Дар небес

Кейт Ринка, 2010

Свет и тьма – извечное противостояние небес и ада, духа и тела, двух человеческих начал. И лишь любовь несет в себе равновесие, соединяя две противоположности в одно органичное целое. Из ночи в ночь скитается по миру Падший ангел, собирая проклятые души и нарушая равновесие, которое способна вернуть лишь чистая душа. Но как же быть Падшему, если он находит ее? И когда она оказывается его противоположностью, второй половиной и прекрасным дополнением. Отпустить? Уничтожить? Или же… позволить любить, вопреки всему, кроме простой истины: любовь есть дар небес…

«…когда Тьма начнет поглощать Свет, да родится Чистая душа, и да будет поражена Тьма ее чистотой, и да вернется равновесие и встанет все на круги своя…»

Книга Великого Пророчества, ч.7, гл.7, п.7.

Глава 1

Взмах широких крыльев. Шелест ветра в ночной тишине спящего города. И небо дышит отчаянием, осенью и дождем.

Он парил в воздухе, взирая с высоты на яркие огни, но не искусственное освещение это было. Яркими светящимися пятнами были души — души живых существ. Он видел каждую, он чувствовал их всех, и именно ради них он прибыл сюда — Падший Архангел, собиратель душ для топки ада.

И кого бы из грешников, которых отметил Дьявол, забрать сегодня первым?

Архангел мягко ступил на асфальт, и черные крылья с тихим шорохом сложились за его спиной. Каждое перо стало уменьшаться в размерах, переливаясь отблесками серебра в свете полной луны, пока не исчезли вовсе, прячась в его теле. И уже почти ничто не отличало его внешне от обычного человеческого мужчины со смуглой кожей и крепким торсом, лишь… глаза. В этих глазах отражались языки адского пламени, которые вспыхивали во тьме его сущности. В них можно было увидеть саму смерть, ведущую дорогой в Ад, и звенящую пустоту, с разрывами жара и боли, из которых сочился немой крик сплетенных голосов сотен отвергнутых душ.

Архангел осмотрелся, замечая, как воздух около него начал уплотняться и чернеть, поблескивая красно-оранжевыми искрами. И из этого сгустка выкатилось два небольших демона с коричневой кожей, длинными треугольными ушами, большими глазами и острыми зубами, маленькими рожками в три сантиметра и наконечником на конце хвоста.

— А ну отдай! — закричал один другому, усердно перетягивая на себя черную ткань плаща. — Сейчас моя очередь.

Архангел спокойно наблюдал за привычной сценой, которую устроили его ближайшие прислужники.

— Нет моя! — закричал второй, изо всех сил упираясь когтистыми лапами в асфальт, да натягивая на себя ткань тонкими и кривыми пальцами.

Ни Буч, ни Чип не уступали, продолжая тянуть плащ с обеих сторон и скалиться, сверкая черными глазами. Чип закряхтел, ослабляя хватку и, набрасываясь на Буча, укусил за руку. В этот момент из уплотнения выскочили еще двое таких же отродий, Бабл и Флип, толкая друг друга с высунутыми языками и довольными мордами. Приземлившись точно на первых, они с удовольствием и без разбора влились в общую суетливую, рычащую и грызущуюся кучу, которая покатилась по асфальту, заматываясь в ткань, так что можно было разглядеть только мелькающие конечности.

Рэмиэль молча подошел к ним и протянул руку. Куча мгновенно замерла, и пять круглых глаз, которые смогли выглянуть из-под ткани, уставились на него. Буч держал в зубах чью-то ногу, Бабл жевал ткань, а остальные двое так крепко обнимали друг друга, что прижимались даже пухлыми щеками.

Черти…

Рэмиэль пошевелил пальцами на манер — «поторапливайтесь», и четверка встрепенулась, размоталась и разбежалась по сторонам. Они быстро растянули плащ, встряхнули его, плюнули на грязь, растерли лапами, и выстроились в вертикальную пирамиду. Оказавшись сверху, Флип невинно улыбнулся во все свои длинные, кривые зубы, и расправил плащ, предлагая ему просунуть руки в положенное им место.

