Народная диверсия

Кирилл Казанцев, 2012

Говорят, с сильными мира сего бороться бесполезно. Но это правило не для воевавшего в Чечне бывшего контрактника Владимира Строгова. Узнав, что заместитель главы городской администрации Чиндяйкин и начальник «Горгаза» Тамбовцев хотят выселить жителей приозерного хутора, снести их дома и построить на этом месте свои дачи, он решает встать на защиту хуторян. На войне Владимир усвоил многое из тактики ведения боя. И на сей раз он применяет метод плотной блокады «вражеского объекта» с периодическими «диверсионными вылазками». А помогают ему его боевые друзья, которых война научила по-настоящему ценить понятия чести и справедливости...

Глава 3

Володя приехал домой. Лиды еще не было, и он сел на диван и взял свою старую потрепанную записную книжку. Лениво листая пожелтевшие маленькие странички, исписанные его мелким ровным почерком, читал имена старых, со школьной скамьи, знакомых и все думал об одном: как помочь хуторянам? А что, если ушлых начальничков самих вытеснить оттуда? Создать им такую жизнь, чтобы им самим захотелось, как говорится, ноги оттуда унести? А что, хорошая мысль! Но как это сделать?

Вот, помнится, стояли они под Грозным… У них было задание: выкурить из одного маленького аула банду боевиков. Те не успели отойти в горы, засели в ауле и захватили в заложники мирных жителей, местное население — своих же соплеменников.

— Штурмом на них не пойдем, — сказал тогда командир отряда Иван Широков, — у них положение более выгодное, много наших ребят положат. Будем выкуривать потихоньку, торопиться нам некуда…

Аул окружили и несколько дней держали в осаде. По ночам ребята Широкова под покровом темноты заходили в аул и занимались, с точки зрения банды, вредительством: один раз угнали стадо баранов, в другой раз сожгли мукомольню. Потом вообще завалили камнями горный ручей, который нес в аул воду. Таким образом, все селение осталось без еды и воды. На шестой день, не выдержав, бандиты постарались уйти в горы. Иван со своими ребятами догнали их…

* * *

Приход Лиды оборвал его воспоминания.

— О! Ты уже дома? Володь, может, хоть в ночной клуб сходим? — Лида переоделась в домашний халат и подошла к другу. — Хочется хоть как-то развлечься, отпуск все-таки…

Она смотрела на него жалобно. Умеют эти девчонки подлизываться! Но он не собирался поддаваться на провокации.

— Извини, не могу, не проси. Мне сегодня надо возвращаться на хутор.

— Опять на хутор? Зачем?

— Телефон надо отвезти Угорцевым, у них же никакой связи с миром. А я им мобильник купил, смотри. Конечно, он самый примитивный, но зато с большими кнопками, а то они плохо видят. Пятьсот рублей им на счет положил, чтобы звонили, если что…

— Значит, на хутор… Так. А на море когда?

— Не знаю, Лид, честно, не знаю. Как получится. — Володя достал сигареты.

— Значит, для тебя эти старики важнее нашего отпуска? Важнее меня, да?! Ты, между прочим, целый год работал, как… я не знаю, как! Ты что, не устал? Вот лично я очень устала и хочу отдохнуть! Я имею право один раз в году поплавать в море?

— Разумеется, имеешь. Слушай, а поезжай туда одна, на поезде… Или нет, лучше на автобусе. Я видел, в турфирмах продают путевки, и недорого…

— Ты хочешь меня спровадить, Строгов? Зачем? Я тебе мешаю?

— Ну, Лида, что ты говоришь? Поверь, я тоже очень хочу поехать в эту твою Кабардинку… Но не могу, честное слово. Если я не вступлюсь за хуторян, их же просто выкинут из своих домов. Вот послушай, какая у них ситуация…

Володя взял Лиду за руку и усадил рядом с собой на диван. Он рассказал ей все, что узнал вчера от Арсения Матвеевича и Татьяны Семеновны. Лида терпеливо слушала и при этом смотрела на друга широко открытыми глазами:

— Строгов! Ты ненормальный! Почему всем этим должен заниматься именно ты?

— Подожди, Лид, а ведь ты в институте в числе прочих предметов проходила и юридическое право.

