Остаться на грани

Кирилл Ластовец

Будучи еще достаточно молодым, Карим уже пережил немало лишений в своей жизни. Теперь же, стоя на краю, он столкнулся с самой главной дилеммой судьбы. Он был поставлен перед нелегким выбором между двумя сторонами одной грани. Но чтобы принять верное решение, он должен вспомнить все, что привело его к этому, и свершить суд.

Глава 3

Январь 2015

С момента ареста дяди Энвера прошло уже около месяца. Один раз после этого полиция еще навещала его квартиру, пока я был на работе, они проводили обыск. Моего разрешения никто не спрашивал, так как проживал я там не официально. Еще один раз я ездил на встречу к нему по повестке. Тогда в отделении полиции мне рассказали, что в его деле все абсолютно чисто, и он был одним из тех многих спекулянтов марихуаной, которых они начали отлавливать последние несколько месяцев. По словам полицейских, дядя был не крупным дельцом, а всего лишь перекупщиком, и, как оказалось, на своей квартире у него был подпольный магазин. У него были постоянные клиенты, которые уже знали его много лет и покупали траву всегда только у него. Я поначалу не мог поверить всему этому, но потом мне объяснили, что при обыске у нас в квартире обнаружили хорошо замаскированный тайник в стене в комнате дяди. По Стамбулу таких квартир, как мне рассказали, было немало. И каждый месяц правоохранительные органы стандартно задерживали двух-трех дельцов. Затем мне дали повидаться с дядей, но в присутствии следователей. Ему грозил немаленький срок, он сообщил мне, что собирается свою квартиру передать мне. Последние недели две я вынужден был регулярно навещать юридическую контору, подготавливая всю необходимую документацию. К счастью она находилась в том же районе, где и моя работа — в Аксарае. И в течение дня я мог отпрашиваться у Асматуллы-бея, чтобы ходить туда. Но все эти дела обещали затянуться еще на месяц как минимум, благо у дяди на счету были деньги, которыми он разрешил мне воспользоваться, и мне не пришлось платить за все из своего кармана.

В тот день в полдень я как раз вернулся в кафешку после очередного похода в контору. Вытерев о коврик промокшие сапоги и развесив куртку сушиться, я поспешил вернуться к своей работе. Зимой клиентов у нас было намного больше, чем летом. Все любили холодными зимними днями и вечерами погреться в уютном месте, наслаждаясь вкусной едой, заметно разнящейся с местными турецкими блюдами. Гюльмира-ханым всегда готовила с душой, и все у нее выходило как-то по-домашнему. Она была очень доброй женщиной, я часто замечал, что то во время зажарки лагмана, то при варке плова она всегда что-то шептала. Как я узнал позже из ее слов — она читала дуа, специальную исламскую молитву. Она не относилась к своему делу, как к просто рутинной штамповке блюд.

Я спустился на кухню, чтобы узнать о заказах, и тут же нос к носу столкнулся с нашей посудомойщицей, Сафие. Не рассчитав скорость, я налетел на нее прямо с лестницы, и она от неожиданности выронила кастрюлю, которую как раз несла подать Гюльмире-ханым.

— Ой! — воскликнула она, и мы вдруг одновременно резко опустились, чтобы поднять ее и вновь стукнулись уже лбами.

— Извини! — я ощутил, что щеки мои загорели.

— Да нет, ничего, — суетливо убрала она выпавшие из хвоста волосы за ухо, — я что-то задумалась, не заметила тебя.

— Это я так летел по лестнице, извини, Сафие, — дотронулся я до ее плеча и заметил, как она опустила свой взгляд, словно боясь взглянуть на меня.

— Все хорошо, — быстро выпалила она и резко метнулась к Гюльмире-ханым.

Я был немного озадачен, но ни о чем подумать не успел, так как тут же меня сверху окликнул другой официант:

— Карим ты здесь?

— Да! — громко крикнул я, завидев лишь торчащее наверху лестницы лицо паренька-уйгура.

