Империя Машин: Пограничье

Кирилл Кянганен

Неизвестный вырвался с окраин и направляется в сердце Островной Империи. Но прежде ему необходимо перешагнуть опасные рубежи, встающие на пути. Первый – город, возведенный в сердцевине спящего вулкана. Еще на подъезде он узнает о жестокости местного правителя, превратившего земли в военизированную колонию. Второй барьер – его личная связь с силой, дарованной Клеймом. Преодолевая моральные ограничения, герой постепенно овладевает властью над другими. Но какова цена приобретенного могущества?

Глава — 4 — Барданор

— Когда-то я любил ее, — произнес Барданор, почесывая отросшую бороду напротив кристально чистого окна, и от того накладывающего на панораму Нижнего Города Остермола его отражение. С остермольской колокольни открывался превосходный доступ к наблюдению за всем происходящим. У Барданора было несколько детей, но явным фаворитом отца выступал маленький сын. Когда император брал ребенка на руки, тот любил дергать или играться с длинной бородой, и смеялся, наблюдая за реакцией отца. И, хотя, бывало больновато — Барданор постоянно говорил, что тот вырастет настоящим мужчиной.

Последущие события произошли крайне смутно. Играющее в прятки сознание подбрасывало ему раскаленные угли из воспоминаний. Любимого ребенка унесла чума, пролезшая через нищих в Остермол, после чего Барданор приказал повесить каждого второго и сжечь трупы, а остальных выпроводить за городские стены «на волю стихии», где нескончаемые ветра и приливы уничтожали их жилища. Мотивировал он это решение ликвидацией чумы, что, отчасти было верно, чем и заслужил благодарность народа, и спасение своего шаткого положения. «Оппозиционеры потерпели крах, благодетель милостивейшего государя спасла столицу империи от смуты» — такую надпись выгравировали на центральном вокзале Нижнего Города, в Верхнем же — просто открещивались, поговаривая «Боги не позволят нам сгинуть вместе с чернью!». После этого он сбрил бороду, чтобы навсегда забыть о… он забыл о чем. Про жену император вспоминал и того реже, хотя ревность, рвущая в клочья сердце не слабла. Она ему изменяла! Когда он впервые узнал об этом, его перекосило от ярости: «молчи, женщина!» — кажется, он замахнулся на нее сервизным ножом. Ему запомнились и ее слова. «И дался тебе этот беспризорник! Он же сын нищенки-шлюхи и бесславного сословия!». «Ты сам виноват! Сам вычеркнул меня из статуса жены!» «И почему тебя раздражает тот, кого ты ни разу не видела?». «Ты уделяешь подонку время, положенное семье!».

«Она довела его», — подумал Барданор. Он схватился за скипетр и всучил ей по лицу, она падала, хватаясь за щеку, но с молчаливым упрямством. Он видел скатившуюся слезу — душа так и норовила выкрикнуть — «извинись, разрыдайся и тебя ждет пощада!» Но, она стиснула зубы, а Барданор, успокоившись добавил: «Скажешь завтра служанкам, что тебе нездоровится, усекла?». «Эта дура не унималась!» — вспоминал Барданор не замечая, как сжал руками стол. «Какой ты пример подаешь детям и своему народу… тебе все сходит с рук, потому что психованный мальчик — император. Но, это ненадолго, уже стул под тобой трещит, еще пять лет назад ты не трясся за свое положение, как старый импотент — со своим членом». Он медленно закипал, а последняя фраза стала роковой — парой минут ранее, он, пыхтя, едва поднялся с кровати. Тогда Барданор снова вломил ей: «Добавки захотелось? Организуем! А пока — с глаз моих долой! Откуда ж ты, гадюка, выродилась!», — когда он кончил с криками, оказалось, что та, отстраняясь от удара, стукнулась затылком о шипы подсвечника. «Вот и уделал жену, — подумал Барданор, — все равно стерильная бестолочь! Не могла принести мне сына!». Он остыл, а, через месяц — завел новую. Барданор утешал себя тем, что после рождения первого ребенка, погибшего от чумы, его любимца, Маниэль стала бесплодной, потому на ночь он часто приговаривал: «И что она тебе дала? Ни имени, ни наследника, ни приданого!» Но и новой жене не суждено было долго радовать очи государя. Слабая здоровьем, она как-то простудилась, пока они катались на дирижабле, облетая страну, и скоропостижно скончалась, оставив трех дочерей. Младшая, наиболее похожая на мать, была слишком к ней привязана, и узнав о смерти матушки, убилась, выпав из окна. Как он горевал по этому поводу! Как убивался слезами! «Вероятно, то от нехватки заботы», — думал ныне Барданор. С тех пор он подыскал себе иную особу, обладавшую примечательной фамильной историей, тихой как сон и послушной как мул. С ее отцом он оформил купчую на рождение наследника. До тех пор девушка являлась почтенным гостем при дворе. Барданор не заключал брак из политических соображений, поскольку союзники лежали у ног, а враги империи оставались непримиримы.

