Брызги шампанского

Келли Хантер, 2011

Они поцеловались всего один раз – сын хозяина замка и дочь экономки. Разразился скандал. Габриель отправили в Австралию, к брату. Люсьен не возражал против ее отъезда. Почему? Это и многое другое предстоит узнать девушке, когда спустя семь лет она вернется в родные места.

Глава 1

Стоя перед старинной деревянной дверью, ведущей в помещения для слуг замка Кавернес, Габриель Александер бормотала себе под нос:

— Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Она помнила, какова эта дверь на ощупь, помнила резкий глухой звук, который издавал латунный молоток, ударяя по дереву. В последний раз Габриель открывала эту дверь, когда ей было шестнадцать, но до сих пор не забыла, как тяжело становилось у нее на сердце при мысли о том, что скоро ей придется распрощаться со всем тем, что она знала и любила. Она умоляла свою мать позволить ей остаться, спорила, убеждала, а потом расплакалась. Но люди, которых любила она, ее не любили. Жозе Александер, женщина холодная и непреклонная, отправила дочь в Австралию.

Из-за какого-то поцелуя.

— Из-за какого-то паршивого поцелуя, — вздохнула Габриель, по-прежнему стоя у двери и собираясь с духом.

С той поры прошло семь лет. Габи многое узнала о поцелуях — сладостно-страстных, горячих, влажных, жадных и прочих. В общем, тот давний поцелуй был так себе. На троечку. По десятибалльной шкале.

«Вот только врать себе не надо», — заявил внутренний голос, который она всегда с большим трудом заставляла молчать.

— Поцелуй был так себе, — упрямо повторила она. — Абсолютно ничего не значащий поцелуй.

«Ну да, конечно. Абсолютно ничего не значащий поцелуй».

— Ну и пристрели меня тогда, — яростным шепотом велела Габриель своему внутреннему голосу. — Просто мы с тобой по-разному смотрим на вещи. — Она решительно взялась за дверной молоток. — И вообще, дело было сто лет назад. Его давным-давно следовало выкинуть из головы.

Легко сказать, да не просто сделать. По крайней мере, не здесь, в замке Кавернес, где летний воздух пропитан ароматами виноградников, а теплые солнечные лучи ласкают плечи. И не сейчас, поскольку сердце готово разорваться от нежности к этому идиллическому уголку Шампани, который Габи считала своим домом. Она целых семь лет она провела вдали от него.

Все из-за того поцелуя.

Схватившись за латунный молоток, девушка с силой стукнула им по двери. Раздавшийся «бум» совсем не напоминал тот страшный звук, от которого у нее в детстве леденела кровь, а волосы чуть ли не вставали дыбом. Габриель попробовала еще раз. «Бум-бум-бум!»

Но дверь оставалась закрытой. Никаких шагов слышно не было.

Жозе больна пневмонией. Симона Дювалье, подруга Габи по детским играм, а сейчас хозяйка замка, сообщила об этом по телефону. Что, если Жозе так плохо, что она не может подняться с постели? Что, если, идя к двери, она потеряла сознание и теперь лежит на полу?

Габи открыла сумочку и вытащила ключ — гладкий холодный металл отталкивал и притягивал к себе одновременно. У нее нет прав пользоваться им. Внутренний голос взывал к осторожности, однако девушка вновь не прислушалась к нему.

«Безрассудная идиотка, — не раз и не два корила ее мать. — Упрямая дуреха».

Ключ повернулся легко, без усилий. Раздался легкий щелчок. Габриель слегка толкнула дверь, которая тут же без скрипа отворилась.

— Мама! — позвала Габи, с трепетом входя в темный холл.

Краем глаза она заметила огонек. Замирая от страха и паники, девушка перевела взгляд на широкую панель с мигающими красными лампочками. Очень похоже на систему новейшей сигнализации. «А ведь я предупреждал», — с грустью констатировал внутренний голос.

— Мама!

И тут началась форменная какофония. Сигнализация ожила. Оглушительное завывание сирены было слышно на многие мили вокруг. Габриель бросилась к панели, подняла крышку и в смятении уставилась на клавиатуру, на которой были как буквы, так и цифры. Она набрала дату своего рождения. Разрывающий барабанные перепонки вой продолжался. Затем Габи попробовала имя брата — Рафаэль — и дату его рождения, но Жозе никогда не была сентиментальной. Затем последовали год основания замка Кавернес, название и год выпуска наиболее успешной марки шампанского, количество старых лип, растущих вдоль подъездной дорожки. Сигнализация не умолкала. Отчаявшись, Габриель стала нажимать все подряд, чертыхаясь сразу на нескольких языках.

