело? — едва ворочая языком, спросила Анастасия. — Мне кажется, что ты лжёшь.

— Ты дерзишь!

— Нет, что ты! — Анастасия упала на колени в своём сознании, которое проявило картинку, а не только звук, и схватилась за живот. — Я не хотела. Прости. Я не специально.

— Ещё бы ты специально!

На берегу реки сидела одинокая, неподвижная девушка. Слёзы градом катились из глаз. Она не могла их утереть — руки не слушались, застыли. Она плакала и в сцене, разыгрывающейся в её сознании. Обессилившая, она легла перед матерью на пол.

— Встань, когда Я перед тобой стою! — громыхала мать.

— Я не могу. Прости меня…

Мать будто бы подменили. В одно мгновение.

— Не можешь? — переспросила она с улыбкой. — Хорошо. Пока ты живёшь в моём доме, я тут главная. Согласна?

Анастасия молчала.

— Громче! — требовала мать. — Я хочу, чтобы ты отвечала на мои вопросы очень громко и чётко.

«Чтобы слова эти стали заклинаниями, точными инканто», — зазвучал Терев.

— Я не могу… — выдохнула Анастасия и закрыла глаза, готовясь к встрече со Смертью. Закрыла глаза и её фигура, сидящая на стульчике у реки. Бледное лицо словно растворялось в сером воздухе города.

«Ты чувствуешь меня?» — спросил Терев.

«Да», — отозвалась Анастасия.

«Ты можешь держать контакт со мной?»

«Могу».

«Ты можешь. Останься, Анастасия! Останься, останься, останься!» — запел Терев.

— Настенька-Крошка, тебе плохо? — тепло спросила мать, поднимая голову Анастасии, но, испачкавшись в слюне, вытекающей из приоткрытого рта дочери и в её холодных слезах, отдёрнула ладони. Голова с резким стуком упала обратно на пол.

Тревога мелькнула в её глазах. Ей было невыгодно терять подкормку. Она взяла себя в руки, успокоилась и, скинув шаль, засаленную и потную, накрыла ей Анастасию. Грузным телом села рядом на пол. И запела колыбельную: «Пошли детки в лес гулять… ять… ять… Чтоб грибочков там собрать… ать… ать…»

«Успокаивается, — звучал Терев. — Ты всё поняла? Знаешь, что делать? Ты можешь?»

«Я поняла. Это всё был обман. Ей не больно и не страшно», — ответила ему Анастасия.

«Да».

«Она в любой момент может успокоиться, выбрать покой, но делает это, только когда ей самой нужно».

«Да».

«Я мерила по себе!» — голос Анастасии в диалоге с Теревом становился твёрже.

«Да».

«Это мне было бы больно и стыдно, если бы я была такой яростной и жестокой».

«Да».

«А ей… Она может, но не делает».

«А ты?»

«И я могу».

«Делаешь?»

«Сделаю сейчас!»

— Настенька-Крошка, — заговорила мать. — Ты вся горишь. Просыпайся, слышишь, Настенька-Крошка.

— Слышу… Что это? — ответила Анастасия вопросом на вопрос.

— О чём ты? Настенька-Крошка! Где твой шарф?

Анастасия села на полу. Не скрывая отвращения, двумя пальцами сняла с себя оранжевую с коричневой каймой шаль ручной вязки.

— Настенька! — звала мать. — Крошка!

Анастасия открыла глаза и устремила взгляд в лицо матери. Она смотрела словно сквозь неё. Не рассматривала, но приглядывалась к чему-то, что было за этим лицом, вне его. Внутри слов, что звучали от этой персоны сейчас, что-то было.

— Настенька-Крошка, Настенька, Крошка…

— Это проклятие? — прямо спросила Анастасия.

— Ты бредишь, Настенька-Крошка? — дрогнувшим голосом спросила мать.

«Да! — пел Терев в её голове, в её волосах».

— Ты говоришь так ласково. Я думала, ты греешь меня. Но я судила по себе. Это я бы грела такими словами. Что они значат в твоём исполнении?

— Ты почему со мной так разговариваешь! — попыталась повысить голос мать.

— Потому что могу.

— Можешь? — в образе матери появился ужас. — Нет. Ты не можешь. Вспомни, Настенька-Крошка, ты без меня ничего не можешь!

— Могу. Я могу. И я не Настенька-Крошка и не Анастасия. Я Настасья. Этим именем ты меня никогда не называла.

Она встала в полный рост. Огляделась. Осознала себя в коридоре квартиры, где в детстве жила с семьёй. Развернулась лицом к входной двери. И заговорила, не оборачиваясь.

— Настенька-Крошка означает: «Не нужна. Не любима. Мужчин отвергающая, ими отвергнутая. Чувства презирающая. Неверная». Это твоё материнское проклятие, так оно звучит для меня. Я забираю себе и исцеляю светом своего свободного сердца и тёплого горла, которое говорит добрые слова, все ситуации, где ты применяла это проклятие ко мне. Лишала меня жизни, будущего, себя. Я могу! Могу тебя понять, но не стану больше делать этого. Помнишь, что ты отвечала на мои: «Прости, я больше не буду?» Ты говорила: «Больше и не надо». Больше и не будет. Я отрекаюсь от Настеньки-Крошки. Мы больше не служим друг другу. Ничего не должны. Я не Настенька-Крошка и не Анастасия для тебя. Прощай! Делай, что хочешь. Без меня. Меня нет.

Она шагнула к двери, и картинка растаяла.

***

— Здесь тоже всё серо, — послышался голос Нети. — Хотя день. Особое место. Город сумерек. Великая архитектура боли и мытарства. Создавался он под влиянием великого солнца, которое искало свет в тени.

— И нашло, судя по тому, как хорошо мне здесь всегда, невзирая на сумрак, — ответила Анастасия. — Подожди, как ты здесь, если я не сплю?

— А ты меня и не видишь. Только слышишь. Верно? И потом, откуда ты знаешь, что спишь именно в реальности, где есть я, а не наоборот?

— Я хотела сказать, что не ложилась спать, я гулять ушла.

— Твоё сознание засыпает здесь. И я появляюсь. Это иная дрёма, осознанная. Так ты приглашаешь меня в свою реальность этого плана.

— Тебе не тесно здесь? — спросила Анастасия у Нети.

— Нет, конечно! Так же хорошо, как Ангелу, которого ты именуешь Пророком, Поражем, Теплом и Счастьем в реальности, где вы встречаетесь. Давай остановимся на мосточке, посмотрим на мир плотнее.

Они дошли до середины небольшого моста: Анастасия своими ногами, Неть — путешествуя в её сознании. Позади мчались автомобили. Анастасия посмотрела на воду.

— Что ты видишь? — спросила Неть.