«А еще…», — его мысли перескользнули из памяти о женщинах к собственной персоне — после того срыва у него заскакал голос. То громкий, то резко тихий, грубоватый, с хрипотцой. Барданора раздражало подобное изменение, он считал себя выше «каких-то эмоциональных дрязг простолюдинов».

Недавно, его — императора! Выперли с Фекса — острова над Горном и Крондиром в нейтральных водах. Почти что выставили за дверь! Уж он отплатит им! «Здания Мирового Совета были построены на средства Остермола и Рокмейнселла. А потом, его просто не пустили сойти с корабля, так как какой-то конюх в шапке сказал, что его имени не было в списке приглашенных! В Треклятом списке гостей не оказалось императора!» — Барданор с бешенством смахнул со стола письма, заливая их чернилами. «Что ж — их проблемы», — поглядел он на промокающие бумаги с прошениями. Тогда он пригрозил тому чурбану: «да я распну тебя и твою семью, ты! Животное!» А тот учтиво ответил: «Простите, сэр, но в доступе вам отказано». Император многократно пожалел, что не привез с собой небольшую армию. Один недовольный жест, поднятая бровь — и все на острове получили бы такой урок, который запомнится как выжившим, так и их потомкам на сто поколений. Но, обратившийся на ухо гвардеец прошептал: «Ваше величество, нам лучше вернуться на палубу, — а когда император заколебался, тот прибавил, — для вашей же безопасности». И правда: толпящиеся у плато с волнистыми ступенями горожане яростно выпаливали проклятия «за убиенных на рудниках мужей и сыновей». Сейчас Барданор вернулся в Остермол и готовил отказавшему в приеме острову «подарок». Когда же известие о том, как выпроводили императора разошлось по землям, посыпались прошения «образумиться» и «недоразумениях». Консьержа обещали выпроводить с земель, но что за мелочность — капля в море!

— Они называют это — образумиться. Образумиться — значит, стерпеть оскорбления, нанесенные царской особе, — Барданор поглядел на верного ему до гроба капитана гвардии, — ты как считаешь, недоразумение позабыть о свершившимся надругательстве?!

— Непростительно, — ответил он в такт.

— Рад слышать, ты умнее моего брата. Пост лорда-защитника ныне излишне его тяготит, передай ему, что моя армия пройдется катком по наглецам. С ним… или без него.

Затем в кабинет к императору заглянул придворный писарь и хранитель чеканного двора, набросавшие приблизительные расходы, в кои обернется уничтожение острова. Император велел провести сборы и развязать войну, выступая под флагом торговой империи, а захваченные корабли перекрасить. Коли они рискнули тягаться с ним, то пусть ощутят весь «вкус» поражения. Прибывшего же дипломата, ожидающего приема в Нижнем Городе, он передал на потеху просветителям после того, как из подслушанных разговоров ему доложили, что остров Фекс уже принес извинения, требовал снятия блокады Пролива Талых Вод, отделяющего его от большей части империи, кроме, разве что Крондира и Рокмейнселла, а также обеления репутации, «поскольку мы — нейтральный остров, не присягающий на подданство. Вышла досадная ошибка — кою признает правительство Фекса и потому предоставляет право беспошлинно размещать корабли в его водах». Барданор скомкал замаранное кровью послание:

— Эти сучата заседают в моем дворце! Я его построил! Он быстро кончился? — спросил Барданор, — вызовите просветителей, занимавшихся делом посла, если гаденыш откинулся раньше времени…

Когда в обитый красным деревом кабинет вошел магистр просветителей, Барданор велел их оставить

— Полагаю, ваше решение не останется незамеченным, — проговорил магистр, глядя вслед удаляющимся слугам.