— Приятно, что ты не забыла языки, — произнес бархатный голос совсем рядом, и Габриель закрыла глаза, стараясь унять участившееся вдруг сердцебиение.

Она узнала этот голос, этот глубокий, ласкающий слух тембр. Голос, тут же воскресивший ее потаенные мысли и фантазии. Он преследовал Габриель во сне все эти годы.

— А, Люк, привет! — как можно небрежнее произнесла Габриель.

Она медленно повернулась к нему. Он выглядел так, как и положено главе древнего, процветающего и уважаемого рода — безукоризненные серые брюки и безупречная белая рубашка.

Габриель могла бы простоять, рассматривая Люсьена Дювалье, еще долго, но обстоятельства, а главное, ее барабанные перепонки, взывающие о милосердии, требовали немедленных действий.

— Сколько лет, сколько зим! Как ты думаешь, тебе по силам заставить эту штуку заткнуться?

Люк подошел к панели. Его длинные гибкие пальцы быстро набрали нужную комбинацию. Сигнализация тут же умолкла. Наступила благословенная тишина.

— Спасибо, — поблагодарила Габи.

— Не за что. — Четко очерченные губы Люка сжались. — Чем обязан, Габриель?

— Я когда-то жила здесь, если ты не забыл.

— Семь лет назад.

— Верно.

Теперь, когда отвратительный вой больше не действовал на нервы, все внимание Габриель сосредоточилось на стоящем перед ней высоком, темноволосом, темноглазом мужчине. Девушка старалась справиться с охватившим ее волнением, но тщетно. Она не могла оставаться равнодушной к нему семь лет назад, не могла и сейчас. Уже с юности в нем чувствовалась все возрастающая сила и несомненная сексуальность. День — так называли слуги светловолосого, с дерзкими синими глазами приятеля Люка, Рафаэля, а вот сыну владельца замка они присвоили прозвище Ночь.

— Извини, что так получилось с сигнализацией, — смущенно пробормотала Габи. — Мне сначала нужно было подумать и только потом воспользоваться ключом.

Люк не ответил. Но в этом не было ничего удивительного — он и раньше никогда не поддерживал пустой разговор. Однако обсуждать другие темы она в эту минуту была не в силах. Сделав глубокий вдох, девушка попыталась снова:

— Ты хорошо выглядишь, Люсьен.

Люк по-прежнему молчал. Тогда Габриель посмотрела на стены замка, гармонично вписывающиеся в пейзаж:

— Кавернес также неплохо выглядит. Значит, он в хороших руках. Я слышала о смерти твоего отца. — Конечно, следовало бы выразить сожаление по поводу кончины старика Дювалье, но это было бы откровенной ложью. — Подозреваю, теперь ты полновластный хозяин замка, — добавила она с вызовом, глядя прямо в горящие темные глаза. — Стоит преклонить пред тобой колена?

— А ты изменилась, — неожиданно и довольно резко заявил Люк. — Стала увереннее.

— Благодарю.

— И похорошела.

— Еще раз спасибо.

Если Люк собирается провести инвентаризацию произошедших в ней перемен, она укажет ему главные. Прежде всего, она уже не нескладная шестнадцатилетняя девчонка, только-только начавшая превращаться в женщину. Ну и разумеется, Люк больше не является центром, вокруг которого вращалась когда-то вся ее жизнь.

— Даже не верится, — небрежно бросила Габи. — Мы ведь вместе играли, а теперь здороваемся, словно чужие. Позволь, я тебя поцелую. — Она придвинулась ближе и прикоснулась губами к его левой щеке. Ее тут же обволок исходящий от Люка легкий сосновый аромат. — Теперь правую, — продолжила она приветственный ритуал, не обращая внимания но то, что Люк уподобился каменному изваянию. На правой щеке Габриель позволила себе задержаться чуть дольше.

— И на этом все, — хрипло произнес Люк. Его пальцы ухватили ее за подбородок, а затем опустились на шею. — Ради твоего же блага.

Это было предупреждение, которое не стоило игнорировать. Габриель тут же вняла ему. Она закрыла глаза. Семь лет ничего не изменили — ее тело по-прежнему помнит его прикосновения и жаждет их. Впрочем, сейчас она стала старше и мудрее. Больше она не позволит себе потерять голову из-за главы Империи шампанских вин Дювалье.