— Ну, проходила, и что?

— Тогда ты должна знать: Угорцевы и другие хуторяне имеют право не покидать свою землю?

— Если она оформлена у них в собственность, тогда имеют. Земля оформлена?

— Нет, вряд ли. Арсений Матвеевич сказал, что понятия не имеет ни о каких документах на собственность.

— Ну, вот! Они сами виноваты. Надо было ехать в город и все оформить по закону. А теперь, думаю, уже поздно…

— Но они сто лет жили на этой земле, и никто никогда им слова не говорил! Что же им теперь делать? Кто им поможет? Их же просто выкинут, как щенят…

— Володь, у нас, в конце концов, есть полиция, прокуратура, я не знаю, там… какие-то еще организации…

— Какие именно? Кто будет бодаться с замом главы администрации и самым главным газовиком города?

— Пусть общественность поднимется…

— Ну, пусть поднимется. Только кто ее поднимет? И кому вообще есть дело до этих людей?..

— Слушай, Володь, пошли перекусим, что ли? Я еще не обедала, а у Ирки мы только чай пили.

Они сели на кухне, Лида быстро разогрела плов и поставила перед Володей тарелку с дымящейся ароматной едой. Потом положила плов и себе и тоже села за стол.

— Лид, ты только подумай, — продолжал кипятиться Строгов, — три маленькие бедные семьи, живущие на выселках, на краю света — в шестидесяти километрах от города, почти в лесу! У них даже газа нет, они печки до сих пор дровами да кизяками топят. Знаешь, что такое кизяк?

— Нет, — равнодушно бросила она, работая ложкой.

— Навоз. Перемешанный с соломой, высушенный и сформированный в такие подобия брикетов…

— Фу, Строгов! Нашел о чем говорить за столом!

Лида с отвращением посмотрела на плов в своей тарелке.

— Что, неприятно? А они ими печки топят и еду в тех печах готовят, между прочим.

— Ты же сам говорил, что газ туда тянут…

— Ага, тянут. Только не ради них. Да если бы начальнички не присмотрели себе этот хутор…

— И что, теперь ты, как доблестный рыцарь Робин Гуд или этот, как его?.. Который с ветряными мельницами боролся… Дон Кихот… Теперь ты будешь бороться за справедливость? Отстаивать какой-то там хутор?

— Наверное, буду.

— Строгов, ты ненормальный. Зачем тебе это? Их же там всего два с половиной человека! Да для этих людей даже лучше, если они переедут в деревню, как ты не понимаешь?

— Это чем, интересно, лучше?

— А тем! Ты только представь, как они живут сейчас: одни на краю света, практически в лесу, как ты говоришь, без газа и цивилизации. Навозом печки топят — это же дикость какая! И это в двадцать первом веке! Ракеты вон в космос каждый месяц летают, скоростные поезда, компьютеры, смартфоны… А тут… Господи! Я даже представить себе такое не могу. И вот, наконец, у них появилась реальная возможность зажить нормально, переехать в деревню, к людям, начать топить газом, готовить на плитах… Там и почта в деревне есть, ты сам говорил… Да о таком можно только мечтать! И к дороге они будут поближе. Мало ли что — «Скорую» надо будет вызвать или еще кого-то… Нет, они просто дураки, твои хуторяне, сами не понимают своей выгоды.

— А ты их спросила: хотят они себе такой выгоды? Да, газ — это газ! Тут не поспоришь, удобство и все такое. А в остальном? Пойми: эти люди всю свою сознательную жизнь жили натуральным хозяйством, своей скотиной, своими огородами, рыбой, что ловили в озере, ягодой, что собирали в лесу. Они, я думаю, как и каждый человек, имеют право на выбор: остаться жить на хуторе в своих домах, которые они, между прочим, сами себе строили, или идти в деревню, в чужие дома, которые, кстати сказать, еще латать нужно. А им этого выбора не дают, все решают за них. Это же несправедливо, Лида, пойми…

— Ну, ты даешь, Строгов! О какой справедливости ты тут говоришь? Где ты ее видел, справедливость-то? Ты что, в самом деле, собираешься один на один тягаться с этими чинушами? Да они тебя сомнут и растопчут, как букашку!.. Володь, ну, брось ты к чертям эту затею, поехали на море, я тебя очень прошу… Отпуск пролетит, не заметишь, а потом опять целый год пахать в этой чертовой фирме. Так все надоело, а тут еще ты со своим хутором…

— Поезжай одна.