— Я вызвал тебя не за поучениями, меня интересуют пограничные земли.

— Скоро ушей столицы достигнет известие о бунте на острове Цепей, в народе пойдут волнения, из-за долгов на Темплстере долгое время не уплачиваются заработные платы, господин Мэльфорт просит предоставление ссуды на погашение займов, а Остров Скал переполнен от наплыва торговцев. Там не разберешь, проникло ли влияние или нет, слишком много голосов, не слыхать эха.

— Откуда вообще явился мятеж? Почему мне становится известно о нем только, когда Верховный Канцлер самолично заявляется на порог!

— Посылать отряды усмирителей опасно, водяные вихри в последний месяц непредсказуемы.

— Предлагаешь оставить подонков безнаказанными? — Барданор покраснел, а на шее заходила жилка, что и заметил магистр ордена мигом, сложивший руки в примирительном жесте:

— Я лишь объясняю, что расходы… не покроют выгод. На пограничье у императора плохая репутация, не надо усугублять положение.

«И ты, змея, заговорил о положении?» — проскочило у Барданора в голове, — История решит, кто по ту сторону баррикад — проговорил он зловеще.

Столь мелкое событие выбило его из колеи, а виной всему — как подозревал император — его телесный недуг. Будь он здоровее и крепче, ситуация бы в корне изменилась. А пока… он терзался мрачными предчувствиями, реагировал на любую тень, задерживающуюся как в углах, так и на лицах людей. «Еще надобно разобраться с братом пока тот чего не наворотил. Ох уж эти семейные узы» — подумал Барданор, накидывая на плечи красный халат из тонкого атласа, драпированного бриллиантовыми пуговицами.

Стеклянные стены дворцового сада, открывающие взор на Нижний Город, пропускали холодный ветер — лето близилось к завершению, а с ним — и набегали холода. Ступенчатый город сливался с рябящим океаном. За отдельными домами с рифлеными крышами и световыми стенами, чистоплотными улицами и вразвалочку прогуливающимися прохожими, где завершался Верхний Город, торчали трубы Нижнего. Они выбрасывали горячий газ, но, из-за конструктивных особенностей Остермола, он не затрагивал Верхнего города. По бокам располагались прямоугольные башни, от которых шли под уклоном мосты, соединявшие Верхний Город с Нижним. Получалось так, что вершины встречных башен Нижнего Города совпадали с уровнем асфальта Верхнего. Между ними, под соединительными мостами, бушевали мощнейшие волны, штурмующие камень. Там же нередко проскакивали киты. Потому у подножий скал, где завершалась канализация, были вырублены бойницы для их отстрела и отлова. Мощный глубоководный поток стягивал морских обитателей, не давая им права плыть по своей воле. Поэтому основной массив кораблей причаливал у проходных врат Нижнего Города, а отдельная пристань Верхнего, на которой располагались резонансные столбы, сдерживающие волны, принимала лишь особых гостей.

Император попшикал на шею одеколоном из розмарина, откладывая бутыли во внутренний карман халата. В империи было принято все иметь при себе, потому и каждый тип одежды предусматривал многочисленные карманы и тайники, от жилетки до плаща лорда. Нередко последние таскали с собой всевозможные виды противоядий, изготавливаемых ими саморучно, потому что нередко в отравлении участвовали собственные подданные, утомленные изнурительным трудом и голодомором. Он поднял завалявшийся на полу свиток. «Цены на зерно падают», — подумал Барданор довольно. Блокада Фекса снизила его сбыт, и город вынужден был сбивать наценку, что шло только на руку империи — стирать остров с лица земли — слишком дорогостоящее предприятие, которое аукнется в будущем, когда придет зима, и те немногочисленные фермы с пшеничными полями накроет снег. «Надо распорядиться отправить через месяц — другой, баржи. Несмотря на вражду, они уступят. Ради собственного выживания, а там и рукой подать до принятия подданства».

Промеж рассаженных по горшкам кустарников, вздымающихся к потолку, инкрустированному перламутром и яшмой, располагалась ниша. Прямиком по центру. Внутри стоял монумент.