— Чёрную холодную воду и облезлый трамвайчик, путешествующий по ней.

— Да. Ещё. Берега… Покажи мне картинку.

— Вода омывает разрушающуюся набережную. Грязные выемки, где когда-то были камни, которые покинули свои места, освободив место для человеческой фантазии. Коей хватило лишь на то, чтобы нашпиговать их сигаретами, упаковками из-под снеков и прочими отходами. Набережная поднимается грязными камнями выше и высаживает на себя в моих глазах голые ветви деревьев. Интересно, что пока я их не увидела, в моём мире их не было. Как легко мыслится в этой меланхоличной неспешности. Неть, это твоих рук дело?

— Да. Я не создаю действий, не мотивирую, но моя лирика сотворяет идеальные условия для новых открытий. В тёмной комнате, желая нащупать дверь, мы изучаем всё подряд, исследуем. Кто знает, что именно нащупаем.

— Значит, ты не создаёшь движения и не производишь счастья, но рождаешь флёр несчастья, который открывает то, что счастью недоступно? Остановка, пристальный взгляд…

— Который открывает счастье, — закончила за неё Неть. — Ведь ты именно его чувствуешь сейчас?

— Да! — воскликнула в мыслях Анастасия. — Я чувствую счастье, глядя на всю эту серую разруху. Потому что позволила себе оглядеться, остановившись. Вслушаться в пространство и свои ощущения. Как же я люблю это, люблю, люблю…

***

— Я люблю…

— Поэтому я здесь, — сказал Ангел. — Ты продрогла, дрожишь.

— Это я от слёз счастья.

— Чудо! Но всё-таки давай пойдем в кафе. Знаю одно идеально подходящее для встречи-разговора о ценном в тебе.

Они шли рядом, крыло к крылу, и дышали счастьем серого воздуха. Их питала любовь. На ступенях кафе прохожие, конечно, увидели её одну — спокойную, красивую, худую. Автоматические двери пропустили их обоих, а приветливый официант предложил столик на одного в самом уголке зала — у окна и широкой колонны, отделяющей это место от остальных в пространстве.

Анастасия сделала заказ. Ангел, готовый вещать, взял мел и начал выводить на тёмной стене:

«Из точки Уважения себя, своего мира и пространства ты целеустремлённо движешься к Открытости для себя и мира. Ты понимаешь, тебе есть, что ему дать и что у него взять. Из этого понимания и Уважения к себе и миру ты лучше видишь цель и конец одного из отрезков Пути, что открывает перед тобой новые тропы. Новые фрагменты, эпизоды, варианты».

— Нужна для твоего танца Духа, Души и Тела именно такая комбинация, — продолжил Ангел вслух. — Ты лишилась уважения к себе с начальной точки пути в этом воплощении. Но вместо того, чтобы принять вариативность развития духовного плана…

— Замкнулась, сравнив жизнь свою с концлагерем, где люди могли выдерживать очень многое, но не унижения, лишающие их самоуважения, — перебила его Анастасия.

— Верно, Хрупкая, и из-за этого ты стала здесь слабее…

«Крылатый, объясни. Как выйти в точку Уважения?»

— Ты в ней сейчас, — заметил Ангел. — Обрати внимание, ты находишься в мыслях только о себе. Купаешься в чувствах личных и балуешь себя действиями, направленными на себя. Так ты создаёшь целостное, здоровое ядро уважения. Затем увеличиваешь его поля. Оно питает, и ты делишься из избытка силой с тем, кто близок для тебя. Пока там есть один, но вскоре… их будет больше. Танцуй с тем, кто рядом, делись и принимай, играя, но не шутя.

— А кто там?

— Он… Любящий тебя и любимый тобой. Тот, из-за кого и начался твой настоящий путь к себе. Из-за него, но ради себя. Рядом с ним, но опираясь на себя. Он в помощь для тебя.

— Я вижу его, Прекрасный Крылатый, я чувствую, что двигаюсь верно. Будь милосерден, поведай и о Целеустремлённости. Я забылась в боли, перестала желать и чувствовать желания свои настоящие и потребности.

«Можно и я поучаствую?» — прозвучал голос Нети в голове Анастасии.

— Я тоже её слышу, — сказал Крылатый. — Мой ответ: да. Если ты согласна.

— Я согласна, — ответила Анастасия.

«Цель звучит в остановке», — начала Неть.

— Раскрывается в движении, — подхватил Ангел.

«Формулируется в глубоком покое и тишине».

— Питая себя теплом и добротой.

— Цели же могут быть очень разными? — уточнила Анастасия. — Крохотными, небольшими и великими?

— Да, — кивнул Ангел.

«Но они всегда формируются возле ядра одной большой цели», — голос Нети зазвучал яснее.

— О, смотри, кто здесь. Смотри, кто проявляется, — Крылатый указал на колонну. Там возник изящный женский силуэт и поднял руку в приветственном жесте.

«Я здороваюсь с вами», — игриво зазвучало в пространстве.

— Вы начинаете существовать в одном измерении, — улыбаясь, сказала Анастасия.

— Конечно! Похоже, это одна из твоих небольших целей — выйти в реальность, где мы существуем в едином потоке. Ты проявила уважение к себе, задавая такие важные вопросы, пусть и неосознанно. И твоя опять же неосознанная цель начала проявляться, — сказал Ангел.

— Я хочу… Хочу делиться с миром…

«Каким именно?» — поинтересовалась Неть.

— С тем, который создаю.

«Именно это я имела в виду: одна цель вытекает из другой — небольшая из крупной».

— В созданном мною мире я хочу делиться с ним тем, что будет во мне, — выговаривала медленно Анастасия. — Тем, чего будет в избытке. Из состояния переполненности. Тем, что будет во мне.

— Тем, что уже есть в тебе, — поправил Ангел. — Уважая себя, ты раскрываешь себя себе же и всему миру. И можешь давать ему то, что идёт от тебя и через тебя. Из точки твоего воодушевлённого, целостного, одухотворённого, понимающего созидания.

— А миру это нужно? — забеспокоилась Анастасия.

«Созданному тобой — да», — вмешалась Неть.

— А как я пойму, что это именно он? И ему подходит, что я ему дам или даю?

— Он тебе сам скажет об этом. Намекнёт. И захочет… — прозвучал Ангел.

«Захочет дать взамен что-то, что тебе нужно», — завершила общую мысль Неть.

— Мне нужны материальные блага, принятие. Мне нужно светить… Любить. Жить в любви.

— Да! И это Путь, ключ к нашей финальной зарисовке. Ты готова?

— Мы обе готовы, — Неть вышла из стены, полностью проявившись в реальности.

— Ваша подруга желает чашку чая? — спросил подошедший к столику официант.

— А вы её видите? — растерялась Анастасия.

