Птица дивная

Кира Кольцова

Я войду в твою жизнь, грешницей и музой! Я влечу в нее, разбив стеклянную стену… Ужас и всесилие любви принесу с собой, сожалея над твоим бессилием… Кто я? Рок или спасение? Слабая и беззащитная… Только не отнимай у меня последнее, ибо рубище мое – хуже савана… Реальная история. Реальные события.

© Кира Кольцова, 2017

ISBN 978-5-4485-7134-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Один мой друг после лобового столкновения с редкой райской птицей, обзавелся не только отметиной на лбу, но и решил вступить в поединок с Богом. Доказать всем, что можно и должно жить без любви…, но, шаг за шагом, испытывая боль в суставах от не привычных движений, идя на встречу к птице, он начал понимать, что проспорил Богу и, не что иное, как любовь заставляет его ноги идти… и не важно, как далеко…

_________________________________________________________

…Я и в небе и горю в огне… я и жажда, и водица из ручья,

а тропа, что уведет меня — в сердце ангела и демона — во мне…

Глава 1

— Вась, погоди! Давай назад! Ты видел?

— Что, видел? — ответил Василий, сотрудник полиции, выворачивая руль уазика, с намерением объехать дорожную выбоину.

— Да мужик, в плавках, раздетый, голосует на обочине! — не унимался его напарник.

— Да ты че? Бредишь, что ли? — огрызнулся Василий, явно не желая поддерживать разговор.

— Да я серьезно! Глянь в зеркало, вон он, так и стоит!

Напарник схватил Василия за рукав куртки, явно желая привлечь к себе внимание. Полицейская машина на мгновение остановилась, а затем задним ходом, медленно стала приближаться к незадачливому бедолаге.

— Точно, вот он, надо же…, — не справляясь с удивлением, ответил Василий.

— Глянь, он на нас — ноль внимания и гипс у него поврежденный, в крови…, он — босиком! Глянь! Да остановись же ты, в конце концов!

Сергей, босой, в одних плавках, с разбитым гипсом стоял на обочине дороги в надежде, что кто-то остановится и подвезет его. Сотрудники полиции спешно покинули уазик и направились к «голосующему». На какое-то мгновение оба полицейских стали просто людьми, а не представителями правоохранительной системы, бросившись к замерзающему от холода мужчине, испытывая шок от увиденного.

— Эй! Ты как тут оказался? Ты что из больницы сбежал? — заговорил Василий, обращаясь к незнакомцу, который явно, одержимый своим намерением, гонимый неведомо кем, не стремился вступать в контакт с посторонними и отвечать на вопросы. — У тебя гипс почти развалился, кровь! Тебе в больницу надо!

— Я в больницу не вернусь, мне срочно… надо…, с трудом превозмогая боль, Сергей разжал грязную ладонь, привлекая внимание полицейских к клочку бумаги, такому же грязному, но надежно хранимому и оберегаемому. Он из последних сил повернул голову в сторону подошедших к нему людей и потерял сознание.

— Ух, ты! Тяжелый! — с возмущением произнес Василий, пристраивая незнакомца на заднее сидение уазика. — Возьми его бумажку и посмотри что в ней, — обратился он к напарнику, закрывая заднюю дверь. — Все, едем в отдел! Он без документов! На месте будем разбираться кто это и откуда. Василий завел двигатель, и автомобиль медленно отъехал с места, отмеченного таким странным и редким происшествием.

Центр города, ярко освещенный всеми возможными способами, не спал и был весьма оживлен присутствием прогуливающихся пар, шумных компаний и проезжающих мимо автомобилей. «Оглушенные» увиденным свидетели, не решились вмешаться, просто подойти. Видимо то, что впечатлило их этой холодной и сырой мартовской ночью, казалось невозможным и непостижимым. Люди, смотревшие на раздетого и босого мужчину, его отчаянную попытку остановить попутку, ежились друг к другу и тихо шептались, кивая в его сторону, не решаясь подойти. Хорошо сложенный, средних лет, он стоял по щиколотку в дорожной грязи, забывший о боли и холоде, вызывая изумление и тревогу, а его сила и одержимость — отталкивали тех, кто наблюдал за ним в тот момент, вызывая странное уважение и одно лишь желание — не мешать ему. Сильный и смелый, он не позволял ни кому подойти к себе, ни с жалостью, ни с сочувствием…

…Наскочив на глубокую дорожную выбоину, залитую талой водой, уазик резко остановился — у крыльца ОВД. От сильного толчка, Сергей очнулся и попытался сориентироваться в пространстве. Чудовищная боль в ноге злила его, мешала действовать и отвлекала от всего того, что так сильно волновало его сейчас. «Где я? — подумал он, Анжелика… Я ее больше не увижу…, она не простит меня, ведь я хотел ее убить… ее глаза, полные ужаса и боли… любимые глаза… я сделал ее заложницей всех своих потерь… проклятый алкоголь…» — Мне надо к жене! Я не могу здесь с вами терять время! Отпустите меня! — закричал Сергей, обращаясь к тем — двоим, в полицейской форме, кто тащил его на себе сейчас, в сторону освещенного крыльца отдела полиции.

— Ну да! И куда ты пойдешь? Опять ловить попутку? В плавках, грязный, ты видел себя? Падал, наверное, все дерьмо дорожное на себя собрал…, чей это телефон? С той бумажки, что ты нам подсунул? А документы твои, где? — нервно спросил Василий, снова разглядывая задержанного им мужчину, повышая в тоне градус недоверия к нему.