Барданор грузной походкой направился через залу. Женское изваяние, выныривающее из моря с ловчей сетью вместо головы, поднимающуюся и ниспадающую под острым углом. На сети «висели» случайно застрявшие, согнанные под ветром предметы. Как говорилось в древних писаниях — эти вещи — события, из которых складывается судьба. У длинных ног ее, прикрытых обтягивающим платьем, валялись тарелки, чашки, кости и скелеты — те, что она не отловила. Религию Ветра не особо жаловали в Империи, потому и бога-символа Ловчую — относили к варварским обрядам. Барданору же просто понравилась фигура девушки, от того он и заказал ее у известного мастера. Иногда император подолгу разглядывал изваяние, трогал изгибы, а вместо ловчей сети переставлял голову женщины, лежавшую в шкатулке у ног статуи. Он не знал — то ли поклонялся судьбе, то ли насмехался над ней, поскольку в эти моменты лицом его овладевала презрительная улыбка. Меж тем, вылезала и ржавая хворь, влияющая на разум. Император полагал, что, когда найдется отчищенный иридиум — он обретет спасение. До тех пор лишь во дворце Рокмейнселла, средь твердого камня, он ощущал себя оплотом силы и господства.

Ржавая хворь проявлялась целым рядом убийственных симптомов. Большинство из них императору удавалось избегать. Кроме одного… Когда через поры на поверхность кожи выбрасывался гнилистый налет, твердеющий со временем и обволакивающий тело подобно маслу, организм начинал задыхаться. Тело как бы становилось тепловым инкубатором. Налет нагревался и наносил сильнейшие ожоги, если вовремя его не размягчить и содрать. Бронзовый цвет блестел подобно металлу, что придавало человеку вид какой-то ожившей статуи. Обычно, Барданор при первых признаках налета и покраснения вен — перебирался в ароматные ванны, где смесь из десятка растворов ликвидировала последствия «прогрева» и размягчала кожу. После он имел обыкновение прохаживаться по дворцу, чтобы восстановить нарушенное кровообращение.

Дале шел внутренний балкон с балюстрадой, откуда можно было разглядеть вход в дворец снизу. Четверка гвардейцев в парадной форме охраняла ворота. Остальная часть придворной стражи курсировала в парах по по левому и правому крылу, проверяя гостевые покои на наличие зазевавшихся посетителей или незарегистрированных посетителей. Там же, если глядеть налево простирался нижний тронный зал, где шелковый балдахин с вставками из аметистов закрывал сверху трон из слоновой кости. «Его следовало поменять» — подумал Барданор, мастера обещали произвести работу за неделю. За окном раздался гудок — приехала карета. Накануне рельсы проложили вплоть до дворца, соединяя чеканный двор и торговую палату. Из кареты вышла прислуга, несущая контейнеры и сундуки, чтобы перенести их в дворцовое хранилище, а руководил всем хранитель чеканного двора, раздавая приказания и направляя десятки носильщиков к разным входам. Отлитые монеты с Остермольского двора чеканились ограниченным тиражом и перевозились в специально помеченных для того контейнерах с прорезями внутри, куда их раскладывали или засыпали в зависимости от размера и меновой стоимости. В хранилище золото рассыпалось по чашам, где пересчитывалось, тщательно взвешивалось и рассортировывалось по мешочкам. Барданор вызвал лифт, и, дождавшись, когда кабинка приехала на второй этаж, спустился в парадную, откуда присоединился к занятому пререканиями с гвардейцами хранителю.

— Имеются проблемы? — спросил он у хранителя, гвардейцы без промедления пропустили его вместе со слугами.

— Чем обязан вниманию вашей милости? — поклонился хранитель, и они продолжили следовать за носильщиками, идущими к двери хранилища подле тронного зала.

— Меня беспокоит неравномерность поступления средств в казну. Городу нужен новый водопровод, а Остермол не обладает должным уровнем доходов.

— Император, введение налогов сейчас — во время столкновений с Торговцами — не лучшее время.

— Вы собираетесь мне перечить, хранитель?

— Я лишь взываю избегать неразумности.

— По моему мнению, неразумно перечить и пререкаться с наместником богов на земле. Сколько вам понадобится времени на сбор десяти тысяч иридиумовых слитков?