— Думаю, так же хорошо, как себя, — добавил приблизившийся Ангел. Он улыбался, выглядел как молодой мужчина, обычный человек. Без крыльев.

— Да-да, мы все будем чай и сладости, — сказала прекрасная Неть, нежно улыбаясь официанту.

За столиком в кафе сидели три близких Души, три части одного целого. Никто из посетителей не мог увидеть их крылья с чёрными, белоснежными, серыми и коричневыми перьями. Но каждый, кто входил в кафе, замечал, что здесь хорошо, чувствовал тепло и уют.

— Я буду действовать, как человек, — сказал Крылатый. — Анастасия, ты же Писатель. Вынь, пожалуйста, купленную недавно тетрадь, ручку с любимыми чернилами и запиши за мной. Сам я, пока твой мир недостаточно окреп и проявился, не могу чувствовать в нём материальные предметы.

— А как же вы заказали чай и сладости? Их же вот-вот принесут.

— Да! Ты права, — улыбнулась Неть. — У нас мало времени. Давай приступим.

— Думаете, я так быстро смогу?

— Как — быстро? — спросил Ангел. — В одном мгновении сосредоточена Вечность. До прихода официанта с заказом у нас бессчётное количество мгновение. Просто возьми ручку.

— Просто слушай, чувствуй, — добавила Неть.

— Просто пиши, — Ангел улыбнулся.

«Из точки Веры… Веры в себя, в мир, в разрешение любых проблем, в то, что все ситуации нестабильны и изменчивы. Когда мы достигаем такого состояния, открывается Путь к глубинной Мудрости тела, мыслей, Духа и Души. Мы понимаем внешний мир лучше, когда открываются лабиринты внутреннего.

Не все наши качества приходят к нам только потому, что мы того пожелали, до каких-то нужно пробираться через обретение особых навыков, например, соединения с Внутренней Мудростью. После нам даруется Великодушие (Великая Душа), которое поднимает над мирским, над всем и вся. И мы понимаем, что всё происходящее в проявленном, иллюзорном мире не важно…»

— Без нужного энтузиазма, уверенности и решительности. Без уважения, открытости, целеустремлённостью вызванной, не откроется Вера, не будут доступны Мудрость и Великодушие, — выводила Неть в воздухе плотные слова.

— Великодушие — не есть твоя финальная цель. Но мудрая Вера в неё создаст питательную почву для раскрытия всех-всех твоих даров и способностей, — добавил Ангел голосом-эхом.

— Я словно радуга из семи цветов Тени: Гнев, Самовлюблённость, Стыд, Ненависть, Жалость, Обида, Страх. Цветов, что я сожгла и утопила, как пустые иллюзии, той ночью. Я приняла их жизнь в себе. Приняла и то, что иногда я, как воплощённый человек, буду обращаться к этим иллюзиям неосознанно. Они будут вставать передо мной в полный рост. Но после того, как я расправилась с ними единожды, я буду знать, как пройти через них снова. Я принимаю их и пропускаю их. Все.

— Этим ты и приняла меня, — звучала Неть. — Дала мне такую красивую, чувственную жизнь.

— И семь цветов Света: Великодушие, Созидательность, Понимание, Принятие, Целостность, Вера, Мудрость. Цвета, из которых я тку реальность, есть и в Свете, и в Тени. И всё это есть я…

— Да! И даже больше! — добавил Ангел.

— Больше?

— Не просто ты! — пела Неть. — Весь твой мир. Новый мир. Настоящий мир!

Анастасия прикрыла глаза, осознавая пришедшую истину.

— Значит, я изначально была всем… и ничем. Всеми цветами и формами проявлений.

— Почти, — сказала Неть.

— То, что в Свете — реально Ты, — сказал Ангел.

— То, что в Тени, — продолжила Неть, — совсем нереально и никогда таким не было. Это всё навязанная иллюзия, дважды иллюзия. Ты была права, когда выделяла реальность Света в свою основную реальность. Ты и правда существовала больше в ней. Но часто гостила, иногда задерживаясь на годы, десятилетия в пространстве Тьмы. В обители умирающей непринятой Тени.

— А теперь? — спросила Анастасия.

— А теперь создан твой настоящий мир, — ответил Ангел. — Где ты есть ты, и почва твоего бытия существует под качествами Света. Ведь ты именно сюда пригласила Неть, а не меня в её пространство.

— И теперь всё, проговорённое и запущенное в пространство — записанное и отражённое — начнёт глубоко и плотно проявляться в твоей новой реальности.

— Как? — удивленно спросила Анастасия.

— Просто перечитывай, пересматривай, переслушивай, — отозвалась Неть.

— Просто продолжай развивать, раскрывать, через Веру, Мудрость, Принятие и Понимание. Дай спектру жить, — снова заговорил Ангел. — Но и про Тень не забывай. Ты должна позволить себе быть собой и чувствовать, знать, делать то, что разумно для тебя, что выгодно.

— Стань центром своей Вселенной через это всё, — звучала Неть. — Присутствуй в жизни, будь Раскрытой и Великодушной. Осознавай этот поток Тени и Света, важность проявления Силы каждого.

— Каждого… Конечно! Всё конечно. Я поняла! — обрадовалась Анастасия.

— Тогда ещё кое-что… — сказал Ангел, поднимаясь. — Вы позволите? — спросил он Неть, впервые обратившись к ней напрямую, протянул ей руку, склонил голову. — Чудесная музыка. Посмотри, Анастасия, на танец двух твоих прекрасных сторон.

Неть улыбнулась, опустила длинные ресницы в знак согласия. Вложила свою тонкую руку в руку Ангела, крепкую и надёжную. Он поднял её, обхватил за талию, и они, не стесняясь людей в кафе, закружились в лёгком танце.

— Люди не видят вас… Что такое? Почему? — прошептала Анастасия. — Неужели моя реальность, мой новый мир стал рассыпаться, не успев создаться?

— Ничего не бойся! — ответили вместе Ангел и Неть. — Просто будь. Просто дыши. Просто живи. Просто люби.

— Я люблю. Я люблю. Я люблю…

Пара кружилась: чёрное и белое, свет и тень, чувства и сила. Отступив дальше, они вспыхнули, ослепив Анастасию облаком переливающихся красок, и из него на ступенях, ведущих в зал, появился Победоносный. Он подошёл к столику, за которым сидела опешившая Анастасия.

— Немного задержался. Ты заждалась меня, наверное. Настасья, ты что?

— Я?

— Да. Ты почему так смотришь?

— Я не знаю. Я тебе рада.

— Люблю тебя, — сказал Победоносный.

— Ваш заказ. Десерт, чай, — произнес официант, выставляя сладости, чайник и чашки на стол.

