Война, в которой я победила

Кимберли Брубэйкер Брэдли, 2017

Теперь у Ады есть настоящая любящая семья, и ей, похоже, могут вылечить покалеченную ногу, из-за которой родная мать всегда считала её ничтожеством. Но кто она теперь? Она не дочь, ведь у неё нет матери, она больше не калека и не изгой, она не эвакуированный ребёнок из разбомблённого Лондона, да и вроде не сирота даже, ведь у неё есть опекун… Как найти себя, когда в мире бушует война, люди появляются в жизни и исчезают, а тот, на кого она только-только позволила себе положиться, может тоже её оставить – и на этот раз навсегда? Ещё немало сражений ждёт Аду, пусть она никогда не бывала на фронте. Хватит ли у неё отваги и силы выстоять в этой войне?

Глава 10

Спать я легла всё-таки у себя, Сьюзан настояла. Себе она завела будильник, чтобы ночью регулярно проверять, как там Джейми.

А мне и так было не уснуть. Мышцы дёргались. В голове мелькали картинки: Джейми, распластанный на земле, бледное лицо Стивена, искажённое страданием, мама. Мама, мама, мама.

Но мама умерла. Больше она нам ничего не сделает.

Не могу, не могу забыть её.

В конце концов я стянула с кровати одеяло с подушкой и на цыпочках пробралась в комнату Джейми. Он спал, откинув голову на составленные горкой подушки и приоткрыв рот. Слегка посапывал. Рядом сопел и Боврил, приютившись у Джейми под одеялом.

Я завернулась в своё и легла на пол. Отсюда Джейми мне было не видно, зато слышно его дыхание.

Я ещё не спала, когда Сьюзан споткнулась об меня в темноте.

— Ада! Марш обратно в кровать, — скомандовала она мне. — Я же сказала, я о нём позабочусь.

— Это моё дело, заботиться о нём. Не твоё.

— Вообще-то нет, — заметила Сьюзан. — Теперь нет. Иди спать. — И она попыталась поднять меня, но я специально обмякла мешком и легко выскользнула у неё из рук. — Ой, ну и ладно, — сказала она в итоге. — Лежи где лежишь. Только постарайся заснуть. А Джейми я беру на себя.

И я поспала немного. Но просыпалась каждый раз, как у Сьюзан звенел будильник. Я следила, как Сьюзан трясёт Джейми за плечо, слушала, как она задаёт ему вопросы, чтобы проверить, работает ли у него голова.

Видела, как она целует его в лобик.

Слышала, как он называет её мамочкой.

Утром Джейми поднялся усталый и недовольный, но зато определённо живой. Вылез из кровати и наткнулся на меня.

— Что ты делаешь у меня на полу? — хмуро пробухтел он.

— Я о тебе заботилась.

— Ничего ты не заботилась. — И побрёл себе в ванную.

Внизу я рассказала Сьюзан, что подумала вчера на немцев.

— Когда услышала, как Джейми кричит. Решила, нас оккупировали.

— Понимаю, — кивнула Сьюзан. — Но думаю, оккупации не будет, по крайней мере, до конца зимы. Так говорят. Потому что мы же выиграли в этой битве, Битве за Англию.

Как раз во время неё и умерли наши лётчики. Во время неё уехали в эвакуацию местные ребята.

Сьюзан заглянула в чайник и вздохнула.

— Тут так много осталось со вчерашнего. Жалко выбрасывать. — И она отжала остатки заварки в ковшик и поставила на плиту разогреваться. Меня передёрнуло. Ненавижу разогретый чай. — Овсянку будешь? — спросила Сьюзан.

Я кивнула. Послышался голос Джейми — он распевал, спускаясь по лестнице. Звучал он вроде нормально. Относительно спокойно. Даже на пострадавшего не особо-то похоже.

Сьюзан подошла ко мне и встала рядом.

— Ада, насчёт того, что ты сказала вчера ночью…

Я сразу поняла, что она имеет в виду.

— Мне тоже положено заботиться о Джейми, — заявила я. — Всю жизнь.