— Прости, хозяин…

— Да, прости нас… — отозвался снизу Бабл.

Но Флип пнул его ногой и наступил на глаз:

— Да заткнись ты, обмолтыш, сейчас я разговариваю.

— Эй, вы там, наверху! — крикнул Чип, стоящий на асфальте, и заставляя покачнуться всю акробатическую фигуру, — давайте быстрее, я не собираюсь вас держать до Второго Пришествия.

Буч захрюкал от смеха, раскачивая всех еще сильнее. И прежде чем четверка с криками повалилась вниз, Рэмиэль подхватил у Флипа плащ и сразу одел, заворачиваясь в него одним легким движением. А набросив капюшон, он пошел по улице, прекрасно зная, что эти демонята непременно поплетутся за ним, по пути продолжая кривляться. Но ему ли жаловаться. Рэмиэлю было все равно, что они делали и как, лишь бы исполняли его приказы. Хотя, возможно, и не нужно было их брать с собой к людям так часто, потому что эти черти многое от них переняли и взяли манеру подражать.

Лос-Анджелес… Давно он здесь не был. Рэмиэль любил землю, и любил людей, так, как любит кролика повар, перебирая в памяти все рецепты приготовления его тушки. Ему нравилось наблюдать за противостоянием двух начал в живом существе, и за тем, как они поддаются искушениям.

О, он прекрасно знал, что такое искушение. Ведь когда-то он был другим… когда-то, давным-давно у него были другие крылья, с белыми перьями. И он парил под самым сводом Небес, и совсем другие чувства заполняли его. Вернее, когда-то у него были чувства, но Ад почти все в нем выжег, оставив внутри нетлеющий пепел, который разъедал и терзал, не позволяя забыть о своем грехопадении.

Рэмиэль неспешно шагал по улице к очередному грешнику, продавшему Дьяволу душу. Такие души уже не светились, как остальные. Они тускло пульсировали, покрываясь черными пятнами. И задачей Рэмиэля было забрать ее и отправить в Ад. В последнее время это приходилось делать слишком часто, почти бесконечно, потому что Дьявол решил действовать. В Аду стало жарко, как заметил однажды Чип. Высшие демоны посчитали, что человек больше недостоин прощения за бОльшую часть своих грехов. Равновесие медленно нарушалось, и это будет продолжаться, пока Рэмиэль пополняет Царство Тьмы. Чем больше у них душ, тем сильнее Тьма и мощнее ее армия. Назревала решающая битва, и две стороны замерли, будто в предвкушении, прислушиваясь друг к другу. Затишье перед бурей. За все его существование такого еще никогда не было. И Рэмиэль был уверен — грядут перемены.

Но усомниться Князю Тьмы в своей победе мешало Великое Пророчество о Чистой душе. Только она могла все изменить и вернуть равновесие. И эта душа уже появилась на свет и была спрятана в теле человеческого существа. Но вот проблема — ни в Аду, ни в Раю не знали, в чьем именно теле она сокрыта. И с тех пор, как Небеса коснулись дланью своей этого существа, обе стороны принялись искать ее. Только как найти душу, которая не желает, чтобы ее находили, которая не привлекает к себе внимание и сливается с другими, не достойная Рая, но и не заслужившая Ада? Она нейтральна, как большинство душ. Ее не видно, ее не слышно, и будто не существует вовсе. Но каждый Демон и каждый Ангел чувствовал ее незримое присутствие. И все опасались того, что может сотворить эта душа, достанься она не им.

Рэмиэль не сбавлял темп твердых шагов, двигаясь почти незримо для людей. Не каждому было дано его лицезреть, а непрошенные и прозорливые взгляды он свободно от себя отводил. Никто из ночных прохожих его не видел и просто не смотрел в его сторону, как и в сторону демонов, смеющихся, кряхтящих и спорящих за его спиной. Рэмиэль заметил, что пока они шли, Флип успел заглянуть под юбку молодой женщине, напугав ту до истерики. Буч поставил подножку прохожему, долго смеясь над тем, как тот сел в лужу. Чип проверил сумку одной женщины и теперь доедал ее губную помаду. А Бабл взобрался ему на плечо и глазел по сторонам, нашептывая свои грешные замечания.