— Асматулла-бей хочет тебя видеть, он в кабинете!

— Яхши!³⁰ — отозвался я, и поспешил на второй этаж.

Старый пухлый уйгур сидел за своим рабочим столом и увлеченно вырисовывал какие-то циферки и закорючки в своих документах. Заметив мое присутствие, он оторвался от своих дел, добродушно улыбнулся и предложил мне присесть.

— Как дела, Карим? — искренне поинтересовался он.

— Спасибо, Асматулла-бей, все хорошо. Я только вернулся, собирался приняться за работу.

— Пока не торопись — нам нужно обсудить кое-что важное.

Я продолжал молча слушать.

— Как там поживает Энвер-бей? Есть какие-то надежды в его деле?

— Я был в полиции на днях… Кажется, его задержали надолго, — мне не хотелось вдаваться в подробности.

— Не пойми неправильно, Карим… — по лицу начальника было видно, что он старается подобрать слова, — твой дядя, он оказался сейчас не в самой завидной ситуации… мягко говоря и не в самом выгодном положении, — я молча слушал, не понимая, к чему он клонил, — я лично знал его, как хорошего человека, добропорядочного, честного, истинного мусульманина. И если бы кто мне сказал что-то подобное о нем, я никогда бы не поверил. Я знаю его уже много лет, еще с тех пор, как мой ресторанчик только-только открывался. Все, кто с этим рестораном так или иначе связаны, знают Энвера-а́би. Я не сомневаюсь, что и ты, как его родственник — достойный человек. Тем более я вижу, что к труду ты подходишь с совестью.

— Спасибо, Асматулла-бей, — приложил я руку к груди и кивнул головой.

— Но теперь, после ареста твоего дяди его доброе имя стало запятнано. Он был моим хорошим другом, — сделал он секундную паузу, — я должен уволить тебя.

Это был неожиданный удар судьбы для меня — я ведь только-только начал вставать на ноги, влился в свою работу, почувствовал какую-то стабильность.

— Многие среди других моих знакомых знают, что ты племянник Энвера. Когда он был в нашем кругу, никто не знал о его подпольных делах. Теперь же связь с ним, несомненно, бросит тень не только на мой бизнес, но и других наших приятелей. А тут еще пойдет слух, что я держу на работе племянника наркоторговца. Не думаю, что кто-либо поверит, что ты, живя вместе с ним, ничего не знал о его делах. Тем более что мы, уйгуры, здесь — иммигранты из Средней Азии. От этого мы еще больше попадем под подозрение, а полиция в последнее время участила эти свои чистки.

— Я понимаю, — негромко молвил я.

— Мне очень не хотелось тебя ломать, но сейчас все повернулось так, что иначе я не могу.

— Да, конечно.

— Сегодня будет твой последний день, можешь уходить прямо сейчас, — он открыл один из ящичков в своем столе и достал оттуда конверт, — я рассчитал всю твою зарплату за этот недоработанный месяц, — положил он конверт на стол и пододвинул ко мне. — Ты парень головастый, трудолюбивый, я думаю, не пропадешь.

Я взял конверт, после чего Асматулла-бей поднялся и протянул мне руку для рукопожатия, как бы намекая на то, что беседа была окончена, и мне было пора. Пожав его мощную руку, я кое-как выдавил из себя кислую улыбку, поблагодарил его еще раз за его доброту, за все в целом и покинул кабинет.

Теперь я вновь оказался в похожей ситуации, как тогда, полгода назад. Только теперь вот пойти мне было не к кому. Даже если бы я попросил Асматуллу-бея дать мне контакты его друзей, то к какому-бы его знакомому я не заявился, никто бы не согласился брать меня на работу, зная какой была теперь моя репутация. Попрощавшись со всеми, я вышел на улицу еще в самый разгар рабочего дня. Свежий зимний воздух ударил мне в нос, и тут же всю округу разрезал пронзительный азан из мечети неподалеку. Мне почудилось, словно этот азан звал именно меня на молитву. Та мечеть находилась в противоположном направлении от того пути, каким я всегда иду домой, поэтому я очень редко ее видел. Если я и молился в течение дня, то только в подвале в ресторанчике. После смерти папы я стал молиться чаще. Мне не хватало его, а с Аллахом я мог поговорить как с отцом. Теперь же мне не терпелось поведать ему и то, какое новое испытание выпало на мою долю, спросить совета, попросить силы, чтобы справиться со всем навалившимся на меня вновь.