Сьюзан присела за стол и похлопала ладонью по соседнему стулу, пока я тоже не села.

— Ты всю жизнь будешь его старшей сестрой, — сказала она. — И ты замечательно заботилась о нём всю жизнь до этого. Но теперь это моя обязанность, заботиться о вас обоих. И отныне всю жизнь будет. Позволь мне её исполнять. Я буду ваш взрослый. А ты теперь будешь ребёнок.

Можно подумать, Сьюзан теперь просто возьмёт и будет сама за всё в ответе.

— Что бы ты сделала, — продолжила Сьюзан, — если бы разбудила его ночью, а он лыка не вяжет?

— Потрясла бы его. Прикрикнула бы как следует, пока не заговорит по-человечески.

— А если бы не сработало? — покачала головой Сьюзан. — Неужели бы стала злиться на него за то, что он сделать просто не в состоянии? Что-то на тебя не похоже.

— Ну, не злиться…

— Так что же?

Откуда мне знать. Половину из того, что говорил доктор Грэм насчёт сотрясения, я пропустила мимо ушей. Слишком нервничала из-за Джейми, из-за его сломанной руки. Но раньше всегда было ясно, как о нём позаботиться.

— Вот. А я знала, что надо делать, — сказала Сьюзан. — Я следила, чтобы он просыпался настолько часто, насколько требуется. И если бы понадобилось, я бы сумела позаботиться о нём должным образом. — Она твёрдо посмотрела мне в глаза. — Так же, как я забочусь о тебе.

Свои туфли я ещё не надевала, и сейчас согнула пальчики на правой ноге. Те самые, которые теперь смотрели вниз, как положено. В кои-то веки.

— Дыши, — приказала Сьюзан.

Я постаралась дышать. Вдох. Выдох.

— А у Джейми теперь… — начала я, — у него в итоге… ну, это…

Она ждала.

— У него теперь навсегда рука калечная останется? — выдавила я.

— Нет, — ответила Сьюзан.

Я сглотнула.

— Через месяц-другой он будет в полном порядке. — Она слегка коснулась моего плеча, как она обычно делала, чтобы вернуть меня к реальности, когда я уходила в свои мысли. — Ты бы тоже была сейчас в полном порядке, если бы тебе при рождении предоставили должную медицинскую помощь.

Вот именно за это я ненавидела маму больше всего — за то, что всю мою жизнь у меня могла быть нормальная нога.

Сьюзан встала и пошла наливать чай. Я сделала глоток. Мерзкая горькая жижа.

— Ещё столько всего я не знаю, — сказала я.

— Все мы чего-то не знаем, — откликнулась Сьюзан. — И постоянно узнаём новое.

Это было мило с её стороны, так мне ответить. Понятно же, что неправда.

В кухню вошёл Джейми.

— Хочу есть, — заявил он. — Можно мне овсянки, двойную порцию?

— Можно, — ответила Сьюзан. — Сейчас будет. — Она встала и помешала кашу ложкой.

— А можно в неё побольше сахару? — спросил Джейми.

— Нельзя, — отрезала Сьюзан.

— Но я очень-очень раненый и очень-очень хочу есть, — затянул Джейми и взглянул на Сьюзан снизу вверх сквозь свои длиннющие ресницы. — У меня ушибленная головка и сломанная ручка.

Даже мне было ясно, что всё с ним нормально.

— Овсянки можешь есть столько, сколько душе угодно, — ответила Сьюзан, — но только без сахара. На сахар у меня другие планы. — И она наклонилась и поцеловала его в макушку.

Вот так просто взяла и поцеловала.

Как же это просто всегда для Джейми.

— Сегодня у тебя будет день отдыха, — велела Сьюзан. — Будем время от времени ложиться вздремнуть. Если самочувствие не ухудшится, завтра вечером сходим в церковь, как планировали. — Это значит, на рождественскую службу.

— Я думала, ты умер, — сообщила я Джейми. Он уставился на меня. — Ну, когда увидела, как ты лежишь. Думала, ты умер, и я тоже умру.