— Ты женат, Люк?

— Нет.

— Дал обет воздержания?

— Нет.

— Ты уверен? — Габриель дотянулась губами до мочки его уха. — Тогда я не понимаю, почему ты так напряжен. Я всего лишь приветствую старого друга. Вполне невинно.

Давление пальцев на ее шею усилилось.

— Ты не невинна.

— Неужели это так заметно? — Девушка покачала головой. — Впрочем, ты всегда отличался наблюдательностью. — Она отступила на шаг и одарила Люка беспечной улыбкой. — И кто сказал, что поцелуев обязательно должно быть три? Обойдемся двумя, согласен?

— Габриель, что ты здесь делаешь?

Да, похоже, она — нежеланный гость в Кавернесе.

— Звонила Симона и сообщила, что моя мать больна. Она сказала… — Габриель помедлила. — Она сказала, что Жозе звала своих ангелов.

Кого на самом деле звала Жозе Александер, экономка Кавернеса, — своих детей, названных в честь ангелов, или кого-то другого, — оставалось только догадываться. В любом случае Рафаэль считал поездку сестры через полмира ошибкой, полагая, что это всего лишь бред, вызванный температурой. Но даже если Раф прав и Жозе откажется ее увидеть, Габриель не могла не приехать.

— Вот я и здесь, — закончила она, пожимая плечами.

— Жозе знает о твоем приезде? — обманчиво мягким тоном поинтересовался Люк.

Габриель тут же занервничала:

— Я… Нет.

Взгляд Люка стал непроницаемым, но Габриель на миг показалось, что в глубине его глаз промелькнуло что-то похожее на сочувствие.

— Ты всегда действовала чересчур импульсивно, причем во вред себе, — негромко заметил он. — Насколько я понимаю, Раф отказался сопровождать тебя.

— Он занят! — защищая брата, воскликнула она. — Уверена, у тебя тоже есть дела. Скажи, где я могу найти мать?

— Идем, — отрывисто бросил Люк и повернулся. — Жозе поместили в одной из комнат западного крыла. При ней постоянно находится медбрат — врач велел не оставлять ее без присмотра.

Габриель закрыла дверь, сунула ключ в сумочку и поспешила за Люком.

— Она настолько плоха?

— К сожалению. Дважды мы думали, что потеряли ее.

Девушка помолчала, но затем все же спросила:

— Как ты думаешь, она захочет меня увидеть?

Лицо Люка приобрело жесткое выражение.

— Не знаю. Тебе следовало сначала позвонить, а не мчаться сюда сломя голову.

Опасения Габриель усилились, когда они вошли в западное крыло замка. Жозе Александер никак не проявляла свою любовь к детям, если вообще испытывала ее, зато критиковала она их по поводу и без повода. Детство Габи провела в тщетных попытках хоть как-то заслужить мамину похвалу, но так этого и не добилась. Несмотря на семь лет, в течение которых она почти не поддерживала контакт с матерью, детское желание угодить ей снова дало о себе знать. Неужели Жозе откажется ее увидеть? Что, если в бреду она не звала своих детей?

Медбрат, седовласый мужчина лет за пятьдесят, встретил их в гостиной. Люк представил его как Ханса.

— Самая упрямая больная, за которой мне приходится ухаживать, — с улыбкой сказал он Габи. — Она недавно приняла лекарство, но у вас есть еще минут пять, пока она не начнет клевать носом, заявляя при этом, что спать не хочет. — Ханс снова улыбнулся и указал рукой на закрытую дверь.

— Спасибо, — поблагодарила его Габриель, чувствуя, как на нее накатывают волны страха. Но не отступать же в последнюю минуту, хотя ее брат и Люк, скорее всего, правы!

— Мне зайти с тобой? — негромко спросил Люк.

— Нет, — тут же возразила она. Не хватало только, чтобы он стал свидетелем ее унижения! С другой стороны, возможно, именно его присутствие заставит мать держаться хотя бы в рамках приличий. — Да.

— Так нет или да? — уточнил он с легкой усмешкой.

Их взгляды встретились, и первой отвела глаза Габриель:

— Да.

— Не больше чем на пару минут, — предупредил их Ханс.

— Спасибо.

Собравшись с духом, Габи открыла дверь и вошла. В комнате было тепло. И полутемно, так как солнечным лучам приходилось пробиваться через плотные занавеси. Большую часть комнаты занимала кровать. Она была так велика, что лежащая в ней женщина казалась совсем маленькой.