— О-о-о… смотри-смотри, какие глазищи у этой дамочки, — присвистнул демон, высовывая свой длинный язык и смотря на грудь прохожей, девушки со светлыми волосами. Слюна капнула Рэмиэлю на плечо. — А можно мне ее лизнуть? А? Можно-можно? — нетерпеливо спросил Бабл, топчась на его плече и провожая земную плоть девушки голодным взглядом.

— Нет, — коротко ответил Рэмиэль, чем вызывал хорошо сыгранную обиду — демон схватился за кончики своих ушей, оттянул их вниз и заревел горькими слезами:

— Ну почемуууууу!?

— Потому что я так сказал, — ответил он.

Рэмиэль смахнул его с плеча и ступил на лестницу жилого небоскреба, замечая в отражении стеклянной двери, как демон показывает ему кулак в спину, потирая ушибленный зад. Так ему и надо, не будет лезть под руку, хотя… нет, он все равно будет так делать.

Душа грешника пульсировала и манила. Она была его личным искушением, каждая из них была теперь его искушением. Но так было не всегда. Это искушение он перенял уже после своего падения, как наследие Ада, как жажда, которую заклеймил в нем Дьявол, чтобы он охотнее выполнял свое поручение. О, надо ли говорить, что Князь — великий искуситель?

Переместившись в пространстве, Рэмиэль оказался в жилище своего грешника. Алчность — вот грех этого человека, и он продал свою душу, чтобы утолить ее, и убранство его обиталища об этом кричало. Эта квартира, как и все в ней, вплоть до дорогой проститутки в спальне — лишь немногое из тех материальных благ, что он имел. Шик и блеск, красота и роскошь, все земные блага — Рэмиэль знал, что это такое и как оно важно для людей. Он во многом понимал их, и он сочувствовал этим грешникам, обреченным слепцам, запертым в клетку своей бренной плоти.

Слушая громкие охи и вскрики, которые доносились из спальни, Рэмиэль прошелся по просторному залу. Всюду эксклюзивная мебель, большой аквариум у стены, сплошной антиквариат. Рэмиэль никогда не переставал наблюдать за тем, как живут люди. Это было… интересно. Что они чувствую, что думают, что делают, и что ими движет? И каждый человек был по-своему интересен, уникален, и многое менялось после каждого нового вдоха этого сотворенного мира.

Рэмиэль не спешил. Спешка была ни к чему. И пока его меченый грешник напоследок предавался плотским утехам, Рэмиэль рассматривал вещи, заметив на стене картину. В центре был большой котел, в котором на огне варились люди с лицами, искаженными от ужаса и боли. Большой и красный рогатый демон помешивал вилами этот котел, а демоны поменьше веселились внизу, подкидывая в костер угли и поленья. А над этим всем расстилалось голубое, чистое небо, и Ангелы парили в нем, расправив свои белые крылья… Рэмиэль отвернулся, и картина вспыхнула огнем. Слишком уж явно она ему кое о чем напомнила.

Откинув назад полы плаща, Рэмиэль сел в кресло напротив широкого окна и закинул ногу на ногу, скрипя черными кожаными штанами — как бы то ни было, а люди и на него оказали материальное влияние, в плане одежды, например. В этот же момент на пол рухнула догорающая рама картины. А уже вскоре в спальне все стихло. Открылась дверь и к нему вышел маленький и толстый мужчина. Он сделал пару шагов, как раз в сторону Рэмиэля, поднял голову и увидел его, замирая, взрываясь страхом, вглядываясь в темноту и судорожно прижимая халат к обнаженному телу.

— Кто вы? И как сюда пробрались?

Рэмиэль отбросил назад капюшон, и мужчина крякнул, пятясь назад. Он споткнулся и завалился на журнальный столик. Страх перешел в панику.

— Это все не важно, Джон, — сказал он человеку. — Твое время пришло.