Разувшись и войдя в переполненную пятничную мечеть, я не стал пробираться глубже и почти сразу опустился на колени. Прочитав джума-намаз, я открыл глаза и увидел улыбающегося седого старичка. По всей видимости, ему было очень много лет, он был дряхленьким и скрюченным, в аккуратном выглаженном светлом льняном костюмчике и с такией на голове (белой вязаной шапочкой для намаза).

— Ас-саляму алейкум!³¹ — расплылся он в еще большей улыбке, отчего казался таким светлым и добродушным.

— Ваалейкум ассалам!³² — поднялся я и поклонился ему. Он подошел поближе ко мне, положил руку на мое плечо и посмотрел прямо мне в глаза своим светло-небесным взглядом.

— Ты хороший человек, я вижу в тебе свет! — хлопнул он меня по плечу и пошел к выходу. Я же остался стоять еще несколько минут, как вкопанный. Этот заурядный старичок так сильно был похож на моего къартбаба́шку³³, папиного отца, который ушел к Аллаху еще когда я был совсем ребенком. Именно таким я и запомнил его — я не помнил его внешности, но отчетливо в моей памяти отложился тот светлый образ, который сейчас и возродил из глубин моего подсознания этот неизвестный старичок.

Домой я пришел раньше обычного, порядком уже проголодавшись к тому времени, ведь обычно я ужинал на работе перед выходом. Я давно уже ничего не готовил, так как завтракать тоже мог в нашем же ресторанчике. Отыскав на полке с крупами нут, я решил сварить его и потушить найденные в холодильнике баклажан с кабачком. Скудно, но в магазин идти сегодня не хотелось. Голову распирало от кучи мыслей о будущем, о том, что теперь делать и куда идти. «Зато, спасибо дяде, у меня есть хотя бы квартира», — думал я.

Я только зажег газ, как вдруг раздался дверной звонок.

— Кто бы это мог быть?.. — отчего-то вслух выразил я свои мысли и потопал в прихожую.

Отворив двери, на пороге я увидел Сусанну. Она выглядела по-простому. Не было на ней ни ярких украшений, ни привычного макияжа, подчеркивающего ее безумно красивые глаза. И одета она была скромно.

— Можно зайти? — неуверенно пролепетала она, еле заметно заглядывая за мою спину, словно думала кого-то увидеть там. После той ночи мы с ней не пересекались. Несомненно, это была самая лучшая ночь в моей жизни. Но наутро я ушел. Я не был уверен в том, что она действительно хотела этого со мной. Я убедил себя, что она просто очень много выпила в тот вечер и не понимала, что делала, запуталась в себе. Мне и самому стало стыдно перед ней тогда, что воспользовался той ситуацией. Поэтому, не разбудив ее, я тихо покинул квартиру. И вот прошел месяц, мы ни разу даже не созванивались, а теперь она стояла на пороге моего дома, пришла сама. Но зачем?

— Да, конечно, проходи, — улыбнулся я, ведь на самом деле был очень счастлив ее видеть. Было заметно, что она чувствует себя неуверенно, но я тут же обнял ее, прижал к себе и ощутил, как напряжение покидает ее тело, и она, глубоко выдохнув, расслабилась. Затем она подняла свою головку и посмотрела мне в глаза:

— Я беременна… — она неловко улыбнулась, словно боясь сказать что-то не то, — в ту ночь я поняла кое-что… я поняла, как сильно я ошиблась, выбрав не тебя… ты был так влюблен меня, так дорожил мною, что приехал в другую часть города поздно ночью, чтобы помочь мне пережить мое горе, несмотря на то, что оно было связано с другим мужчиной… ты не оставил меня тогда… я долго думала обо всем этом, целый месяц… Скажи мне только, — замолчала она вдруг и еще пронзительнее заглянула внутрь меня, — ты все еще любишь меня?