Катрин

Нереальность

— Я вижу эту ограду решётчатой, а на самом деле… — она прикоснулась к забору тонкими пальцами, провела по пустоте между прутьями. Воздух, кажущийся прозрачным, ощущался плотным и шершавым. Не пускал руку за пределы ограды. Она распознала его на ощупь, как сплошной лист железа. — Это не прутья, это сплошные куски. Это не старинная кованая ограда, а…

Она подобрала подол длинного чёрного платья. Многослойные юбки едва уместились в ладонях. Переступая часто ногами в наглухо зашнурованных сапожках на невысоких каблуках, она поспешила к юноше, который показался из-за угла. Он переходил дорогу, пристально и даже с каким-то азартом вглядываясь в свою ладонь. Не заметил, что к нему приближается взволнованная девушка. Не услышал яркого стука её шагов.

— Можно… — она попыталась крикнуть, но голос не поддавался.

«Я как во сне, — подумала Анастасия. — Хочу бежать быстрее, но дорога удлиняется сама собой. Резиновые мысли, вязкая реальность. Но сейчас я, кажется… Нет, я уверена, что именно сейчас не сплю. Не в этот раз».

— Можно к вам обратиться? Мне очень нужно! — повысила она голос, как смогла, пытаясь докричаться.

Юноша заметил движение и перевёл внимание на девушку. Прикоснулся к уху, будто бы что-то смахивал с него — что именно, Анастасия не видела. На вид уши и руки были свободными.

— Вы что-то хотели? — спросил он. Замедлил шаг. Разглядел волнение в её серых глазах. Остановился.

— Да. У меня вопросы. Странные вопросы.

— Мне нравятся странные вопросы. Меня зовут Марк. И я готов ответить. Только спрашивайте скорее.

— Это забор? — Анастасия указала на кованую изгородь позади себя, возвышающуюся на обочине, красивую, стройную, изящную. Марк слегка смутился, словно не понял вопроса. — Это там, вон там…

Юноша смотрел удивленно, поэтому она взяла его аккуратно под руку и попросила пройтись с ней. Он охотно согласился. Анастасия подвела его к узорчатой изгороди. Посмотрела на её верхушку, где чёрные прутья венчали острые пики. Лицо исказила гримаса. Ожесточённая. Она на мгновение замерла. Марк тоже остановился и молча ждал, что будет дальше.

«Я просто хочу понять, как выбраться из этой банки. Как стать той… — думала Анастасия. — Сейчас. Я сделаю. Доведу хотя бы этот эпизод до ясности».

— Это забор? — она подвела Марка вплотную к ограде.

— Это гаражи. Железные ящики… — его не смутил вопрос, он спокойно и подробно описывал то, что видел. — В них стоят машины, на которых ездят люди по дорогам. Так быстрее. Если пробок нет. Правда, они есть. Но люди всё ещё верят, что так быстрее. По крайней мере, комфортнее. Потому что сидя. Но я люблю ходить пешком. В общем, там машины. Резина к ним. Колёса. Ну, машины…

— Машины. Да. Я знаю о машинах… — Анастасия нервно перебирала пуговицы на стягивающем талию корсете, украшенном вышивкой из чёрных роз с белыми листьями. — И это не прутья? Забора нет? И большого сада за ним нет? Вы меня простите, я уточняю, наверное, очевидные для вас вещи.

— Нечего тут прощать. Вы видите одно, я — другое. Мне жутко, если честно. Но я хочу посмотреть, чем кончится дело, — он сунул руку в карман брюк, будто бы желая что-то достать. Но сразу вытащил обратно и скинул с неё нечто невидимое. — Итак, это железные гаражи. Ограда тоже железная или чугунная. Здесь мы в основном сходимся. За гаражами сад не виден. Признаться, я сомневаюсь, что он там есть. Гараж, у которого мы стоим — ржаво-коричневый. Я правильно делаю, что описываю всё так подробно?

— Да. Мне так и надо. Ржавый гараж. Я поняла.

— Верно. А вон тот зелёный, грязно-зелёный. Идём дальше?

— Нет. Мне дальше не надо. Мне нужно оставаться здесь, — Анастасия убрала за ухо выбившийся из высокой причёски локон. Поднесла руку к забору, который оказался гаражом, провела вдоль него ладонью, но не коснулась. И зацепилась кружевной манжетой за что-то, чего не могла распознать. Манжета надорвалась. — Ой…

— Что такое? Вас словно что-то остановило, рука задержалась. Вы что-то чувствуете?

— Я же зацепилась манжетой. Вот, кружева порвала.

— Кружева? Нет никаких кружев, — ответил Марк.

— А что есть? — Анастасия догадалась, что и сама выглядит для него не так, как осознаёт себя.

— Клетчатая рубашка. Рукава подвёрнуты, ничего не порвалось. Рассказывать дальше?

Она кивнула.

— Хорошо. У вас на ногах белые кроссовки. Красивые, кстати. Хороший бренд. Вы из богатых, наверное.

— Видимо, да, из богатых. Я не поняла пока. Продолжай, пожалуйста. И давай на «ты», ладно? Мне так легче сейчас. Спасибо, что объясняешь так подробно, — Анастасия благодарно кивнула. Голова закружилась, и пришлось опереться на стену гаража. — Шершавая. Как же мне тебя увидеть? — обратилась она к стене.

— На «ты» — идеально. Стена шершавая и грязная. Если есть ещё манжеты, они не только порвутся, но и испачкаются. Дальше — джинсы. Синие штаны такие…

— Я знаю. Знаю, что такое джинсы. Не знаю, откуда, но — знаю.

— Хорошо. Ремень серый. Рубашка бледно-красная с синими полосами, они складываются в клетки.

— Красиво.

— Это правда. На руке часы.

— Вот эти часы? — Анастасия указала на блестящий браслет. — С синим циферблатом и бледными стрелками. С камешками?

— Точно. Значит, здесь совпали. И ещё серьги…

— Длинные такие, с капельками-вставками?

— Да. И здесь совпали.

— А волосы? Причёска у меня какая? — Анастасия подняла руки к уложенным высоко кудрям. — Тяжело её таскать, шевелюру эту.

— Волосы собраны в косу. Красивую. Плетение начинается на затылке…

— Я хочу потрогать, — она положила ладонь на затылок. — О! Чувствую. Точно-точно, не локоны.

— Не локоны, а ты… Ты чувствуешь локоны?

— Хорошо. Не чувствую, а вижу, то есть, знаю, что они там, — уточнила Анастасия. — А затылок не вижу. Только потрогать могу. Как стену гаража. Как и весь этот мир.