***

Падший Ангел с черными крыльями сидел у золотистых Небесных Врат, виднеющихся сквозь пушистые облака, и протягивал к ним руку. На лице — отчаяние, в глазах — мука, в позе — великое страдание всего мира. Этот миг был изображен на картине, висевшей на стене выставочного зала «Модерн-холл». И это была ее фантазия. Она стояла перед своим творением, и сочувствие разливалось в душе. Этот Ангел для нее был словно живой, настоящий, тот, кого она знала и чью боль ощущала, как свою. С ней всегда так было. Она знала каждого из своих… созданий.

— Красивая картина, не правда ли? — спросил мужчина в очках, стоящий рядом с ней.

— Да, — улыбнулась она в ответ.

— Вы знаете, я тут уже около двух часов, и я поражен каждой из них, — сказал он, придвигаясь к картине и повнимательнее приглядываясь к деталям. — Я слышал, что художнице всего двадцать пять лет, и просто удивительно, что можно в таком возрасте рисовать столь проникновенные картины, словно бы… — он пожал плечами, — …словно бы она действительно встречала Ангелов.

Лика мягко и аккуратно положила руку ему на предплечье, привлекая внимание, и сказала, глядя в распахнутые глаза:

— Спасибо.

Мужчина издал удивленный возглас, но она не решилась что-то добавить или пояснить, а с улыбкой развернулась и пошла к выходу из зала.

Действительно ли она видела Ангелов? Нет. Вживую никогда. Но они существовали в ее сознании, в ее душе, внутри нее — Ангелы и Демоны, добрые и злые, счастливые и несчастные. А перенося этих созданий на холсты, она просто рассказывала о них людям.

Покинув выставочный зал, Лика зашла в служебный лифт и нажала кнопку. Она взглянула на свое отражение в широком зеркале, придирчиво рассматривая белую блузку, и случайно замечая пятно синей краски на серой юбке от делового костюма. Вот так всегда! Стоило надеть приличную вещь, как та сразу же оказывалась испачкана следами ее творчества. Она смахнула с лица пепельную прядь, щекотавшую нос, и глубоко выдохнула — недостатки в одежде совсем не повод, чтобы из-за этого расстраиваться.

Лифт остановился, и Лика шагнула в открытые двери, попадая в приемную апартаментов владельца «Модерн-холл», где ее встретила милая секретарша с золотистыми кудряшками и приветливой улыбкой.

— Добрый день, мисс Мун, мистер Свон вас уже ожидает.

— Спасибо, Тина. Как твои дела? Как семья? — спросила Лика, неторопливо шагая к двери кабинета.

— Прекрасно, спасибо, мисс Мун.

Она кивнула, повернула ручку двери и зашла в просторный кабинет, встречая взглядом улыбающиеся зеленые глаза мистера Свона.

— А вот и наша талантливая красавица, — сказал он, поднимаясь с дивана и направляясь к ней.

Мистер Эндрю Свон был невысоким пожилой мужчиной с добрым сердцем, но железной волей и деловой хваткой.

— Анжелика, дорогая, ты задержалась.

— Простите, — ответила Лика, виновато улыбаясь ему и своему менеджеру — Бетси, которая кашлянула в сжатый кулак, чтобы скрыть довольную ухмылку. — Не смогла пройти мимо картин.

— Понимаю, милая, твоими творениями можно любоваться часами. Проходи, мы только что заключили хорошую сделку. — Эндрю подвел ее к третьему члену их компании, которым оказался молодой, высокий мужчина в шикарном костюме, и который вежливо встал и улыбнулся, нагло, дерзко, вызывающе, так что улыбка отдавала фальшью и… этот мужчина… по спине Лики пробежал холодок, и она сглотнула, прогоняя внезапную дурноту.

— Хочу представить тебе — Томас Смит.

— Мисс Мун, — произнес Томас. — Рад знакомству.