Семь лет назад волосы Жозе Александер были черны как вороново крыло и ниспадали почти до талии. Сейчас волосы были коротко подстрижены, и в них появились седые пряди, но она по-прежнему была самой красивой женщиной из всех, с кем приходилось встречаться Габриель. Глаза Жозе — потрясающие глаза глубокого синего цвета, прежде зорко следившие за всем, — были закрыты. Габриель была довольна этой крошечной передышкой, так как она давала ей время хотя бы немного совладать со своими эмоциями.

— Жозе, — негромко позвал Люк. — Простите, что мы зашли так поздно, но к вам гостья.

Ресницы Жозе дрогнули. Она медленно открыла глаза. Ее взгляд сфокусировался на Люке, затем на застывшей рядом с ним Габи. С ее губ сорвался вздох. Затем она снова закрыла газа и отвернулась от посетителей.

Глаза Габриель защипало от слез, она произнесла чуть срывающимся голосом:

— Привет, мама.

— Тебе не нужно было приезжать, — по-прежнему не глядя на нее, заявила Жозе.

— Ты не первая, кто мне говорит об этом. — Габриель метнула взгляд на Люка. Его лицо было таким же выразительным, как камни, из которых был возведен замок. — Мне сообщили, что ты больна.

— Ничего серьезного.

С этим утверждением можно было поспорить — Жозе казалась очень слабой и хрупкой.

— Я привезла тебе подарок. — Габи вытащила из сумки альбом с фотографиями, который она готовила с болью в сердце. Раф убил бы ее, если бы знал, как много в альбоме его фотографий. Именно поэтому Габриель ничего ему не сказала. — Я подумала, что хотя бы из любопытства ты посмотришь, как мы с Рафом поживали все эти годы. Мы приобрели заброшенный виноградник и вдохнули в него новую жизнь. Думаю, мы неплохо преуспели, главным образом потому, что Раф — блестящий бизнесмен. Ты можешь им гордиться.

Мать продолжала молчать, и поток слов Габи скоро иссяк. Выходит, эти семь лет ничего не изменили в отношении Жозе к сыну. Скорее всего, именно поэтому Раф работал как сумасшедший: он стремился доказать матери, что заслуживает большего, нежели постоянная критика в свой адрес и безразличие.

— Я оставлю альбом на кровати — на случай, если ты вдруг решишь заглянуть в него.

— Мне ничего не нужно, кроме одного: я хочу, чтобы ты ушла.

Вот так разбиваются мечты. Неужели она всерьез рассчитывала на что-то другое?

— Я сняла комнату в деревне и несколько недель проведу здесь. Когда ты почувствуешь себя лучше или захочешь встретиться, позвони. Вот. — Габриель выудила из сумочки визитную карточку. Ответом ей было молчание. Она прикусила губу, надеясь, что физическая боль заставит поутихнуть боль в сердце, но отказ Жозе поговорить с ней задел девушку слишком сильно. Напрасно она приехала. Следовало слушаться Рафа, а не своего глупого сердца. — Ну ладно. Поправляйся. — Габриель сделала шаг назад, но тут перед ее глазами все поплыло. Почти сразу она ощутила уверенную руку Люка на своем локте.

— Тебе следовало отдохнуть после приезда, — заметил он.

Они оба прекрасно понимали, что вовсе не усталость заставила ее покачнуться. Однако Габриель с радостью ухватилась за предложенное им объяснение:

— Да, день выдался тяжелый.

— Подожди меня снаружи, — попросил Люк, провожая ее к двери. — Я сейчас.

Когда дверь за Габриель закрылась, он повернулся к женщине, лежащей на кровати. Жозе Александер была невероятно красива даже сейчас. Уверенной рукой она долгие годы управляла персоналом замка, и всем было известно: одна промашка — и пощады не будет. В такой же строгости она вырастила собственных детей. Воля этой женщины вызывала восхищение. Ее решение отослать Габриель семь лет назад Люк только приветствовал, но ее сегодняшняя реакция поставила его в тупик.

Жозе лежала, не открывая глаз, но Люку это совсем не мешало. Она его слышит, и это главное.