— Что? Одна? Почему я должна ехать одна, у меня что, парня нет? Или ты хочешь отдохнуть от меня? А может, ты там, на хуторе, какую-нибудь девчонку приглядел?

— Ты говоришь чушь.

— Значит, чушь… А не боишься, что я кого-нибудь подцеплю на море? Я же не уродина какая-нибудь, на меня, между прочим, парни посматривают…

Нет, это уже перебор. Володя молча встал и вышел из кухни. Дешевая провокация — все эти девчоночьи угрозы. Сопливому пацану еще можно было такое втюхать, но не ему, боевому офицеру, прошедшему Чечню, воевавшему и имевшему награды. Он взял сигареты и вышел на балкон. Жалко, что Лида его не понимает, очень жалко. Когда тебя понимает твоя девушка, это дорогого стоит.

Он курил и посматривал вниз, на двор, где гуляли бабушки с ребятишками. Она тихо подошла к нему и обняла его сзади за плечи.

— Володька! Дурачок ты. Я же люблю тебя и хочу, как лучше. Я забочусь о тебе… Пойми, тебе надо отдохнуть, набраться сил для целого года работы… У тебя такая ответственная должность! А этим людям ты все равно не поможешь. Захотел тягаться с самим начальником «Горгаза»! А этот балабол чего-то стоит. Ты не смотри, что он по полчаса по «ящику» треплется, он и дела делает. И если он себе дачу задумал там построить, то ты его не остановишь. Это же власть! Моя мама всегда говорила: против власти пойдешь — шею свернешь. Володь, ты все-таки подумай…

— Да я и так думаю, только об этом и думаю.

— Значит, ты решил посвятить свой отпуск благородному делу заступничества за беззащитных, вспомнить свои боевые подвиги? — В словах Лиды явно сквозила усмешка.

— Значит, решил. А ты и вправду поезжай на автобусе в свою Кабардинку, ты-то почему должна страдать? Хочешь, я тебя в турфирму отвезу, путевку тебе купим?

Она посмотрела на него грустно: нет, он ее не понимает, совсем не понимает. Баран упертый. А она ради него еще перед начальницей унижалась, презент ей дарила! Ну, не совсем ради него, конечно, скорее уж ради себя, чтобы быть с любимым на море вместе… Глядишь, и растает Володька под ласковым южным солнышком на пляже и сделает наконец ей предложение, после двух лет их отношений. Да, замуж ей давно пора: как-никак, двадцать семь уже стукнуло…

***

На хутор Володя приехал в этот же день ближе к вечеру. Проезжая мимо озера, из окна своей «Нивы» он увидел такую картину, что просто обалдел: на берегу, там, где они еще вчера рыбачили с Арсением Матвеевичем, работал бульдозер. Он разравнивал отвалом площадку, бороздил землю своими гусеницами и рычал, как огромное животное. Рядом рабочие в зеленых комбинезонах устанавливали забор из профиля. Володя вышел из машины и подошел к одному из рабочих:

— Это что же здесь делают?

— А тебе не все равно? — не слишком-то дружелюбно парировал рабочий.

— А тебе что, ответить трудно? Я же просто интересуюсь. Я в Дубровино живу, сюда иногда рыбачить приезжаю… Как же теперь рыбачить-то? Берег вон уродуют…

— Не уродуют, а площадку под пристань ровняют. Лодочная станция здесь будет, ясно тебе, деревня?

— Ясно.

Володя сел в свою машину и подъехал к воротам дома Угорцевых.

Арсений Матвеевич открыл ему калитку и мрачно отвел глаза:

— Вона, видел, понаехали! Строители, мать их…

Он распахнул ворота, Володя завел свою «Ниву» во двор и вышел из машины.

— Давно они тут? — кивнул он в сторону рычащего бульдозера.

— Да как только ты уехал в город, так и нагрянули, ешкина вошь! Я подходил, спрашивал одного… Говорит, лодочную пристань делать будут. На кой черт тут лодочная пристань, скажи ты мне?!