Я не мог более уходить от правды, весь месяц я пытался обмануть самого себя, но у меня этого не вышло, и, глядя прямо в ее зеленые глаза, я ответил:

— Я люблю тебя, Сусанна.

Я прижал ее к своей груди еще крепче и услышал у своего уха ее нежный шепот:

— Я счастлива, что отцом моего ребенка стал именно ты, Карим… — наши губы вновь слились в долгожданном нежном поцелуе…

Февраль 2015

Скопленные за несколько месяцев работы в кафе небольшие деньги уже стали заканчиваться. Я забрал Сусанну к себе, я посчитал, что ей не нужно было больше снимать квартиру — теперь у нее появился я, и мы могли начать новую жизнь уже вместе. Я должен был опекать ее. Но денег с каждым днем становилось все меньше и меньше, хотя мы и не жили на широкую ногу. Я был научен экономить за эти полгода на копеечной работе. Магазин же, в котором она работала моделью, задержал ей зарплату в этом месяце. Подруги, с которыми она вместе снимала квартиру, ее выгонять, конечно, не стали, но я настоял на том, чтобы Сусанна, ставшая теперь матерью моего будущего ребенка, переехала ко мне. Иначе меня бы терзала совесть. Отныне я должен был нести за нее ответственность.

Однажды, в очередную пятницу я решил вновь съездить в ту просторную мечеть в Аксарае, возле старой работы. В обычные дни я ходил в ту, что была возле наших апартаментов, но в ней бывало не так много народа. Пятницу же я хотел провести в более торжественной обстановке. Наверное, мне необходимо было то окружение, в котором я бы ощущал себя комфортно, которое могло поддержать меня в случае чего.

Мужчин внутри уже было достаточно много, и я вновь пристроился в одном из последних рядов. Я сложил опущенные руки перед собой и приготовился начать читать намаз, как вдруг в нос мне ударил сладковатый аромат каких-то благоухающих масел. Повернувшись на запах, я увидел, что рядом со мной, плечом к плечу, пристроился тот самый старичок, которого я видел тогда здесь же, в другую пятницу пару недель назад. Он улыбнулся мне, подмигнул, и склонил голову к земле, начав шептать губами строчки молитвы. Я последовал его примеру, ощущая в душе некую легкость и радость от такой встречи.

Когда намаз закончился, и большая часть мужчин поднялась с колен, этот мужичок, не вставая, вдруг заговорил со мной:

— Ас-саляму алейкум! — жестом пригласил он меня присесть рядом с ним.

— Ваалейкум ассалам, эфенди!³⁴ — почтительно кивнул я и не стал отказываться. Мне было интересно. Почему-то внутри было такое чувство, что беседа с ним окажется интересной.

— Ты уже второй раз приходишь сюда, оолум³⁵, — хитро прищурился старик.

— Мне нравится атмосфера этой мечети, — обвел я взглядом узорный купол.

— Ты не просто так начал читать намаз, — этот загадочный прищур не сходил с его морщинистого лица. — Как тебя зовут?

— Карим.

— Благородный значит, — задумался старец.

— Мама говорила, что с арабского это «щедрый», — зачем-то уточнил я.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

30

Яхши (крымско-тат.) — хорошо.

31

Ас-саляму алейкум (от араб. «мир вам») — приветствие на арабском, используемое всеми мусульманами.

32

Ваалейкум ассалам (от араб. «и вам мир») — ответ на приветствие.

33

Къартбаба́шка (сленг. от крымско-тат. къартбаба́) — дедушка.

34

Эфенди (тур. efendi) — уважаемый, господин.

35

Оолум (тур. oğlum) — сын мой.