На несколько мгновений картинка изменилась. Словно на внутреннем экране кто-то переключил канал. Анастасия увидела гаражи, о которых говорил Марк. Заметила дорогу, где они стояли — узкую, разбитую людьми и машинами обочину. Пыльную и пустую. Она мельком глянула на себя: стройная, высокая. Кроссовки, джинсы, рубашка. «Да. Наверное, поэтому мне удобно: я не в сапожках на каблуках, а в кроссовках и джинсах. Мне бы только ещё чуть-чуть очнуться. Ещё ближе подойти к этой реальности».

— Помоги мне, — она с силой сжала локоть Марка. Пронзила его тревожным взглядом.

— Я уже помогаю. Что ещё сделать для тебя?

— Мне нужно домой. Как-то выбраться из этой картинки. Ты знаешь, как?

— Я не совсем понимаю, о чём речь… Давай прогуляемся по городу.

Волна паники окатила Анастасию. Она догадывалась, что сейчас произойдёт. Последний раз окинула взглядом новую реальность, которую она то и дело чувствовала рядом, но где ей впервые удалось очутиться, и, закрыв глаза, провалилась в обморок.

***

Очнулась она от мягкого поглаживания по руке.

— Пташка моя, ты вернулась, — прозвучал женский голос. — Я тебя ждала. Так ждала, нежная моя, — женские руки, мягкие и тёплые, держали руку Анастасии. Корсет был расстёгнут, верхняя юбка валялась на кресле с высокой спинкой, что громоздилось между окном и кроватью. — Я уже почти забеспокоилась. Потому что твои глаза… — женщина поднесла руку к щеке Анастасии и коротким резким движением нанесла удар. Звонкая пощёчина отразилась в стёклах решётчатых окон, какие бывают в старинных замках. — Ты почти открыла глаза, мерзкая девчонка! Ты почти открыла глаза во сне!

— Мийот, почему это плохо? — глухо спросила Анастасия. Ей не было обидно от пощёчины. Она привыкла здесь и не к такому. Удар приняла скорее равнодушно, чем с болью. — Почему я не могу открыть глаза? Почему я не могу пойти туда? Кто я здесь? Зачем?..

— Снова эти вопросы! — бросила Мийот. Раздражаясь, она подошла к огромной чёрной двери спальни. Щёлкнула замком. Открыла тяжёлую высоченную створку. За ней стоял молчаливый Страж. Мийот кивком головы приказала ему войти. Он сделал шаг в комнату. Массив двери издал глухой грохот. Лязгнул замок. Покачивая бёдрами, Мийот вернулась к огромной кровати, где на перине лежала Анастасия. Мужчина следовал за ней. — Страх пришёл, Птичка моя. Он здесь. Чувствуешь его? Знаешь, что… Давай мы сделаем тебе хорошо. Как ты любишь.

— Я не могу это любить. Мне страшно с тобой. Ты говоришь «давай», но всё равно… мы обе знаем, ты сделаешь то, что собираешься. Я не могу тебе сопротивляться.

— И это ты любишь. Соглашайся сама, девочка моя. Ты же так права. Поуговариваю пару эпизодов и дальше спрашивать не буду. Наш Страж сделает всё, как ты хочешь. Он умеет. Хорошо? Но сначала выпей, — Мийот указала на прикроватную тумбочку. Там на ажурной салфетке стоял стакан с белой жидкостью.

— Да. Я знаю, что мне нужно это пить. Но… я чувствую, что тогда внутри меня что-то умирает. Можно сегодня не буду? И соглашусь на то, что ты предлагаешь. И даже… — она опустила ресницы. — Попросим Страх, чтобы тебе тоже было хорошо. Как ты любишь. Сделаем это.

— Птах, я не та, с кем ты можешь это обсуждать. Ты же не настолько глупа, чтобы не понимать этого? Мне хорошо… — Мийот смягчилась, — когда хорошо тебе и моему мужу Парису. Просто возьми стакан. Просто сделай семь глотков. Я ведь могу увеличить порцию, могу ускорить процесс.

— Нет, не можешь, потому что тогда я умру. То есть, скорее всего, умру. А вам с Парисом это почему-то невыгодно. Вы держите меня в заложницах, но обращаетесь со мной, как с королевой. Я помогаю вам в чём-то? Я не понимаю, зачем я здесь. А понять хочу.

— Мы просто любим тебя, Настасья. Любим. Пей, девочка. Тебе всё равно придётся это выпить.

Мийот подошла к кровати, где Анастасия допивала новую порцию яда. Она выронила стакан прямо на постель — вытекло несколько капель мутной жидкости — и, теряя рассудок, утонула глубже в подушках. Устремила безучастный и смиренный взгляд в потолок, раскинула ноги под тяжёлым одеялом и приготовилась к неизбежному. «Только бы в этот раз поскорее, — думала она. — Только бы в этот… как хорошо…» Мийот сделал знак Стражу. Он прикоснулся к Анастасии огромной рукой, и её тело вспыхнуло пламенем наслаждения.

— Не так громко в этот раз, Птах. Иначе Парис к нам присоединится, и мы снова проведём весь день в твоей постели, удовлетворяя своё любопытство: как далеко тебя может завести жажда наслаждения.

— Я на самом деле этого не хочу, — непослушными губами шептала Анастасия. — Я в плену… в плену…

— Ты в радости, Птичка, в радости. Только посмотри! — Мийот наблюдала, как ласкает Страж-Страх мягкими пальцами гладкую кожу её ног. Тело Анастасии откликалось на каждое прикосновение дрожью удовольствия. — Он пока всего-навсего дотрагивается, а ты уже обрела наслаждение и готова к новому. Ведь готова?

— У меня живот ноет…

— Это из-за неудовлетворенности. Сейчас всё пройдёт, — ответила Мийот и показала ладонью, что Стражу следует сделать в это мгновенье. Он накрыл жёсткой рукой впадинку между ногами девушки, которые трепетали, как крылья бабочки или лапки жучка, попавшего в плен и пытающегося выкарабкаться. Анастасия застонала. — Ну вот, видишь, как тебе хорошо.

Мийот, как дирижёр водила ладонью в воздухе и Страх повторял её движения. Он усиливал давление, проникал и едва подрагивал настойчивыми пальцами. Маленькие движения-вибрации отражались во всём теле Анастасии, скидывая с неё тонкую многослойную одежду, которая ласкала её кожу мягкостью, усиливала накатывающие волны болезненной неги.

«Я не могу остановить эти конвульсии… — шептала мысленно Анастасия. — Могу только дышать. Дышать и… Ах! Пропускать через себя эти разряды напряжения, которое производит моё тело. Ах!»

— Пташка моя, ласковая, податливая Пташка, — повторяла Мийот. — Ты отдалась, ты отдалась. Тебе хорошо. Страж хочет тебя потрогать везде. Разрешишь?

Парализованное сознание не выдавало иных реакций, кроме оргастических. Анастасия не могла отвечать, не могла даже кивать или качать головой. Единственным вариантом — она это знала, — было расслабиться и позволить болезненным импульсам проходить через неё.