— Должно быть, у новых хозяев лодки есть.

— И что, нельзя их прямо к берегу причаливать? У меня, вишь ты, тоже когда-то лодка была, хотя большинство народа всегда с берега удило… Ладно, чего теперь! Проходи в дом…

Мужчины прошли в просторную горницу, Володя сел на гордость Угорцевых — старый диван с резными деревянными ручками.

— Сейчас я Татьяну позову, она в огороде копошится…

— Не надо, Арсений Матвеевич, это даже хорошо, что ее нет. Я хотел с вами один на один поговорить.

Хозяин опустился на стул, что стоял возле стола, положил руки на колени. Он был мрачен, смотрел на Володю с ожиданием.

— Я вот что думаю, Арсений Матвеевич, — начал Володя негромко, — эти новые хозяева, что дачи тут себе решили построить, — я узнавал, — большие начальники…

— Козе понятно, ешкина вошь!

— Дачи они себе решили тут возвести от больших денег и от своей затеи просто так не откажутся. Как у вас настроение?

— Да какое тут настроение?! — возмутился хозяин дома. — Токмо недавно Макариха у нас была, в голос рыдала, говорит, мол, не уйду со своей земли, пусть меня тут убивают, изверги. Моя, понятное дело, помогла ей хату подмачивать…

— А как настроение у третьей семьи?

— У Егорыча с Дарьей? Тоже не хотят съезжать… Кто же захочет из своего дома-то? Мы к ним втроем ходили — я, Татьяна моя и Макариха, разговаривали насчет ентого дела. Егорыч, вишь ты, все твердит: пусть, мол, только попробуют ко мне во двор сунуться — вилами их встречу! А куда уж ему воевать: восьмой десяток разменял…

— Понятно, — кивнул Володя.

— А захватчики-то пообещали бульдозером нас с землей сровнять. Гады! Фашисты! Ешкина вошь! Я вот что думаю, Володя: у меня в заманке дробовик припрятан…

— Подождите, Арсений Матвеевич, если вы с тем дробовиком на строителей пойдете, вам могут и срок припаять. Оно вам надо — на старости лет в тюрьму садиться? А дом ваш все равно снесут, пока вы на нарах паритесь.

— А как же тогда его отстаивать?

— Давайте подумаем…

Мужчины помолчали, хозяин вздохнул шумно пару раз, посмотрел на Владимира с тоской.

— Может, ты голодный с дороги?

— Спасибо, я дома хорошо пообедал… В общем, так, Арсений Матвеевич. Я у вас тут тайно поживу и тем временем попробую этим строителям немножко так навредить.

— Как навредить?

— Да вот хотя бы для начала утоплю у них технику.

— Это как?

— Бульдозер утоплю. У вас тут берег довольно крутой, вы даже не купаетесь в этом месте. Вот я ночью его с горки-то и спущу. Потом еще чего-нибудь придумаю, как этим захватчикам насолить. Может, мне и удастся их выкурить? Только мне надо будет где-нибудь спрятаться. Не хотелось бы светиться перед «гостями»…

— Подожди, Володя, я тебе не говорил… Ведь у нас в лесу, вишь ты, избушка есть.

— Какая избушка?

— А такая! Деревянная. Тут недалеко, километра три будет. Мой отец ее поставил, давно, сто лет назад. Тогда еще дичь в лесу была, мой отец и брат охотиться ходили. И другие мужики, кто охотился, все в той избушке останавливались… Я тебе покажу, где она стоит, там и жить можно: и печка есть, и лежанка, и погребок…

— Так чего лучше?! А можно мне какой-никакой запасец еды туда собрать?

— Спрашиваешь! Татьяна тебе и хлеба напечет, и сала даст, и яиц. Спустишь в подпол, там прохладно, не пропадет… Только вот мыши могут наведаться. Ну, ничего, я тебе чугунок с крышкой дам, мыши в него не пролезут.

— Тогда так, Арсений Матвеевич: я сейчас запас еды возьму и вроде как уеду от вас. Вы у меня в машине будете сидеть, дорогу к избушке покажете. Потом я в лесу останусь, а вы окольными путями домой вернетесь, вроде как и не ходили никуда.

— Это мы можем!