— В резервах империи не имеется чистого…

— А я говорю о нем? — прерывал его Барданор, ощущая неясную злобу, — Привезите его к зиме, ученые придумали способ запалить и разжечь солнце.

Хранитель сжался от ужаса, но благоразумно промолчал, а когда они вошли в обитое серебром хранилище, заверил императора в своей верности престолу, после чего ему было позволено удалиться.

Хранилище состояло из главного помещения с купольным потолком и параллельных ответвлений, разделенных аркадами, опирающимися на полуколонны. В главном помещении были установлены продольные скамьи напротив стеллажей, где за счетами сидели счетоводы, отбивая пальцами по кругляшкам, перебрасывая их из угла в угол счетов, и что-то записывая пером в блокноты на коленях. Те, что заседали у возвышавшихся над остальными скамьями кафедр, с колпаками на головах, поглядывали на прокручивающийся в центре прозрачный шар, в котором перемешивались прошения о выплатах, после чего запросы и письма вынимались наугад дабы оградить рассмотрение жалоб от коррупции.

Барданор отвлекся — его всегда занимал вопрос — как они — жители острова Скал — выживали без торговли во время смещения водяных вихрей, перекрывающих водяные тропы? Земля Скал ни рожала ничего, кроме мха да горного клевера и, практически непригодна для земледелия. Вероятно, как он подумал, во всем замешан Безымянный остров и Цепи, но тогда Верховный Канцлер нагло лжет о недостатках «жизни на отшибе». Впрочем, он еще не докатился до того, чтобы усомниться в верности давнишнего казначея, пусть и смещенного на некоторое время, пока не освободится место в имперском собрании.

Задняя стена у хранилища отворялась, откидываясь на землю, после чего открывался вид на гигантский грузовой лифт, спускающийся по отвесной горе в небольшой порт для одного-двух кораблей. Раздался отчетливый шум прибоя, морская пена брызгала, омывая обтесанный камень, а взгляду открывалось нечто невероятно красивое, пусть и уступающее по своей устрашающей мощи виду из бойниц Рокмейнселла. Это великое и беспредельное море, перетекающее в бездонный океан, от чего и породилось ругательство — «иди ты в бездну!» Земная кора отличалась своей неравномерностью. Морями в Севергарде именовали места, где определенный слой земной плиты образовывал некое подобие огороженного палисадника или ямы, заполненной водой, но менее глубокой, нежели окружавший ее океан. Иногда моря были настолько мелкими, что там можно было ходить пешком или же плавать на лодке, они вырастали в невероятно просторные болота, расходящиеся на десятки километров. Однако, перепады глубины были настолько резкие, что сразу за ними могла идти километровая впадина. Дно океана, в прошлом бывшее землей, казалось, раскурочило метеоритным дождем. Когда стена окончательно отворилась, превращаясь в лестницу, разбросанные по камням и у спуска к воде резонансные столбы засветились, объединяясь между собой протянувшейся по воздуху голубоватой «нитью». Рокот волн мигом стих, море разгладилось, пряча «морщины», а скопления туч развеялись, оставляя на небе затянутую белую дымку, не сходившую оттуда еще со времен потопа. Мало кто из взрослых людей пережил его, а детям издавна внушали об исконном зле солнца, выжигающем глаза.

«Пора бы и сосредоточиться на насущных проблемах», — подумал император, вспоминая о том, что Фекс сделал запрос помощи у союзников, и, вероятно, те уже стягивают войска. А еще надлежало разобраться с Донверхеймом, сместить тамошнего правителя и стабилизировать поступления денежных сборов, а, так же, вывезти на баржах в Рокмейнселл новобранцев с природными минералами. Все равно, скоро в этом острове не будет надобности, особенно, когда статус столицы империи ляжет и на Хэнгтервол, а Донверхейм он обратит в обычную колонию, куда будут ссылать на добычу руды преступников. «Водовороты неподалеку Донверхейма за годы взаимоотношений с Севергардом нанесли куда больше потерь, чем выгод, потому нет причин его содержать и дальше» — перечитал Барданор свое послание, но, когда к нему подошел почтовой, убрал его в нагрудный карман. Все-таки «родина» задаром не продается. Он еще помнил свое детство, и, пока любовь к прошлому перевешивала целесообразность.