Он протянул ей руку, и Лика перестала дышать. Этот мужчина был грешен, как сам Дьявол. Гордыня, ложь, разврат, алчность — это лишь то немногое, чем он мог «похвастаться». Лика не знала, откуда в ней взялось понимание всего этого, и уже давно не задавала себе подобные вопросы. Она просто это ЗНАЛА, чувствовала, видела… Вокруг Томаса клубилась чернота, вырываясь изнутри грязными щупальцами. Они пульсировали и меняли форму. А на ладони протянутой руки горело клеймо — витиеватый символ, изогнутая буква алфавита, который не знал ни один человек, начальная в имени Сатаны, и вокруг которой были рассыпаны крохотные знаки — печать Дьявола. И это все видела лишь она одна. Ее дар или же проклятье? Она не имела понятия, зато знала, что нужно с этим сделать. И не просто знала, Лику потянуло навстречу этой тьме с желанием помочь, спасти, подарить…

Прикоснувшись своей ладонью к его, Лика сжала пальцы сильнее, чем было предусмотрено этикетом. Заглянув в ее глаза, мужчина быстро потерял фальшивую улыбку. Он не понял этого жеста, но наверняка что-то чувствовал. Внутри Лики вспыхнула искра белого света, который побежал по протянутой руке, от нее к нему, поглощая, разбивая печать, сплетаясь и смешиваясь с его чернотой, и даруя право на искупление. Глаза мужчины широко раскрылись, кожа побледнела, и он шумно втянул воздух.

— Томас? — услышала Лика где-то далеко голос Эндрю. — С вами все в порядке?

Лика отпустила руку мужчины, и машинально потерла ладонью бедро, пытаясь стереть колючий и липкий жар. Это было неприятно физически, но внутри разлилось светлое чувство радости от того, что она смогла помочь кому-то еще спасти свою душу. Пусть это и потребовало немало сил.

Бетси, частая свидетельница таких происшествий, уже стояла возле нее, подставляя для руку опоры.

— Томас! — снова одернул его Эндрю.

Томас вздрогнул, после чего, наконец, оторвал взгляд от лица Лики и посмотрел на мужчину. На лбу проступили капельки пота, которые он протер тыльной стороной ладони и поправил галстук, ослабляя узел.

— Да, простите, сам не пойму, что это со мной, — ответил Томас и, прищурив глаза, с подозрением вновь взглянул на Лику.

Глупый. Он еще не понял, что с ним произошло. Лика ответила ему улыбкой, прошла к дивану с помощью Бетси и присела.

— Дорогая, ты в порядке? — тихо спросила ее менеджер.

— Да, все в порядке, — прошептала она в ответ, стараясь сделать спокойный вдох.

— Перестань уже так пугать меня… — процедила Бет.

— А ну ка, Томас, присядьте, — захлопотал и Эндрю, сажая Томаса напротив Лики. Он налил в стакан воды и подал молодому человеку. — Вот, глотните, должно стать легче.

— Спасибо, — ответил Томас, жадно припадая к стакану.

— Так, какую картину вы купили? — невозмутимо спросила Лика у Томаса.

— О, Анжелика, у Томаса отменный вкус, — произнесла Бетси, — он выбрал «Зарево».

«Зарево»… это была одна из ее любимых картин, где на фоне ало-желтого восхода порхали беззаботные и счастливые ангелы, обнимая друг друга.

— Хорошо, — улыбнулась она в ответ. — Надеюсь, эта картина поможет вам увидеть и оценить истинную сторону любви и добра.

Делая очередной глоток, мужчина поперхнулся. Его глаза снова встретились с ее взглядом. Он понял, что она все знает, но как… откуда…

— Вы так думаете? — нервно спросил Томас, явно вкладывая в этот вопрос еще множество дополнительных.

— Я уверена.

Поставив на стол пустой бокал, Томас еще немного ослабил галстук и повернулся к Эндрю, натягивая на лицо неестественную и широкую улыбку.

— Мистер Свон, спасибо за прием. Мисс Бетси, буду благодарен, если вы пришлете картину в ближайшее время. — Сказал и взглянул на Лику, чтобы осторожно кивнуть, словно неуловимо о чем-то прося. О сохранении его тайны? О прощении? — Спасибо, все картины великолепны. А теперь извините, мне нужно идти.