— Вот. А ночью, если ваша помощь понадобится, я вам в окно стукну. Вы в какой комнате спите?

— Сейчас, вишь ты, жарко, так я на веранде сплю… Только это… Собака лаять будет, как только ты к дому подойдешь.

— Ничего, с собакой я как-нибудь договорюсь. Найдется у вас ненужный мосол?

Арсений Матвеевич выловил из кастрюли со щами добрый мосол и отдал Володе. Они вместе вышли на крыльцо и подошли к будке, где сидел на цепи пес Угорцевых — Дружок, смесь овчарки с дворнягой. Несмотря на свое прозвище, пес был вовсе не дружелюбным: он тут же начал лаять на Володю и рваться с цепи.

— Вишь ты, какой охранник! — похвалил пса хозяин. — Молодец, Дружок, так держать!

Пес сразу сообразил, что его поощряют, и залаял на Володю еще громче. Тот протянул ему мосол. Из калитки, что вела в огород, вышла Татьяна Семеновна.

— А я то думаю, на кого это наш Дружок лает? Рада, Володя, что вернулся к нам. Я сейчас на стол накрою…

— Спасибо, Татьяна Семеновна, не надо, я дома обедал… Дружок! Ну, иди ко мне. Иди, приятель, я — не враг. Вот смотри, я твоего хозяина за руку беру…

Володя взял Арсения Матвеевича за руку, потом обнял его за плечи. Арсений Матвеевич улыбнулся и погладил гостя по руке. Пес перестал лаять. Он внимательно следил глазами за мужчинами и соображал, что ему делать. Вроде этот чужак и ничего себе, хозяина вон гладит, а тот и не возражает. И мосол у него в руке так аппетитно выглядит, прямо слюни текут…

Володя сел перед псом на корточки и положил угощение в чашку Дружка. Тот тут же забрал мосол и утащил к себе за будку в укромное местечко, зарыл его в землю и вернулся к мужчинам. Так-то оно надежнее будет, а то вдруг этот чужак передумает и заберет мосол обратно. Вон на нем сколько мяса! Володя засмеялся и протянул руку к псу. Тот зарычал. Что вкусненьким угостил, спасибо, конечно, а руки свои держи при себе, я тебе не приятель! Еще неизвестно, что ты за тип…

— Ничего, привыкнет, — сказал Володя и встал с корточек. — Ну, что, Арсений Матвеевич, едем?

— Сейчас, только провизию возьмем. Да и дробовик с укромного местечка достать надо…

Старик ушел в дом и вскоре вернулся с какими-то мешками и свертками.

— Здесь — жрачка, а здесь — посуда. Тут вот еще тебе лежак старенький, подушка…

— Да зачем, Арсений Матвеевич?

— Сгодится… Все, можно отправляться.

Они ехали по лесу по такой дороге, что едва виднелась в траве среди деревьев и кустов. Если бы не Арсений Матвеевич, Володя ни за что не рискнул бы ехать по ней: дорога — не дорога, тропа — не тропа… Запросто можно застрять в каком-нибудь валежнике или густых зарослях кустов. Но хуторянин обещал провести Володю к избушке таким путем, что не всякий человеческий глаз найдет.

Вот и Володино временное жилье. Из старых почерневших бревен, с соломенной крышей. Интересно, кто сюда насыпал солому в последний раз и когда это было? Она уже превратилась в труху. Оконце маленькое, зато со стеклом. Дверь из покосившихся черных досок на заржавевших петлях. Мужчины поднялись на крохотное, в две ступеньки крыльцо.

— Вот тебе твои хоромы! — Арсений Матвеевич широким жестом обвел комнату и положил на деревянную лежанку мешки. — Располагайся. Печка работает, я года два назад сам ее чистил… Растопить-то сумеешь?

— Соображу как-нибудь… Только зачем она мне? Жарко ведь.

Володя прошелся по комнате, где царил полумрак, и сел на широкую деревянную скамью возле стола.

— Да, это, конечно, не «Гранд-Отель», но ничего, жить можно.

— Удобства — во дворе, под каждым кустом, выбирай любой. А помыться захочешь — приходи к нам, я тебе баньку натоплю. Уж попаримся!