— Отец рассказал мне незадолго до смерти о нашем долге перед вами, и я надеюсь, что выполнил его волю. Я не оставил вас в беде, Жозе, поэтому считаю, что имею право на ответную услугу. Как только у вас появятся силы, вы должны встретиться с вашей дочерью, проделавшей долгий путь, и поговорить с ней. — Он сделал паузу, потом тихо, но четко произнес: — Иначе можете паковать чемоданы.

Жозе кивнула, по ее щекам покатились слезы, но, начав говорить, Люк уже не мог остановиться.

— Вы никогда этого не замечали, верно? Не видели, как сильно они страдают, и упрямо продолжали их отталкивать. — Взгляд Люка остановился на фотоальбоме, и его гнев вспыхнул с новой силой. — Вы не желали замечать, как сильно любят вас ваши дети.

* * *

Люк нагнал Габриель в холле, чувствуя, что не отказался бы от выпивки. Вид девушки убедил его, что и ей выпивка не помешает. Он привел ее в библиотеку, которая одновременно выполняла функции его кабинета.

— Где ты остановилась? — поинтересовался Люк и подошел к бару, чтобы щедро плеснуть себе бренди и вина Габриель.

— В деревне, — ответила она, стараясь взять бокал таким образом, чтобы не коснуться руки Люка. Девушка осушила его одним глотком. — Спасибо. — Тут она заметила этикетку на бутылке, и глаза ее расширились. — Ради бога, Люк! Да ведь этому вину больше сотни лет! Оно слишком дорого даже для тебя. Предупреждать надо. Ведь я его даже как следует не распробовала. — Она сокрушенно покачала головой.

Люк налил ей еще. Специально, чтобы она могла насладиться букетом.

— Где конкретно?

— На старой мельнице.

— Я распоряжусь, чтобы твои вещи доставили сюда. — Люк, выпив бренди, опустил бокал на стол с такой силой, что Габриель невольно вздрогнула. — Ты можешь остаться в замке. Слава богу, комнат у нас предостаточно.

Она покачала головой:

Я не могу. Ты же слышал. — Она горько улыбнулась и, взяв бутылку, налила себе бренди. — Она не хочет меня видеть.

— Если я ничего не путаю, — вкрадчиво произнес Люк, — хозяйкой Кавернеса является не Жозе. Для тебя здесь всегда найдется комната. Нет необходимости жить в деревне. Уверен, Симона обрадуется тебе.

— А ты? — спросила Габи. В серых глазах, устремленных на него, была боль. — Ты тоже рад? Если я ничего не путаю, в свое время ты не мог дождаться, когда избавишься от меня.

— Тебе было всего шестнадцать лет, Габриель. И если ты не понимаешь, почему я настаивал на твоем отъезде, то, похоже, ты не так умна, как я думал. Задержись ты хотя бы на неделю, и я бы взял тебя в твоей постели, в моей или даже по пути в спальню, — грубовато уточнил он. — И ты не возражала бы против такого обращения.

— Ну что ж… тогда я рада, что мы все выяснили. — Габриель отхлебнула глоток бренди и аккуратно поставила бокал на столик. — Подобная откровенность заслуживает ответного признания. Впервые я переспала с парнем в девятнадцать лет. Он был красивый, милый, смешной и работал на ферме. — Слова давались ей с некоторым трудом. — Рядом с ним и сердце билось быстрее, и бурлила кровь. Любая девушка мечтает, чтобы ее первый любовник был таким. Я же была немного разочарована. — Она направилась к двери. Люк словно прирос к месту. — Следующие три недели я проведу на старой мельнице. Если моя мать вдруг надумает увидеться со мной или ее состояние изменится, сообщи мне.

— Почему ты была разочарована? — с трудом выговорил Люк. Возможно, он не имеет права задавать подобный вопрос, но ему необходимо знать.

Габриель ответила не сразу. Повернувшись к нему, она пожала плечами и криво улыбнулась:

— Трудно сказать. Может, просто потому, что это был не ты.

Когда дверь за ней захлопнулась, Люк наконец позволил себе выругаться. Он гордился своим самоконтролем. Только одна женщина с легкостью заставляла его забыть о нем. Когда это едва не произошло в первый раз, последствия оказались плачевными для всех. Жозе билась в истерике, его отец был в ужасе, а Габриель… Невинная, доверчивая Габриель лишилась дома.

Ее первым любовником стал красивый австралийский фермер.

Ярость вспыхнула в нем с такой силой, что Люк схватил бокал и швырнул его в камин. Он разлетелся на мелкие кусочки, но легче от этого Люсьену Дювалье не стало.