Мийот приказала Страху ни в чём себе не отказывать. Он поливал Анастасию тёплыми маслами, проникал в неё то пальцами, то собой. Сам при этом он не испытывал ничего. Его лицо не выражало эмоций. Тело двигалось технично. Анастасия слышала комментарии хозяйки замка и растворялась в истязаниях Стража.

— Перевернёшься на животик, так будет удобнее. И новые ощущения, — она знала, что Анастасия не сможет. Поэтому заставила Стража приподнять её, мягкую и гибкую, перевернуть и, подложив под бёдра высокую упругую подушку, продолжать: — А головушку твою мы на бочок повернём. Мы же хотим, чтобы ты дышала, лапушка. И ахала… стены скучают по твоим крикам. Дай нам их! Повтори! Повтори! Повтори, как ты это умеешь!

Из груди Анастасии вырвался истошный вопль, и она закрыла глаза, уносясь в туман, в темноту. «Я светлячок, я крошечный тараканчик в керамической банке, — оставляла она себя мыслями в жизни. — Крышку закрыли. Мне темно. Но не страшно. Потому что я излучаю свет сама. Я есть свет… Я помню, что я есть свет».

— Повтори! Повтори! — доносилось откуда-то из-за пределов банки.

— «Я есть свет. Свет!» — завопила она внутри себя, повинуясь приказу.

***

Тем утром Парис не заходил в спальню Анастасии, как обычно. Он ждал гостей. Сидел неподвижно в кресле с гигантской спинкой, украшенной резными дикими птицами, и прислушивался к воздуху замка.

— Расчешись, Мийот, — бросил он, даже не взглянув на вошедшую в зал женщину. — Вы же со Стражем снова занимались нашей девочкой. Уверен, что ты как обычно растрепалась.

— С каждым разом с ней всё сложнее.

Парис ударил ладонью по столу, и пространство зазвенело. Стёкла и деревянная мебель, перекрикивая друг друга, вошли в резонанс и пустили вибрации по всему замку. Где-то в подвале звуковой волной разорвало очередного грызуна, на парадной лестнице от звукового удушья навсегда прекратила свой путь ядовитая чёрная змея.

— Хватит, нелюбимая жена моя! Хватит. Прошу. Иначе мне придётся каждый раз делать всё самому. А я, ты знаешь, неумолим в своих проявлениях. Мы потеряем лучшего Птаха. Не надо. Не надо с ней так. Не надо со мной так. Мы не встречали лучше…

«Мы не встречали лучше», — повторили прутья на окнах.

«Мы не встречали лучше», — повторили кубки на столе в обеденной зале.

«Мы не встречали лучше», — повторил окружённый кованой оградой сад за окнами.

— Мы просто давно не пытались, — ответила Мийот, расчёсывая гладкие длинные волосы. — Раньше у тебя было по три девицы в неделю.

— Ни одна не сравнится с ней. У нас с тобой их было больше полусотни. Мы столько времени потеряли. Столько нажили морщин и капель в лёгких. Я не хочу. Не хочу больше искать. Мне нравится моя жизнь сейчас. И те небольшие сложности… — Парис закашлялся, взял со стола кружку с парящим напитком и сделал несколько уверенных глотков, не обжигаясь, — которые у нас возникают с Птахом, не должны заставлять нас обращаться к новому пути. Ты заскучала, Мийот. Возьмись лучше за арфу, мне нужно подумать. Когда ты играешь, думается легче.

— Я же расчёсываюсь. Ты сказал…

— Я сказал, чтобы ты, Некрасивая, взяла арфу и начала играть. Просто сделай это, пока мой голос не стал таким, из-за которого тебе нечего будет…

— Мне нравится, когда ты угрожаешь. Продолжай. Ты ужасен, ужасен, ужасен.

— Твоя арфа прекрасна. Продолжай, Дурная, продолжай.

***

— Простите, что отвлекаю вас! Вы не видели Марка? Я тут бегаю, не знаю, сколько у меня времени. Вы видели Марка? — спросила она первого встречного подростка.

Он прошёл мимо, не взглянув на неё. Анастасия осторожно и почтительно взяла его за руку. Заглянула в равнодушные глаза.

— Мне нужен Марк, — повторила она.

Парень ковырнул ухо, будто освободил от чего-то, и повернулся к ней.

— Марк? Который писатель? Книга нужна?

— Нет, Марк… Знаете, парень такой. Или молодой мужчина. Я не помню. Он слушать умеет.

— В смысле, у него есть уши? Мне пора. Спросите кого-нибудь ещё. Вон в машине кто-то сидит.

Парень ушел. Анастасия огляделась и увидела стоящую у дороги машину. Подбежала, постучала в стекло. За рулём, как ей показалось, была девушка. Окно приоткрылось.

— Девушка, извините, у меня вопрос…

— Девушка? Я что, так плохо выгляжу? Или хорошо? — из машины вышел Марк.

— Ты… стал старше? Твои волосы…

— Люди в нашем мире становятся старше со временем. А волосы я не стриг с нашей последней встречи. Я думал о тебе. Не знаю, зачем. И приезжал сюда иногда. А сегодня…

— У тебя так быстро растут волосы? Со временем? Сколько его прошло?

— Я как раз и хотел сказать, что сегодня три года с того дня, как мы виделись последний раз. И я приехал сюда, чтобы попытаться снова тебя встретить. Спасибо, что ты здесь, — Марк развёл руки, как если бы хотел её обнять, но не подошел и не поманил к себе. Будто бы обнял, но на расстоянии.

Анастасия пристально смотрела на него. Всё её существо радовалось. Она так быстро его нашла. Так легко всё оказалось. Наверное, это награда за стремления.

— В моей реальности прошло всего полдня. Или даже меньше, — сказала Анастасия. — Знаешь, я сегодня выпила чуть меньше того яда, что мне дают. И вспомнила, что ты мне рассказывал про реальность. Про гаражи. Я представляла картинку, которую ты описал. У тебя так хорошо получилось, что я её увидела. И я… Долго всё перечислять, но знаешь, что главное? Я вижу гаражи! Вон они. Я вижу твой мир таким, какой он есть. Я вылезла через дыру в заборе, обернулась, а она оказалась дверью из гаража. Вон того, — она махнула себе за спину. — Вижу! Вижу твой мир. Не вижу только себя в нём. Я в платье? — Марк отрицательно покачал головой. — В сапожках со шнурками? Вот здесь у меня корсет, юбка неровная?..

— Ты выглядишь иначе. Незнакомка, у меня к тебе много вопросов, — Марк слегка улыбнулся. — Как и у тебя ко мне. Давай задавать их по очереди. Я отвечу на все. Ты первая.