Володя достал из кармана купленный сегодня мобильник и протянул Арсению Матвеевичу.

— Это что? — спросил тот подозрительно.

— Телефон.

— Я же не умею всем ентим пользоваться.

— Здесь нет ничего сложного, я вас научу. Вот смотрите…

Через десять минут ликбеза Угорцев старший мог более или менее прилично обращаться с мобильником.

— Главное, не забывайте время от времени ставить его на зарядку, — напомнил Володя.

— А, это я помню, помню. Вот здесь, в верхнем углу три полосочки…

— Да. И Татьяну Семеновну научите им пользоваться. А то мало ли…

Арсений Матвеевич бережно положил в карман старых брюк красивую игрушку и посмотрел на Володю вопросительно:

— Ну, что, будем прощаться, ешкина вошь?

— Будем. Я вас немного провожу, заодно огляжу окрестность, чтобы ориентироваться.

Мужчины вышли из домика.

— Вон там, в той стороне — Дубровино. Хутор — вон там, если напрямую через лес чапать, а вон в ту сторону — километров пять будет, там еще одна дорога в город, через деревню Песочную.

— Что, прямо так и называется — Песочная?

— Так и называется, родимая. Там земля — сплошной песчаник, и грибы растут — одни песочники… Токмо лично я не любитель до них, невкусные они. Мы с Татьяной Семенной все больше подосиновики да лисички собираем…

— М м! Лисички я тоже люблю.

Они шли некоторое время по лесу, потом Володя остановился.

— Дальше я не пойду, скоро ваш хутор покажется. Не надо, чтобы нас кто-то случайно увидел. Если все получится, как я думаю, то я сегодня буду ночевать у вас.

— Тогда я баньку натоплю.

— Я не против.

Проводив Арсения Матвеевича, Володя вернулся в избушку и стал готовиться к ночной диверсии…

* * *

Всем известно, что летом дни долгие. Уже десять часов вечера, а все еще светло. И тепло. Нет дневной жары, хотя настоящей прохлады тоже нет: за день солнце так нагревает землю, что та еще долго отдает свое тепло ночному воздуху.

Володя, сидя в кустах, наблюдал за стройплощадкой. Сумерки постепенно сгущались, скоро будет совсем темно. Рабочие давно уехали в город: за ними пришел микроавтобус и увез всех в сторону трассы. Но он все равно выжидал. Это была привычка, многолетняя привычка, которую он выработал еще в армии: не светиться понапрасну. Он ждал до тех пор, пока озеро совсем не пропало в темноте. Теперь пора! — скомандовал он себе и вышел из кустов.

Ему приходилось водить БТР, и он не просто водил его, а водил хорошо. Открыть кабину бульдозера тоже не составило для Володи большого труда: у него при себе был так называемый универсальный ключ для всех видов транспорта. Такие ключи у них в роте изготавливали некоторые «народные умельцы». Ими время от времени приходилось открывать двери всевозможных машин, а также эти машины заводить.

Володя довольно быстро завел бульдозер, техника зарычала и затряслась мелкой дрожью. Он развернул ее в сторону чернеющей в темноте воды. Машина послушно следовала туда, куда ее вели человеческие руки. Едва почувствовав, что бульдозер пошел с горки сам, по инерции, Володя выпрыгнул из кабины на песок, сгруппировался, перевернулся через голову и вскочил на ноги. Он смотрел, как машина так и шла себе, пока не скрылась полностью под водой. Рычанье стихло. Володя понял, что мотор заглох. Он повернулся и пошел к воротам дома Угорцевых.

Арсений Матвеевич уже натопил баньку и теперь, сидя на крыльце, ждал гостя. Володя подошел к калитке и лихо перемахнул через нее. Дружок залился лаем, но Володя подошел к нему и тихо пожурил:

— Чего своих не узнаешь? Смотри, не дам тебе больше мосла.

Дружок виновато замолчал и залез в свою будку, а мужчины отправились в баню. Они превосходно попарились, выпили домашней наливки и легли на веранде спать.

— Володь, что же завтра будет? — тихо спросил Арсений Матвеевич.

— Что будет, то и будет, — сонно пробормотал гость. — Давайте спать, мне вставать рано…

Едва рассвело, Володя ушел в лес, в охотничью избушку.