— А ты-то почему умрёшь? — не понял Джейми. — Ты же не падала с дерева.

Я сглотнула. Не смогла ничего выговорить.

— Потому что это была очень страшная картина, — ответила за меня Сьюзан. — Но теперь всё хорошо.

Я тряхнула головой. Падают бомбы с неба, падают мальчики с деревьев. Всё может случиться. В любой момент.

На продавленном диванчике в гостиной Сьюзан соорудила для Джейми берлогу из одеял и подушек. Прочитала ему восемь глав из «Швейцарского Робинзона». Я в это время сидела у камина и старалась дышать и не волноваться. Вдох-выдох.

— А есть книжки про драконов? — спросила я у Сьюзан, когда она остановилась.

— Есть, — ответила Сьюзан. — Считается, что святой Георгий Победоносец, покровитель Англии, убил змия, то есть, по сути, дракона. Наверняка про это есть истории. Я попробую поискать.

Днём, пока Джейми спал, я вышла из дому, одолжила у Фреда топор и в одиночку срубила маленькую куцую ёлочку. Ёлочку я втащила в дом и водрузила торчком у камина. Вышло убого. Всякие ёлочные украшения и огоньки, бывшие раньше у Сьюзан, взорвались вместе с домом, а новых было нигде не купить. Даже цветной бумаги, чтобы смастерить самим, мы не смогли отыскать.

— Это будет военная ёлка, — сказала Сьюзан и повесила на неё несколько цветных пуговиц, да ещё перо, которое я нашла во дворе. — Такое вот военное Рождество.

В прошлое Рождество мне не давали покоя жуткие воспоминания. Я сказала:

— Нам с Джейми никакое Рождество не нужно. Мы без него привыкли.

— Знаю, — ответила Сьюзан. — Но я сама так люблю Рождество. Мне хочется весёлого Рождества, и очень хочется, чтобы у вас оно тоже было.

А мне не хотелось, чтобы Сьюзан надеялась меня развеселить. Не хотелось её разочаровывать. Не хотелось опозориться у Тортонов. Чем ближе надвигался праздник, тем меньше мне хотелось о нём думать.

Вечером в канун Рождества мы пошли в церковь, как хотели и в прошлом году. Красивого платья у меня теперь не было. Сшить мне новое без машинки Сьюзан не могла, а те платьишки, что она приносила с базара, пока я лежала в больнице, были не нарядные. Так что в этом плане всё было хорошо. Правда, Сьюзан настояла, чтобы я повязала на волосы ленту. Но когда она отвернулась, я ленту стянула.

— Это просто церковь, — сказала мне Сьюзан. — Ничего такого, не волнуйся.

В церкви пахло чем-то вроде специй, ещё свечным воском и мокрой шерстью. У алтаря стоял игрушечный домик, вроде конюшни, а внутри деревянные фигурки, овцы там всякие, коровки.

— Это вертеп, — пояснила Сьюзан. — Дева Мария, Иосиф и младенец Иисус.

— Что-то лошадей нету, — заметила я.

— Ой нет, это же Вифлеем, — ответила Сьюзан. — Там только ослы.

Но почему? Я уже хотела рассердиться, но тут Сьюзан открыла сборник гимнов и дала мне в руки, и я смогла прочитать гимн! И притом достаточно быстро, чтобы поспевать за хором. Мелодию уловить тоже оказалось несложно.

И вот, я стояла в этой самой церкви, на обеих ногах, без всяких костылей, в собственных туфлях. Я читала и подпевала. Я дошла сюда сама, хотя путь был неблизкий. Мне захотелось сохранить этот момент в памяти. Я постаралась прочувствовать своё счастье, но из-под счастья пробивалось раздражение, и оно будто распирало меня всю, точно кожа вот-вот прорвётся. Может, я больше и не калека, но кто я теперь — этого я не знала.

Дома Сьюзан велела нам развесить на камине чулки и разогнала по комнатам. Наутро мой чулок оттягивало нечто такое, чего я ни за что не ожидала — да и никогда не хотела.