— Конечно, — ответил Эндрю, вставая вместе со своим гостем и провожая его до двери. — Томас, всегда рад, если тебе понравится еще какая-нибудь картина…

— Лика, ты это и с ним сделала? — тихо спросила неугомонная Бет. — Меня пугает, что ты постоянно хватаешь людей за руки, после чего они начинают себя странно вести.

— Бет, не переживай, ничего плохого я с ним не сделала. Просто… — Лика посмотрела на своего менеджера, не зная, как вложить в простые слова все, что ей бы хотелось сказать. — Мне сложно это объяснить.

Лика взяла пустой стакан, потянулась к графину и налила себе немного воды. Не одному мистеру Смиту хотелось пить после того, что она сделала. А мистер Свон все хлопотал возле своего гостя, не перестающего озадаченно коситься в ее сторону.

— Я тебе уже говорила, что ты странная? — с подозрением в глазах спросила Бетси, забирая со стола папку с документами.

— Да, и не один раз. Я творческая личность, и в этом все мое оправдание, — ответила она, показав кончик языка своему любимому менеджеру.

Бет лишь хихикнула в ответ и перевела взгляд на документы.

— О’кей. Именно поэтому я и прощаю все твои причуды, дорогая. Итак, мы сегодня продали «Зарево» и получили неплохую сумму. Куда ее перечислить? Детскому дому Святого Луки или в Городскую Больницу на лечение тяжело больных детей?

— В больницу, — почти на раздумывая, ответила Лика.

В этот раз Детский дом может немножко подождать. А пока Бетси делала какие-то пометки, к ним вернулся мистер Свон.

— Анжелика, — мужчина присел возле нее и взял за руку. — Как твои дела?

От его широкой улыбки вокруг темных глаз собрались морщинки. Он светился счастьем и излучал доброту. За год их знакомства Лика успела полюбить этого старичка — всегда добросердечного и приветливого. С ним было приятно общаться, и большим удовольствием рисовать картины для его Выставочного дома. Лика не переставала удивляться, как можно столько прожить и не растерять свою доброту. Но с ним так было. Его мужские морщинистые руки дарили тепло и покой. И Лика ему улыбнулась.

— Хорошо, — ответила она.

— Я рад, очень рад. Так замечательно видеть твою улыбку. Тебе не жаль расставаться со своей картиной?

— Немножко, — честно ответила она.

— Не переживай. Мы обязательно сделаем копию.

— Да, но копия уже не то. В ней не будет…

Не зная, как это объяснить, Лика пожала плечами. Она часто терялась в словах. Четко могла говорить только красками, вырисовывая свои чувства и эмоции мазками на холстах. Слова же были не ее стихией.

–…души? — закончил он за нее.

— Да, — ответила с радостью от того, что ее поняли.

— Если хочешь, мы можем перестать продавать твои картины.

— О, нет, не нужно. Я нарисую еще много новых. Я же знаю, для кого стараюсь.

— Молодец, ты хороший человек, Анжелика, — искренне произнес Эндрю, пожимая ее руку.

— Спасибо, мистер Свон.

— Ну что ты, не стоит. Бетси, займись тогда картиной сегодня же, — обратился он к девушке, которая просматривала бумаги, искоса поглядывая на них.

— Да, конечно, — сразу встрепенулась Бет.

— А пока простите меня, милые дамы, мне нужно сделать несколько важных звонков.

Отпустив ее руку, мистер Свон поднялся и прошел в свой личный кабинет. Проводив его взглядом, Бетси наклонилась и тихо прошептала:

— Нет, вы с этим старикашкой оба какие-то странные.

— Бетси!

Но на этот возглас Бет лишь показала язык на ее же манер, что смотрелось слишком забавно на лице опытного и делового менеджера в стильных очках с черной оправой. Потом широко улыбнулась и встала, поспешив выполнять свою очередную работу.

Странные… Ничего они не странные. Подумаешь, она помогает людям получать прощение за свои грехи, направляя их в нужном направлении. А мистер Свон… он просто самый добрый старикашка, которого она когда-либо встречала.