Заметив появление императора, гвардейцы вывели из помещения всех, кроме троих счетоводов, заседавших за кафедрами, дабы избежать лишних ушей.

— Каковы приказания?

— Поручите казначеям оплатить счета ордена протекторов.

Кто бы мог подумать, что монахи-воители обходятся столь дорого? Его брат впадёт в ярость, если он не погасит долги протекторов перед дальними городами, поскольку им всюду в пределах Севергарда было положено оказывать гостеприимство, и далеко не все правительства оказывали щедрость в этом вопросе. По словам брата, протекторы нередко жаловались на то, что вместо скромного номера или койки им подсовывали тухлую похлебку и провонявший от блох матрас с ночлегом на улице. Такого лорд-защитник стерпеть не мог, хотя большая часть его «угроз» и ограничивалась карой богов да взыванием к совести. Повсеместно орден защитников считали причиной всех бед, поскольку куда бы ни влез протектор — он стремился отстоять интересы как зачинщиков, так и пострадавших. «Соблюдать нейтралитет крайне затруднительно в наше время». «Для начала хотя бы соблюдайте свой кодекс, — отвечали им, — там говорится о защите нищенствующих и немощных, а не наоборот, вы же помогаете и тем, и другим, точно ростовщики». Это сравнение крайне оскорбляло защитников, потому нередко Барданор предлагал распинать за клевету, на что брат отвечал: «подобные меры — чрезмерны».

Недавно они вступили в яростную перепалку, когда он заявил, что «дар свободы мучителен для людей, и он, как истинный благодетель, освобождает их страданий, позволяя ему руководить страной». Лорд-протектор обвинил его в надменности, а Барданор влепил брату пощечину, хотя и сам от инерции и того, что тот и не дрогнул — едва устоял на ногах. «Будь предо мной кто-то другой, несдобровать бы тебе», — прокричал он, вызывая стражу, но лорд-протектор уже ушел, все такой же безмолвный и холодный к оскорблениям. «И после случившегося — он говорит мне о надменности!» — император не заметил, как им овладела злоба. Но, когда заметил уставившиеся на него удивленные взгляды подданных, мигом нашел силы усмирить себя. «Неужели я проговорил что-то вслух?» — растерянности его не было предела, а в голосе просквозила ярость

— Что вы слышали?!

Счетоводы дрогнули, почтовой уронил шкатулку с конвертами, гвардейцы непринужденно стояли в карауле у лифта. Подданные молчали.

— Когда я отдаю приказ — отвечайте! — он подбежал к ближайшему замершему почтовому. «Мальчишка», — мелькнуло у Барданора в голове, но это не помешало ему схватить того за шею и прислонившись ртом к уху прошептать:

— Или ты признаешься, и тебя ждет темница, или же я прикажу сбросить тебя с обрыва мимо лифта.

— Милостивый государь! — раздался старческий голос средь ошарашенных счетоводов, — мой внук не сделал ничего плохого, прошу вас, смилуйтесь, — а затем голос старика в мантии перешел на строгий тон, — а ты, негодный мальчишка, опустись пред императором на колени и целуй руки!

Когда же хватка Барданора не слабела, а лицо почтового наливалось кровью, и он, судорожно хватая воздух, вцепился ногтями в руку императора, старик не выдержал и ринулся с кафедры, чтобы обнять императора за ноги, но гвардейцы отбросили его назад, а почтовой… Отдышавшись, Барданор поглядел на обмякшее тело

— Пригласите лекаря, гаденыш расцарапал мне руку, — император оглянулся, — старика в темницу, пацана — приведите в чувство, коли еще дышит.

— А, инцидент, ваше величество, — спросил гвардейский офицер, — когда лорд-протектор вернется, его непременно заинтересует…

— Никакого инцидента не было, — проговорил Барданор ледяным тоном, — ты меня понял?

Затем, после трапезы и пощипывающих мазей, он надел белые перчатки и, утомленный, завалился на трон, укрываемый балдахином

— Сегодня император не принимает, — ответил Барданор на запрос глашатая о том, чего заявить собравшимся в приемной. На подносе принесли обед. Как положено — бутылка из винного погреба и фрукты. Он самостоятельно откупорил вино и послал всех слуг прочь.