— Мне почему-то хочется знать, какой сейчас месяц. Видимо, хочу зафиксировать эту временную точку в созданном эпизоде. У меня всё измеряется эпизодами, а не временем. Может быть, это поможет не терять столько времени в другой раз. Так какой сейчас месяц?

— Март. Самый его конец. Вот-вот наступит апрель. Теперь я. Так как у нас пока правит время, сколько у тебя его сегодня?

— Я не знаю. Честно. Они там пока заняты не мной. У них глубокие эпизоды с множеством деталей. Им не до меня. Я стёрла себя из пространства. Возможно, у меня неделя. Или месяц. В измерениях этой реальности.

— Тогда поедем в кафе. Я хочу с тобой обо всём поговорить. Я три года вёл с тобой… воображаемый диалог. А теперь ты здесь. И ты такая красивая. Рассказать, как ты выглядишь сегодня? Хотя это не мой вопрос. Мой вопрос: как тебя зовут?

— Я Анастасия. Это моё имя. А называют меня… Иначе меня называют. Да, расскажи, пожалуйста, как я выгляжу. Как же я рада, что мы видим друг друга снова!

— Я тоже, — ответил Марк. — Я очень ждал тебя. Искал. Хорошо, рассказываю. Ты точно из богатых, прикид у тебя что надо: коричневые блестящие кроссовки, джинсы стильные, обтягивающие. Ты, кстати, очень худая. Щёки запали. Ты ещё похудела там, видимо.

— Меня истощают обстоятельства той реальности. Я там так… — Анастасия задумалась. — Как светлячок в керамической банке. Заперта в духоте. Света нет.

— Тьма… — ответил Марк.

— Да, но я сама себе свечу, указывая путь. Что на мне ещё?

— Белая рубашка из плотной ткани. Красивая. И светло-голубой шарф на шее.

— Ошейник.

— Что?

— На моей шее ошейник с металлическим карабином, — Анастасия дотронулась до него, играя замком. — Но это не важно, раз ты видишь шарф.

— Скорее платок. Нежный такой. На вид шёлковый. А на спине… — Марк заглянул за её узкие плечи, чтобы понять, к чему ведут коричневые лямки.

— У меня на спине мешок. В нём лежит кое-что, что я принесла тебе показать, — поворачиваясь за его взглядом, пояснила Анастасия.

— На спине у тебя аккуратный прямоугольный кожаный рюкзак. Под цвет кроссовок, — договорил Марк и откинул с лица густые светло-русые пряди, почти такого же цвета, как пуговицы на его свитере. — Мне интересно, что в нём. Поехали в одно местечко. Там тихо. Посидим. Ты сегодня можешь передвигаться?

— Не знаю… Моё место здесь.

— Уверена? — уточнил Марк, и голос его изменился, стал певучим и обволакивающим. — Попробуй. Не получится, останемся.

— Давай. Что мне нужно делать? Я тебе доверяю.

— Садись в машину. Посмотрим, что будет, если ты сформируешь намерение расстаться с этой местностью и умчаться в иную. Будем верить, что у нас получится, как мы хотим.

И у них получилось. Из окна красивой машины Анастасия смотрела на огни вечернего города. Ей нравилось то, что она видела. Она улыбалась. Её ничто не удивляло и не тревожило. Будто бы она здесь всё время и была. Хотя память настаивала, что она впервые в этом городе, на этих дорогах. Эпизоды не возникали. Только чувства.

Они остановились возле светящегося огоньками дома с крылечком.

— Это кафе, — Марк открыл дверцу с её стороны и протянул руку. — Ты позволишь? — он дотрагивался до неё впервые.

Анастасия вложила пальцы в его ладонь и что-то, — возможно, ей показалось, — яркое и юркое пронеслось от его руки к ней. Что-то, похожее на крошечную звёздочку. Свет пробежался по венам и сосудам до сердца. Она вдохнула глубже, распахнула шире глаза и почувствовала приятное тепло, проходящее по всему её существу.

— Что это? — спросила она.

— Это моя рука, — невозмутимо ответил он. — А ещё моя доброта к тебе и желание помочь выйти из машины. Твоя ручка такая крохотная в моей лапище. И такая мягкая. Приятный контакт. Спасибо, что позволяешь всё это проживать рядом с тобой. Ты волшебная.

— Волшебная? — Анастасия оперлась на руку Марка и вышла из машины.

Вместе они зашли в кафе. Устроились за столиком у окна.

— Тебе здесь нравится? — спросил Марк.

— Нет, — призналась Анастасия. — Мебель и столы… похожи на те, что стоят в замке, где я живу. Только здесь они белые, а там — чёрные. Тебя не смущает, что я так прямо говорю о своей реальности?

— Нет. Кажется, я могу принимать всё, что ты говоришь таким спокойным тоном. Я внимательно смотрю в себя, прислушиваюсь, но не нахожу никаких признаков смущения, — ответил Марк, и его голос снова стал напевным, сглаживающим острые углы слов. — Хочешь, уйдём отсюда?

— Нет. Мы сюда пришли. Приехали. И это маленькое чудо. Я тоже принимаю все. Хочу, чтобы мы здесь остались. Тем более похожа лишь картинка эпизода, а её наполнение иное.

— Получается, что я привёл тебя в твою же реальность…

— Только другого цвета. Моя — как негатив. Эта — позитив.

— По факту это не так.

— По факту это так. Я чувствую необъяснимую привязанность к этой реальности, но и там меня держат. Люди или какие-то силы. Только здесь я нахожусь энергетически, а там — физически. Хотя воплощаюсь в обеих плоскостях в физическом существе.

— Думаю, я понял, что ты имеешь в виду. Чего тебе хотелось бы?

— Я не уверена, но мне кажется, что я хочу быть здесь. Хочу здесь остаться. Здесь яснее. Ошибиться я не боюсь, раствориться тоже. Боюсь, что этой реальности, где мы с тобой, просто не существует.

Марк придвинул руку к её руке, но дотрагиваться не стал. Чуть приподнял пальцы и в нескольких миллиметрах от её кожи погладил воздух. На лице Анастасии появилась тёплая улыбка.

«Она чувствует», — подумал Марк.

«Я чувствую, что я здесь», — подумала Анастасия.

И они поняли друг друга.

— У меня есть идея… — начал Марк. — Я допускал такое развитие сюжета, думая о тебе эти годы. Поверь, это были долгие три года. Или, как сказала бы ты: «Подробные, глубокие эпизоды с множеством важных деталей». Мне удалось понять кое-что важное. Кажется, я знаю, как тебе остаться там, где ты хочешь.

— То есть здесь?