— Мои документы у жены, наверное, позвоните ей, прошу вас, это ее телефон! — заикаясь от дрожи, просил Сергей. Его грубо усадили в расшатанное и кривое кресло. Пытаясь занять удобное положение, он следил за каждым движением тех двоих, кто привез его сюда и рассчитывал на их помощь.

— Пойдем, покурим, а этот пусть отдохнет здесь, не много. Че-то не по себе мне, — обратился к Василию напарник, уверенно спеша к выходу. — Странно все это. Ни когда не думал, что вот — такого, можно встретить, да еще и голосующим на обочине, в марте.

— Как в кино! — с улыбкой ответил Василий. — Ситуация типа: «за любимой — босиком по снегу»! Чудно! Правда?

— Видать нагадил он, сильно, — сквозь сигарету задумчиво произнес напарник, вглядываясь в ночной суровый мрак.

Слабо освещенное крыльцо с обшарпанными ступеньками, со всех сторон поглотила, сжала в кольцо мрака, холодная мартовская ночь. Сырой холод своей промозглостью пытался прогнать всех, находящихся в это время под открытым небом, скрыться, в теплых домах. Бесконечно моросящий то ли снег, то ли дождь, наводил такую тоску, что не в радость была даже сигарета.

Отделение продолжало жить своей жизнью. Жизнью — скрытой и обособленной. Патрулирующие ночной город машины, уезжали и возвращались, привозя с собой представителей яркой и призрачной изнаночной стороны жизни города. Наркоманы, хулиганы, бродяги без документов — заняли все кресла в простеньком и незамысловатом холле. «Клубные», полуразваленные кресла, доставшиеся в наследство от «Советского прошлого», скрипя и шатаясь, еще выдерживали своих гостей и хозяев. За столом, видавшим и лучшие времена, не обращая внимания на присутствующую грубую возню, надежно обосновался дежурный следователь, инспектируя каждого вновь прибывшего, попавшегося и зазевавшегося нарушителя правопорядка.

— Брр… холодно-то как, даже в бушлате неуютно в такую погоду! — ворчал Василий, пряча руки в карман.

— Вась, это тебе холодно? А как наш «герой» в одних трусах справлялся?

— Бросай сигарету, пойдем. Надо что-то с ним делать. Из больницы он сбежал, придурок… Ты видел его гипс? — не унимался Василий.

— Ага! Там, похоже, открытый перелом, а, иначе, откуда столько крови? От того места, где мы его нашли, до больницы — метров пятьсот, не меньше, и он с такой ногой их прошел, сумасшедший!

Оба, отплевываясь от надоевшего холода, от бесконечных служебных загадок и впечатлений, вошли в холл, прилаживая, плотнее, старенькую дверь с износившимся дерматином.

Сергея определили в отдельный «люкс» за решеткой, под замком, закрытым снаружи. Накрыли его шерстяным армейским одеялом и оставили одного до «выяснения обстоятельств». Он лежал на голых досках, внимательно разглядывая беленый потолок. Темно-синие стены источали дурманящий запах недавно нанесенной масляной краски. Лампочка, без плафона, ярко освещавшая незатейливую пустоту помещения, совсем не беспокоила. Он был погружен в свое, гнусное бытие, ненавидя себя и окружающих… Безысходность, обступившая его со всех сторон, сжала в кольцо, обрисовав скудное пространство, все, чем он жил — рухнуло, но появилась в его жизни она, эта женщина, его Анжелика. Ненависть к ней вычурно переплеталась с любовью! Но любовь эта — страшная, похожая на смерть! Не сбежать, не игнорировать ее он не мог! Будто кто-то, более сильный, вершил его судьбу, не предоставив выбора. «Капкан… Я попал в капкан», — содрогаясь, думал Сергей. Его сердце бешено колотилось от одной мысли, которая пулей пронзила все его сознание, заглушив чудовищную боль в ноге, заставила более не думать о физической боли, застряв в сердце подлым и гнусным червем — привычкой думать «дурно» о людях и «судить», каждого.

Привычкой, которая была не приобретена, а рожденная вместе с ним! Четкое самоощущение, знание самого себя, задало тон любому внешнему проявлению его натуры: «Все — убогое „ничто“ по сравнению с ним! И только так!»

«Зачем я нужен ей, успешной и невероятно красивой? — думал он, морщась от ноющей нарастающей боли. — Казанова! Для меня женщины — мусор, грязь из-под ногтей. Выковыривая, каждый раз, очередную щепку, попавшую под вечный и неизменный маникюр, я, не утруждая себя укором, смывал их струей! Струей своего самодовольства и неизменного покоя…

…Профукал бизнес, идиот! Потому что связался с ней, с Анжеликой… ведь было все хорошо, с Викой, для него, прибывшего из глубинки. Бизнес процветал для обоих. Вика, конечно, дура! Ну и что? Ее физиономия, имеющая явное сходство с образом «вьючного животного», меня особо не смущала. Деньги, которыми щедро «вскармливал» наш бизнес ее папаша из Киева, возводил ее в ранг желанной женщины. Я ведь старался… и финансист я не плохой, да и в Ульяновске «сохнуть» больше не хотелось, с моим-то прошлым, убьют ведь, если вернусь, не резон мне возвращаться. А Москва — не Ульяновск…

…Эта дура, Вика, все замуж за себя звала, обижалась, — продолжал размышлять он. Ну, какой из меня муж? Я с двадцати лет знал, что не смогу иметь детей! Притом, что дети, ни когда не входили в перечень моих интересов…

…Приехал Москву завоевывать… — на то и напоролся…»