— То есть здесь. Или не здесь. Для начала. Здесь завершить одно, чтобы там завершилось другое. И ты сделала свой выбор. Ты расщеплена. И оба мира твои. Завершив то, из-за чего всё случилось, ты окажешься там, где тебе нужно быть. Выбор сделает твоя Душа… — Марк помолчал. Анастасия не торопила его. Спокойно смотрела и ровно дышала. — Идея хорошая. Но давай вернёмся к ней позже. Нам важно понимать, насколько ты здесь. Чтобы я решил, как мне действовать.

Он хотел поправить упавшую ей на лоб прядь, но Анастасия, заметив его жест, успела сама смахнуть прядь за ухо. Прикосновений между ними не случалось. То единственное, когда она подала ему свою руку, оставалось нетронутым. Не затёртым иными опытами. И свет, что перешёл от него к ней, оставался в её теле.

Молчаливые и красивые, они сидели за столиком в роскошном зале дорогого кафе. Официант приносил им напитки и закуски, не нарушая их беседы. В тот вечер было задано сотни вопросов и получено столько же ответов. Он не спешил заканчиваться, а беседующие не собирались уставать.

Они были на своём месте. Роскошь, богатство — их площадка для раскрытия Души. Как точен бывает мир с выбором пространства комфорта и расслабления. Одним — изобилие, другим — избыточность, кому-то — процветание, для кого-то — аскеза. Будто бы вибрации сходятся. Плоскости разные звучат разными потоками, переливаются разными цветами и, когда они встречаются, в мире звучит Абсолют.

Это не гармония… гармония ограничивает. Она — только баланс четырёх сторон. Но те, кто движется в мирах, где сторон больше, в десятки раз больше, не могут довольствоваться гармонией. В их мирах границ не существуют. И грани восприятия — лишь эпизоды, а не точки зрения. Лишь одна из версий, а не законченный результат. Там, где мышление не ограничено ничем, не может быть финала, как не может быть и начала. Течение эпизодов, но не времени. Вот та реальность, которая воплощалась вокруг.

— Кажется, я остаюсь здесь на ночь, — сказала Анастасия. — Где мой дом здесь и есть ли он, я не знаю. Ты поможешь мне?

— Недалеко есть отель. Это дом с комнатами, которые можно…

— Я знаю, что это. Ты будешь со мной?

— Я буду с тобой.

По тёмной улице к отелю они шли рядом, очень близко, но не касаясь друг друга плечами. Несколько часов лили холодные весенние дожди, дорога блестела от воды и стала скользкой. Прохожие поскальзывались и ступали осторожно, мелко перебирая ногами. А Марк с Анастасией не замечали, что могут упасть. Не замечали гладкой, как стекло, дороги. Их поступь была уверенной, но не твёрдой. Они словно шли по облакам. Словно и здесь они были в иной реальности. Той, где земля теплее, а дорога добрее.

Анастасии стало прохладно, и она сняла рюкзак, чтобы достать плащ. Развязывая тугие шнурки, она вспомнила, что в рюкзаке лежат ещё её рисунки, которые она хотела показать Марку.

— Прекрасно! С них и начнём, когда окажемся в номере, — сказал он.

— У нас будет один номер на двоих? Я просто…

— У нас разные комнаты и кровати. Надеюсь, будет общий холл, или мы сядем на пол в коридоре.

Светлый номер. Тяжёлые шторы. Изящная мебель. Они сидели в коридоре на полу, держали белые листы с мягкими чёрными линиями.

— Это твоя реальность?

— Да, вторая. Рисунки тоже перенеслись. Интересно, как граница миров что-то пропускает, а что-то меняет. В смысле, моя одежда — она иная. Пространство иное. А рисунки и украшения остались. Будто бы эти зарисовки — порталы, и через них я знакомлюсь с этим миром, прорисовывая старый. Как ты и сказал в кафе… Что нужно разрушить или объединить всё, чтобы в итоге выбрать или собрать воедино.

Анастасия замолчала, задышала глубже, прислонилась затылком к входной двери и закрыла глаза.

«Тебе придётся это выпить, — звучало у неё в голове. Она понимала, что яд заигрывает с её кровью, периодически отключая её от реальности, где был Марк, переносит её сознание в замок. — Выпей! Выпей… пожалуйста». Вежливое слово включило её. Анастасия открыла глаза и увидела Марка со стаканом воды.

— Выпей, пожалуйста, — повторил он. — Это вода. Просто вода. Она освежит тебя. Ты говорила очень важные вещи и ушла в себя. Так бывает. Ты говорила про рисунки. Ты дополнила мою мысль о разрушении и соединении реальностей. Ты так правильно всё поняла. Так ясно всё раскрыла для себя и даже для меня. Открыла новые грани… эпизода. Похоже, твоя реальность другого плана переползает сюда. Я уже говорю её понятиями. И это не шутка, Анастасия. Наши мысли запускают процессы. Намерения действуют, включая движения.

— Рисунки перенеслись… — сказала Анастасия и отпила воды. — Рисунки перенеслись. Я повторяю. Фразу. Чтобы не улететь. Меня зовут. Я чувствую. Марк. Поговори со мной ещё. Голос твой… я не понимаю. Мне кажется, что он есть в обеих реальностях. И сущности мои в смятении — куда же им обратиться? Где быть? Они сталкиваются внутри меня. Сливаются в одну. Это бо…

Анастасия закашлялась, поперхнувшись водой. Сделала глубокий вдох, полный, свободный выдох. Ещё глоток воды. Марк внимательно смотрел на неё. Было заметно, как он успокаивает себя, чтобы не поддаться панике. Считает вдохи и выдохи, затем — глотки воды, что делала Анастасия. Осознаёт, что так для него сейчас важно.

— Это больно, — прошептала Анастасия. — И рисунки мои. Они перенеслись. Рисунки перенеслись.

— И твоя куртка дутая красная, — поддержал её Марк разговором ни о чём. — Рисунки. Твоя красная, такая яркая и красивая куртка. Она под цвет моих кроссовок. Мне нравится твоя красная куртка.

— То был чёрный длинный плащ. С капюшоном, — ответила, встрепенувшись, Анастасия. — Кажется, сработало. Я чувствую себя здесь.

— На куртке тоже есть капюшон. Впрочем… Ты здесь. Ты снова здесь. Я вижу тебя, — Марк замолчал и пристально посмотрел на рисунки. — Ты где-то подробно прописываешь детали, а где-то абстракция, — заметил он, перекладывая листы один за другим.

— Это мои чувства и эмоции о том, что я вижу. Так я держу себя в живых там. Я не всегда… точнее, почти никогда не бываю там вменяемой.

— На то есть причины? — Анастасия нахмурилась, и Марк понял, что расспрашивать об этом не стоит. — Чем ты рисуешь? — поспешил он сменить тему.

— Углём. Его там вдоволь.

— Печи топят?

Конец ознакомительного фрагмента.